Урга и Унгерн
Первую попытку избавиться от неугодного хутухты предпринял Пекин. В Ургу к Богдо Гэгэну было направлено особое посольство. Навстречу дипломатам хутухта выслал разведчиков, которые без труда опознали среди послов одного из известнейших лам-отравителей. К моменту прибытия в столицу посольской делегации правитель Халхи уже покинул Ургу и уехал «по делам» на запад. Пекинских гостей любезно приняли ко двору и отправили домой с богатыми подарками. После отъезда гостей в столицу вернулся Богдо Гэгэн. Через пару лет прибыло другое посольство из Тибета. Среди прибывших прозорливые служители хутухты в очередной раз узнали двух лам-отравителей из Лхасы. В этот раз Богдо Гэгэн гостей принял лично и встретил со всеми почестями, на ужин были поданы изысканные яства, слух присутствующих услаждал немецкий патефон. Этот ужин для лам-отравителей стал последним. Их тела были отправлены в Тибет с той же самой посольской делегацией, с которой они и прибыли. На некоторое время покушения на правителя Халхи прекратились. Однако позже китайцам удалось умело сыграть на слабости Богдо Гэгэна к алкогольным напиткам. Больше всего он обожал шампанское, пил его помногу и только единолично. Прознав про это, китайские химики включили в состав игристого вина метиловый спирт и сумели подбросить несколько бутылок в партию напитков, идущих ко двору хутухты с караваном из Европы. Правитель Монголии не умер, но полностью потерял зрение.
Радостная весть о слепоте Богдо Гэгэна дошла до Лхасы и Пекина, где решили воспользоваться моментом и сместить неугодного самодержца или, по крайней мере, подчинить его своей воле. Невзирая на слепоту, хутухта не только умудрялся разруливать ситуации с внутренними врагами, но и нашел способы конструктивно общаться с русским императорским правительством, стараясь заполучить его в союзники. Ну а в 1910-м началась революция в Китае. Чиновникам Поднебесной в Урге почти сразу перестали поступать деньги из Пекина. Оказавшись без жалованья на задворках империи монгольские цзяньцзюни, амбани и простые солдаты китайской армии начали грабежи монголов, что конечно ничем хорошим для китайцев закончиться не могло. Летом 1911-го в Урге князья и ламы собрались на тайный совет, председательствовал на котором сам Богдо Гэгэн. Было провозглашено: «Монголию считать теперь самостоятельным царством, а правителем ее – Богдо Гэгэна, получившего отныне титул Джэбцзундамба-хутухта-хана, то есть «многими возведенного Богдо Хана». С этого года монгольский народ начинает свое новое летоисчисление и Халха вступает в новую эру «многими возведенного».
После того как Монголия стала независимой, возобновилась внутренняя борьба за престол. Тушету Хан Дашинима, прямой потомок Чингисхана, решил сместить с трона тибетца по крови Богдо Гэгэна. Но ламы приняли сторону избранного правителя, и Дашинима отступил, признав свое поражение, а вскоре был отравлен и умер в страшных мучениях. Такая же участь постигла и второго породистого претендента на престол Дзасакту Хана Содном Равдана. Джэбцзундамба-хутухта понимал, что охотники на трон будут появляться до самой его смерти, а удача довольно изменчива. По древнему закону наследником нынешнего правителя Халхи мог стать лишь ребенок, избранный в процессе той же процедуры, которую прошел сам Богдо Гэгэн. Неожиданно для всех было объявлено, что, согласно древним пророчествам, нынешнее его воплощение является последним и девятого ждать не стоит. Хутухте было позволено официально жениться на женщине, с которой он до этого совместно проживал уже довольно долго и от которой даже имел сына. Его жена происходила из незнатного рода, но отныне ее признали живым воплощением Эхе Дагини – буддийского женского божества.
На аудиенциях и празднествах она восседала теперь на троне рядом с божественным мужем и вместе с ним благословляла своих подданных легким касанием руки, облаченной в специальную перчатку, дабы избежать физического соприкосновения простых смертных с живым божеством. В жизни Богдо Гэгэна божественное часто уступало место человеческому и порочно греховному. Ритуальному паланкину он предпочел автомобиль, подаренный ему русским консулом, обожал артиллерийские стрельбы, коллекционировал граммофоны и слыл в Монголии первым меломаном. Другим увлечением хутухты, пока он еще был зрячим, являлась порнография. Он окружал себя китайскими картинами возбужденных мужчин с нарочито выставленными на обозрение гениталиями, сценами совокупления животных всех пород и мастей. Супружеское ложе Богдо Гэгэна представляло собой огромную кровать под шелковым балдахином, на котором с внутренней стороны, в самом верху, установили зеркало; зеркальными были и все четыре стены, окружавшие кровать.
Автомобильные прогулки, шампанское, граммофон и порнография не занимали все время правителя Халхи. Умело ведя дипломатические переговоры, он в 1912-м году добился признания самостоятельности Внешней Монголии Россией. Был заключен договор, по которому русским предоставлялись в Монголии широкие права консульской юрисдикции, полная свобода передвижения, беспошлинная торговля и еще куча всяческих привилегий. Урянхайский край Богдо Гэгэн по договору передал России, которая приняла этот дар и с удовольствием присоединила к своим немалым территориям. А уже через год в Кяхте было подписано трехстороннее соглашение между Халхой, Россией и Китаем. В соответствии с этим договором Китай сохранял сюзеренные права над Монголией, хотя и признавал ее автономность, не претендуя на дальнейшую колонизацию территорий Халхи.
По договору Барга навсегда отходила к Китаю, а в Урге, Улясутае и Кобдо китайские цзяньцзыни могли иметь вооруженный конвой для личной охраны. Россия предоставила Монголии пятимиллионный заем, создала Монгольский народный банк и откомандировала в Ургу команду финансистов. Для помощи в создании вооруженных сил Халхи из России были направлены офицеры-инструкторы.
За относительно короткий отрезок времени Богдо Гэгэн потратил выданный на государственные нужды российский заем. Два миллиона из пяти ушли на строительство храма Да Хурэ, которое началось в 1912-м году на северо-западной окраине Урги. Для нового культового сооружения хутухта заказал на русских заводах отливку самой большой поясной статуи Будды. Имея высоту более трех саженей, она была отлита из меди, после чего позолочена. Храм часто назывался монголами Арьябало, его строительство закончилось очень быстро, всего через два года после закладки первого камня в фундамент. Скорость постройки объяснялась тем, что придворные гадатели Богдо Гэгэна предрекли исцеление правителя от слепоты сразу после окончания строительства храма в честь Арьябало, известного в Тибете под именем Ченрезиг, а у индусов как Авалокитешвара, то есть «Внимающий звукам мира». Предполагалось, что Всеслышащий Арьябало, олицетворяющий в буддизме сострадание, способен исполнить мольбу об исцелении правителя Халхи, подкрепленную столь богатым даром. Невзирая на такой щедрый подарок и многочисленные предсказания лам, Богдо Гэгэн так и остался слепым и до сих пор ходит в очках с темными стеклами. А храм заполнили многочисленные ламы, количество которых на тот момент уже составляло около 20 000 человек.
В 1914-м году в России грянула война, и всем вдруг стало не до Монголии. Всем, кроме Китая. В Урге в эту пору управлял гуманный и просвещенный Чжэнь И. Он был дипломатом от бога, действовал мягко и осторожно, чем вызвал недовольство Пекина. В Монголию было отправлено войско во главе с генералом Шучженем, которого за рост прозвали «Маленьким Сюем». Маленький Сюй успешно закончил военное образование в Германии, карьеру свою начал офицером Генерального штаба. Наделенный полномочиями в статусе генерал-губернатора северо-западных провинций Поднебесной, он должен быть соединить железнодорожными ветками города по всей территории Монголии аж до Китайского Туркестана. По плану нового китайского руководства десятки миллионов китайцев должны заселить обширные территории Халхи и растворить в себе монгольское население, прекратив существование вольного степного народа. В 1919-м году десятитысячная армия Маленького Сюя вошла в Ургу. Генерал немедленно отстранил от дел Чжэнь И, обвинив его в бездействии и отправив в Пекин на суд. Сразу после этого он свергнул Богдо Гэгэна с престола и взял полное управление страной в свои руки. Так Монголия потеряла независимость. Генерал Сюй вел себя жестко и авторитарно, очень быстро настроил против себя монгольских князей и простой народ. Назревало стихийное восстание, которое Китай допустить не мог. Пекин в срочном порядке отозвал Маленького Сюя и снова откомандировал в Ургу мудрого администратора Чжэнь И, амнистированного по такому случаю.
В нынешнем году Чжэнь И прибыл в столицу Халхи и принял бразды правления, однако оставленные Маленьким Сюем генералы всячески противились новому мягкому принципу руководства. В монгольской столице началась скрытая и явная борьба китайских правящих кланов.
– Вы, Кирилл Иванович, прибыли в Ургу недавно и момент выбрали не самый подходящий. Хотя русских погромов еще не было, за что отдельное спасибо мудрому цзяньцзиню Чжэнь И, но уж аресты после первого неудачного штурма бароном Романом Федоровичем фон Унгерном начались повсеместно. Извините меня, но вы-то человек заезжий, незнакомый, можно допустить, что вы шпион. Но брать в заложники промышленников, к коим отношусь и я, – это выше моего понимания. – Бурдуков горестно утер рукой лицо и в наступившем ночном сумраке поднял ворот пальто, а для сохранения тепла сунул руки себе под мышки.
– Вы так подробно и обстоятельно рассказали про Богдо Гэгэна, но мы ушли в разговоре от вашей второй встречи с бароном Унгерном в Кобдо. А мне, признаюсь, чрезвычайно интересно послушать рассказ очевидца об этом удалом авантюристе, так сказать, из первых рук. – Я последовал примеру Бурдукова, запахнулся в свою шинельку, поднял воротник, а руки спрятал в боковых карманах; стужа стала проникать внутрь тюрьмы, и становилось зябко.
– Знаете, в тот день, когда мы встретились в консульстве с Романом Федоровичем, я был несколько сбит с толку. Как я уже говорил, на этот раз одет он был франтом, держался деликатно, речи вел светские. Короче говоря, был это совсем другой фон Унгерн, по крайней мере, внешне. В тот же вечер на ужине у консула он отвел меня в сторонку и сообщил, что знает о планируемой мной поездке к Джа-ламе. Я действительно должен был на днях выехать с посольством в Дэчинравжалин, монастырь, который Джа-лама начал усиленно восстанавливать в ту пору. Это был дипломатический визит, ведь Джа-лама являлся фактическим правителем Кобдоского хошана, или, говоря по-русски, Кобдоского уезда. Этот самый уезд вручил ему в управление сам Богдо Гэгэн. В ту пору они не враждовали, более того – правитель Халхи за штурм Кобдо в 1912-м и освобождение города от китайцев пожаловал Джа-ламе пост и титул «Министр, управляющий многими аймаками Западной области, драгоценно-досточтимый, истинно сильный, совершенный дхармараджа святой князь». Но я подозреваю, Кирилл Иванович, что и про Джа-ламу вам известно совсем немного?
– Признаюсь честно, не известно вовсе, – ответил я смущенно.
– Ну так слушайте, расскажу вам вкратце про эту выдающуюся в своем роде личность. Опишу события жизни с его же слов, ведь других источников, которые могли бы подтвердить или опровергнуть изложенную им самим историю, я практически не имею. Есть, разумеется, эпические рассказы очевидцев, часть из них перекликается с тем, что известно мне, поэтому в своем рассказе я их тоже с вашего позволения буду использовать, так сказать, для придания целостности образу.
Джа-Лама
В 1860-м году в окрестностях Астрахани в семье калмыка Темурсана Санаева родился мальчик. При рождении его назвали Амуром. Через пять лет семейство Санаевых переехало в Монголию, где мальчика отдали в Долонорский дацан для обучения грамоте и наукам. Амур Санаев отличился в учебе, превосходя других учеников усердием, проявил себя остроумным, способным и пытливым ребенком, живо интересующимся окружающим миром. По настоянию своих учителей Амур, которому только исполнилось десять лет, был отправлен в Тибет, где до совершеннолетия учился в буддийском университете Гоман-дацан при столичном монастыре Дрепунг. Он проявил свои способности, освоив многие науки, и выходил несомненным победителем в словесных диспутах на богословские темы. В пылу одного из таких религиозных споров он задушил одного из студентов-монахов, после чего в спешке покинул Лхасу. Об этом случае ходят легенды, не знаю, насколько они правдивы. Этим или другим каким проступком он не только перечеркнул успешную карьеру и лишился монашеского сана, но и стал в Тибете «персоной нон грата».
В самом начале девяностых годов в западной Монголии появился нищенствующий монах Джамбиджалцан. Он выдавал себя за божественное воплощение джунгарского князя Амурсаны, который в прошлом веке поднял восстание за освобождение монголов от власти ненавистной империи Цин. Со слов монаха, он вновь родился в новом воплощении, чтобы раз и навсегда избавить Халху от маньчжуро-китайского ига. Красноречивые проповеди странствующего аскета очень быстро привлекли не только многочисленных адептов, но и обратили на себя внимание китайских властей. В то время как к Джамбиджалцану примкнули два влиятельных перерожденца-тулку, Джалханза-хутухта и Илгусан-хутухта, Пекин отправил официальных представителей в российское консульство в Урге с просьбой арестовать ламу-бунтаря, которым оказался не кто иной, как Амур Санаев.
Дабы не нарушать зыбкого равновесия между Китаем и Россией, запрос решили удовлетворить. Джамбиджалцана арестовали и выслали в Кяхту. Недолго пробыв в бурятской тюрьме, Амур Санаев совершил дерзкий побег и под чужим именем снова появился в Тибете. Ошибкой Амура было появление в Лхасе. Его узнали, но схватить не успели, он таинственно исчез, а в конце 1891-го года вновь появился в Халхе и повторно был арестован китайскими властями. После ареста его перевезли в Улясутай для дальнейшего расследования, однако, практически сразу по непонятным причинам он был отпущен на волю. Под известным монголам именем Джамбиджалцана Амур приехал в Кобдо, где провел несколько месяцев. Из Кобдо через Улясутай он отправляется в Ургу, там его опять арестовывают российские власти и высылают в Кяхту. Политическая деятельность Амура Санаева несколько следующих лет либо носила конспиративный характер, либо на время была прекращена вовсе.
Ситуация в самые первые годы двадцатого столетия вокруг Монголии и Тибета сложилась весьма сложная. Развернулась крупная кампания за влияние над Тибетом сразу между тремя могущественными державами.
В 1899-м году новым вице-королем Индии становится лорд Джордж Натаниель Керзон, видный политик, путешественник и известный востоковед, тонкий знаток Средней Азии и Ближнего Востока. Он был ярым русофобом и, пожалуй, главным идеологом и исполнителем так называемого «наступательного курса» Англии в этом неспокойном регионе. Приступив к обязанностям вице-короля, Керзон сразу же занялся укреплением наиболее уязвимой, на его взгляд, северо-западной границы Индии, которую он называл «ахиллесовой пятой» Британской империи. Керзон считал, что Китайский Туркестан и Монголия в самое ближайшее время будут аннексированы Россией, и процесс этот уже необратим. Однако его можно приостановить и на любых условиях не допустить присоединения Тибета к России. Керзон всерьез опасался того, что если Россия достигнет границ Непала, то превратит его во «второй Афганистан» – опасную буферную зону, непосредственно граничащую с Британской империей в Индии. Именно поэтому и была организована военная экспедиция 1903-го – 1904-го годов, приведшая к завоеванию англичанами Лхасы. Но совсем не многие знают о том, что исследовательские экспедиции в Тибет как минимум дважды до этого отправляло и русское военное ведомство. В 1903-м году с личной санкции российского царя в Лхасу была отправлена разведывательная экспедиция, состоящая из калмыков-разведчиков во главе с подъесаулом Нараном Улановым. Уланов к 1903-му году составил подробный план собственной экспедиции в Тибет – через Среднюю Азию. Он планировал изучить два основных маршрута из России в Тибет. Первый маршрут лежал через Кульджу до Лхасы, второй – от Шигацзе до Яркенда.
Маршрутами суждено было соединить Тибет с Китайским Туркестаном, на который у России имелись свои планы. Второй маршрут – от Шигацзе на юге Тибетского плато в направлении озера Бага-Хамар-Нур через Хотан и Яркенд и дальше на Ташкент – Уланов планировал исследовать на обратном пути. Участниками экспедиции Нарана Уланова должны были стать буддисты-инородцы, буряты и калмыки, а также другие туземные народности. Экспедиция искала хорошего проводника, который должен был знать местность, основные дороги и тропы, источники воды, селения и монастыри. Таким проводником стал Шераб-лама, взявшийся довести экспедицию до самой Лхасы по самому короткому и безопасному пути. Под именем Шераб-ламы в то время скрывался не кто иной, как все тот же Амур Санаев.
С задачей проводника Амур справился отлично, он довел экспедицию до столицы Тибета. Уланов по дороге составлял подробные карты, на которые наносил среди прочего золотые прииски, а в дневнике описывал способы добычи и обработки золота. Прошлое посольство из Тибета в Россию доставило некоторое количество золота, обмененного на монетном дворе в Питере на рубли и признанного там чрезвычайно чистым. Уланов собирал в пути образцы самородков, выменивая их в монастырях и у местного населения, но к моменту прибытия в район Лхасы все образцы исчезли. Пропал бесследно и надежный проводник Шераб-лама. В саму Лхасу прибывшую экспедицию так и не допустили, и Уланову пришлось вернуться назад в Россию. Амур Санаев оставался в Тибете еще некоторое время.
Он объявился через несколько лет в Китайском Туркестане в городе Карашар, но теперь уже под именем Джа-ламы. Поселился у местного князя торгутов. За короткий срок сумел собрать в Карашаре войско, включавшее порядка 5 000 торгутов, дербетов, монголов и урянхайских сойотов. Этими силами в августе 1912-го года он взял штурмом крепость города Кобдо, выбив оттуда китайские войска.
С этого момента у Джа-ламы появились многочисленные союзники и могущественный покровитель в лице самого Богдо Гэгэна. Под личное управление был выделен хошун в шестидесяти верстах от Кобдо, к нему примкнули новые сторонники, в его распоряжении появились многочисленные табуны лошадей, отары овец и стада крупного рогатого скота. Так никому не известный калмык Амур Санаев стал одним из самых могущественных князей Монголии, подчинив своему влиянию весь запад Халхи.
Джа-лама в своей вотчине ввел железный порядок и жестоко карал любого, кто решался ослушаться его приказов. В ту пору за ним закрепилось прозвище Харгис, что значит «лютый». Кроме обновления монастыря в Дэчинравжалине, он основал и свой собственный монастырь в местечке Улаан Дзасагтуханского аймака, произвел реформы в образовании и собрал воедино дербетских лам и хувараков, строил школы, внедрял новые методы ведения сельского хозяйства и заставлял своих людей строить постоянные жилища, запасая на зиму корма. Грозный правитель аймака обязал своих воинов носить русские сапоги и обучал армию (созданную преимущественно из лам) европейским методам ведения боя. Его суровость и жестокость отразились в новом прозвище Догшин, что значит «суровый». Джа-лама действительно являл собой образец дерзкого и беспощадного правителя, подозрительного и недоверчивого не только к врагам, но и к своему ближнему окружению. Всего за год он убил не менее сотни знатных монголов, десятки монахов запорол палками до смерти, ослепил знаменитого художника Цаган-Жамбу, написавшего его портрет, чтобы тот больше не смог писать портретов никому другому. Убийство своих врагов Джа-лама называл великим жертвоприношением буддийскому богу. По монгольским легендам, в Эджен-Хоро, где бережно хранятся реликвии Чингисхана (среди которых и Хара-сульдэ – «Черное знамя»), до этого совершались многочисленные человеческие жертвоприношения. Кровавых ритуалов требовал Чингис Богдо, черный демон, которого, по преданиям, укротил Банчен Эрдени, после чего человеческие жертвоприношения заменили на животные.
Раньше знамя-сульдэ окропляли жертвенной кровью перед выходом в поход. Этот темный ритуал пришел из древней истории шаманизма монголов в соответствии с культами их «черной веры», которой теперь был противопоставлен новый канон «желтой веры» Гелуг. Монголы не забывали про древний культ сульдэ, которому поклонялся сам Чингисхан. Судьба непобедимого полководца жила в знамени, и само Небо Тенгри правило миром благодаря сульдэ. Считалось, что до тех пор, пока знамя в сохранности, народ Халхи будет процветать. Если же со знаменем случится несчастье, войску и народу грозят многочисленные беды.
Джа-лама возродил добуддийский ритуал знамени-сульдэ, вернувшись от животных жертв к человеческим. В 1912-м году впервые был принесен в жертву китайский солдат, обагривший своей кровью голубую парчу знамени Джамбиджалцана. Неопытный палач с одного удара не смог отрубить голову пленнику и довершать казнь пришлось более опытному. Присутствующие признали это недоброй приметой, а кое-кто из лам тайно пустил слух о том, что Джа-лама примет вскоре страшную смерть. Разумеется, придворным хватило ума молчать в присутствии своего сурового правителя. Более того, окружение Джа-ламы испытывало перед ним суеверный страх, считая его обладателем магических знаний и мастером колдовства. Возможно, он действительно обладал природным магнетизмом и даром гипнотизера. Как-то преследуемый казаками Амур Санаев был загнан к берегу озера Сур-Нор. Возможности убежать не было. Местные монголы, разбившие кочевье у воды, с любопытством следили за погоней, которая должна была закончиться пленением Джа-ламы. Вдруг они с удивлением заметили, что казаки свернули в разные стороны от того места, где спокойно стоял преследуемый, и понеслись к другому краю озера, крича «он там!» При этом все они, очевидно, видели ламу в совершенно разных местах. После утомительной погони на берегу всадники так же неожиданно съехались вместе и напали друг на друга, рассекая шашками на смерть один другого. Каждый из них был уверен, что убивал Джа-ламу.
Бытовали и легенды о том, как за день до штурма Кобдо, чтобы поднять боевой дух своей армии, он внушил воинам видение Монголии, свободной от китайцев, а после этого показал судьбы тех, кому суждено было пасть в бою.
Многочисленные бойцы увидели храм или шатер, наполненный мягким светом. На шелковых подушках вокруг алтаря с тысячами жертвенных свечей восседали монголы, павшие у стен Кобдоской крепости. Перед ними стояли огромные блюда с дымящимся мясом, кувшины с вином, густой чай, печенье, сушеный сыр, орехи и изюм. Восставшие из мертвых воины курили золотые трубки и не спеша вели беседу друг с другом.
О характере Джа-ламы и его отношении к культам можно судить по событию, произошедшему осенью 1913-го года. На западе Халхи шла постоянная война между монголами и алтайскими казахами, кочевавшими со стороны китайской провинции Шара-Сумэ. Монголы нападали на кочевья казахов, угоняли скот, грабили аулы. Отряды Джа-ламы всегда принимали самое активное участие в подобных набегах. Как – то после очередной битвы казахи, спасаясь от погони, оставили на поле боя несколько умирающих воинов. Один тяжелораненый рослый и крепкий красавец-казах истекал кровью, прислонившись спиной к камню. Он спокойно смотрел на приближающихся к нему врагов. Когда монголы подъехали ближе к раненому, тот разорвал на груди одежду, готовый принять смертоносный удар. Первый из монгольских воинов подъехал к джигиту и пронзил его копьем. Молодой казах не застонал, лишь слегка наклонился вперед. Джа-лама приказал своему воину спешиться и рубануть раненого саблей. И это не вызвало стона у гордого воина. Тогда Джа-лама повелел разрубить казаху грудь, вырвать сердце и поднести к его же глазам. Казахский воин не потерял угасающей воли, лишь отвел глаза в сторону. Не взглянув на собственное сердце, так и не издав ни звука, он тихо сполз на землю и умер. Джа-лама дал задание целиком снять с убитого кожу, засолить ее и высушить для сохранения.
Конечно, его свирепость не подвергается сомнению, но в данном случае она все-таки ни при чем. Даже те, кто ненавидел Джа-ламу, признавал чисто религиозные мотивы такого поступка. Монголы во время ритуальных действ в храмах при монастырях могли не раз наблюдать, как расстилается белое полотно, по форме напоминающее человеческую кожу, как символ злого духа – мангыса. В древние времена для подобных обрядов использовали натуральную человеческую кожу настоящих мангысов. Такие полотна теперь остались только в Лхасе, и даже сам Богдо Гэгэн вынужден использовать в ритуальных целях лишь имитацию. Как считали свидетели убийства, безграничная сила духа, проявленная молодым воином-казахом перед лицом жуткой смерти, выдавала в нем великого батора, который наверняка связан с черным демоническим началом мира, являясь мангысом. А это значит, что его кожа как нельзя лучше подходила для богослужений.