Арлекины и радуги

– Дорогая! – А потом, раздвигая руками гостей и устремляясь к ней: – Она же рожает!

Костя вздернул голову, испуганно подхватил Веру, стал подниматься; Гуннар придержал ее под локти и пододвинул стул.

– Подгоните машину, – быстро распоряжалась Сельма, – мы едем в госпиталь!

Костя беспомощно топтался рядом с ней, предлагал воды, потом искал по карманам номер Эстреллы. Гуннар побежал за машиной, Костю Сельма отправила в гардероб за Вериной шубой. Они укутали ее, усадили на заднее сиденье и вчетвером помчались в больницу.

Вера сидела, крепко сцепив зубы, Сельма говорила ей дышать, Костя держал за руку и поминутно спрашивал, больно ли ей и не надо ли помочь. Вере хотелось, чтобы он замолчал, но Костя от страха совсем потерял голову; внезапно он выхватил коробочку с кольцом и стал надевать его ей на палец.

– Мне сейчас не до этого, – прошипела Вера, – убери!

– Ни за что, – таким же громким шепотом ответил Костя, – соглашайся!

Сельма поняла, о чем идет речь, хоть и не знала русского; глазами она показывала Вере: «Скажи «да!»

– Пожалуйста, ну, пожалуйста! – умолял Костя. – Я тебя очень прошу!

Вера выдохнула сквозь сжатые зубы, яростно на него взглянула и выпалила:

– Ладно!

– Ты согласна?

– Да!

– Вы слышали, – воскликнул Костя на английском, обращаясь к Гуннару с Сельмой, – вы свидетели!

Те закивали головами; вдали уже показалось ярко освещенное здание госпиталя. Эстрелла встречала их в приемной, как всегда улыбчивая и добродушная.

– Вы на неделю раньше срока, – заметила она, и Костя бросил на нее сумасшедший счастливый взгляд.

Веру, как была, в вечернем платье, увезли в палату, Костю попросили подождать. Он остался с Гуннаром и Сельмой, начал мерять шагами коридор. Потом и ему разрешили войти, выдав предварительно хирургический костюм и смешную прозрачную шапочку. Костя выглядел в ней до того забавно, что Вера даже забыла о боли; она послушно выполняла команды Эстреллы, и девочка появилась на свет спустя четыре часа, когда на Венском балу танцевали полонез.

Йонссоны дождались ее появления, пришли в палату поздравить родителей с новорожденной. Сельма склонилась над ней, вгляделась в сморщенное личико.

– У нее будут черные глаза, – констатировала она, – как у папы. Здравствуй, Ольга!

Крошечные бровки нахмурились, и Гуннар объявил:

– И характер, как у мамы.

Он развернулся к Вере:

– Не передумали выходить замуж? Я могу подтвердить, что на вас было оказано давление!

Вера, которой отчаянно хотелось спать, все-таки нашла в себе силы улыбнуться.

– Нет. Чего уж там. Согласилась – значит согласилась.

Костя торжествующе хлопнул в ладоши, Йонссоны распрощались и уехали домой.

В палате осталось трое: Вера, Костя и Оля, которая успела заснуть и уже видела свои младенческие сны. Костя прилег на кровать рядом с Верой, подложил руку ей под голову поверх подушки.

– Мы с тобой родители, – прошептал ей на ухо, и Вера кивнула. – Садовничьи. Семья.

– Я не говорила, что возьму твою фамилию, – проваливаясь в сон, еще успела пробормотать Вера.

Костя посмотрел на нее, поцеловал в висок, где под смуглой кожей билась голубая жилка.

– Я за тебя сказал, – закончил он.

С оперного бала разъезжались дебютантки, солисты снимали грим, в буфетах собирали в коробки бокалы для шампанского. Музыканты увозили свои скрипки и виолончели в черных футлярах, дирижер с облегчением снял в гардеробе фрак и набросил пальто. Облачное небо опустилось на город пуховым одеялом, и в темноте на мостовые посыпался снег. Снежинки, как крошечные балерины, крутили фуэте, но воздух был сырым и теплым, и в нем уже ощущалось приближение весны. Древняя Вена, пропитанная музыкой, стояла на пороге нового дня.