Королевская кровь 12. Часть 2
Бывшая наложница подошла к ней с подносом с десятком кувшинчиков, опустилась рядом на землю.
– Вот тут, – Ангелина взяла из рук помощницы поднос, – ароматические масла, которыми поклоняются Синей и Белому. Кувшинка, – она наклонила кувшинчик с нарисованным на боку цветком и полила под корни духа. Цветы его мгновенно засияли сильнее, приоткрылись. – Ваниль. Ты сам пахнешь ванилью, тебе должно понравиться! – И она, стараясь не морщиться, ведь о слишком страшном напоминал этот запах, вылила его под ствол. – Ландыш. Ветивер. Розовое масло.
Белые цветы набухали, раскрываясь, терновник разрастался – некоторые его ростки поднялись уже выше деревьев, протянулись мимо людей и драконов, которые следили за ними с осторожностью – ведь один укол, и уснешь на несколько часов. Ангелина ощущала себя крошечной рядом с этим чудовищем – ведь напади он сейчас, и не вырвется. Но он ее не трогал. И цветов к ней не поворачивал.
Тер-сели переводил взгляд с хозяйки на духа.
– Ну вот чем его уговорить, Капелька? – устало вопросила Ангелина у пса. Тот скептически тявкнул и куда-то помчался. Она повернулась к свите – люди и драконы пожимали плечами. Лишь наставник Уми подошел ближе.
– Водяные духи близки нам, драконам, – сказал он. – Они любят все то, что любит мать-Вода, что несет отпечаток ее силы. Большие раковины со дна моря, кораллы, жемчуг…
Зашуршала трава – то щенок тер-сели тащил в пасти тяжеленное наплечное ожерелье из жемчуга. Видимо, вытянул его из хозяйской шкатулки. Подпрыгнул рядом с Ани, и она взяла украшение в руки.
– … потому что, – с улыбкой продолжил наставник, – жемчуг – естественный накопитель синей стихии, и водяные духи берут из него первородную силу и становятся мощнее…
Ангелина протянула жемчуг духу.
– Примешь этот дар, великий?
Дух жадно вырвал из рук Владычицы ожерелье, начал обвиваться вокруг него усиками – и жемчужина за жемчужиной становились на украшении такими же полупрозрачно-перламутровыми, как цветы, а затем каплями вливались в стебель.
Ангелина завороженно смотрела на это. Очнулась, требовательно протянула назад руку.
– У кого-нибудь есть еще жемчуг?
Ей в руку опустилась нить одной из фрейлин. Владычица протянула ее духу – и тот и ее схватил, сразу вжимая в себя, обвиваясь как вокруг любимой игрушки, гладя перламутровые зерна усиками.
– Зара, – распорядилась Ани, – прикажи, пусть из сокровищницы принесут сюда весь жемчуг. Ветери, нужно бросить клич среди людей Истаила – что он нужен для защиты города и Песков. – Магистр Венти, прошу вас снова связаться с Белыми городами и приказать, чтобы терновнику принесли весь жемчуг, который есть в сокровищницах.
Следующие минут двадцать духу носили сундуки с драгоценными дарами моря и рек, и он уже весь светился мягким, завораживающим перламутром, и запах ванили усилился.
– Теперь ты не сердишься? – тихо спросила Ани. – У тебя хватит сил помочь?
Дух качал стеблями, задумчиво окружив Ангелину сияющими цветками. Она протянула руку, еще раз погладила стебель – и укололась. Не успела испугаться, что потянет в сон и сообразить, что в прошлый раз уколы на нее не подействовали, как на пальце выступила капля крови, дух впитал ее – и рванул в рост, в стороны. Снова потянулся к ней, к раненой руке. Неужели сон Каролины настолько прямолинеен, и действительно надо напоить этого огромного капризного младенца своей кровью?
– Моя кровь ведь опасна для тебя, – напомнила Ани. – Если ты сгоришь, кто будет защищать Пески? Я бы отдала тебе ее всю, но опасно, понимаешь? Вкусно, но опасно… – она говорила ласково, как с ребенком. – Если бы я знала, что еще дать тебе!
Маленький росток взобрался по ее ноге выше, к шее, чуть царапая, Ангелина замерла, замерли и все вокруг, – когда стебель коснулся ее остриженных выше плеч волос и закрутился вокруг выпавшего из прически локона. А затем дернул – и на глазах Ани ее платиновый волос впитался в стебель, полыхнув там деликатным огнем, тут же заставив цветок сиять ярче.
И она поняла.
– Зара, – коротко позвала Ани, – где сверток, который прислала мне сестра?
Помощница протянула ей сверток – и Ангелина развернула его перед терновником, и тот мгновенно разобрал пряди младшей сестры, вспыхивая белым цветом и все увеличиваясь.
– Наставник Уми, – тихо позвала Ани. – Вы знаете, что моя кровь чуть не разрушила его. Почему волосы моей сестры не вредят ему? И не повредят ли мои?
– У нас считается, что и мужские, и женские волосы издревле связаны с Синей, – ответил старый дракон. – Поэтому у нас не принято стричь их коротко, и поэтому же в брачный обряд и в совершеннолетие Богине жертвуется часть волос. Что касается вреда… в волосах довольно водной стихии, которая приглушает любую другую, делает ее менее яркой. Я не могу утверждать, моя госпожа, но, думаю, они ему не навредят, а дадут силы.
– Благодарю, – кивнула Ани. – Тогда прошу ваш нож.
Старый дракон с поклоном передал ей нож – и она принялась срезать свои светлые пряди почти у основания и бросать под корни терновнику. Тонкие ростки обвивались вокруг локонов и впитывали их, осторожно, постепенно. Голова без волос становилась легкой-легкой.
А когда последняя прядь растворилась в цветке, он сиял уже нестерпимо, ярко – а затем выпустил еще сотни, нет, тысячи ростков, которые быстро поползли в сторону города и в сторону дворца. Дворец за какие-то мгновения оказался увит перламутровым терновником по самый купол – только несколько входов осталось открытыми. Ани, поднявшись на балкон второго этажа, увидела сквозь толстые прозрачные стебли, что Истаил превратился из Белого в хрустальный город – потому что каждый дом был оплетен сверкающим терновником.
Со всех улиц, со всех домов ко дворцу поднимались люди, держа в руках шкатулки или мешочки. Каждый нес терновнику весь жемчуг, который только нашелся в доме, и в который раз Ангелина поразилась тому, насколько же велика вера народа Песков в ее силу и слово.
Она подняла голову к небу и попросила отца-Иоанна не дать ей разрушить эту веру. Ей хотелось обернуться птицей и лететь на помощь в Тафию – но она давала Нории обещание быть для Песков и Владыкой и Владычицей и останавливала себя, говоря о том, что терновник защитит людей, а страной и во время войны должен кто-то управлять.
Долетели драконы из Теранови с известием о том, что она уже знала от Василины – об открытии портала, и были отправлены отдыхать.
Через час, незадолго до восьми утра она вдруг почувствовала, что в воздухе что-то изменилось. Словно на несколько секунд миру снизили яркость, будто силы, пронизывающие мир, на какие-то мгновения ослабели. Терновник, окутывающий дворец, вдруг побледнел – но, видимо, жемчуга ему принесли достаточно, чтобы он снова обрел плотность.
Такое повторялось еще дважды на протяжении получаса. А через несколько минут после последнего, когда она, закончив совещание, в присутствии Ветери и министров диктовала Заре распоряжения, огнедух принес третье письмо от Василины. В нем сестра сообщала, что от командующего дармонширской армией пришло известие: Нории захватили в плен с помощью иномирянского магического артефакта и, скорее всего, унесли в Нижний мир. И что герцог Дармоншир отправился на выручку.
«Ты знаешь, что у нас собран отряд, чтобы помочь Черному Жрецу выйти на поверхность, – писала Василина. – Мне тяжело об этом говорить, но возвращение Вечного Ворона – первая задача этого отряда, Ани. Но как только она будет исполнена, я лично попрошу Свидерского уйти вниз, чтобы найти Нории. Очень надеюсь, что он жив и дождется помощи…»
Ангелина, сидящая за столом в своем кабинете, опустила руку с письмом. Воздух вдруг застыл и стало нечем дышать, и мир застыл тоже, словно она на секунду оглохла и ослепла от боли.
– Госпожа? – испуганно позвала Зара после паузы, и изо рта ее вырвалось облачко пара. Присутствующие смотрели на Владычицу, как на нечто смертельно опасное.
– Да, – дрогнувшим голосом отозвалась Ани и выдохнула, мгновенно приводя себя в порядок. Она четко, быстро надиктовала оставшиеся распоряжения. Голос ее был тверд. Но рука с письмом – дрожала.
– На этом все. Ситуация изменилась. Я должна улететь, – сказала она, поднимаясь. – Ветери, город на тебе.
Ее никто ни о чем не спрашивал – она вышла из кабинета, увидев мельком в зеркальном панно свое бледное лицо и невозможно посветлевшие глаза, прошла в свои покои. И только там, встав у кровати и глядя на увитое терновником окно, она на секунду опустила голову и закрыла лицо руками.
Как она сейчас понимала Марину, бросившую все ради спасения подруги.
Она намеренно медленно выпила воды из высокого стакана, глядя, как сияют на стеблях терновника белые цветы – потому что нельзя принимать решения, не обдумав все еще раз. Взяла мешочек с камнями-артефактами, заставляя себя не спешить, обдумывая все.
До Тафии лететь не менее трех часов. Это слишком много. А времени у нее очень мало – если она хочет сделать то, что задумала, нужно быть там как можно скорее.
Ангелина задумчиво посмотрела на круглую печь в парке, над которой реяли огнедухи. Видела она вокруг печи марево огненной стихии, видела и ее теплые потоки, пронзающие все вокруг. Именно по ним летят огнептицы, выныривая по всему свету из источников огня.
Владычица проколола себе руку – и сразу несколько пламенных птиц подлетело к ней, с жадностью склевывая кровь как зерно. А затем зависли, глядя на нее ярко-голубыми глазами.
– Покажите мне, как вы летаете через огонь, – приказала она. – Проведите меня в Тафию, во дворец Владыки Четери!
Птахи тревожно затрепетали крыльями, но полетели к источающей жар печи. И Ангелина тоже обернулась огненной птицей и вслед за ними, выдохнув, нырнула в огненный зев.
Глава 4
6 мая, Тафия, Светлана
7.30 утра в Тафии, 5.30 в Истаиле, 2.30 в Рудлоге, 0.30 в Инляндии
Света проснулась оттого, что крошечная птаха-равновесник вылетела из своего домика-идола и теперь вовсю распевалась за окном. Духа Вей Ши оставил для защиты, но защищать пока было не от чего. Поэтому она приспособила его к хозяйству – и использовала в том числе как будильник.
Да и песни его с утра приносили умиротворение.
Она коснулась живота – уже пару недель его периодически потягивало, но добрый и внимательный врач-йеллоувинец из обустроенного Четом лазарета заверял ее, что все в порядке, что периодический тонус – это нормально.
– Постарайтесь как можно больше отдыхать и как можно меньше нервничать, удерживайте гармонию духа, госпожа, – сказал он на ломаном рудложском. Но она поняла: Тафия стала котлом, где смешались все нации, и местные, и беженцы, и приглашенные работники, и всем приходилось понимать всех. Благо, основы рудложского как языка международного общения проходили в школах всех стран.
Света потянулась к прикроватному столику и зачеркнула красным карандашом дату на календаре. Она так отмечала каждый день с тех пор, как ушел Четери.
Он отправился на свою войну почти месяц назад. Спустя неделю ушел высокомерный Вей Ши, которого Светлана одновременно жалела и побаивалась – но он с такой решимостью переступал через себя, чтобы развлечь ее, рассказывал истории про Чета и осведомлялся о здоровье, что она даже как-то привыкла к нему. И ей было грустно, когда он перестал приходить.
И пусть Чет твердо наказал Свете не плакать, а верить и ждать, по утрам все равно подступали слезы. Тогда она и звала крошечного равновесника: песня его несла спокойствие и веру, что все будет хорошо. Хотя Светлана, конечно, все равно иногда плакала. И ждала. Каждый день ждала.
Наступила тридцать третья неделя ее беременности, и вечерами она шептала молитвы Богине, чтобы Четери вернулся до рождения сына, чтобы был рядом, держал ее за руку и помогал в родах, чтобы сам взял малыша на руки и дал ему имя – потому что она понятия не имела, как его назвать, и перебирала десятки имен. Чем меньше оставалось времени до родов, тем больше Света нервничала и тем тоскливее вглядывалась по утрам, после пробуждения, и по вечерам, пока не отгорал закат, в небо – не покажется ли там силуэт мужа. Так она делала до вчерашнего дня, когда в Тафию вернулись драконы, освободившиеся из Драконьего пика. Теперь в этом не было смысла. В небе стало много крылатых – и каждый раз это оказывался не Четери.
Она чувствовала себя очень одинокой, несмотря на то что родные были рядом, а вокруг находилось много людей. Единственное, что ее спасало от уныния – дела. Она по-прежнему занималась дворцом, занималась и помощью новым жителям.
Тафию заполняли люди и драконы – последних, прилетевших вчера вечером, привел к Светлане управляющий Эри, заместитель Чета, и представил ее Владычицей Тафии. Драконы почтительно кланялись уважаемой супруге Мастера Клинков и Владыки Четерии и обещали помощь по первому зову, и как Светлана ни высматривала в их глазах намек на снисходительность или насмешку – не было его.
И она в очередной раз убедилась, как же велик авторитет Чета.
Она узнала, что удалось спасти почти всех драконов, которые были заключены в Драконьем пике – и ей очень хотелось, чтобы Четери знал про это. Потому что до отлета иногда он рассказывал ей о давней войне, о том, какими были Пески, о своем ученике Марке Лаурасе, который был ее и Матвея далеким прадедом по матерям, о том, как закрыли драконов в Драконьем пике. И в голосе его звучали печаль и боль.
Магистр Нефиди передал от Владычицы Ангелины во дворец Тафии чашу с камнями для связи с другими Белыми городами – этакую замену телефонной линии. До этого с Истаилом общались письмами – раз в неделю с попутными драконами прилетало письмо от Владыки Нории или Владычицы Ангелины, в котором они интересовались, как у Светланы дела, не нужно ли какой-то помощи. Она поначалу очень некомфортно себя чувствовала, когда отвечала, но затем стала подробно писать о делах в городе и о своих. Теперь, конечно, связь станет удобнее.
Света с любопытством рассмотрела чашу, провела сеанс связи с придворным магом в Истаиле – но про себя продолжила надеяться, что вскоре в Пески придет и большое электричество, а за ним – и телефонная связь, а чаши останутся прекрасными музейными экспонатами. Сейчас ей очень не хватало телефона – ведь тогда она могла бы каждый день звонить Матвею.
Он выходил из Зеркала примерно раз в неделю, рассказывал Свете о своих снах и о том, как там Четери, обнимал маму с сестренкой, оставался на ужин. И пару дней после она ходила, улыбаясь, но затем снова подступали тревога и слезы – и она начинала ждать следующего открытия Зеркала.
Родители и тетя старались ее отвлекать и развлекать, да и дел было много – но каждый вечер она шла спать, зная, что сейчас ее начнут одолевать тяжелые мысли. И старалась гнать их из головы, помня о словах Четери: «Не хорони меня заживо», – и ругала себя, что не выполняет его наказ ждать и не плакать. Потом она вспоминала, что у нее есть маленький защитник, капала ему из пузырька в рот душистое масло – и просила спеть колыбельную. И под эти песни засыпала легко и тихо, и снилось ей что-то светлое, доброе, иногда – вода, как тогда, когда она находилась в дреме на дне Белого моря и расслабленно следила за игрой новорожденных духов и серебристыми струями ключей, и ничего ее не беспокоило и не тревожило. И ребенок в животе тоже, казалось, слышал эти песни и успокаивался.
«Будут знаки», – говорил ей Чет, уходя. И она изо всех сил каждый день высматривала эти знаки – и не видела ничего, на что бы сердце сказало ей «это не просто так».
– У нас в Йеллоувине говорят, что отсутствие знаков – это тоже знак, – сказала ей массажистка Люй Кан, когда Света поделилась своими горестями во время массажа.
– А как узнать, не прохожу ли я мимо? – грустно поинтересовалась Света, которая во все это не слишком-то верила. – Может, они есть, но я просто не обращаю на них внимание?
– Знак – это что-то, на что нельзя не обратить внимание, – сказала массажистка уверенно, разминая Свете ступни. – Вот в тот день, когда ваш супруг, Владыка, предложил мне переехать в Тафию, с утра разбилась моя любимая чашка, которая до этого падала много раз и оставалась целой. Сестра посмотрела и сразу сказала, что это к переменам в жизни. Потому я и согласилась. Так что как увидите что-то, что выделяется из обыденности – это и есть знак.
Светлану по-прежнему тянуло к воде, особенно к проточной, и иногда она под присмотром слуг и родных спускалась к реке Неру, к тихой песчаной заводи, излюбленному месту детей, и купалась там – ей становилось спокойнее, словно воды, изошедшие из Белого моря, узнавали и ее и снимали тревогу, убирали боль в ногах и пояснице.
И во дворце вода как начала с первого дня играть с ней, так и продолжала, кланяясь струйками в фонтанах – и бережно поддерживая, когда Света плавала в бассейнах рядом с резвящимися духами. Она уже привыкла к крошечным полупрозрачным рыбкам и не пугалась их.
– Мне кажется, я сутками готова плескаться в воде, – сказала она Лери, дракону-виталисту, во время очередного осмотра. – Я, конечно, и раньше любила плавать, но не до такой же степени!
– Обычно наших дракониц тянет к воде, когда они беременны, Владычица, – ответил дракон с любопытством, – но тут может сказываться и то, что ты провела много времени в озере. Ты же знаешь, что твоя аура, – он взял ее за руку и прикрыл глаза, – содержит в несколько раз больше стихии Матушки, чем аура обычного человека? Еще чуть-чуть, и тебя можно было бы принять за младшую серенитскую аристократку. Вода к воде, да и хорошо это, Матушка дает силы беременным.
Света иногда наведывалась в оружейную, куда Четери перетащил часть оружия из своего старого дома, – ее вдруг стал завораживать блеск стали и неизвестных сплавов, запах старой кожи, дерева, структура белой кости (ибо были тут и тончайшие кинжалы из слоновьих бивней и рога носорога). Некоторые клинки шевелились в ножнах, закованные в цепи: Чет, когда водил сюда Светлану, говорил, что трогать их нельзя, это оружие с подсаженными духами, оно может ранить слабую руку.
Она не трогала – но ходила от одного к другому, всматривалась, – как бы она хотела знать, как тот или иной клинок попал к мужу! Тут она чувствовала себя ближе к нему. Да и сын в животе начинал барахтаться и щекотаться, стоило ей зайти в комнату, и она понимала, что ему нравится здесь находиться.
Один из ножей: с изогнутой рукоятью, в нарядных, украшенных сапфирами ножнах, – явно нравился сыну больше всего, потому что он замирал, когда она замирала напротив, и начинал пинаться, когда она уходила. В конце концов она утащила нож к себе, положила на подушку Чета и засыпала, касаясь его пальцами.
А кроме оружия сын любил кобылье молоко – Света, вспомнив, что сказал Чету шаман, вытащивший ее душу обратно в тело, как-то попросила найти для нее такое. Кобылье в Тафии оказалось найти куда легче, чем коровье – и когда она его попробовала, оно показалось ей очень специфичным – сладким и будто с немного меловым вкусом. Но сын после него колотил в живот пятками так, что сразу стало ясно – ему понравилось. И теперь Света на ночь выпивала по стакану парного молока, а затем успокаивалась с сыном под пение равновесника. И вспоминала прошедший день – не упустила ли она что-то, что могло бы стать знаком про Четери?
«А если не разберешься – шепни вопрос Матушке-воде», – сказал Четери на прощание. И Света ходила в тафийский Храм Всех Богов, тот самый, с мозаиками, который видела во снах. Но сероглазая богиня с чаячьими крыльями вместо рук лишь взирала со спокойной улыбкой и молчала в ответ на просьбы помочь узнать, что с Четом, и защитить его по возможности, и сделать так, чтобы роды прошли хорошо и с сыном все было в порядке, и чтобы война поскорее кончилась победой и все вернулись домой, и Чет тоже… В конце концов Светлана опять расплакалась и так и пошла обратно с красными глазами.
А на обратном пути она увидела, как маленькая птичка с красным хохолком, грозно крича, отгоняет от гнезда под крышей, где пищали птенцы, большого скорпиона. Она была мельче – но уворачивалась от страшного жала, а клюв ее бил без промаха, и скорпион шлепнулся на брусчатку и поспешно побежал прочь, прячась в чьем-то саду от Светиной охраны.
Можно было бы считать это знаком? Или ей просто хотелось его увидеть?
В другой раз, пойдя купаться к реке Неру, она увидела дом, весь увитый лозой с необычными белыми цветами. Это привлекало внимание, это выделялось – но если это и был знак, то о чем он был?
Правда, после этого в парке дворца выросла необычная роза, лепестки которой светились белым и перламутром, а стебли были чуть прозрачны и покрыты длинными шипами. Света, посмотрев на нее, не стала ее трогать, – хотя при приближении цветки повернулись к ней и раскрылись, – и другим запретила. А через пару часов дракон принес весточку от Владыки Нории – что это дух Песков, терновник, и его нужно подпаивать маслами и относиться с уважением.
Светлана каждый день думала, что уже привыкла к чудесам – и все равно происходило что-то, что заставляло ее удивляться.
А еще через день прямо на брусчатку у фонтана, где любил тренироваться Чет, упал израненный орел – видимо, подрался со своим собратом где-то в небесах. И пусть его быстро подобрал один из драконов и пообещал выходить, у Светы все равно случился ступор, который к вечеру вылился истерикой. Остановилась она только когда снова начало потягивать живот – и тогда снова пришел на помощь крошечный равновесник, заставивший поверить, что этот знак – не о Чете. Но с этого момента в сердце поселилась тревога, от которой она могла проснуться ночью, замереть в панике днем, пытаясь отдышаться, и врач-йеллоувинец, осматривая ее, качал головой и прописывал успокоительные травы, лекарства, снимающие тонус, плавание и долгие прогулки.
Спустя несколько дней после того, как Света посетила храм, с утра, когда она только проснулась и открывала занавески, на балкон опустилась огромная чайка. И не успела Светлана удивиться или испугаться, как та обернулась царицей Иппоталией. Похудевшей, коротко стриженой, в темно-фиолетовых одеждах – и с ласковой улыбкой на губах.
Это было настолько странно и неожиданно, что Света оцепенела и только головой потрясла, чтобы осознать, что ей не кажется.
– Даже царицы должны предупреждать о визитах, – проговорила Иппоталия понимающе, – но прости мне эту неожиданность, маленькая сестричка. Вчера вечером я пошла в море, и то ли вода шепнула мне, то ли самой мне подумалось, что нужно проверить, как ты тут. А я привыкла доверять своему чутью и слушать Матушку. Она любит Мастера, а я – вас обоих, тем более что при моем участии ты вернулась из Белого моря. Поэтому не стала откладывать и прямо с ночи призвала водяного коня и он привез меня по воде сюда, а уж от воды я сама прилетела.
Света чуть отмерла, жутко смущаясь, что стоит в обычной сорочке, неумытая, растрепанная.
– Я рада вас видеть, – сказала она неуверенно и тут же поняла: да, рада. – Но как же вы добрались? Неужели всю ночь летели? И не спали?
– Я не летела и прекрасно поспала, – улыбнулась царица. – Мой конь – быстрее ветра, а спина его мягче перины. Я давно так хорошо не высыпалась. А что говорить, погляди-ка сюда!
Она поманила ее на балкон, и, когда Света вышла, указала на реку и оглушительно, переливчато свистнула.
С деревьев и крыш домов сорвались стаи птиц – и тут же посреди реки поднялась башка и спина исполинского водяного коня. Спина у него была шире самого широкого дивана во дворце, грива струилась водяными потоками, а в длину даже видимая часть была больше пары кораблей, поставленных друг за другом.
Стоило замолкнуть эху от свиста, как конь ответил ржанием – из домов стали выглядывать испуганные люди – и опустился на дно реки.
– Видишь? – с улыбкой, какая бывает у людей, обожающих своих питомцев, спросила царица.
– Да, – согласилась Света, все еще чувствуя себя очень странно. – На таком можно и всю ночь проспать. Ваше величество… – она наконец-то сообразила, – вы ведь не откажетесь со мной позавтракать?
– Точно не откажусь, – ласково сказала царица. – Я люблю воду, но сыт ей не будешь, – и она улыбнулась. – Но дай же я посмотрю на тебя, – она, взяв Свету за плечи, оглядела ее.
Как бы неловко ни чувствовала себя Светлана, такое сердечное тепло шло от царицы, что она даже не попыталась отстраниться.
– Какой крепкий ребенок растет, – с удовольствием сказала Иппоталия. – Маленький совсем, а витальности уже столько, сколько и у иного взрослого нет. Но, – она нахмурилась, – вижу, кровь твоя насыщена горечью и страхом, и матка оттого раньше начала сокращаться, чем нужно. Что такое, маленькая сестричка? Неужто не веришь в своего мужчину?
И такое участие было в ее голосе, что Света не выдержала – и разрыдалась. А затем, всхлипывая и непонятно как оказавшись в объятьях царицы, рассказала ей про все – и про знаки, которые ей никак не даются, и про одиночество, и про страх, что Чет не вернется, и про то, что она не мыслит жизни без него.