Несмотря на весь этот оптимизм, за последнюю тысячу лет мы видели немало изобретений, не принесших людям ничего даже отдаленно похожего на общее процветание:
? Целая серия технических новинок в сельском хозяйстве Средневековья и раннего Нового времени – усовершенствованный плуг, улучшение севооборота, широкое внедрение лошадей, мельницы новой конструкции – не принесли почти никакой выгоды крестьянам, составлявшим 90 % населения.
? Достижения европейского кораблестроения, начиная с позднего Средневековья, позволили некоторым европейцам торговать с заокеанскими странами и сколачивать огромные состояния. Но на этих же кораблях из Африки в Новый Свет доставлялись миллионы рабов; с их помощью была создана система угнетения, просуществовавшая несколько столетий и оставившая уродливые пережитки, преследующие нас по сей день.
? Текстильные мануфактуры в начале британской индустриальной революции сказочно обогатили промышленников; однако доходы рабочих не повышались в течение почти ста лет. Напротив, как ясно видели сами рабочие-текстильщики, их рабочий день все увеличивался, а условия – как работы на фабриках, так и жизни в переполненных городах – оставались ужасными.
? Эпохальным изобретением стал «хлопковый джин»: машина позволила резко повысить производство хлопка и вывела Соединенные Штаты на первое место в мире по его экспорту. Но это же изобретение усилило и ужесточило эксплуатацию рабов на хлопковых плантациях по всему американскому Югу.
? В конце XIX века немецкий химик Фриц Хабер создал искусственные удобрения, значительно повышавшие плодородность почвы. Впоследствии на основе тех же идей Хабер и его коллеги разработали химическое оружие, убившее и искалечившее сотни тысяч человек в сражениях Первой мировой войны.
? Как мы увидим во второй половине книги, фантастическое развитие компьютерных технологий за последние несколько десятилетий обогатило горстку предпринимателей и магнатов, но на большинстве американцев без высшего образования никак не сказалось; даже напротив, реальные доходы у многих из них упали.
Здесь, быть может, читатели возразят: но разве в конечном счете от индустриализации не выиграли мы все? Разве благодаря прогрессу в производстве товаров и услуг мы сейчас не процветаем сравнительно с предыдущими поколениями – нашими предками, что гнули спины за кусок хлеба и нередко умирали с голода?
Верно, мы живем лучше предков; и обязаны этим в первую очередь именно разумному использованию новых идей и расширившихся технических возможностей. Но благосостояние широких слоев общества не рождается из научно-технического прогресса само собой, как некое гарантированное благо. Отнюдь, общее процветание возникло не раньше, чем изменилась направленность технического прогресса и подход общества к распределению благ, изначально служивших лишь узкому слою элиты.
Радикальный мыслитель XVIII века Джон Телуолл писал, что после того, как рабочих собрали в городах и на фабриках, им стало проще защищать свои общие интересы и требовать более справедливого распределения плодов экономического роста:
«Факт, что монополизм и прискорбное накопление капитала в немногих руках, как и все несмертельные болезни, в самой своей тяжести содержат семена исцеления. Человек по природе есть существо общественное: с гордостью демонстрирует он свои знания, пусть и очень скромные, и пользуется малейшей возможностью увеличить свой прибыток. Таким образом, сила, сплачивающая людей, хоть и не без изъянов, все же способствует распространению знаний и в конечном счете гражданским свободам. Каждая крупная фабрика или мануфактура – это своего рода политическое общество, которое не заставит умолкнуть ни один парламентский акт, не рассеет ни один магистрат».
В XIX веке предвыборная борьба, появление профсоюзов и новые законы, защищающие права рабочих, изменили организацию производства и стоимость рабочей силы в Британии. Вместе с новой волной технических инноваций, пришедших из США, поменялось и направление прогресса: теперь технологические новинки были призваны повышать производительность рабочего, а не просто передавать отдельные операции машинам или изобретать новые способы надзора и контроля. В последующее столетие новые технологии распространились по всей Западной Европе, а затем и по всему миру.
В наше время большинство людей на земле живет лучше своих предков, потому что простые граждане и рабочие в ранних индустриальных обществах организованно выступили против решений элит, касавшихся технологий и условий труда, и сумели добиться более справедливого распределения прибылей, приносимых научно-техническим прогрессом.
Сегодня нам необходимо сделать то же самое.
К счастью, нам доступны самые невероятные инструменты: магнитно-резонансное исследование, РНК-вакцины, промышленные роботы, Интернет, фантастические вычислительные мощности, огромные массивы данных о том, что раньше не поддавалось измерению. Все эти достижения науки можно использовать для решения реальных проблем, но только если направить их сказочную мощь на помощь людям. Пока, увы, они направлены совсем в другую сторону.
Несмотря на все уроки истории, господствующий сегодня нарратив поразительно созвучен тому, что преобладал в Британии 250 лет назад. Мы живем в эпоху еще более слепого оптимизма и элитарности в отношении технологий, чем во времена Иеремии Бентама, Адама Смита и Эдмунда Берка. Люди, принимающие исторические решения, по-прежнему глухи к страданиям, причиняемым во имя прогресса.
Мы написали эту книгу, чтобы показать: прогресс нельзя пускать на самотек. Сегодня, как в былые времена, прогресс обогащает лишь узкий слой предпринимателей и инвесторов; большинство людей никак на него не влияет и мало им пользуется.
Новое, более инклюзивное восприятие технического прогресса может сложиться лишь тогда, когда изменится основа общественной власти. А для этого, как и в XIX веке, требуется развитие контраргументов и создание организаций, способных противостать расхожим предрассудкам. В наше время борьба с господствующими взглядами и изменение направления прогресса – от служения узкому слою элиты ко всеобщему благу – может оказаться еще сложнее, чем в Великобритании и США позапрошлого столетия. Но тем важнее эта задача.
Глава первая
Контроль над технологиями
«В Книге Бытия мы читаем, что после Грехопадения человек утратил невинность и власть его над творением ослабла. Но обе эти потери можно до некоторой степени возместить даже в здешней жизни: первую – с помощью религии и веры, вторую – при посредстве искусств и наук».
Сэр Фрэнсис Бэкон,
«Новый Органон», 1620 год
«Вместо этого я увидел истинную аристократию, которая, вооружившись самой совершенной наукой, довела нынешнее направление нашей индустриальной системы до логического конца. Победа ее была не только победой над Природой; это был триумф и над Природой, и над собратом-человеком».
Г. Дж. Уэллс «Машина времени», 1895 год
Ежегодно, начиная с 1927 года, журнал «Тайм» выбирает «человека года»: почти всегда это один человек, как правило, политический деятель мирового значения или кто-то из лидеров американской индустрии. Но в 1960 году журнал предложил своим читателям целую подборку блистательных «людей года» – американских ученых. Эти 15 мужчин (увы, женщин среди них не нашлось) были удостоены такой чести за примечательные достижения в различных областях исследования. По мнению «Тайм», теперь миром начали править наука и технологии.
Слово «технология» происходит от греческих «текнэ» (мастерство, искусство) и «логия» (высказывание, обсуждение): прямое его значение – систематическое исследование техники. Технологии – не просто применение новых методов в производстве материальных благ. Смысл этого слова намного шире и включает в себя все, что мы делаем, когда организуем производство и обустраиваем материальный мир вокруг себя. Технологии – это способ применения коллективных знаний человечества, чтобы улучшить питание, благосостояние, здоровье, комфорт; но часто и в иных целях – карательных или военных, для надзора за собратьями-людьми или даже для их массового истребления.
В 1960 году «Тайм» решил почтить ученых, поскольку в эту эпоху беспрецедентные ранее прорывы в наших знаниях, получившие практическое применение, преобразили человеческое существование. И потенциал дальнейшего прогресса казался безграничным.
Сбылась давняя мечта английского философа Фрэнсиса Бэкона! В «Новом Органоне», опубликованном в 1620 году, Бэкон доказывал, что естественно-научные знания обеспечат человеку власть над природой. В течение столетий прогнозы Бэкона казались не более чем «мотивационной риторикой», ведь мир по-прежнему сотрясали стихийные бедствия, пугали эпидемии, преследовала массовая бедность. Однако к 1960 году его предвидение уже не казалось фантастикой. Как писали об этом редакторы «Тайм»: «За 340 лет, прошедших с появления „Нового Органона“, наука продвинулась вперед намного больше, чем за предыдущие 5 тысячелетий».
Президент Кеннеди в своей речи перед Национальной Академией Наук в 1963 году выразил эту мысль так:
«Во всей долгой истории человечества я не знаю и не могу себе вообразить эпохи столь же волнующей и плодотворной, какой стало наше время в сфере научных исследований. За каждой новой открытой нами дверью мы видим еще десять дверей, о существовании которых не подозревали, – а значит, нам остается лишь двигаться вперед».
Множество людей в США и Западной Европе зажили в довольстве и изобилии, забыв о нужде; и грядущее обещало все новые чудеса и этим странам, и остальному миру.
Такой радужный взгляд в будущее опирался на реальные достижения. За прошедшие несколько десятилетий производство в индустриальных странах резко выросло; каждый американский, немецкий или японский рабочий теперь производил в среднем намного больше, чем двадцатью годами ранее. Новые потребительские продукты – автомобили, холодильники, микроволновые печи, телевизоры и телефоны – становились все более доступными. Антибиотики усмирили смертоносные болезни: туберкулез, пневмонию, тиф. Американцы строили атомные подводные лодки и готовились лететь на Луну. И все это – благодаря достижениям науки и техники!
Многие признавали, что у таких достижений есть своя темная сторона. Излюбленным сюжетом научной фантастики, по крайней мере со времен «Франкенштейна» Мэри Шелли, стало восстание машин. Не меньшую тревогу вызывала и более реалистичная угроза: все заметнее становилось загрязнение и разрушение окружающей среды индустриальным производством. Пугала и перспектива ядерной войны, которая тоже была бы невозможна без выдающихся успехов прикладной физики. Однако поколение, убежденное, что новые технологии решают все проблемы, не сомневалось, что и эти «побочные эффекты» прогресса удастся обойти или преодолеть. Человечество способно контролировать свои знания и использовать их во благо; если же стремительный бег прогресса собьет кого-то с ног, новые полезные изобретения помогут решить новые проблемы.
Звучали опасения «технологической безработицы» – термин, впервые введенный в 1930 году экономистом Джоном Мейнардом Кейнсом, полагавшим, что новые методы производства могут сократить потребность в рабочей силе и внести свой вклад в массовую безработицу. Кейнс понимал, что стремительное развитие промышленных технологий не остановить, однако предупреждал:
«Это означает безработицу, поскольку мы открываем новые способы сокращения ручного труда быстрее, чем находим высвободившимся рабочим рукам новое применение».
Кейнс не первым озвучил подобные страхи. Один из основателей современной экономики Дэвид Рикардо поначалу встречал технические новшества с большим оптимизмом, полагая, что они будут неуклонно повышать уровень жизни рабочих, и в 1819 году заявил в Палате общин, что «станки не снизили нашу потребность в ручном труде». Но в третье издание своего основополагающего труда «Принципы политической экономии», вышедшее в 1821 году, Рикардо добавил новую главу «О станках», где писал: «Считаю себя тем более обязанным высказать свое мнение по этому вопросу, поскольку по зрелом размышлении оно претерпело значительные изменения». В прилагаемом частном письме он объяснил свое новое видение:
«Если всю работу, которую сейчас выполняют рабочие, начнут выполнять станки, потребность в труде рабочих исчезнет».
Но тревоги Рикардо и Кейнса не оказывали серьезного влияния на господствующее мнение. Технологический оптимизм получил новое дыхание в 1980-е годы, вместе с быстрым распространением персональных компьютеров и цифровых устройств. К концу 1990-х годов возможности экономического и социального прогресса казались безграничными. Билл Гейтс выражал общее мнение многих в IT-индустрии такими словами:
«[Цифровые] технологии, представленные здесь, качественно превосходят все известные в прошлом технологии массовых коммуникаций – и радио, и газеты. Все это скоро сменится чем-то намного более привлекательным».
Разумеется, не бывает, чтобы всегда все шло гладко; однако Стив Джобс, один из основателей Apple, идеально выразил дух времени, когда произнес на конференции в 2007 году свой знаменитый девиз: «Не стоит тревожиться о вчерашнем дне – лучше будем изобретать день завтрашний».
Однако и восторги журнала «Тайм» в 1960 году, и вездесущий технооптимизм более близких к нам десятилетий не просто преувеличены, они совершенно не учитывают того, что произошло за эти годы с большинством населения США.
В 1960-е годы лишь 6 % американских мужчин в возрасте от 25 до 54 лет находились вне рынка труда – иначе говоря, долго оставались безработными или даже не искали работу. В наше время их число возросло до 12 % в первую очередь потому, что мужчине без высшего образования все труднее найти хорошо оплачиваемое место.
Прежде американские рабочие, как с дипломом, так и без него, имели доступ к «хорошей работе» – понятие, включающее в себя, помимо достойной зарплаты, и гарантию занятости, и возможность карьерного роста. Теперь же такие рабочие места для людей без дипломов практически исчезли. Эти перемены уничтожили процветание и разрушили надежды миллионов американцев.
Еще большие перемены на рынке труда в США последнего полувека произошли в структуре заработной платы. В первые десятилетия после Второй мировой войны страна переживала бурный экономический рост, благотворно отражавшийся на всем обществе: реальные доходы трудящихся из всех слоев и с самыми разными компетенциями быстро росли, даже с учетом инфляции. Прекратилось и это. Новые цифровые технологии повсюду – они приносят целые состояния предпринимателям, топ-менеджменту и некоторым инвесторам, но реальные доходы большинства рабочих почти не повышаются. В среднем, начиная с 1980 года, реальный заработок людей без высшего образования снижается, и даже у работников с дипломом, но без ученой степени реальные доходы повышаются очень умеренно.
Неравенство, созданное новыми технологиями, выходит далеко за пределы этих цифр. Стремительное сокращение хороших рабочих мест для большинства работников вкупе с быстрым ростом доходов маленькой прослойки общества – тех, кто сумел выучиться на IT-специалистов, финансистов и инженеров, – ведет нас к настоящему сословному обществу, в котором «простолюдины» и «белая кость» живут раздельно и разрыв между ними растет день ото дня. Нечто подобное предвидел Г. Дж. Уэллс в своей «Машине времени» – антиутопии, в которой сегрегация на базе технологий доходит до того, что рабочие и капиталисты / правящая верхушка превращаются в разные биологические виды.
И это проблема не одних только Соединенных Штатов. Благодаря лучшей защите для низкооплачиваемых работников, более развитому профсоюзному движению и достойным минимальным зарплатам работники с относительно низким уровнем образования в скандинавских странах, Франции или Канаде не испытывают такого резкого снижения доходов, как их американские «коллеги». Однако и в этих странах растет неравенство, и человеку без высшего образования становится все труднее найти хорошую работу.
Теперь очевидно, что тревоги Кейнса и Рикардо нельзя игнорировать. Верно, катастрофической «технологической безработицы» не случилось, а на протяжении 1950–1960-х годов простые рабочие получали от роста производительности не меньше, чем предприниматели и владельцы предприятий. Но сейчас мы видим совсем иную картину: неравенство стремительно растет, и чем быстрее развиваются технологии, тем сильнее «отстает» уровень жизни наемных рабочих.
И тысячелетний исторический опыт, и то, что предстает нашим глазам сейчас, свидетельствуют об одном: не стоит ждать, что новые технологии автоматически, сами собой принесут общее процветание. Это будет зависеть от нашего экономического, социального, политического выбора.
В этой книге мы исследуем сущность этого выбора, сравнивая исторические и современные свидетельства взаимосвязей между технологиями, заработной платой и неравенством, и говорим о том, что можно сделать, чтобы направить инновации на службу общему процветанию. В первой главе, задающей основы наших рассуждений, мы постараемся ответить на три фундаментальных вопроса.
В каких случаях новые машины и производственные технологии ведут к увеличению доходов трудящегося человека? Что требуется, чтобы переориентировать технологии на построение лучшего будущего? И почему мышление, распространенное сейчас среди предпринимателей в сфере высоких технологий, особенно нынешний энтузиазм по поводу искусственного интеллекта, толкает общество в ином, куда более тревожащем направлении?
