– Понятия не имею, – покачал головой старший, родившийся всего на год раньше брата, но, несмотря на разницу в возрасте, считавший себя мудрее и опытнее. – Но что бы это ни было, думаю, нам пора возвращаться. У экзо тоже есть предел прочности, а это сияние наводит меня на мысль о смерти под лучом.
– Неужто сам Харон испугался смерти? – рассмеялся младший брат.
– А Хронос, вероятно, решил, что у него как у кошки есть девять жизней, – мрачно проговорил старший.
Они оба с детства увлекались мифами древней Греции, и обоим не нравилось, как их назвали родители. Поэтому они выбрали себе звучные имена греческих богов из любимой книги детства – немного похожие по звучанию, но очень разные по значению.
Старший – всегда задумчивый, немного угрюмый – взял себе имя Харона, перевозчика мертвых душ через реку Стикс в Аид, загробное царство. А младший – имя древнего бога Времени, по преданию создавшего огонь, воздух и воду. При этом они сознавали, что окружающие могут не понять такой странности, поэтому своими немного напыщенными прозвищами называли друг друга только когда оставались одни.
И вот сейчас они стояли перед явлением, которому не было названия – такого еще никто на земле не видел.
– Прям монумент какой-то, – восхищенно сказал Хронос, приближаясь к неведомой аномалии. – Памятник техногенной катастрофе, созданный ею в недрах разрушенного реактора.
– Осторожнее, – встревоженно произнес Харон.
Он заметил, что при приближении брата мерцание сверкающего монумента стало более интенсивным. Его гладкая поверхность начала едва заметно дрожать, словно на нее что-то давило изнутри.
Но младшего это не насторожило. Он был ученым до мозга костей, и сейчас видел перед собой лишь крайне интересный объект для изучения.
– Да хватит уже меня опекать! – отмахнулся он от Харона. – Раскрой глаза, брат! Это же гарантированная докторская диссертация!
Он протянул руку к аномалии, явно намереваясь коснуться ее пальцем.
Яркий свет слепил глаза молодого ученого, и он не видел того, что было видно его старшему брату, предусмотрительно опустившему темные светофильтры на стеклянное забрало шлема. Вибрация внутри аномалии все нарастала, и Харон понял – еще немного, и что-то ужасное вырвется из нее, сметая всё на своем пути.
А младший вот-вот коснется пальцем сверкающей поверхности, теперь напоминающей тонкую пленку, готовую порваться от чудовищного давления изнутри…
И тогда Харон бросился вперед.
Человека в тяжеленном экзоскелете не так-то просто сдвинуть с места. Но если в него с разгона неожиданно врезается другой человек в таком же экзо, то немудрено не удержать равновесия и грохнуться на бок.
– Что за дурацкие шутки? – закричал младший, тщетно пытаясь подняться на ноги. Конечно, экзоскелет это не неуклюжий рыцарский доспех, и в нем предусмотрена возможность подняться после падения. Правда, быстро это сделать не получится.
А старший брат уже стоял на его месте, растопырив руки в стороны и обняв странную аномалию, словно пытаясь собственным телом прикрыть мир от того, что рвалось из нее наружу. Теперь и младший видел то странное дрожание, усиливающееся с каждым мгновением. И вдруг интуитивно, каким-то звериным инстинктом понял, что сейчас произойдет нечто ужасное.
– Уходи!!! – закричал он.
Но было поздно.
Раздался оглушительный звук, с которым, наверно, рушится плотина, не выдержавшая колоссального давления воды. Хронос инстинктивно схватился за голову, пытаясь уберечь уши, но это было уже не нужно – динамики наушников шлема, приняв в себя запредельную нагрузку, просто вырубились. И сейчас молодой ученый в полной тишине смотрел, как прямо из спины брата в стену разрушенного зала бьют мощные лучи небесно-голубого света.
Ослабленные лучи…
Это Хронос понял сразу. Встретив на своем пути препятствие, аномальное свечение не смогло набрать достаточной силы. Достаточной для чего? Непонятно. Но опять же на уровне инстинкта Хронос знал – старший брат спас не только его, а и многих других людей. Совершенно точно тех, что ждали их возвращения возле разрушенного реактора. А, возможно, еще и многих других, которые могли оказаться на пути энергетической волны, вырвавшейся из аномалии.
Всё это длилось мгновение, не больше…
Бледно-голубые лучи исчезли, дрожание внутри аномалии прекратилось. Теперь она сияла ровным лазурным светом. А старший брат продолжал обнимать ее, словно слившись с нею, став единым целым.
Хронос со второй попытки смог подняться с пола и бросился к Харону, уже понимая, что после случившегося брат просто не может остаться в живых. Но надежда, как известно, умирает последней.
Хотя, когда Хронос подбежал ближе, он сразу понял – это всё. Брата больше нет. Его экзоскелет почернел и растрескался в тех местах, откуда били лучи цвета чистого неба. Но куски брони не отвалились. Они намертво приросли к телу Харона. Потемневшее, бугристое, измененное аномальным излучением человеческое мясо было хорошо видно через широкие трещины в броне, местами оплавленные по краям.
Хронос в ужасе сделал шаг назад. Другой. Третий. Потрясенный увиденным, он упал на колени и закричал:
– Зачем?! Зачем ты это сделал?!!! Это была моя, слышишь, моя смерть!!! Ради людей, ради науки!!! Ты всегда был первым, всегда был лидером! И даже после смерти останешься им! Тебе воздвигнут памятник, о твоем подвиге будут писать книги! А я – я так и останусь никому не известным одним из изобретателей экзоскелета, чье имя везде и всегда теперь будут писать после твоего!!!
Хронос обхватил руками шлем. Плечи ученого тряслись под броней, его бил нервный озноб. Он всегда любил брата – и ненавидел одновременно.
За то, что тот был старше, рассудительнее, мудрее…
И вот сейчас Хронос ненавидел его еще больше! За то, что Харон умер, своей героической смертью окончательно задвинув младшего на второй план.
Из глаз молодого ученого текли злые слезы, оставляя на щеках влажные дорожки и капая на внутреннюю поверхность стеклянного забрала шлем-а…
Он не знал, сколько простоял вот так, пока не унялась нервная дрожь, и зубы не перестали выбивать частую дробь. И тогда в голове возникло оно. Желание. Единственное и неповторимое, как эта проклятая аномалия, которую сейчас обнимал мертвый брат.
– Как же я хочу действительно быть Хроносом, – простонал он, сжимая кулаки в приступе бессильной ярости. – По-настоящему управлять временем, чтобы…
Он не договорил. Потому, что бесплотный, мертвый голос в его голове прошелестел:
«Я услышал твое желание, человек. Ты получишь то, что заслужил. Твой путь начинается здесь».
Хронос вскочил на ноги.
– Что? Кто это сказал???
– Это… сказал… он…
Молодой ученый остолбенел. Его погибший брат, сожженный аномалией, пошевелился. Рука, прикипевшая к сверкающей поверхности лазурного монумента, с усилием оторвалась от нее. От этого резкого движения из глубокой трещины на плече брызнул грязно-желтый гной, и потек по черной броне.
Однако брат, похоже, совсем не чувствовал боли. С омерзительным треском отлепилась от аномалии вторая рука. Но грудная клетка оставалась прикипевшей к лазурной поверхности. Тогда Харон уперся в нее обеими верхними конечностями, и сильно оттолкнулся, оторвав себя от страшного порождения разрушенного энергоблока, которое отняло у него обычную человеческую жизнь, взамен подарив другую. Или, скорее всего, наградив проклятием. Потому, что жизнь в таком теле – не жизнь, а страшная пытка.
Это было первое, о чем подумал Хронос, когда мертвый брат повернулся к нему. На черном, полностью сожженном лице жутко выделялись глаза, налитые кровью из полопавшихся сосудов, похожие на буро-красные шарики, вставленные под черные, сгоревшие веки. Левую щеку Харона пересекала глубокая трещина, из которой медленно сочился гной, лениво стекая вниз по подбородку.
Существо, стоящее перед Хроносом, было мертво. Оно просто не могло жить. Но оно жило вопреки здравому смыслу, и сейчас говорило с ним, при этом нижняя челюсть чудовища судорожно дергалась в такт словам – видимо, нелегко произносить их, когда твое тело сгорело процентов на восемьдесят.
– Уходи, – с трудом проговорил мертвец. – Монумент исполнил… твое желание. Надеюсь… больше мы с тобой не увидимся.
– Что? Кто исполнил???
Хроносу было страшно. Даже любопытство ученого куда-то делось. Реально жутко это – разговаривать с мертвым чудовищем, которое несколько минут назад было твоим родным братом.
– Уходи, – повторил Харон, вновь поворачиваясь сожженным лицом к Монументу. – И… никогда не возвращайся.
Последние слова дались ему с трудом, и не потому, что его гортань и язык были почти полностью сожжены неведомым излучением, прорвавшимся сквозь заплатку между мирами. Взрыв на атомной электростанции вскрыл границу, отделяющую одну вселенную от другой. Но неведомые физические процессы сформировали преграду на месте пробоины, как сгусток крови, формируясь на поврежденной коже, прикрывает ее, останавливая кровотечение. Однако не все прошло гладко. И если б не Харон, прикрывший пробоину в заплатке своим телом, выброс аномальной энергии мог бы полностью уничтожить этот мир. Сейчас ученый, по необъяснимым причинам оставшийся в живых и ставший частью Монумента, знал – будут еще выбросы. Но уже не такие мощные, как самый первый. После смерти ему многое стало ясно. В том числе и о брате. Смерть вообще имеет свойство многое менять в человеке.
Хронос тупо посмотрел на изуродованную спину брата, развернулся, и пошел к выходу из зала, бормоча себе под нос:
