Тоннель

– Туда и обратно! – раздалось ему вслед. – Найдешь ее, уточнишь обстановку, вернешься и доложишь. И скажи ей, что, если через час у меня не будет списка, назад ее не пущу. Пускай там и остается.

Дверцу за собой он прикрыл аккуратно, чтобы не было хлопка, и в недрах бронированной машины тут же глухо щелкнул центральный замок, снова превратив ее в крепость. Непрозрачную и неприступную. Даже если бы какой-нибудь яркий убедительный аргумент наконец пришел ему в голову, предъявить его было некому.

Ряды в обе стороны тянулись бесконечные, безлюдные, воздух был перегретый и несвежий, как в армейской каптерке. От автобуса несло отработанной соляркой. Валера застегнул пиджак и зачем-то поправил галстук, мысленно еще раз проклял свое вчерашнее решение ехать через сраный тоннель, а не по Рублевке или, например, по Можайке и отправился искать белобрысую стерву, которая зарплату свою, совсем уже заоблачную, тем более не заслужила, потому что с задачей опять не справилась. Он мог бы завтракать сейчас дома, под телевизор и уютное шипение утюга из комнаты, и жена принесла бы ему горячую рубашку, отглаженную без единой складки, и рабочий день его начался бы только через два часа. Вместо этого он шел, потея, мимо ленты брошенных машин и слушал, как звук его шагов гулко отражается от каменных стен.

До дальней решетки, раздавившей маленький оранжевый Фольксваген, от выстрела долетело уже только эхо, едва различимый хлопок. Юный водитель с распухшей сломанной рукой, туго примотанной к теннисной ракетке, не вздрогнул и не пошевелился. Он потерял сознание почти сразу после того, как проглотил шесть бесполезных таблеток ибупрофена, которые принес ему грустный стоматолог, и ничего уже не слышал.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 08:06

Путь от передних ворот до патрульного Форда занял у доктора целых сорок минут. Он добрался бы раньше, но тяжелая переноска ужасно ему мешала, и по дороге он то и дело останавливался отдохнуть. Конечно, можно было оставить кота в машине, но воздуха в салоне Шкоды не осталось совсем, там было еще жарче, чем снаружи, а оставить окна открытыми он не решился. Кот за все время не издал ни звука, лежал на дне своего ящика безучастный и вялый, похожий на срезанный меховой воротник или забытую в подъезде шапку, и доктору казалось, что, если он побежит, кот будет просто кататься внутри, ударяясь о стенки, как жук в спичечном коробке. Именно поэтому он шел медленно и громоздкую пластиковую коробку держал перед собой осторожно, двумя руками, со стороны напоминая человека, который несет полную кастрюлю без крышки и боится ее расплескать.

К началу собрания у полицейской машины он опоздал и все объяснения пропустил, но сомнений в том, что здесь творится что-то важное, не было никаких: люди стояли плотно и шумели, как на митинге, и надо всеми возвышалась светловолосая женщина в синем костюме – та самая, которая во время паники едва не вывихнула ему руку и крикнула прямо в лицо: «Я не отпущу вас, пока вы мне всё не расскажете». Сейчас она стояла на подножке Форда и снова кричала:

– …не продвинемся до тех пор, пока не возьмем ситуацию под контроль! Мы не закончили, давайте не будем вести себя как дети, успокоимся и продолжим!

Судя по эффекту, который ее слова произвели на бурлящую разнородную толпу, грубой женщине в синем удалось то, что у доктора как раз не получилось, на что он даже не посмел замахнуться: она сумела собрать их, несколько сотен человек в одном месте, и заставила слушать. Он вспомнил свою отчаянную идею добраться до Шкоды и жать на сигнал до тех пор, пока все не проснутся, и то, какой неприличной, немыслимой эта идея ему показалась, и как он спасовал. Отступил прямо на старте, хотя у него-то как раз причина была веская, неотложная, и ровно по этой причине он сорок минут шел по душной бетонной трубе, мучая своего старого кота, в поисках человека, который снимет с него наконец эту ужасную навязанную задачу. И кажется, нашел. Может, ключом была именно грубость, напористая уверенность, которой у него не было. Тихий маленький доктор напористых грубиянов не любил и старался держаться от них подальше, но дольше тянуть было нельзя. Он посмотрел на часы, набрал воздуха в легкие и начал продираться сквозь толпу:

– Простите. Очень срочно. Ради бога, извините, это правда важно. Разрешите, прошу вас!

И тут неожиданно стало очень тихо, и он остался один в пустоте. Большая женщина смотрела на него сверху вниз с раздраженным недоумением, как смотрят на таракана посреди накрытого к празднику стола. Глаза у нее были светлые и холодные, а зрачки крошечные, как маковые зерна.

– Извините, – сказал он еще раз, задыхаясь. – Мне нужна помощь. Там, в начале тоннеля, пострадал человек. Состояние очень тяжелое, счет уже на часы. Ему нужны антибиотики и, по возможности, еще обезболивающие. Я уверен, у кого-нибудь здесь эти лекарства найдутся. Прошу вас, речь идет о человеческой жизни, если бы мы сейчас объявили…

– А вы что, врач? – быстро спросила женщина в синем и сошла с подножки.

– Что?.. Да, я врач, – сказал доктор и в том, что он стоматолог, на этот раз признаваться не стал, чувствуя, что его словам и так не хватает веса. Проблема с самого начала именно в этом и заключалась – его словам не хватало веса, и с этим пора было покончить. Убрать умоляющие нотки, звучать уверенно. – Он может потерять руку, он…

…Может умереть, хотел сказать доктор, и даже, скорее всего, умрет, что бы я теперь ни делал, но не успел.

– Врач? – зашумели сзади. – Кто здесь врач? Вы?

– Послушайте, – перебили его, – у меня жена на восьмом месяце, у нее тянет чего-то всю ночь, вы не посмотрите? Лена, иди сюда!

– Серёж, ну не надо, – сказала невидимая Лена, – все нормально уже…

– Ничего не нормально, сама же говорила! Пусть посмотрит, он доктор. Иди, говорю!

– А лекарства у вас есть? Спросите кто-нибудь, есть у него лекарства? У нас астма, ингалятор почти закончился! Тут так душно, если еще один приступ, я не знаю…

– И от давления что-нибудь!

– Я после шунтирования, так плохо себя чувствую, первый раз на дачу выбрался…

– Ну всё, – сказал Патриот. – Попал ты, доктор.

Маленький стоматолог развернулся вместе с котом – смущенный, с красными ушами, рубашка его спереди вся была перепачкана пылью. Он поставил переноску себе под ноги и поднял ладони вверх, и жест опять был неуверенный – то ли просьба выслушать, то ли капитуляция.

– У мамы диабет, – сердито сказала какая-то женщина в кедах и джинсовых шортах, проталкиваясь вперед, и крепко взяла его за локоть. – Инсулина на укол всего осталось, вы понимаете? На один укол. Мы думали, к полуночи будем дома!

Лицо у нее оказалось такое же, как и голос, – сердитое, обвиняющее. Наверное, накануне она косила траву или возилась с грядками: плечи обгорели, кромка ногтей была темно-зеленая.

– Отпустите меня, пожалуйста, – попросил доктор, и сердитая дачница замолчала и убрала руку. – У меня нет лекарств, – продолжил он громко, хотя глаза поднять по-прежнему не осмелился и обращался к голубой крышке переноски, к перемотанной скотчем ручке. – Совсем никаких, простите, правда нет. Мне очень жаль, я сделаю что смогу, обещаю вам, но сначала я должен помочь ему. Понимаете, у него рука, сепсис, это очень опасно, и если в ближайшее время мы не найдем…

– Так, – сказала женщина в синем костюме и снова забралась на свою подножку, как будто взошла на сцену. – Так. Значит, вот что мы сделаем! Все, кому нужна медицинская помощь, подойдите ко мне! Состояние здоровья, острые проблемы – я добавлю в список и прослежу, чтобы вы получили помощь, доктор займется вами в порядке очереди! Вы, с диабетом, в какой вы машине? – тут она распахнула блокнот и достала ручку.

– Подождите, – сказал доктор. – Давайте начнем с лекарств. Антибиотики, инсулин, бета-блокаторы, обезболивающие, ингаляторы – всё, что есть, полный список. А еще лучше, чтобы не терять времени, собрать все лекарства в одном месте, так будет гораздо проще распределять…

Большая женщина отвлеклась от своего блокнота и посмотрела на него с каким-то новым выражением. На секунду ему показалось даже, что она вот-вот улыбнется.

– А вот это – прекрасная идея, доктор, – сказала она медленно и провела в своем списке еще одну жирную вертикальную черту.

– В смысле – собрать в одном месте? – спросила сердитая дачница с зелеными ногтями. – Это типа вам отдать, что ли?

Очередь заволновалась.

– Ага, конечно! – раздался голос. – А решать, кому нужнее, будет кто – вы? Или этот доктор кошачий? Да кто ж вам отдаст-то последний ингалятор, а если мы до завтра тут проторчим? Разбежались!

Большая женщина выпрямилась и как будто стала выше еще на голову. Она обвела взглядом толпу и автора реплики, лысоватого мужчину в жилетке с карманами, из общей массы выхватила почти мгновенно и действительно наконец улыбнулась, хотя доктору ее улыбка совершенно не понравилась.

– Скажите, – спросила она ласково, – сколько у вас в машине воды?

Лысоватый в жилетке помрачнел и нервно переступил с ноги на ногу.

– А ваше какое дело! – ответил он и огляделся, ища поддержки. – Еще и воду им!

– Можете не отвечать, – сказала она, – давайте я попробую угадать. Вы едете с дачи и, значит, обратно, скорее всего, ничего не везете. Допустим, у вас была одна или даже две бутылки, и одну вы наверняка уже выпили ночью. А может, и обе, – продолжила она, сверяясь с блокнотом, – потому что в машине вас… двое. Но даже если вторая бутылка еще не закончилась, как вы думаете, на сколько вам ее хватит?

Лысоватый молчал.

– А вы? – продолжила большая женщина, выбирая следующего адресата, румяную патриотову жену. – Предположим, просто предположим, что нас освободят не сегодня, а, например, завтра. Вам будет чем накормить детей?

Мама-Патриот нахмурилась и оглянулась на мужа.

– Ой-ой, – тихо сказала Саша. – Кажется, у нас сейчас начнется коммунизм.

– Да пускай хоть что-то уже начнется, – так же тихо ответил Митя, которому до смерти надоело и стоячее это собрание, и толкучка, и особенно – женщина-завуч с ее блокнотом. – Главное, чтоб закончилось поскорее. И вообще, что плохого-то в коммунизме?

– Дурак ты, Митька, – прошептала Саша и взяла его за руку, и он сразу забыл обо всем, потому что впервые за долгое время она назвала его Митька и прикоснулась сама, привычно, как раньше.

Женщина-Мерседес резко повернула голову и прищурилась, как будто расслышала шепот и теперь искала источник, и Митя отчетливо понял вдруг, что этого допустить нельзя, качнулся вперед, и загородил жену, и сделал пустое лицо. И рассердился на себя только после, когда неприятная баба в костюме отвернулась.

– Нам всем придется сейчас чем-то пожертвовать, – звучно сказала женщина-Мерседес. – В тоннеле несколько сотен машин. Кому-то из нас нужны лекарства, кому-то – вода или еда. Или медицинская помощь. Все это возможно только в случае, если мы будем сотрудничать. Ваше беспокойство понятно, но нам нужна полная открытость, иначе мы не сможем помочь друг другу. Так что давайте не будем тратить время на споры и займемся делом. Кто еще не записался? Подходите! – и снова щелкнула ручкой.

Повисла неловкая пауза. Подходить никто не спешил, а дачница в шортах, напротив, даже отступила на шаг и скрестила на груди свои зеленые руки. Похоже, затея с переписью стремительно теряла привлекательность.

Я все испортил, подумал доктор, я опять все испортил.

– Послушайте, – начал он, – все лекарства сдавать не нужно, правда, это неудачная идея, я только…

– Ну разумеется, не нужно, – перебили его, и на опустевший пятачок у полицейского Форда шагнула низенькая круглолицая женщина с царапиной на щеке. – Мне кажется, мы немножко увлеклись (тут она выразительно поглядела на чиновницу с блокнотом). Забирать у людей личные припасы – это уже какая-то… продразверстка, извините. Нет, так мы делать точно не будем. Все взрослые люди, если кто-то захочет поделиться, пусть решает сам. Но воду! – она подняла палец. – По крайней мере, воду, которая нужна всем, можно взять вот здесь. Тут хватит на всех.

Пухлый палец с коротким малиновым ногтем изменил направление и указывал теперь на пыльную Газель с надписью «Напитки Черноголовки» на борту.

Молоденький таджикский Газелист из речи женщины с красными волосами почти ничего не понял, как не понимал и все предыдущие разговоры, хотя вслушивался старательно и окошко не закрывал. Но палец, который она направила прямо ему в лоб, и то, как все эти незнакомые люди одновременно обернулись и заметили его, перевода не требовали, и он обреченно втянул голову в плечи и попытался спрятаться за своим рулем.

– Вы ведь не против начать с воды, правда? – спросила маленькая женщина, и улыбнулась, и взглянула высокой прямо в глаза. – Не хочу мешать вам делать вашу работу, но, по-моему, вода нам сейчас гораздо важнее вашего списка, как вы думаете?

Голос ее звучал мягко, но стоявшему рядом доктору показалось, что между двумя женщинами происходит еще один, молчаливый диалог, интонации в котором далеко не такие дружелюбные.

– Да чего тут думать, – сказал Патриот. – Пить-то надо.

– У нас вчера еще вода кончилась, – сказала дачница в шортах.

– А у нас полбутылки осталось! На двоих! – мстительно вставил лысоватый мужчина в жилетке.

Чиновница в синем костюме медленно закрыла блокнот, завернула колпачок ручки и убрала ее в карман пиджака. Лицо у нее было спокойное и задумчивое, как у человека, который столкнулся с любопытной задачей и выбирает вариант решения.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Давайте займемся водой.

И пошла к Газели.

– Двери закрой, – быстро сказал седой таксист из Рено своему юному соседу и ответа дожидаться не стал, перегнулся с пассажирского кресла, и сам нажал на кнопку замка, и завертел рукояткой стеклоподъемника.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 08:14

Ничего, конечно, не помогло – ни то, что он опустил голову и перестал смотреть, ни запертая дверь и поднятое окно, ни даже его опасный пассажир. Снаружи раздался стук, уверенный и требовательный, и когда он поднял глаза, они стояли вокруг Газели – женщина с красными волосами, большая женщина с белыми, сердитый толстый человек из УАЗа и еще десяток незнакомых, которых он не узнал. Лица у них сейчас были одинаковые, с одним и тем же выражением, так что пытаться запомнить их не было смысла. Беловолосая женщина подняла свою большую белую руку и постучала еще раз.

– Откройте, – сказала она.

Через стекло ее голос звучал глухо, как из-под воды.

– Не открывай, брат, – сказал таксист из Рено. – Я говорил тебе, они всё заберут.

– Это неразумно, – сказала большая белая женщина за стеклом. – Вы же сами понимаете, вам придется открыть. Людям нужна вода.

– Он по-русски не понимает, – сказал Патриот, подошел к водительскому окну, сложил ладонь козырьком и заглянул внутрь. – Эй, слышишь? Вода! Во-да! Не понимаешь?

Молодой водитель Газели отодвинулся от окна как можно дальше и неуверенно посмотрел на таксиста. Тот покачал головой.

– Подождите, вы пугаете его. Надо объяснить, – сказала мама-Пежо и задрала голову. – Здесь очень много людей! – сказала она громко. – Они хотят пить! Дети хотят пить! – и показала, поднесла ладонь ко рту. – Пожалуйста!

– Да не понимает он ни хрена. Чего их на работу берут-то таких. Переведи ему! – крикнул Патриот таксисту и снова постучал.

Седой темнолицый таксист сложил руки на груди. Красномордой обезьяне, очевидно уверенной, что таджики и узбеки говорят на одном языке, он отвечать не стал. Обезьяна, скорее всего, даже не видела разницы.

– Ну как вам не стыдно! – сказала мама-Пежо. – Дети же! Откройте машину!

– Сиди, брат, – повторил таксист. – Они хотят забрать нашу воду.

Молоденький Газелист кивнул, об этом он и сам уже догадался. Но он ведь и не мог, правда не мог ничего им отдать, потому что триста двадцать пятилитровых бутылок в кузове ему не принадлежали, и девять часов назад он должен был доставить их в бизнес-центр на Верейской улице и сдать по накладной, восемь туго обтянутых целлофаном поддонов, по сорок бутылок на каждом. Именно по этой причине он и сам со вчерашнего вечера не пил и очень мучился от жажды, потому что, если бы он разорвал целлофан и вытащил хотя бы одну пятилитровку, у него бы не приняли весь поддон и накладную ему никто бы не подписал. Вода была чужая, и трогать ее было нельзя. Он и так уже пропал – не доставил груз вовремя, не сдал машину сменщику и к тому же разбил бампер желтого Рено Логан. В том, что работы у него больше нет, юный водитель Газели не сомневался и даже успел подумать, что мог бы позвонить дяде Файзуллоху и попроситься к нему в бригаду отделывать коттеджи, хотя мама заставила его пообещать, что к дяде он и близко не подойдет. Он мог бы наняться дворником или на мусоровоз, у него все еще оставались варианты. Но потерять груз целиком и вернуться с пустой машиной – такого даже представить было нельзя. Это был уже совсем другой, серьезный проступок, за который его не просто уволят, а совершенно точно посадят в тюрьму, как вора. И ничего из этого он не мог им объяснить – ни людям снаружи, ни сердитому человеку на соседнем сиденье, потому что не знал их языка.

– Нет, вы посмотрите на них, – сказала дачница в шортах. – Сидят, как будто так и надо. Закрылись, главное.

– Закрылись? – переспросил Патриот недобро. – Это ничего, это мы щас поправим, – и пошел к УАЗу.

– Господи, – сказала Саша. – Они им стекло сейчас разобьют.

Толпа вокруг Газели действительно сгустилась и как-то потяжелела, Патриот уже нетерпеливо протискивался обратно, сжимая монтировку.

– Ну вода-то и правда нужна, Саш, – начал Митя и осекся, потому что она отпустила его руку и посмотрела, как смотрят на незнакомца, прижавшегося в автобусе. – Погоди! – сказал он вслед Патриоту. – Эй, ну куда, стой, – и тоже начал толкаться к Газели.

Когда он добрался до запотевшего окна и постучал, оба азиата в кабине повернули к нему одинаково напряженные лица и в эту минуту вдруг стали похожи на отца и сына.

– Послушайте, мужики, – сказал Митя, повышая голос, чтобы было слышно через стекло. – Можно же по-хорошему. Ну сколько она там стоит, эта вода? Сами видите, что творится. Вам деньги возместят же потом, ну или хотите, она вам справку напишет, напишете же справку?

Женщина-Мерседес кивнула.

– С компенсацией мы решим, – сказала она сухо. – Это не проблема. Мне понадобится транспортная накладная. Документы на воду есть? Покажите.

– Ну чё ты глазами мне хлопаешь! – вмешался Патриот. – Всё, решили, давай открывай!

Маленький таксист перегнулся через своего юного соседа, приблизил смуглое лицо к стеклу и раздельно, почти с удовольствием произнес на своем безупречном русском, глядя Патриоту прямо в глаза:

– Справки нам не нужны. Это наша вода, и мы сами решим, на что ее обменять.

– Чего? Чего ты сказал, блядь? – взревел Патриот, багровея.

– Вы не в том положении, чтобы торговаться, – сказала женщина-Мерседес. – Можете даже на это не рассчитывать.

– Почему это – ваша? – звонко спросила мама-Пежо. – Как это вы ее присвоили вдруг, интересно? Этот мальчик – просто водитель, а вы тут вообще ни при чем, это даже не ваша машина!

Толпа загудела.

– Менять они собрались, главное! – возмутилась дачница в шортах, оглядываясь. – Нет, ну нормально?

– Может, им брильянтов еще отсыпать? – сказал кто-то.

– Наглость какая, и не стыдно же…

– Погодите, то есть воды не будет?

– Как это не будет, минуточку, сорок градусов…

– Так, закончили пиздеть! – рявкнул Патриот и покрепче перехватил монтировку. – А ну подвинься, Очки! – и полез к покрытому испариной окну Газели, обдав Митю жаром. – Я ему обменяю щас, меняла!

Да пошли вы, тоскливо подумал Митя, пошли вы все. В висках у него опять застучало, во рту горчило. Пускай делают что хотят. Бьют стекла, торгуют водой, меняют на инсулин. Сторож я им, что ли? Чего они, в самом деле, уперлись, эти двое?

Газель качалась, шум нарастал. В кабине тоненько причитал юный водитель. Патриот замахнулся.

– Вы что! Вы что, эй, ну вы что! – закричали вдруг рядом, и, оглянувшись, Митя увидел светловолосого лейтенанта.

Рубашка на нем была насквозь мокрая, глаза воспаленные, как будто он нырял без маски и только выбрался на берег, и никакой силы в его беспомощном выкрике не было, никакого гнева, только испуг. Он вообще выглядел очень испуганным, даже больным, но в руке у него был «Макаров», а курок был взведен, и этого оказалось достаточно. Шум немедленно смолк, Патриот опустил монтировку.

– Ты чего это, старлей? – сказал он. – Нормально всё?

– Вы поймали его? – спросила мама-Пежо. – Вы же поймали его, да?..

– Где ваш начальник? – перебила женщина-Мерседес. – Где капитан?

Лейтенант не ответил. Казалось, он только сейчас понял, что пистолет до сих пор у него в руке, и неприятно этому удивился. Он поспешно отжал курок и принялся старательно запихивать свой «Макаров» назад в кобуру, думая о том, что толстый капитан лежит сейчас в семи сотнях метров отсюда на спине с уродливым черным пятном на груди и сердито смотрит в потолок и от распоряжений неприятной бабы из Мерседеса поэтому совершенно свободен.

– Не поймали, – ахнула мама-Пежо, и глаза у нее сделались круглые.

– Лейтенант! – резко сказала женщина-Мерседес, и он вздрогнул и обреченно поднял голову.

Примечания