Любимым детям
И за это Саломея и её маленькая дочь были осуждены на смерть.
Наступил день гладиаторских состязаний и звериной травли – травли людей зверями.
Весь Рим, казалось, наполнил собою великий цирк, который мог вмещать до полумиллиона зрителей. Ничто так не привлекало жестоких, бездушных римлян, как кровавые зрелища. Ложи и галереи амфитеатра заполнены сверху донизу. Лучшие места ближе к арене заняты сенаторами, начальниками легионов, знатнейшими всадниками и другими представителями правящего, державного Рима. Следующие ярусы битком набиты были римскими гражданами, воинами. Верхние ряды, как исполинские цветники, пестрели женщинами – от знатных матрон с золотом украшений до простых, жадных до кровавых зрелищ римлянок.
Из обширной императорской ложи лениво глядело бритое, заплывшие жиром лицо самого Веспасиана. Рядом с ним помещался его сын Тит, массивная голова которого твёрдо держалась на воловьей шее. По ленивому мановению руки императора амфитеатр огласили звуки труб.
– Ввести женщину с девочкой, – распорядился эдитор.
Тит что-то тихо сказал отцу.
– Зачем же ты допустил это? – спросил император.
– Все легионы требовали этого… оскорбление римского орла.
На арену медленно выступило что-то вроде привидения – вся в белом. Это была Саломея, которая вела за руку ослепительно прекрасную девочку с распущенными волосами червонного золота. Ропот удивления и восторга волнами прокатился по амфитеатру…
– Это. это маленькое божество.
– Сейчас прибежит большая, большая добрая кошка, которая унесёт нас к твоему отцу и к тому доброму Иисусу, о Котором я тебе так много рассказывала. Его святую руку я и теперь чувствую на своей голове, – говорила между тем Саломея, проводя к середине арены свою девочку, которая с любопытством и детской наивностью посматривала по сторонам.
– Да здравствует император! Идущие на смерть приветствуют тебя! – возгласил эдитор, когда Саломея и Мариам поравнялись с императорской ложей.
– Вон видишь, дитя мое, Божие оконце? – показывала Саломея на солнце. – Оттуда теперь смотрят на нас добрый Иисус, Сын Божий, и твой покойный отец. Видишь, дитя моё, у нас злые римляне отняли наш Иерусалим, сожгли его, а у доброго Иисуса есть Небесный Иерусалим и Он зовёт нас к Себе.
Послышались раскаты грома. Все вздрогнули. Вздрогнули и Саломея с Мариам и побледнели. Это было рыканье льва.
– Слышишь, дитя, это добрая большая кошка радуется, что сейчас понесёт нас на небо, к твоему отцу, в Небесный Иерусалим, – говорила Саломея, указывая на выскочившее из своей тёмной железной клетки с косматою гривой чудовище.
Страшный узник действительно радовался, увидев свет, солнце, свободу. Долго просидев в мрачной тюрьме без возможности движения, потеряв всякую надежду видеть свет, небо, солнце, он теперь, – вырвавшись из своей могилы, просто обезумел от неожиданности. Он видел теперь такое же синее небо и такое же горячее солнце, которое он знал и любил в своей далёкой, знойной родной Нумидии. И ему показалось, что он уже у себя в Африке, среди пустынь и пальм. Скоро он увидит свою львицу, детёнышей. И, подняв могучую голову со страшной мордой прямо к солнцу, он посылал к нему столь громкие рыканья, такой приветственный гимн, что стены амфитеатра дрожали. Потом, налюбовавшись на солнце, он могучими прыжками гигантской кошки стал метаться по арене, чтобы насладиться свободою движений, прелестью свободного бега, упругостью стальных мускулов своих могучих ног.
Сделав ещё несколько гигантских прыжков, чудовище пустыни вдруг остановилось. Лев только теперь заметил на арене Саломею и Мариам и с удивлением уставился на них.
Весь амфитеатр с трепетом ждал, что будет дальше…
– Ах, зачем ты осудил ребёнка, – со старческой жалостью тихо проговорил Веспасиан.
– Легионы требовали её именно. она топтала твоего орла.
Лев между тем совершенно как кошка припал к земле и, не сводя удивлённых глаз с непонятного ему явления, бил метлой хвоста по арене, разметывая во все стороны песок…
– Иди, мое дитя, к ней, – побледневшими губами прошептала Саломея.
Девочка, смеясь, двинулась вперёд. Вот-вот бросится чудовище и растерзает ребёнка, – колотилось у всех в сердце.
Но чудовище не бросалось… Зверь был сыт по горло, и ему хотелось только веселиться, играть на свободе… Он никого не видел, кроме беленького, маленького существа, которое само шло к нему… «Играет со мной», – подумал сытый зверь, и подобно кошке стал ползком двигаться назад… Вот-вот – сейчас ужасный прыжок… Но нет прыжка… Потом он снова прилёг и совершенно по-кошачьи стал ползти на брюхе к девочке.
– О, Всеблагий! Прими с миром её чистую душу, – подняла к Небу глаза Саломея, а потом в ужасе закрыла их, чтобы не видеть.
Лев у самых ног девочки. Та стоит как заколдованная. Что это?.. Неслыханное чудо!.. Лев лижет маленькие ножки!..
Весь амфитеатр задрожал от восторженных криков и рукоплесканий.
Лев, оглушённый этим громом, вскочив, глянул на скамьи и галереи, наполненные народом, которого он прежде, казалось, не заметил, – и стремительными прыжками бросился в свою тюрьму.
– Увести их! – вдруг раздался повелительный голос императора. – Боги пощадили ребёнка, а мы для него оставляем его мать.
Великодушная
Быль
В одной стране был обычай отрубать руки всякому, кого уличат в краже. Попался раз в этом знатный вельможа, царский любимец. Не мог царь отступить от старинного обычая и велел наказать преступника.
Но вот накануне казни является во дворец маленькая девочка, дочь этого вельможи, и просит со слезами допустить её к царю. Царедворцы исполнили её просьбу. Девочка упала на колени со слезами.
– Великий государь, – сказала она в страхе, – отец мой принужден остаться без рук. Так вот, отрубите мои руки.
У царя были свои дети, и ему понравилось, что маленькая девочка так любит отца.
– Пусть будет так, как ты просишь, – сказал царь. – Но ты можешь отказаться от казни, хотя бы в самую последнюю минуту.
На другой день девочку отвели во двор казни. Среди двора стояла обрызганная кровью плаха, а рядом палач с мечом. Побледнела девочка, смутилась на минутку… Но скоро овладела собой, подошла к плахе и протянула свои ручонки. Палач крепко привязал её руки к плахе ремнями. Девочка не проронила ни слова.
Палач поднял меч, и она закрыла глаза. Меч сверкнул и опустился, не задев и края пальцев.
– Царь прощает отца твоего за твою великую любовь! – объявил посланный от царя.
Отворились двери тюрьмы: бежит к дочери отец и целует у неё руки, слезами обливает.
На другой день царь объявил народу указ об отмене жестокого старого обычая.
А на дворе казни по царскому решению поставили столб с мраморной доской, а на ней золотыми буквами написали, как дочь готова была отдать свою жизнь за жизнь отца; и в конце прибавили такие слова: «Счастливы отцы, у которых такие дети!»
Вера, Надежда, Любовь
Во II веке в царствование императора Адриана жила в Риме вдова по имени София, что значит премудрость. У неё было три дочери, носившие имена главных христианских добродетелей: Вера, Надежда и Любовь. Имея глубокую веру, София воспитала дочерей в любви к Богу, уча не привязываться к земным благам. Она жила, угождая Богу молитвою, постом и милостыней, и дочерей своих воспитала так же. Девочки много читали Священное Писание, были усердны в молитве и домашних трудах. Они всегда и во всём слушались свою мать.
Слух о благочестивой жизни этой семьи дошел до императора, и он пожелал лично увидеть трёх сестёр и воспитавшую их Софию. Перед тем, как идти во дворец, они помолились перед святыми иконами: «Всесильный Боже, сотвори с нами по Твоей святой воле. Не оставь нас, но пошли нам Твою Небесную помощь, чтобы сердце наше не устрашилось гордого мучителя, чтобы не убоялись мы страшных его мучений и не пришли в ужас от смерти. Пусть ничто не отторгнет нас от Тебя, Милостивого Владыки нашего».
Сотворив молитву и поклонившись Господу, мать и дочери, взяв друг друга за руки, пошли во дворец. Все четверо предстали перед императором. Царь стал спрашивать, кто они такие и какова их вера. Тогда София открыто исповедала свою веру в Иисуса Христа, Сына Божия: «Господь наш воскрес из мертвых и дает вечную жизнь всем верующим в Него. Я – Его ничтожная раба, как умею, славлю Его святое имя. Единственное, чем я дорожу в жизни, это мое христианское имя. Оно для меня дороже всех сокровищ». При этом она сказала, что и дочерей своих воспитала христианками.
Удивлённый смелостью юных отроковиц, император отослал их к одной язычнице, которой приказал убедить их отречься от веры. Она прельщала девочек роскошными нарядами, дорогими украшениями, обещанием почестей и многими льстивыми словами.
Однако все доводы и красноречие языческой наставницы оказались напрасными – пламенеющие верой сестры не изменили своих убеждений. Тогда их снова привели к императору Адриану, и он стал настойчиво требовать, чтобы они принесли жертву языческим богам. Но девочки с негодованием отвергли его приказ.
«У нас на Небе есть Отец Всевышний, – ответили они, – мы хотим остаться Его детьми. А на твоих богов плюём и угроз твоих не боимся. Мьг готовы пострадать и даже умереть ради дорогого Господа нашего Иисуса Христа».
Тогда царь снова стал принуждать сестёр к нечестию и сначала обратился к старшей – Вере, которой было 12 лет. Но Вера не отреклась от Христа. Ее стали бить, но она молча терпела страдания, как будто били не по её телу, а по чужому. Потом Веру положили на раскалённую железную решётку, но святая, взывая к Господу своему, нимало не опалилась. Силой Божией огонь не причинил никакого вреда телу мученицы. Обезумевший от жестокости Адриан не вразумился чудом Божиим и велел бросить отроковицу в котёл с кипящей смолой. Но она призвала Бога и, по воле Господней, котёл охладился. Тогда её присудили к усечению мечом.
«Я с радостью пойду к возлюбленному моему Господу Спасителю», – сказала святая Вера.
Она мужественно преклонила свою голову под меч и так предала свой дух Богу.
Тогда правитель стал истязать десятилетнюю Надежду. По его повелению святая Надежда брошена была в огонь и, оставшись невредимою, прославляла Бога. После этого она была повешена и её строгали железными когтями: кровь лилась потоком. Но от ран исходило чудное благоухание, и на лице её, сияющем благодатию Святого Духа, была улыбка.
«Христос мой Спаситель, сила и помощь моя, – говорила Надежда. – Я не только не боюсь муки, но желаю её, как сладости райской. Тебя же, мучитель, ожидает вечная мука в геенне огненной вместе с бесами, которых ты почитаешь за богов».
Когда же Адриан приказал казнить святую Надежду, она с радостью подошла к матери и сказала: «Мама! Да будет с тобою мир Христов, поминай дочь свою».
Мать же, обняв, целовала её, говоря: «Милая моя Надежда, благословенна ты от Господа Бога Вышнего. На Него надеешься и ради Него не жалеешь пролить кровь свою. Иди к сестре твоей Вере и вместе с нею предстань твоему Возлюбленному Христу».
Надежда поцеловала и сестру свою Любовь, видевшую её мучения, и сказала: «Не оставайся здесь и ты, сестра, – предстанем вместе пред Святою Троицею».
После этого святой Надежде отрубили голову. Взяв тело её, мать прославляла Бога, радуясь мужеству дочерей своих. Мудрыми, добрыми словами она призывала к такому же терпению и младшую свою дочь.
Тогда царь попытался ласками склонить девятилетнюю Любовь, чтобы она отреклась от Господа Иисуса Христа. Но, видя, что это невозможно, предал и её на муки.
Сначала Любовь били палкой так, что она вся покрылась кровью. Потом разожгли печь и хотели бросить туда святую, но она сама поспешно вошла в неё и – невредимая – ходила среди огня, радуясь, поя и благословляя Бога. В то же время из печи вылетело пламя на неверных и некоторых сожгло в пепел, а иных опалило. И превозносилось имя Христово, а нечестивые были посрамлены.
После этого император приговорил и её к смерти. Она же, услыхав об этом, радовалась и говорила:
«Господи Иисусе Христе, всем сердцем любящий всех нас! Пою и благословляю имя Твоё. Благодарю, что Ты сподобил меня сверх моих слабых и ничтожных сил – претерпеть то, что и сёстры мои претерпели».
София при этом непрестанно молилась. Когда Любовь была усечена мечом, она отвезла тела святых дочерей на высокий холм и похоронила их. Три дня она усердно молилась Богу на их могиле, и Милостивый Господь забрал и её к Себе, чтобы быть ей со своими детьми в Радости Вечной. Так премудрая София, считая молитву и преданность Богу главным своим делом, окончила свою жизнь – принесла в дар Святой Троице трёх дочерей своих: Веру, Надежду и Любовь.
Многие святые поведали нам, что для людей, укрепляемых благодатью Святого Духа, нет невозможного. Недостаток телесных сил не мешает проявлению силы духа и мужества.
Да укрепит и нас Господь их святыми молитвами в главном, что нужно каждой душе для спасения: в Вере, Надежде и Любви!
Кирик и Иулитта
В городе Иконии в Малой Азии во II веке жила молодая христианка благородного происхождения по имени Иулитта. Рано лишившись мужа, она осталась с маленьким ребёнком на руках, которому в крещении дала имя Кирик. В это время нечестивый Диоклетиан воздвиг сильное гонение на христиан. Верная раба Божия решилась бежать, боясь, что она не перенёсет жестоких пыток и отвергнется Христа. Она оставила все свои имения, дом, родственников, рабов, всю прелесть мира сего, славу и наслаждение, ради любви Христовой. И, взявши сына своего, которому было три года, и двух верных рабынь, ночью ушла из родного дома.
Пришла она в другой город, как странница и нищая, скрывая своё благородное звание, но и здесь нашла такое же гонение на христиан. Некий Александр без жалости убивал всех исповедующих имя Иисуса Христа. Блаженная Иулитта, помня слова Евангелия: Когда же будут гнать вас в одном городе, бегите в другой (Мф. 10, 23) – отправилась в город Таре.
Спустя некоторое время тот же Александр пришёл и сюда мучить христиан. Святая Иулитта была узнана, и о ней доложили начальнику. Он тотчас приказал её привести, а сам воссел на высоком помосте. Обе рабыни её убежали, но издали следили за происходящим. И приведена к суду была мученица с трёхлетним отроком. Спрошенная начальником об имени, роде и отечестве, она смело отвечала:
– Моё имя, происхождение и отечество – это Небесное Царство Христа моего!
Александр, разгневавшись, повелел отнять у неё отрока, обнажить и бить её беспощадно жёсткими жилами. Когда били святую, дитя плакало и вырывалось из рук мучителей. Начальник, видя красоту дитяти, приказал принести его к себе. Затем посадил его на колени и стал утешать, гладил по голове, целовал и говорил ему притворно ласковые слова. Кирик отчаянно упирался, вырывался из рук, не даваясь ни гладить, ни целовать себя скверными устами. Он рвался к Иулитте, которую били, плакал и кричал:
– Я христианин! Пусти меня к матери.
Ребёнок, как птица, бился в беспощадных руках и ногтями царапал лицо палача. Александр пришёл в ярость, с размаху бросил младенца на каменные плиты и отшвырнул его ногой. Дитя покатилось по каменным ступеням, ударяясь головой об острые углы. Вся лестница обагрилась его святой кровью. Так отдал свою святую и непорочную душу в руки Божии и увенчался мученичеством святой отрок Кирик.
Мать же его, блаженная Иулитта, жестоко и долго мучимая, страдая как бы в чужом теле и как столп бездушный ничего не чувствуя, говорила одно:
– Я христианка и не принесу жертвы бесам!
Когда перестали бить её и подняли с земли, она увидела пред судилищем своё любимое дитя, окровавленное и мёртвое, и сказала:
– Благодарю Тебя, Господи, что Ты сподобил сына моего принять смерть за имя Твоё святое. К славе Твоей удостоил его получить неувядаемый мученический венец.
После этого начальник повелел истязать её ещё беспощаднее, и глашатай взывал:
– Пощади себя, Иулитта, пожалей свою юность и поклонись богам, чтоб тебе избавиться от мук и не погибнуть лютой смертью, как сын твой.
Мученица отвечала:
– Не поклонюсь бесам и их глухим и немым идолам, – я поклоняюсь Господу моему Иисусу Христу, Единородному Сыну Божию, Которым Отец Небесный всё сотворил. Хочу прийти к сыну моему, чтоб с ним сподобиться Царства Небесного.
Увидевши непреодолимое терпение и великое мужество мученицы, начальник осудил её на усечение мечом. Святая шла к месту смерти, как к брачному венцу. Испросив время для молитвы, она, преклонив колена, благодарила Бога, сподобившего её с сыном пострадать за Его святое имя:
– Приими и меня, недостойную рабу Твою, и удостой получить благодать Твою – быть причтённой к мудрым девам, вшедшим в Твой нетленный чертог. Да благословит мой дух Тебя, Создателя моего, Твоего безначального Отца и соприсносущного Духа во вся веки. Аминь.
После этой молитвы палач, заточив меч, отсёк честную голову Иулитты, оставивши тело на съедение псам и зверям. Тело святого Кирика бросил у тела матери и ушёл.
Когда настала ночь, две рабыни Иулитты взяли тело госпожи своей и её сына и, отнесши далеко, погребли в земле. Одна из этих рабынь прожила до дней Константина Великого, первого христианского царя, и показала христианам место, где погребены были честные останки святых мучеников Кирика и Иулитты. Она поведала об их страданиях. Святые мощи их были вынуты из недра земли нетленными. Они источали благоухание и по сей день подают больным исцеления. Поклоняемся вам, святые мученики Кирик и Иулитта, во Славу Христа Бога нашего, со Отцем и Святым Духом во веки. Аминь.
* * *Существует много рассказов о подвигах первых христиан, в которых участвуют дети.
Христиане первых веков старались жить маленькими общинами и ощущали друг друга такими родными, что их жизнь напоминала общение любящих братьев и сестёр. Они были всегда гонимы. Их подстерегали опасности, смерть могла их найти каждый день. Им приходилось уходить в леса, скрываться в непроходимых чащах. Нередко они совершали свои богослужения в катакомбах. Однажды такую группу христиан настигли вооруженные солдаты императора. Было приказано никого не оставлять в живых.
Пронзенные мечами и копьями, безоружные люди падали один за другим, обагряя кровью песок и камни. Один из солдат в неистовом порыве занёс меч над матерью с младенцем в руках. И она вдруг протянула своё дитя навстречу поднятому мечу. Это было столь неожиданно для солдата, у которого дома остались своя жена и дети, что он опустил меч и произнёс: «Как можешь ты, мать, отдавать собственными руками своё дитя – на смерть?!» – «Ты ничего не понимаешь, – ответила христианка, и её глаза просияли не известным солдату светом. – В следующую минуту мой ребёнок окажется на руках моего Христа!»
Легенда о рождественских розах
Борис Никонов
То было в давние года:Над спящим миром ночь царила,И светозарная звездаНад Вифлеемом восходила.И дети бедных пастухов,Узнав, что родился Спаситель,Со всех сторон, из всех шатровС дарами шли в Его обитель.Несли Ему ягнят живыхИ соты мёда золотого,И молоко от стад своих,И хлеб от очага родного.И только девочка одна,В святой вертеп войти не смея,Стояла поодаль, грустна,А дети шли, смеясь над нею…«О, Боже, – плакала она, —Зачем меня Ты создал нищей?Я одинока, я бедна,С чем я войду в Его жилище?»Вдруг свет, как тысячи огней,Сверкнул вокруг во тьме унылой,И видит девочка: пред ней —Посланник Неба светлокрылый.«Не плачь, бедняжка, не грусти, —Промолвил кротко гость Небесный, —Ты можешь Богу принестиТвоих слезинок дар чудесный.Взгляни, малютка: на земле,Куда твои упали слёзы,Там вырастают, там во мглеЦветут прекраснейшие розы.Ты розы светлые сорви,Иди к заветному порогуИ дар страданий, дар ЛюбвиОтдай, дитя, Младенцу Богу».И вот с кошницею цветов,Цветов, усеянных шипами,Она вошла под Божий кров,Сияя светлыми слезами.И ей в ответ в очах святых,Как искры звёзд, сверкнули слёзы…И изо всех даров земныхХристос Младенец выбрал розы.Мальчик у Христа на ёлке
Фёдор Достоевский
Это случилось как раз накануне Рождества, в каком-то огромном городе и в ужасный мороз.
Маленький мальчик, лет шести или даже менее, проснулся утром в сыром и холодном подвале. Одет он был в какой-то халатик и дрожал. Дыхание его вылетало белым паром, и он, сидя в углу на сундуке, от скуки нарочно пускал этот пар изо рта и забавлялся, смотря, как он вылетает.
Но ему очень хотелось кушать. Он несколько раз с утра подходил к нарам, где на тонкой, как блин, подстилке и на каком-то узле под головой вместо подушки лежала больная мать его… Как она здесь очутилась? Должно быть, приехала со своим мальчиком из чужого города и вдруг захворала. Напиться-то он где-то достал в сенях, но корочки нигде не нашёл и раз в десятый уже подходил разбудить свою маму. Жутко стало ему, наконец, в темноте: давно уже начался вечер, а огня не зажигали.
Ощупав лицо мамы, он подивился, что она совсем не двигается, и стала такая холодная, как стена.
«Очень уж здесь холодно», – подумал он, постоял немного… потом дохнул на свои пальчики, чтобы отогреть их, и вдруг, нашарив на нарах свой картузишко, потихоньку, ощупью, пошёл из подвала.
Господи, какой город! Никогда он ещё не видал ничего такого. И какой здесь стук и гром, какой свет и люди, лошади и кареты, и мороз, мороз. Мерзлый пар валит от загнанных лошадей, из жарко дышащих морд их. Сквозь рыхлый снег звенят об камни подковы, и все так толкаются, и, Господи, так хочется поесть, хоть бы кусочек какой-нибудь, и так больно стало вдруг пальчикам. Мимо прошел блюститель порядка и отвернулся, чтобы не заметить мальчика.
Вот и опять улица – ох, какая широкая!.. Ух, какое большое стекло, а за стеклом комната, а в комнате дерево до потолка: это ёлка, а на ёлке сколько огней, сколько золотых бумажек и яблок, а кругом тут же куколки, маленькие лошадки; а по комнате бегают дети, нарядные, чистенькие, смеются и играют, и едят и пьют что-то. Глядит мальчик, дивится, уж и смеётся, а у него болят уже пальчики и на ножках, а на руках стали совсем красные, уж не сгибаются и больно пошевелить. И вдруг вспомнил мальчик про то, что у него так болят пальчики, заплакал и побежал дальше. И вот опять видит он сквозь другое стекло комнату, опять там деревья, но на столах пироги, всякие – миндальные, красные, желтые, и сидят там четыре богатые барыни, а кто придёт, они тому дают пироги, а отворяется дверь поминутно, входят к ним с улицы много господ. Подкрался мальчик, отворил вдруг дверь и вошёл. Ух, как на него закричали и замахали. Одна барыня подошла поскорее и сунула ему в руку копеечку, а сама отворила ему дверь на улицу. Как он испугался! А копеечка тут же выкатилась и зазвенела по ступенькам: не мог он согнуть свои красные пальчики и придержать её. Выбежал мальчик и пошёл поскорей, поскорей, а куда – сам не знает. Хочется ему опять заплакать, да уж боится и бежит, бежит и на ручки дует. И вдруг забежал сам не знает куда, в подворотню, на чужой двор, и присел за дровами: «Тут не сыщут, да и темно».
Присел он и скорчился, а сам отдышаться не может от страху, и вдруг, совсем вдруг, стало так ему хорошо: ручки и ножки вдруг перестали болеть, и стало так тепло, так тепло, как на печке. Как хорошо тут заснуть. И вдруг ему послышалось, что над ним запела его мама песенку. «Мама, я сплю, ах, как тут спать хорошо».
«Пойдём ко Мне на ёлку, мальчик», – прошептал над ним вдруг тихий голос. Он подумал было, что это всё его мама, но нет, не она. Кто же это его позвал, он не видит, но Кто-то нагнулся над ним и обнял его в темноте. А он протянул Ему руку и. и вдруг, – о, какой свет! О, какая ёлка! Да и не ёлка это, он и не видал таких деревьев. Где это он теперь: всё блестит, всё сияет, и кругом все куколки, – но нет, это все мальчики и девочки, только такие светлые, все они кружатся около него, летают, все они целуют его, несут его с собою, да и сам он летит, и видит он: смотрит его мама и смеётся на него радостно.
«Мама, мама, ах, как хорошо тут, мама!» – кричит ей мальчик, и опять целуется с детьми, и хочется ему рассказать им поскорее про тех куколок за стеклом. «Кто вы, мальчики, кто вы, девочки?» – спрашивает он, смеясь и любя их. «Это Христова ёлка, – отвечают они ему. – У Христа всегда в этот день ёлка для маленьких деточек, у которых там нет своей ёлки». И узнал он, что эти мальчики и девочки все были такие, как и он, дети… И все-то они теперь здесь, все они теперь, как Ангелы, все у Христа, и Он Сам посреди них. А матери этих детей все стоят тут же в сторонке и плачут; каждая узнаёт своего мальчика или девочку, а они подлетают к ним и целуют их, утирают им слёзы своими ручками и упрашивают их не плакать, потому что им здесь так хорошо.