Рука за работой. Поэтика рукотворности в русском авангарде
Ил. 21. Серия изображений, иллюстрирующих тест для испытания быстроты установки
Ил. 22. Фигуры, которые испытуемый должен нарисовать после вставания
То, что в книге «Как мы пишем» еще присутствует на правах поэтологических рекомендаций, в полной мере проявляет свою регуляторную власть в целом ряде схожих инициатив – в частности, в задуманных Горьким проектах коллективного творчества (прежде всего в «Истории фабрик и заводов») или в издававшемся им же журнале «Литературная учеба» (1930–1941). Благодаря им можно проследить, как писательское ремесло, истолковываемое как производство литературных текстов на основе выучки, организации и нормирования, встраивается в системную сеть. Наряду с утверждением общеобязательной поэтической программы их цель состоит также в построении централизованного администрирования (литературных) текстов; при этом формирование техник письма тесно срощено здесь с институциональным регулированием[225].
Все эти институты и техники были нацелены на выработку модели письма как действия, то есть на обеспечение возможности осуществлять реальное влияние при помощи письма и через письмо. По сути, обращаясь к письму, такие институты и техники работают с потенциалом, ранее принадлежавшим руке. В 1922 году, побывав в гостях у Ремизова, Пильняк отмечал: «Ремизов – не пишет, а делает слова (вы помните его руки, всегда красные, в карандашной пыли. – Когда смотришь на них, видишь, в них зажаты слова, и эти слова имеют все: Ремизов не пишет, а делает, не пером, а руками)»[226]. Пильняк переносит здесь способность действовать с письма на руку, тогда как в праксеологической перспективе имеет место обратное движение – от руки к письму. По сути, эта способность письма производить действие и формирует операциональный потенциал различных систем нотации. Взаимоотношения письма и руки первоначально кристаллизуются в этом контексте в манипуляциях с письмом, исходящих из принципа динамической текстуальности.
Хаген Келлер называет письменным действием (Schrifthandeln) любую социальную интеракцию, непременным элементом которой являются операции с письмом – будь то в форме записывания или зачитывания вслух, а также демонстрации или вручения записанного. Прагматическими такие действия являются тогда, когда они «обеспечивают целесообразность действия или… нацелены на управление человеческими поступками через предоставление знания»[227]. Подобное текстовое действие ни в коем случае не является произвольным, но при этом всегда вариативно. Будучи связано с наработанными навыками, более того – сохраняя и поддерживая свойственный им автоматизм, оно тем не менее отнюдь не исключает их изменяемости. Таким образом, в праксеологическом отношении можно говорить о неразрывно связанном с письмом императиве действия.
Из описанного подхода к истории письма как истории праксиса вытекают по меньшей мере два следствия. С одной стороны, он ставит под вопрос типологическую дифференциацию текстов, в частности их соотнесение с прагматическими или литературными жанрами, так как с учетом априорности текстового действия всякой текстовой форме оказывается изначально присущ тот или иной модус операциональности, который может проявляться по-разному и в разной степени, но не может быть отменен. С другой – тексты при этом не выступают пассивными объектами, над которыми работают и при помощи которых действуют субъекты. Вслед за Бруно Латуром их скорее можно назвать акторами в сетевой структуре, участниками медиального ансамбля или актантами в сети нотации[228].
2. Языковая игра и игра письма
Все три очерченные выше перспективы тесно переплетены между собой и образуют функциональную матрицу письма, закрепляющую за написанным специфические задачи и пытающуюся структурно зафиксировать и канализировать связанные с ним медиальные механизмы воздействия, а также коммуникативные и когнитивные эффекты. В этом отношении важную роль играют по-прежнему крайне мало исследованные игровые практики письма. Нередко письмо и игра понимаются как взаимоисключающие виды деятельности или как минимум соотносятся с антагонистическими полями – на том хотя бы основании, что письмо фило- и онтогенетически рассматривают как такую ступень когнитивного развития, которая приходит на смену игровой фазе, а не интегрирует ее.
В свою очередь, игра, даже если она всецело подчинена правилам и реализует определенную стратегию, а также опирается на договоренности и нормативные положения, все равно нацелена на превосхождение этих данностей и, соответственно, на освоение не столько пространства устойчивого знания, сколько пространства возможностей. Уже сами понятия, выступающие как противоположные по отношению к игре, – труд, целерациональность, здравый смысл, норма, утилитаризм – маркируют принадлежность игры к сфере, которая, как кажется, противостоит письму, с точки зрения истории культуры являющемуся продуктом экономического и административного целеполагания. Ключевые характеристики игры, собранные Иоханном Хейзингой в его работе о «человеке играющем», также поддерживают эту поляризацию. Свободное действие, выход за рамки обыденной жизни, отсутствие ближайших материальных интересов и доставляемой пользы характеризуют игровую ситуацию как форму действия, стоящую «вне процесса непосредственного удовлетворения нужд и страстей». Освобождаясь от повседневных правил, игра, локализованная «в особо отведенном пространстве и времени», формирует своеобразный «мир понарошку», проистекающий из сознания инаковости[229]. Несколько упрощая, можно утверждать, что письмо есть техника homo sapiens, но не homo ludens. Там, где первый использует написанное слово в качестве инструмента понятийного абстрагирования и эпистемической систематизации, второй оказывается человеком произнесенного слова. Модифицируя данности, он избегает всякой фиксации на письме, в текстовом документе. Тем самым человек играющий, подобно дикарю или ребенку, остается не затронутым одной из наиболее фундаментальных культурных техник.
При этом легко упустить из виду формы, в которых взаимодействуют homo sapiens и homo ludens, а также то обстоятельство, что важнейшим полем такого взаимодействия является поле письма. С одной стороны, игра создает порядок, который за пределами момента игры обладает структурирующей силой и социальной общеобязательностью в той мере, в какой он апеллирует к реальным отношениям, имитирует либо предугадывает их. Кроме того, культурная релевантность игры не в последнюю очередь связана со способностью игрока выйти за пределы присущей ей функции избавления от общественного принуждения. По ту сторону банальной компенсаторной логики или «пробных действий» (Probierbewegungen) (Вольфганг Изер) игра, как продемонстрировал Грегори Бэйтсон, благодаря своей специфической двойственности знакомит с основными техниками коммуникации, в частности с различением истинных и ложных высказываний, формулированием парадоксов, дифференциацией фиктивных и реальных действий[230]. Вместо гомогенного понятия игры следует поэтому исходить из широкого спектра вариантов, полюсами которого являются свободная игра и игра как средство достижения внеположной по отношению к ней самой цели[231].
С другой стороны, письменность является не только стабильной системой, предназначенной для длительной фиксации информации, и не только доступным измерению параметром учености, расширяющим интеллектуальные способности. В первую очередь она – не что иное, как игра, графический инвентарь, служащий для того, чтобы опытным путем исследовать конфигурации знания и способы изложения и тем самым изменять взгляд на предмет или призывать к его модификации. Вариативное расположение письменных знаков на плоскости, перемещения и гибкие сочетания графем в игровом режиме делают доступными эпистемические пространства, бывшие или казавшиеся прежде немыслимыми. Ганс-Йорг Райнбергер не случайно характеризовал игру письма (и игру письмом) (Schreibspiel) как «прокладку наукой трассы» в условиях экспериментальной ситуации. По мысли Райнбергера, такая игра опирается на «организацию… графематических следов или графем и возможность их перемещения в пространстве репрезентации» и тем самым генерирует научную действительность как «мир следов»[232].
Игровой компонент нотации присутствует в истории письменности изначально. В эстетическом отношении особенно показательными представляются явления комбинаторного упорядочения написанного, где случайная перестановка графем или расщепление означающего свидетельствуют об удовольствии, доставляемом конфигуративной игрой с письмом. К феноменам такого рода принадлежит комбинаторная поэзия, в частности барочные стихи-протеи, причем об этой принадлежности можно говорить даже в том случае, когда авторы подобных поэтических произведений стремятся подчинить игру букв работе шестерней алгоритмической предсказуемости. Достаточно отчетливо игровой компонент письма (и письменности) проступает и в пограничных графических феноменах вроде каракулей. В этом случае можно говорить о рождении из строгого систематического понятия письма/письменности/написанного целого ряда переходных письмообразных форм. В отличие от написанного как упорядоченной правилами последовательности букв, к которой предъявляется требование (легкой) читаемости, письмообразное преодолевает этот порядок посредством практик «нарушенного письма» – дисфункционального, нечитаемого или такого, в котором материальность знака превалирует над его значением. Нарушенное письмо скрывает в себе потенциальность письма, не позволяя однозначно, раз и навсегда локализовать себя в какой-либо одной графической знаковой системе. Понятие письмообразного «подрывает тем самым… радикальное разграничение мира знаков и мира незнаковых явлений» и параметрирует письмо как «место неопределенности»[233]. Загогулины и каракули, нацарапанные в ходе игры или эксперимента, в состоянии упоения или просто по невнимательности, часто представляют собой загадочные фигуры или графические «осечки», которые в генетическом смысле предшествуют письму или следуют за ним, а в структурном параллельны ему.
В какой мере литература делает игру письма игрой текста, показал в своих работах Изер. Для этого он предложил посмотреть на имманентную литературному тексту игровую структуру как на движение, в котором «место неопределенности» оказывается зоной взаимодействия фиктивного и воображаемого, а «россыпь высвобожденных импликаций» порождает «потенциальную изменчивость территории представления»[234]. Для Изера игра есть «зонтичное понятие, покрывающее все текущие операции текстового процесса»[235]. Если игру в текстовой плоскости понимать как процесс, в котором вследствие сдвигов в системе значений и коннотаций происходит умножение семиотических различий, то в этом случае текст встраивается в отношения двоякой доступности (Disponibilität
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
Татлин В. Наша предстоящая работа [1920] // Мастера советской архитектуры об архитектуре. Т. 2. М., 1975. С. 77.
2
Matjušin M. Arbeitsbericht vom Leiter der Abteilung für Organische Kultur am Leningrader INChUK, 1.10.1923–1.10.1924 // Zwischen Revolutionskunst und Sozialistischem Realismus. Dokumente und Kommentare. Kunstdebatten in der Sowjetunion von 1917 bis 1934 / Hg. v. H. Gaßner, E. Gillen. Köln, 1979. S. 96.
3
Гастев А. Тренаж [1923] // Как надо работать. Практическое введение в науку организации труда. M., 1966. С. 51–52.
4
Вертов Д. Наше течение называется «кино-глаз» [1924] // Вертов Д. Из наследия. Т. 2: Статьи и выступления. M., 2008. С. 401; Эйзенштейн С. К вопросу о материалистическом подходе к форме [1925] // Эйзенштейн С. Избранные произведения в 6 томах. Т. 1. M., 1964. С. 117.
5
Культура нажимания кнопок (англ.). – Примеч. ред.
6
Blumenberg H. Lebenswelt und Technisierung // Wirklichkeiten in denen wir leben. Stuttgart, 1996. S. 36.
7
Waldenfels B. Sinnesschwellen. Studien zur Phänomenologie der Wahrnehmung 3. Frankfurt a. M., 1999. S. 100.
8
Родченко А. Линия // Родченко А. Опыты для будущего. Дневники, статьи, письма, записки. M., 1996. С. 97.
9
Хайдеггер М. Парменид / Пер. А. Шурбелева. СПб., 2009. С. 177–178.
10
Манифест ОБЭРИУ // Литературные манифесты от символизма до наших дней / Сост. и предисл. С. Б. Джимбинова. M., 2000. С. 476.
11
См.: Цивьян Ю. На подступах к карпалистике. Движение и жест в литературе, искусстве и кино. M., 2010.
12
См.: Фабрикант М. Жест // Словарь художественных терминов Г. А. Х. Н. 1923–1929 / Под ред. И. Чубарова. M., 2005. С. 156–157.
13
Агамбен Дж. Заметки о жесте / Пер. Э. Саттарова // Агамбен Дж. Средства без цели: Заметки о политике. М., 2015. С. 64.
14
Rotman B. Becoming Beside Ourselves. The Alphabet, Ghosts, and the Distributed Human Being. London, 2008. P. 51.
15
См.: Flusser V. Gesten. Versuch einer Phänomenologie. Frankfurt a. M., 1994.
16
Tallis R. The Hand. A Philosophical Inquiry into Human Being. Edinburgh, 2003. P. 22.
17
См.: Trinkaus E. Evolution of Human Manipulation // The Cambridge Encyclopedia of Human Evolution / Ed. by S. Jones, R. Martin, D. Pilbeam. Cambridge, 1992. P. 346–349.
18
Straus E. W. Phenomenological Psychology. New York, 1966. Р. 139.
19
Ibid.
20
Ibid. Р. 150.
21
Перечень такого рода примеров из различных культур и эпох приведен в работе Льюиса Дейтона Бердика. См.: Burdick L. D. The Hand. A Survey of Facts, Legends, and Beliefs Pertaining to Manual Ceremonies, Covenants, and Symbols. Oxford, 1905. [Репринт: Purdue, 2002.]
22
См.: Бюлер К. Теория языка. Репрезентативная функция языка. М., 1993.
23
Гердер И. Г. Пластика. Некоторые наблюдения о форме и образе из творческого сна Пигмалиона / Пер. Н. И. Бутовой // Гердер И. Г. Избранные сочинения. М.; Л., 1959. С. 182.
24
Мерло-Понти М. Видимое и невидимое / Пер. О. Н. Шпараги. Минск, 2006. С. 194–195.
25
Своеобразным мостиком между обеими этими сферами служит понятие «дигитального», отсылающее одновременно к руке и к технологии. См.: Бодрийяр Ж. Тактильность и бинарность / Пер. С. Н. Зенкина // Бодрийяр Ж. Символический обмен и смерть. М., 2000. С. 133–147.
26
Мид Дж. Г. Природа эстетического опыта / Пер. В. Г. Николаева // Личность. Культура. Общество. 2014. Т. XVI. Вып. 3–4 (№ 83–84). С. 58–65.
27
Freud S. Bruchstück einer Hysterie-Analyse // Freud S. Studienausgabe. Bd. VI. Frankfurt a. M., 1989. S. 148.
28
Мыльникова Н. Структура и функционирование концепта «рука» в русском языке. Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Самара, 2009. С. 12.
29
Fehrmann G., Linz E. Shifting Gestures. Deiktische Verfahren in sprachlicher und visueller Kommunikation // Zeigen. Die Rhetorik des Sichtbaren / Hg. v. G. Boehm, S. Egenhofer, Ch. Spies. München, 2010. S. 387.
30
Екатерина Бобринская говорит о выработанном футуризмом «авангардистском стиле поведения», который лежит в доэстетических корнях экспрессии. См.: Бобринская Е. Жест в поэтике раннего русского авангарда // Хармсиздат представляет. Авангардное поведение. СПб., 1998. С. 49.
31
Крученых А. Наш выход. К истории русского футуризма. М., 1996. С. 61.
32
Зенкевич М. Вечер в «Аполлоне» // Зенкевич М. Эльга. Беллетристические мемуары [1928]. М., 1991. С. 39.
33
Гнедов В. [Автобиографическая заметка] // Гнедов В. Собрание стихотворений / Под ред. Н. Харджиева и М. Маркадури. Вступ. статья, подгот. текста и коммент. С. Сигея. Trento, 1992. С. 130.
34
Третьяков С. Всеволод Мейерхольд // Третьяков С. Слышишь, Москва?! М., 1966. С. 162–166.
35
Игнатьев И. Пресловие // Гнедов В. Смерть искусству. СПб., 1913. С. 2.
36
Гнедов В. Огненная свита // Гнедов В. Собрание стихотворений. Trento, 1992. С. 58. [Первая публикация: Гнедов В. Небокопы. СПб., 1913.]
37
Адамович Г. Невозможность поэзии // Адамович Г. Собрание сочинений. СПб., 2000. С. 244.
38
Ср.: Пяст В. Встречи. М., 1997. С. 176. Перечень выступлений Гнедова с декламацией приводит Сергей Сигей, см.: Гнедов В. Собрание стихотворений. Trento, 1992. С. 146–152.
39
Шкловский В. Случай на производстве // Стройка. 1931. № 11. С. 6.
40
Игнатьев И. Пресловие. С. 2.
41
Brecht B. Über reimlose Lyrik mit unregelmäßigen Rhythmen [1939] // Brecht B. Schriften zur Literatur und Kunst. Bd. 3. 1934–1956. Frankfurt a. M., 1967. S. 29.
42
Гумилев Н. Жизнь стиха // Гумилев Н. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 45–66.
43
Зенкевич М. Эльга.
44
Жолковский А., Панова Л. Песни жесты мужское женское. К поэтической прагматике Анны Ахматовой (Das Karpalistische Opfer) // От слов к телу: Сборник статей к 60-летию Юрия Цивьяна. М., 2010. С. 50.
45
Гинзбург Л. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002. С. 69.
46
Там же. С. 70.
47
Арватов Б. От режиссуры театра к монтажу быта [1922] // Арватов Б. Об агит и прозискусстве. М., 1930. С. 156.
48
Agamben G. Noten zur Geste. In: Postmoderne und Politik / Hg. v. J. Georg-Lauer. Tübingen, 1992. S. 99.
49
Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989. С. 476.
50
Жолковский А., Панова Л. Песни жесты мужское женское. С. 51.
51
Гинзбург Л. Записные книжки. С. 70.
52
Эйхенбаум Б. Анна Ахматова. Опыт анализа. СПб., 1923. С. 31.
53
Там же. С. 86.
54
Флоренский П. Анатомия языка // Флоренский П. У водоразделов мысли. Т. 2. М., 1990. С. 187.
55
Линцбах Я. Принципы философского языка. Опыт точного языкознания [1916]. М., 2008. С. V.
56
Линцбах Я. Принципы философского языка. С. IX.
57
Там же. С. X.
58
Ср: Линцбах Я. Универсальная стенография, скоропись, как запись моментов движения органов речи, фонография. М., 1901. С. 4.
59
Линцбах. Принципы философского языка. С. 27.
60
Там же. С. 29.
61
Линцбах. Принципы философского языка. С. 65.
62
Goodman N. Sprachen der Kunst. Entwurf einer Symboltheorie. Frankfurt a. M., 1997. S. 128–138.
63
Линцбах Я. Принципы философского языка. C. 65.
64
Wundt W. Völkerpsychologie. Eine Untersuchung der Entwicklungsgesetze von Sprache, Mythos und Sitte. Leipzig, 1917. S. 62 f.
65
Jaques-Dalcroze É. Rhythmus, Musik und Erziehung. Basel, 1921. S. 133.
66
Ibid. P. 166–169.
67
Линцбах Я. Принципы философского языка. С. 169.
68
Там же. С. 170.
69
Tsivian Y. Lintsbakh Machine (http://culturalpolicy.uchicago.edu/sites/culturalpolicy.uchicago.edu/files/tsivian.pdf).
70
Линцбах Я. Принципы философского языка. С. 64.
71
Линцбах Я. Принципы философского языка. С. 77.
72
Там же. С. 31.
73
Там же. С. 75.
74
См.: Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук / Пер. с фр. В. Визин, Н. Автономова. СПб., 1994. C. 71–78.
75
Зелинский Ф. Вильгельм Вундт и психология языка // Зелинский Ф. Из жизни идей. Т. 2. СПб., 1911. С. 188.
76
Wundt W. Völkerpsychologie. S. 59.
77
Ibid. S. 54 f.
78
Benjamin W. Probleme der Sprachsoziologie // Benjamin W. Gesammelte Schriften. Bd. III / Hg. v. R. Tiedemann, H. Schweppenhäuser. Frankfurt a. M., 1991. S. 452–481.
79
Марр Н. О происхождении языка // Марр Н. Избранные работы. Т. 2. М., 1936. С. 186. См. также: Марр Н. К происхождению языков // Марр Н. Избранные работы. Т. 1. Этапы развития яфетической теории. Л., 1933. С. 217–220.
80
Марр Н. О происхождении языка. С. 186.
81
Там же. С. 209.
82
Марр Н. Основные достижения яфетической теории [1925] // Марр Н. Избранные работы. Т. 1. Л., 1933. С. 212.
83
Марр Н. К семантической палеонтологии в языках неяфетических систем [1931] // Марр Н. Избранные работы. Т. 2. М., 1936. С. 271.
84
Ср.: Risthaus P. Pfote, Klaue, Hand. Zum anthropogenen Zwischenraum // Politische Zoologie / Hg. v. A. von der Heiden, J. Vogl. Zürich; Berlin, 2007. S. 57–70.
85
Heidegger M. Parmenides // Heidegger M. Gesamtausgabe. II. Abteilung. Bd. 45. Frankfurt a. M., 1982. S. 124 f.
86
Ibid. S. 118 f.
87
Марр Н. О происхождении языка. С. 599. Геза Ревес приводит длинный список противоположных примеров языков, в которых слово, обозначающее язык, совпадает со словами, обозначающими язык как орган тела или рот либо производно от них. Ср.: Révész G. Ursprung und Vorgeschichte der Sprache. Berlin, 1946. S. 76.
88
Engels F. Dialektik der Natur. Der Anteil der Arbeit an der Menschwerdung des Affen // Marx K., Engels F. Werke. Bd. 20. Berlin, 1962. S. 5.
89
Thomas L. The Linguistic Theories of N. Ja. Marr. Berkeley, CA [u. a.], 1957. P. 102. Уже Энгельс ссылается на работы Нуаре. На Жирмунского оказал влияние первый том «Философии символических форм» Э. Кассирера. Ср.: Жирмунский В. Лингвистическая палеонтология Н. Я. Марра и история языка // Против вульгаризации и извращения марксизма в языкознании: Сборник статей / Под ред. акад. В. В. Виноградова и Б. А. Серебренникова. Ч. II. М., 1952. С. 186.
90
Noiré L. Das Werkzeug und seine Bedeutung für die Entwicklungsgeschichte der Menschheit. Mainz, 1880. S. 4.
91
Ibid. S. 33.
92
Ibid. S. XVI.
93
Noiré L. Der Ursprung der Sprache. Leipzig, 1877. S. 341.
94
Марр Н. О происхождении языка. С. 587. Через несколько лет после публикации этой работы Марр переформулировал исходную модель ручного языка, придав ей большую детализацию.