Последний из Двадцати
Четвёртый был вооружён малуритом и стоял поодаль остальных. Рун смотрел на него снизу вверх, отмечая и невысокий рост разбойника, хрупкое телосложение, нечто привязанное к ноге. Словно желая оскорбить мастера Рубера больше прочих, парень был инвалидом. Пальцы неловко, но старательно выводили на деке одну руну за другой, готовя мстительному чародею россыпь неприятных сюрпризов.
Малурит загудел, исторгая из себя накопленную энергию, чуть не отбросил стрелка прочь – буро-малиновый поток устремился к учителю фехтования. Рубера схватил того разбойника с наплечем, которого настоятельно отпихнул вначале, и резко толкнув направил его навстречу выстрелу.
Несчастный оброс волосами, что через мгновение обратились змеями. Завизжав от зародившегося ужаса, он повалился наземь – новые обитатели его тела спешили воздать ему по заслугам ядом и остротой клыков.
Калека не сдавался – Руну казалось, что ему-то как раз следует бежать и молить судьбу с провидением, чтобы престарелый чародей не решил идти в погоню.
Рубера был скор на расправу, не желая знать подобной глупости, как милосердие. Ноги, крепкие и ещё полные сил, были быстры так же, как в далёкой юности. Безмолвной гибелью фехтовальщик летел к паршивцу с малуритом.
Рун не успел различить, когда в воздухе скользнул кинжал. Рубера сбил чужой снаряд на лету, отскочил от стены, рубанул клинком.
Калеке повезло, он успел закрыться малуритом, качнуться в сторону и бревном повалиться наземь. Стабилизирующий кристалл на кончике ружья хрустнул от удара, залил мелкими осколками пол.
Ситр спрыгнул на старика сверху, со спины. Глупые разбойники, бестолковые, ничего не способные! Но это ничего, бурлил в голове бестии неизбывный азарт, это даже хорошо! Приятно быть смертью самому.
Он прилип к мастеру Рубера, словно мешок. В узловатых пальцах сверкнул кинжал – точно такой же, какой был брошен до того. Кровь из свежих ран прыснула потоком, алыми брызгами осела на белизне стен. Ситр колол старика не глядя, похрюкивая от наслаждения, упиваясь его кровью, что тёплым молоком.
Мастер фехтования врезался спиной в стену – ситр обмяк, выронил кинжал, но хватки не ослабил. Теперь липкие от крови пальцы Бука норовили зажать Рубера рот, выдавить глаза.
Старый чародей сорвал его рывком, швырнул об стену, щедро добавил сапогом. Руну казалось, что он почти чует боль ситра, но никакой жалости к нему не испытывал. Изо рта лесного чуда потоком текла кровь вперемешку с остатками зубов.
Шок слетел с учителя фехтования, оставив после себя лишь тугую, жгучую боль. Старик сделал шаг назад, тяжело дыша и чуя, что ему уже не хватает сил для очередного удара. На миг ноги старика подкосились – тяжело он рухнул на колено. Рукой пошарил в поисках хоть чего-то, на что можно было бы опереться.
Подросток – хромой разбойник точно был юн, едва ли старше обращённого Руном в жабу парнишки. Лицо пряталось за капюшоном. Опираясь на обломки собственного малурита, он держала клинок – тот самый, что ещё пару мгновений назад стискивал в руках мастер Рубера.
Старик ухмыльнулся, качнул головой, когда он направил его же собственное оружие на него – неумело и неуверенно.
Едва ли не рыча от дикой боли, он изогнулся, обоими ногами сбил её на пол, обезоружил. Словно в нём проснулось второе дыхание, а сам он дал волю бурлящему в крови гневу, учитель Руна навалился на калеку.
Нет ничего позорней, чем умереть от калеки – когда-то шёпотом и в сердцах буркнул усатый чародей. Рун его тогда не понял, но сейчас ему думалось, что понимает как никогда.
Стена напротив вдруг взорвалась градом осколков. Сквозь толщу пыли вырвался самый настоящий, грязный как чёрт, великан. Словно дубину, он сжимал в руке изувеченного личного автоматона матриарха. Рун почуял, как у него внутри кольнуло сердце.
– Ар-ро! – из глотки великана раздался угрожающий рёв. На его могучем теле остались ошмётки автоматонов попроще. Залитый кровью – своей и чужой, он искал лишь того, кому можно было бы оказать тёплый приём.
Он смахнул мастера Рубера оплеухой – сражавшийся из последних сил старик ударился о колонну и безвольно сполз по ней вниз, затих.
Двое автоматонов в изуродованных нарядах горничных спешили отбить свою повреждённую подругу, но великан швырнул её прочь, рядом со старым чародеем. Словно огромный несмышлёныш, он поймал налету механическую куклу за ноги, перехватил, взялся обеими руками. Рун от неприятия закрыл глаза, когда он её, будто ветку, переломил об колено. Второй он единым ударом снёс голову, после пробил стальное туловище насквозь. Вздрогнув, стальная дева взорвалась, по руке негодяя побежали красные волдыри тяжёлого ожога. Великан поморщился, но и только: Рун не без удивления смотрел, как израненная кожа зарастает сама собой и без всяких заклинаний.
Закончилось. Охая, пытался встать ситр, смотрел на великана, как на собственного спасителя. Выше текли звуки боя и почти детского восторга. Поражение Двадцати было горьким, как некогда.
– Сучка… Ар-ро, я выебал их старую суку, и выебал бы ещё разочек. Если бы… не эти.
Великан как будто оправдывался. На лице могучего разбойника не было и намёка на сожаление о упущенных возможностях. Как и не было страха.
Машинный гул пронзил плеяду иных звуков, будто взрывом. Запечатанный в сталь механического доспеха человек прошёлся по комнате. Голову и лицо скрывала ничего не выражающая маска. Окуляры глаз фиксировали победу.
– Тише, Мик, – он остановился у поваленного наземь подростка, протянул ему руку. – Ты едва не зашиб Дерил. А ведь если бы не она, мы бы никогда не продвинулись так далеко. Ценишь?
Взгляд огромного разбойника лишь скользнул по миниатюрной фигурке, скривился. Будто предпочёл бы и вовсе не замечать подобную мелочь, а ещё лучше – растоптать. Подросток же проковыляла к автоматону, долго-долго вглядываясь в лицо.
И смачно, от всей души, плюнула на уже нерабочую механическую куклу. Что-то личное, заинтересовался Рун? Как минимум, следовало взять на заметку.
– Ар-ро, сука, если ещё раз выкинешь что-то подобное! – великан, едва заметивший это, горой двинулся на мелкого разбойника, но ткнулся в механическую ладонь закованного в латы человека.
Виранская броня, Рун прищурился. Никто из разбойников не говорил, что в этом замешаны виранцы. Впрочем, малуриты в руках разбойников точно появились не из ниоткуда.
– Ар-ро, Ата-ман, – Мик нахмурился, но решил не продолжать конфликта. Рун закусил губу – наконец-то прозвучало ещё одно имя, больше звучавшее, как какая-то нелепая кличка.
Ата-ман подошёл ближе к пришедшему в себя, но обессилевшему от жуткой потери крови мастеру Рубера. Чародей умирал, полностью смирившись с этим. Тяжело и редко вздымалась грудь учителя фехтования, ртом он ловил последний шанс вдохнуть. Вдруг, его губы сложись в ухмылку – из последних сил он исторг из себя пару слов, тут же закончившиеся резким ударом.
Ата-ман, спокойный до того, готов был разорвать разлёгшегося перед ним чародея. Выпрямился во весь рост, занёс над ним ногу – уже напрасно, последний удар вышиб из старого чародея остатки силы вместе с жизнью.
После случилось то, чего никто не ожидал.
Механическая кукла бросилась под тяжёлую стопу главаря разбойников, в отчаянной и бестолковой попытке защитить умершего господина.
– Нет! – великан Мик зарычал, как никогда прежде. Стальную деву смяло, будто ком бумаги. Наскочивший на своего главаря разбойник отшвырнул его в сторону. Недавние союзники сцепились, будто кошка с собакой…
Из воспоминания ситра Руна вышвырнуло, как незванного гостя. Он почуял, как его замутило – и стошнило остатками вчерашнего ужина.
Ситр послушно сидел в пузыре. Чародей, на миг потерявший бдительность его не беспокоил – знал, падлюка, что стены его узилища от состояния мага не зависят.
Ещё раз сплюнув, парень покачал головой. Остальные воспоминания не были столь яркими – сознание лесной бестии искажало картину, окрашивало в нужные цвета, заметно приукрашивало на свой лад.
– Зачем? – спросил у него чародей, и это было первым сказанным им словом за последние часы. Разрывать же собственное молчание ситр не стремился, но вдруг вытащил что-то из недр набедренной повязки.
Сердечный камень. Не узнать его в этой отполированной оглобле было затруднительно. Вот почему там, в Шпиле, он не спешил менять свой облик на звериный. Попросту не мог. Рун вспомнил, что Виска однажды рассказывала, как наказала одного из этих тварей тем, что отобрала у того возможность менять облик. Не этот ли самый сейчас сидел перед ним? Парень сглотнул при одной только мысли, что было бы, останься девчонка в Шпиле и что могли сотворить с ней эти чудовища.
– Где они все? Твои дружки. Где они? – Рун и сам не заметил, как его вопрос прозвучал едва ли не звериным рёвом.
Ситр улыбнулся, постучал самого себя по голове, словно предлагая ещё раз заглянуть в пучины его воспоминаний. Рун пошатнулся – возвращаться туда вновь ему хотелось меньше всего на свете. Но если этот поганец будет упрямиться и дальше – у него попросту нет иного выбора…
– Поменяемся? – вдруг клякнул ситр, потирая друг о друга озябшие руки. – Моя свобода, твоя правда. Меняемся?
Рун выдохнул, лишь на мгновение задумавшись над ответом. Ситр уже едва ли не плясал на одном месте, подыскивая слабое место в защите чародея.
– Кукла, – продолжил он. – Кукла стальная, кукла красивая, всем нужная. Много видела, много знает. Тебе тоже нужная? Меняемся?
И протянул широко расставленную ладонь, будто призывая ударить по рукам…
Глава 7
Она не шутила про игрушки.
Рун осторожно сел с ней за резной стол. Откуда в преисподней мебель, достойная залов Шпиля он даже не спрашивал.
Он представлял себе обиталище демонов мрачней, ужасней, громче. Юному чародею мыслилось, что повсюду перед собой он будет видеть безобразно вытанцовывающих бесов – проигранцев, забиранцев, врунишек и прочую нечисть.
Вместо какофонии из криков отчаяния и ужаса он слышал журчание ручья. Под ногами вместо истрескавшейся от немыслимого жара земли росла невысокая, полная утренней росы трава.
– Мне рассказывали иначе, – сказал он, предвосхищая вопрос бесовьей матери. Словно застенчивая девчонка, она на мгновение задержалась, прежде чем ступить в ковёр травы босыми ногами.
Оглянулась через плечо, будто спрашивая, что же такое ему рассказывали? Парень сглотнул.
Матриарх увещевала, что бесы, как низшие и подлейшие создания, живут среди грязи и нечистот. Что руки Бледных растут из стен, норовя схватить неприкаянную душу и утащить в свои чертоги. Что проигравшиеся, завравшиеся до талого мальчишки разве что не скопом валятся в огромный, бурлящий котёл – из которого не выбраться ни селянину, ни магу. И варятся там в страшных корчах до конца времён.
Помалкивал лишь старый Мяхар – говаривали, что кроме Матриарха он единственный из Двадцати, кто спускался в преисподнюю.
Злой сарказм отбивал чечётку на мозолях чародея – теперь, говорил он, единственным будешь ты. Последний, единственный, большая ли разница?
Рун не ответил.
Ска стремилась насмотреться впрок. Стеклянные глаза решили запечатлеть как будто всё и сразу. Сканировала, даже не испросив разрешения…
Бесовка нахально плюхнулась на свой трон – он был столь массивен, что посреди него она казалась некстати усевшейся там куклой. Бесстыдно расставив ноги, бесовья мать поерзала, принимая позу поудобней. И лишь через мгновение Рун заметил.
В чаше, на столе, что стоял рядом с троном, были люди.
Крохотные, едва ли больше мизинца. В приглушённом полумраке личных покоев их можно было бы принять за точёные, самоподвижные фигурки.
Рун поначалу так и подумал, прежде чем бесовка неглядя вытащила одного из них – несчастный был обёрнут в лохмотья, из широко раскрытого рта доносился почти мышиный, неразборчивый писк. Разинув пасть, мать нечисти швырнула его себе в рот. Будто орех, будто конфету.
Клацнули острые зубы: зажмурившись, бесовка старательно жевала кровавую добычу.
Юный чародей не знал, что же он в конце концов испытывает. Отвращение? Омерзение? Тихий, скребущийся меж лопаток ужас?
Словно только сейчас заметив его взгляд, повелительница этих покоев встрепенулась.
Представление, понял чародей. Хочешь заловить беса – поставь среди поля шатёр скоморохов, долго ждать не придётся. Бесовья мать отчётливо желала ему показать его будущую судьбу. Ведь неловкий страх, застывший на лице будущей жертвы – лучше любого деликатеса.
– Мои игрушки, – озорно пояснила она, подмигнула. – Все те, кто осмелился бросить мне вызов. Своей волей или случайно.
– Судя по всему, – осмелился Рун, – их хватает ненадолго?
Звонкий, девчачий смех был ему ответом.
– А ты забавный, колдунчик. Мои игрушки – вечны. Пока я не пожелаю их отпустить, они будут возрождаться через некоторое время. Знаешь, что очень весело? Человек способен привыкнуть к боли. К боли, мучениям, издевательствам, даже к любой моей хитрой выдумке. А потому, они каждый день теряют память. Каждый день развлекают меня так же, как в первый и…
Она проследила за взглядом последнего из Двадцати. Человек-букашка набравшись смелости, выбрался из чаши прочь. Несчастный крался, но страх, громоздившийся на его плечах, заставил его бежать. Руну казалось, он слышит, как звонко и отчётливо шлёпают босые ноги по твёрдой, щербатой столешнице.
Её ладонь прихлопнула его так, что юный чародей вздрогнул. На месте бедолаги должна была остаться лишь кровавая каша. Вопреки тому, стоило бесовке чуть приподнять руку, парень увидел скорчившегося от боли человечка.
– И иногда их жалкие попытки спастись – лучшее из развлечений. Мне нравится их наказывать. По всякому.
Не дожидаясь ответа чародея, бесовка схватила новую жертву за ногу – беспомощной игрушкой он повис в её хватке. Нечистая оттянула край своей набедренной повязки, швырнув несчастного к промежности. Прижала ладонью, блаженно закрыв глаза.
Рун лишь хлопнул глазами, как бесовья мать уже оказалась у него за спиной. Её ладони мягко легли ему на плечи.
– Я обещаю, что не буду с тобой столь же строгой, мой маленький колдунчик. И даже не буду лишать тебя памяти – может быть через вечность или другую ты даже начнёшь получать удовольствие от моих игр вместе со мной.
Рун холодно отстранился от бесовки. Здравый смысл витал в облаках – быть может, ему с легкостью и удалость преодолеть витающие в воздухе чары азарта, но думать о том, в какой же ситуации он оказался хотел меньше всего.
Воображение, словно взбесившись, норовило нарисовать ему жуткие картины тех омерзительных игрищ, которые затеет бесовья мать, стоит ему проиграть.
Проиграть…
Бесовьи матери никогда не предложат сыграть, если не уверены в собственной победе. Эта же не просто верила в свою победу – знала. Любой чародей превращался в обычного человека в глубинах преисподней. И дёрнуло же его провернуть тот фокус? Следовало прогнать лишь придорожных бесов и ехать дальше – Храпуны были в двух часах неспешного шага! А теперь ему грозит стать меньше в пару десятков раз, и развлекать бесовку с мыслями и поведением капризного подростка…
Призрак старого учителя в голове юного чародея лишь хитро подмигнул. Он играл в игры, подобные этим ещё задолго до того, как сам Рун явился на свет. И если уж не остался в местных покоях беспомощной игрушкой – значит, победить возможно.
Не дрейфь, велел старик. При плохой карте спасает холодная голова. Уж что-нибудь, да придумаем!
Мастер Рубера общего оптимизма не разделял, впрочем, как и не поддавался панике. Паника, говорил он, последнее, что сразу же бывает перед смертью. Лучше не слышать песнь этой сирены и идти дорогой смелых.
– Меньше слов, – вставая проговорил чародея. Бесовка неловко, будто испуганно попятилась. – Что за игру ты собираешься мне предложить?
– О, ты столь нетерпелив, колдунчик? – её собственная уверенность в победе, Руну показалось, пошатнулась. Правила, напомнил ему Мяхар. Проигранец никогда не предложит игры, в которой его нельзя победить. Будет мухлевать, жульничать и блефовать – ведь если ты не сумел поймать его на шельмовстве, правила не нарушены.
– Но ты прав! Мне уже не терпится показать тебе всю твою – и его! – ничтожность на моём фоне.
Бесовка хищно оскалилась в усмешке, резко развернулась. Поляна за её спиной, где мгновение назад цвела трава тотчас же обратилась почти пустым полем. Змеёй вдруг заворошились крохотные края проступающих из под земли стен.
– Что это?
– Замок. Ты играл когда-нибудь в замок?
Глаза нечистой озорно заблестели. Рун лишь кивнул в ответ. Детская игра родом из Вирании – кто её тогда привёз? Парень не помнил. Помнил лишь, как у него раз от разу чесались руки раскладывать лист, выстраивать из каменных блоков стены будущего лабиринта. Делать это при помощи магии было интересней – всякий раз получалось что-то новое и необычное. Герои. Карточки комнат. Сокровища. Почти без волшебства, чуть ли не на своей кровати можно было разыграть настоящее приключение!
– Вижу, что играл. Значит, правила уже знаешь.
Последний из Двадцати вновь кивнул. Всё просто – нужно было вырваться из замка, полного чудищ, ловушек и совершенно неожиданных встреч. Всё просто, когда играешь в это в своих покоях с вредной, но симпатичной девчонкой-соседкой.
Бесовка на такую походила меньше всего.
Рун нехотя смотрел, как возносятся крохотные фонтаны, в нишах стен появляются пылающими спичками неведомой силой зажжёные факелы. Тут и там, словно грибы после дождя, растут кукольные кровати, столы и стулья. Высится трон в тронном зале – комнате, с которой начинают все игроки. Особняком торчала арена – место, куда швыряли игральные кости.
Рун всеми фибрами души чуял подвох. Тот и в самом деле не заставил себя ждать. Подвох ширил и без того уже некрасиво широкую улыбку бесовки. Она схватила его за руку, дёрнула на себя – бросившаяся ему на помощь Ска врезалась лишь в непроницаемую стену.
Юного чародея охватило головокружение, но уже через мгновение он понял, что сидит на огромной ладони бесовьей матери. Та склонилась к нему так, будто готова была проглотить. Ей не нужна была даже магия, чтобы одарить его размерами жука.
– Ты смотришься таким милым, мой маленький колдунчик. Миленьким, маленьким и… жаль, что ещё не до конца моим. Не бойся, я это быстро исправлю.
– Это не по правилам! – Рун выкрикнул, взмахнув руками. Ужас ещё только раскрывал глаза, пробуждаясь ото сна, а уже успел нагнать понимания того, что бесовке достаточно лишь сжать кулак, чтобы последний из Двадцати стал лишь кровавым пятном.
– Правила ничего не говорят о том, какого росточка должен быть игрок. – бесовка извивалась, стоя на одном месте. Все же попытки Руна встать на ноги напротив были обречены. Его швыряло из стороны в сторону, будто в жутчайший из штормов. Перед глазами всё тряслось – бьющаяся о невидимую стену Ска казалась бесконечно далёкой. Из последних сил он хватался – то за мизинец, то за большой палец, обхватывая их обеими руками.
Чертова сука! На языке юного чародея поселилась с сотня проклятий. Наверняка, что-то подобное ей же кричали и все остальные.
Она перехватила его пальцами за шкирку, словно нашкодившего котёнка – ещё никогда Рун не чувствовал себя столь унизительно. Из головы, будто назло, не выходил несчастный купец, который, наверняка, испытывал что-то подобное.
– Не пугайся, мой маленький колдунчик! Я решила немного поднять ставки. Знаешь, что будет забавно? Если тебя проиграет твоя же собственная кукла. Вещь… превратит тебя в мою вещь. Что скажешь?
Рун ничего не сказал. Старый Мяхар охолонил его и заставил замолкнуть – что проку пищать злословия, если тебя никто не услышит и не послушает?
Стена перед Ска вдруг хрустнула, едва не разлетевшись осколками.
– Прикажи ей играть!
Бесовка встряхнула его – он бессильно закачался в её хватке. Будто соревнуясь в паскудности происходящего, затрещала рубаха на спине. Встряхни его капризная великанша ещё раз и…
Ска получила приказ через перстень. Её глаза сверкали столь зло и беспощадно, что юному чародею казалось, будто он видит ту тонкую грань, что отделяет стальную деву от непослушания.
Бесовья мать игриво постучала будущей сопернице по лбу.
– Мягкая. А мне казалась, будет твёрдая как сталь. Она правда машина, колдунчик? Я хочу посмотреть, что она будет делать, когда заведёт тебя в ловушку. И не забудь напомнить ей, что стоит ей лишь пальцем тронуть меня – как ты поселишься в моём исподнем.
Бесовка хихикнула. Рун не знал, каким чудом её голос, ставший вдруг громогласным и отдающий эхом, не оглушил его.
– Но ведь… ведь тут только половина лабиринта, – подметил чародей.
– Да. Потому как твоя игрушечная девочка запросто вычислит оптимальный путь к победе. Это неправильно, это… не по правилам! Новые комнаты будут зарождаться, стоит вам приблизится к ним. Приготовься встречать тупики на своём пути!
– Нам? – удивился Рун. Бесовка переместила его в другую руку, приложила палец к губам?
– А разве я не говорила? Обидно будет и очень невесело, если по коридорам будешь шастать ты один.
Она притопнула ногой – из поднявшегося серного дыма тотчас же показались очертания недавних знакомцев Руна.
Проигранцы сменили угрюмость на торжество, когда увидели юного чародея в руках своей повелительницы. Хищные, издевательские ухмылки обезобразили их морды.
– Ну что, господа? Теперь тебя иначе звать? Не в масть, не в сласть, а бесу в пасть? – рогатый извивался, что змея, упражняясь в злословии. Его собрат тоже насмешливо хрипел, но парень так и не смог разобрать.
Бесовья мать бросила на них один из своих взглядов и они умолкли. Притихли.
– Играть буду, – заявила она тоном, не терпящим возражений. – Вами.
Руну на миг показалось, что взвыли все Бледные разом: бесы принялись стенать; видать, чуяли, что их ждёт неладное. Закрылись руками, в момент теряя прежние размеры и тут же оказавшись в другой ладони напротив чародея.
Рун же смотрел на Ска. Ему помнилось, когда взрослые отказывали, а его с Виской или Кианором вдруг разделяла ссора, автоматоны попроще всегда соглашались стать соперником по игре. Кажется, один раз даже Ска, лишённая внимания и заданий от матриарха принимала в этом участие.
И всегда проигрывали. Что механические куклы попроще, что она. Рун чуял, как по спине кровожадным пауком ползёт обречённость, не поддаться которой было почти невозможно. Он смотрел на возносящуюся громаду стальной девы и лелеял надежду лишь на одно – в детстве ему просто поддавались…
* * *Первой бросала кости бесовка. Чёрный и белый кубы с адским грохотом загремели по покрытию арены. Рун чувствовал себя как на иголках – он не видел и не мог знать, что выпало его соперникам: удача или не очень?
Бесовка не могла устоять на одном месте и мгновения. Угрожающе она перешагивала через весь лабиринт, нависала всей своей массой, загораживая свет – спасали лишь зажжённые и ещё каким-то чудом не истлевшие спички-факелы.
Проигранцы, немного придя в себя, скалились на чародея, дразня последнего языками и хвостами: знали, черти, что хозяйка игры им всяко поможет.
Рука Руна опустилась на рукоять клинка – трофей с пленного виранца был как никогда кстати. Проверил, как тот хорошо ходит в ножнах – напасть сейчас на этих двоих означает проиграть.
Словно их обоих подстегнули плетью, проигранцы бросились к трём дверям и, будто не решив чего умней, бросились к самой средней. Та хлопнула, скрывая их за собой.
Ска была нетороплива. Вопреки краснокожей сопернице, она будто вся была выдолблена из камня. Рун смотрел на неё с замиранием сердца – помнит ли правила, знает ли как играть, не вылетело ли из головы что чёрный куб отчеканивает ходы, а белая кость – карту опасности? И даже если помнит – что ему с того? Ведь в этой игре он всего лишь фигурка.
Перед глазами огнём вспыхнула цифра три – значит, из тронного зала он мог скользнуть на три клетки вперёд.
Он чувствовал себя жуком в оранжерее. Бесовка не скрывая своего любопытства следила за ним, будто за крохотным питомцем. Она кусала губы, закатывала глаза, вертелась, будто не могла найти себе места.
Цифра схлопнулась, обратившись огненной птицей. Взмахнув крыльями, она заспешила к той двери, что слева. Только сейчас Рун понял, что видит лишь как автоматон шевелит губами, но ни слышит ни звука. Будто их с головой, как потолком, накрыл звуконепроницаемый купол.