Стая воронов
Она лежит на ветви – самой малой из переплетающихся ветвей дерева настолько огромного, что она даже не до конца представляет себе его истинный размер; но даже по этой ветви, не опасаясь соскользнуть за край, могут нестись друг рядом с другом две запряженные лошадьми колесницы. Она поднимается на нетвердые ноги. Ветка отходит от общего сплетения, изгибается под немыслимым углом и завершает свой извилистый путь новым нырком в лиственную пучину. Над древом разлилась абсолютная тьма, усеянная звездами и до краев наполненная их сиянием. Этот мир соткан из противоречий: в его открытой всем ветрам пустоте шумит тишина; она бесплотна, иссушена – но пахнет влажной листвой; она мертва – но в ней пульсирует жизнь. Наверху, в укрытых туманом кронах, так высоко, что она едва может рассмотреть, словно солнца, сияют три оплетенных ветвями сферы; сквозь их деревянные клетки льется холодный свет, золотой, зеленый и серебряный – блеклая тень весеннего солнечного сияния, пробивающегося сквозь сучья и листву. В каждую из этих сфер поместится целый мир. И сама она стоит на краю такой же.
Внезапный и резкий толчок выбивает почву у нее из-под ног. Она неудачно падает, сдирает ладони о жесткую кору; ссадины кровоточат, и воздух наполняет густой медный запах.
Ее кровь.
Ее запах.
Это зловоние поднимается в воздух, качается и вьется кольцами, словно алый туман, крича о ней всем жадным до крови созданиям, рыщущим в бездне между мирами. Она сжимает кулаки, пытается разогнать туман. И шепчет слова молитвы.
В ответ доносится оглушительный вой. Почувствовав необъяснимый страх, она вскакивает, бежит назад. Она не успевает сделать и десятка шагов, как стена ветвей взрывается. И она замирает на месте.
Сквозь дымку пыли к ней бежит волк. Черное чудище, в холке в три раза выше даже высокого человека, со вздыбленной на загривке шерстью и горящими в полумраке Мидгарда глазами.
Эти злые красные, словно уголья в горне кузнеца, глаза ей знакомы.
Глаза скрелинга.
А за волком по пятам извивается кольцами оживший ужас, поднявшийся из кошмарной бездны змей в костяном доспехе – бледное отродье Нидхегга с диким взглядом; в его глазах она видит ненасытный голод, заглушить который не сможет ни одна добыча. Но все же змей не оставит попыток. И начнет он с нее. С невнятным криком она бросается прочь.
Волк одним прыжком нагоняет ее, его зловонное дыхание жжет ее шею; зажмурившись и шепча слова молитвы, она ждет, что он перекусит ей глотку, – она даже рада умереть быстро, чтобы не видеть, как ее плоть исчезает в змеиной утробе. Но зверь не собирается рвать ее на части – он на ходу подхватывает ее и тащит в громадной пасти, словно волчица – свое дитя. Он несется вперед, без заминки кидается вправо и взлетает над пропастью. На мгновение под ними застывает пустота. Но даже на пороге смерти она не может сдержать любопытство и заглядывает в глубину под Мидгардом. Она смотрит на корни Иггдрасиля и на краткий миг замечает блеск выложенного камнями Колодца Урд, из которого черпают воду три женщины. Они тоже поднимают головы и смотрят на нее одновременно удивленно, безразлично и с неприкрытой злобой.
Но тут… приземление отдает болью в груди. Скребут, срывают кору когти – это волк пытается зацепиться, вскарабкаться по опасно треснувшей ветви. Он оглядывается, и она вновь смотрит на пропасть, на змея, которому остается лишь шипеть и извиваться от ярости. Волк тихо рычит, словно смеется победно – и затихает, когда зловещая тень падает на ветку. Тень великана.
Сорвавшись с места, держа ее в зубах, словно безвольный мешок с костями, волк несется по ветке к ее основанию, к месту переплетения дерева и глины, где под мрачным навесом кроны скрывается покрытая рунами каменная арка. Волк бежит к ней, что есть духу, хотя ветвь – а великан в своей ярости ее не щадит – дрожит и трещит под его весом.
Она кричит. Слишком далеко, они не успеют…
Вдруг все переворачивается. Мир предстает под другим углом, словно кто-то вплетает уверенной рукой еще одну нить в полотно мироздания. Перед ее внутренним взором стоят у Колодца Урд три женщины: старуха, словно вырезанная из китовой кости и хряща; величавая дроттнинг, облаченная в шелка и золото; и тонконогая девушка, хилая и болезненная. Удивленные, безразличные и злые. И падение в бездну Междумирья оборачивается совсем другим полетом – во тьму за аркой, назад в мир Людей.
Ее нутро пробирал лютый холод, в ушах отдавался эхом лязг железа и оглушительный предсмертный вопль. Этайн падала в темноту…
Глава 14
Полет оказался совсем коротким – словно она упала с высоты своего роста, но все внутри Этайн кричало о том, что она преодолела немыслимое расстояние. Она больно ударилась о землю, а когда попыталась привстать, руки пронзила боль. Под ней что-то хрустнуло с тошнотворным звуком ломающихся костей. Вокруг стоял зловонный запах древесной пыли и истлевшего савана – Этайн лежала на животе и ловила ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Ее бил озноб, по телу пробегали судороги. Свет немилосердно бил в глаза, и она слепла из-за слез.
– Г-господь… Всемогущий… – выдавила она.
Этайн со стоном перекатилась на спину, кое-как села – снова затрещали под ее весом старые кости. И вдруг она с ужасом вспомнила: гору черепов, рассыпающихся под ней, одноглазого великана, ненасытного змея. В панике взмахнув руками, она поползла назад и ползла до тех пор, пока не уткнулась спиной в жесткую каменную стену.
– Ч-что произошло? – выдохнула Этайн, глаза ее расширились от страха. – Где… Где?..
Тут раздался смешок. Вглядевшись в темноту, она поняла, что напротив кто-то сидит – силуэт был надежно укрыт тенями. По спине у нее побежали мурашки, внутри все оборвалось – она вспомнила мерзкого гнома Нали, его цепкие руки и безжизненные глаза.
– Кто здесь? – прошептала она. – Гримнир?
Незнакомец наклонился вперед; и точно: струящийся сверху молочный свет выхватил из мрака волчье лицо Гримнира. Он откинул голову. Амулеты из кости и серебра забренчали в жестких черных волосах, под густыми бровями зажглись красные угольки глаз.
– Я что, похож на поганого гнома?
– Где он?
Этайн огляделась – глаза понемногу привыкали к полумраку. Пропали гномьи светильники и каменная чаша, полная загадочных голубых огней; теперь они сидели в выложенной камнями каморке с низким потолком. По нему и по стенам ползли узловатые корни дерева, много лет назад пробившие себе путь через камень саркофага в центре каморки.
– Он… гнался за мной. Хотел схватить, – она посмотрела на Гримнира. – И где он теперь?
– Гниет в Хельхейме, если норны воздали ему должное, – проворчал Гримнир. – Nár! Не знаю я, куда подевался этот слизняк. Но бежал он так, что только пятки сверкали. Надо было прирезать гаденыша, как только проход открыл. Мерзкий слизняк!
И вновь по спине Этайн поползли мурашки.
– Он нас чем-то отравил… – сказала она, чувствуя ком в горле. – Добавил в огонь какие-то ядовитые травы… Или это была нечестивая уловка, чтобы мы приняли его за колдуна… Он наслал на нас те богохульные образы!
– Никаких уловок. Ни трав, ни яда. Никаких поганых образов. Мы прошли по Пути Ясеня.
Гримнир покачался, сидя на корточках. Когда он вновь заговорил, в голосе чувствовалось уважение – то же, что он проявил к Хрольфу, сыну Асгримма.
– Путь Ясеня! Дорога могучего Иггдрасиля, чьи ветви оплетают и пронизывают все сущее, от Асгарда через все Девять миров к холодным корням Нифльхейма. Балегир ходил по нему; и старый Гифр, когда асы изгнали мой народ из Йотунхейма. А теперь и я тоже.
– Нет! – замотала головой Этайн.
Она стоит на ветви – самой малой из переплетающихся ветвей огромного дерева – где-то наверху, словно солнца, сияют три оплетенных сферы… льется холодный свет, золотой, зеленый и серебряный – в каждую из этих сфер поместится целый мир…
– Это невозможно! Твои варварские легенды – лишь туман и притворство, ложь приспешников Дьявола! Я не верю…
– Ты уже дважды назвала меня лжецом, маленькая тупица, – Гримнир поднялся. – Назовешь еще раз – пожалеешь.
Шаркая ногами и сутулясь под низким потолком каморки, он начал искать выход, пиная кости и круша под стопой ребра. Потом остановился и бросил взгляд на Этайн.
– Ты не веришь, что мы шли по Пути Ясеня, но в то, что твой Распятый Бог восстал из мертвых, ходил по воде и превращал ее в вино, ты веришь?
– Так сказано в Писании.
– Так… Ха! Сказано, да? Но разве ты видела, как он это делал? Может, твой отец это видел? Нет? Может, брат твоей матери видел и рассказал потом остальным у костра на Совете? Нет? И все же это я неправ, а ты, со своими несчастными книжонками и историей в пару сотен лет, права? Даже после того, как видела Путь Ясеня своими, чтоб их, глазами?
– Я видела лишь наваждение Дьявола, – ответила она упрямо.
Гримнир вдруг нагнулся и начал что-то выискивать среди мусора. Когда он выпрямился, то кинул свою добычу в нее. Этайн против воли вздрогнула. Маленький снаряд стукнул ее в плечо и упал ей на колени – блестящее тяжелое украшение, пряжка мечевой перевязи, истлевшей давным-давно. Узлы из золотой филиграни мерцали, словно пряжку сплели вчера.
– Передай Распятому Богу, – буркнул, усмехнувшись, Гримнир. – Плата за добротный платок, который он накинул тебе на глаза.
– Мне тебя жаль, – ответила Этайн, даже не пытаясь скрыть презрения. Она устала танцевать на носках, будто по углям, из страха его обидеть. – Мне тебя жаль, и я буду молиться о спасении твоей души.
– Побереги силы, – ответил Гримнир, отвечая презрением на презрение. – Этому слизняку Полудану твоя жалость нужнее, чем мне. Его судный день не за горами!
– А жаль мне все равно тебя. – Этайн поджала под себя ноги и, хватаясь за корни и выступающие из стены камни, поднялась. Она все еще дрожала всем телом, перед глазами немного плыло, но стоять она могла.
– Может быть, я что-то и упускаю; может быть, над небесами и под землей есть то, чего я не понимаю и чего боюсь, то, чье существование я буду отрицать до последнего своего вздоха, – но угасает не мой мир. Ты сам сказал: ты последний из своего рода. Ты признал, что Старый мир обречен на гибель, но тебе необязательно погибать вместе с ним. Ньял ошибался – даже такое чудовище, как ты, найдет искупление в глазах Господних. Забудь о своем нелепом походе и своей глупой жажде мести! Ты обретешь мир и спасение, стоит лишь попросить…
Гримнир резко повернулся к ней.
– Нелепый, да? Глупый? – С его желтых клыков сорвались капли слюны; через секунду он уже наматывал ее волосы на кулак, подтягивая ее к себе. – Скажи это всем куинар, которых этот ублюдок Полудан предал, наведя на них Данов Копья в Ютландии! Скажи моему брату Хрунгниру, павшему от его руки! Мертвецы жаждут не спасения, маленькая тупица! Они жаждут крови! Тень моего брата вопит о крови, о мести! И клянусь богами, он их получит! – Гримнир отшвырнул ее. – Мир? Пф! Оставь себе пустые обещания Распятого Бога. Я не желаю жить среди жидкокровых христоверов.
Этайн пошатнулась, но все же удержалась на ногах.
– Неважно, хочешь ты этого или нет. Мир таков, как есть, и если ты не решил перерезать себе глотку, ты будешь его частью, – ответила она. – В мире твоих предков можно пересечь океан по дереву, но в нашем для этого понадобится лодка – и сейчас нам нужны лодки, чтобы плыть на запад. А ты топчешься по центру Зеландии и чего-то ждешь. Чего? Того, что мы отыщем волшебную дверь в Англию? Я отвечу тебе так же – пф! Веди нас на запад, и, может быть, вместе мы сможем переплыть океан и настичь твою добычу!
Но Гримнир только фыркнул и прошаркал вглубь каморки, туда, где за поворотом виднелся проход – должно быть, ведущий наружу. Он исчез; через несколько секунд раздался звук удара: он что-то пинал деревянной подбитой гвоздями сандалией. Раз. Другой. На третий раз камни осыпались, и каморку залило светом.
Гримнир рассмеялся.
– Кто еще топчется, подкидыш!
Этайн подавила раздраженный вздох. Она медленно пошла вперед, волоча ноги по пыльной каморке. В животе скребся жестокий голод. Она замерзла. Разозлилась на Гримнира. Сердце все еще разрывалось из-за Ньяла, о нем она переживала даже больше, чем о себе. А этот кошмар все не кончался: они совсем затерялись в Зеландии, и этот негодяй собирался бродить по ней, пока… пока что? Пока не прислушается к ее совету? Скорее свиньи полетят! И все же, с молитвой о конце этого кошмара на устах, она пошла за Гримниром на свет.
Переступая через клубки сгнивших корней, Этайн выбралась из древней гробницы – скрытой под высоким зеленым холмом, насыпанным на возвышенности, а потому еще более приметным. На вершине гробницы и вокруг нее росли узловатые ясени, но этот остров кольцом окружала роща развесистых каштанов и подпоясанных мхом широких дубов. Было тепло, западный ветерок ерошил медные волосы Этайн и улетал в голубое, как васильковое поле, небо, преследуя кружевные облака.
– Боже Всемогущий, – прошептала она, перекрестившись: листья деревьев были сочного зеленого цвета, как в самом начале весны.
Но ведь шел снег, – подумала она. – Всего час назад шел снег, а еще зима не наступила! Ноги подкосились. Она упала коленями на траву, разросшуюся вокруг гробницы, и огляделась, не веря своим глазам: всего за час на смену поздней осени пришла молодая весна.
– Это… невозможно!
Но если наступила весна, значит… в голове замелькали мысли. Что же День Гнева? Свершился ли с наступлением нового года Армагеддон? Не было вокруг признаков разрухи и несчастий, не осталось ни следа от казней, тьмы и грозовых облаков. Лишь солнечный свет, согревающий ее тело теплый ветерок и аромат здоровой чистой земли.
– Где мы? – спросила она громко, чувствуя на сердце ледяные когти ужаса. – Где мы, разрази тебя гром? К-как этот несчастный негодяй… где?..
– Путь Ясеня, говорил я тебе, – с ликованием раздул ноздри Гримнир. – А это, – он ткнул пальцем в поросший мхом покосившийся камень у подножия холма, лучи солнца пятнами выхватывали вырезанные глубоко руны, – а это вернее скажет нам, что мы в Англии. Прочти. Прочти и сама скажи мне, где мы.
Гримнир тяжело опустился на один из торчащих корней ясеня. В ярком свете солнца он казался другим, более мрачным и свирепым; даже в глазах, сощуренных до узких щелок, горела чудовищная жажда убийства.
– Пф! – фыркнул он вдруг, зачерпнув рукой земли у холма. – Точно Англия. Это место просто сочится ядом твоего Распятого Бога. Я его чувствую. Даже земля обжигает, стоит только коснуться ее. И тишина…
Но Этайн не обращала на него внимания. Она с трудом подошла к рунному камню и впилась взглядом в надпись. Порядок рун был ей знаком: они складывались в названия, которые Этайн, еще в детстве пробираясь украдкой в библиотеку Гластонбери, видела в исторических трудах Беды Достопочтенного. Она провела по ним дрожащим пальцем:
ХЕНГИСТ ЮНЫЙ,
МОГУЧИЙ ТАН КЕНВАЛА,
УБИЛ ГАДЕОНА ДУМНОНСКОГО
И САМ БЫЛ РАНЕН СМЕРТЕЛЬНО
– Невозможно, – пробормотала она.
Этайн поднялась на ноги и поковыляла к вершине холма. Она оглянулась… и замерла. Чувство узнавания, испытанное ею при виде рун, вернулось, стоило ей осмотреться. Она неторопливо сделала круг, с каждым шагом это чувство становилось лишь сильнее.
– Ну как? – произнес Гримнир, прервав ее размышления.
– Этого… не может быть! – она шагнула, не разбирая дороги, и упала на четвереньки. – Нет, этого не может быть!
Он вскочил на ноги и в несколько широких шагов оказался с ней рядом. Толкнул ее сандалией в бок. Этайн опрокинулась на спину, по ее щекам бежали слезы.
– Говори.
– Я знаю, – всхлипнула она. – Я з-знаю это место. Это Хульный холм в лесу Саллоу. В дет… В детстве я слышала, что у этого места дурная слава, это логово гоблинов и ведьм.
– Мы в Англии?
Час назад я была в Зеландии.
– Это Уэссекс? – рявкнул он.
Этайн кивнула. Час назад я была в Зеландии, и еще не наступила зима; час назад я упала в древесную арку, и вот я в Англии, и уже весна!..
– Д-до Гластонбери полдня пути на запад, – прошептала она, только теперь полностью осознав свое положение. Она ненавидела Англию, она страдала здесь настолько, что с радостью променяла ее на рабство и насилие от рук данов.
И вот я снова здесь.
Гримнир довольно заворчал.
– Тогда помолись о черной душе этого слизняка. Есть поблизости деревни? – Этайн снова кивнула. – Хорошо. С них и начнем. Кто-нибудь из этих английских ублюдков да слышал о Бьярки-Полудане.
Книга вторая
Уэссекское княжество, юг Англии
Глава 1
Этайн доводилось видеть, как гниют под открытым небом мертвецы; она смотрела, как даны казнят пленников у стен Эксетера, как насаживают их головы на пики, чтобы подавать сигнал морякам на своем судне; когда прибыли другие викинги, видела она, как четвертуют, варят в масле, свежуют заживо – а ее муж-градоправитель все искал в своем стане предателей, когда даны вернули себе власть. Но этот мерзкий старый хрен Годвин, купивший ее у аббата Гластонбери, когда ей не было и четырнадцати, даже представить себе не мог, что предатель скрывается в его собственной постели. В ночь бойни при Эксетере она убедилась, что можно убить человека множеством способов. И все же, не считая изображений Христа на кресте, ни разу еще она не видела распятого тела.
Словно кукла из сморщенной кожи, натянутой на скелет. Вонзенные в запястья тяжелые гвозди, покрытые пятнами ржавчины и засохшей крови, вошли глубоко в ствол ясеня, будто кто-то хотел принести дань языческим богам – или посмеяться над Христом. Бедняга лишился носа, а губы и глаза его уже давно покоились в вороньих животах. Пустые глазницы смотрели прямо на Этайн, посеревшая соломенная борода не прикрывала гнилых желтых зубов. Искаженный агонией рот открылся в немом крике.
– Уже год тут висит, если не больше, – произнес Гримнир так, словно наткнуться в лесу на распятого человека было для него привычным делом. – Наверное, деревня уже близко.
Этайн помедлила еще мгновение, рассматривая мертвеца, и поспешила вслед за Гримниром.
О лесе Саллоу шла дурная слава. Он напоминал Темнолесье, пристанище троллей, которое, по легендам, растянулось на полмира. Они шли по узкой, поросшей сорными травами тропе, вьющейся меж скрытых подо мхом стволов искривленных деревьев, – одной из многих троп с тех пор, как они оставили Хульный холм. Гримнир уверенно вел ее на северо-запад. Этайн заверила его, что именно там стоят на опушке леса несколько городов.
– Почему не к южному побережью? К острову Уайт, о котором ты рассказывала? – спросил Гримнир, подозрительно щурясь.
– Полгода назад – да. Но теперь пришло время набегов, – ответила она. – Если хочешь посмотреть на пустые длинные дома и безлюдные берега, нам верная дорога на Уайт. Но если тебе все же нужны даны или саксы, знавшие твоего Бьярки, нам надо понять, где сейчас сражаются.
Гримнир одобрительно рыкнул на это, и они двинулись на север.
За одним долгим часом ходьбы тянулся другой, они шли между густо поросших листвой деревьев, слушали щебет птиц в ветвях; в эти однообразные минуты Этайн пыталась понять, что же все-таки произошло.
– Испытание, – воскликнула она, заслужив этим злобный взгляд Гримнира, куда выразительнее любой брани.
Но она не сомневалась в своей догадке: этот кошмар точно был испытанием. Без сомнения. Ведь разве не испытывает Господь веру рабов своих? Словно Иова, Он лишил ее всех благ. Всевышний забросил ее в самую пучину языческого хаоса, отдал ее на милость чудовищу из легенд; Отец Небесный столкнул ее с колдовством, с видениями, которые легко могли сломать ее, пошатнуть ее веру. Но не сломали и не пошатнули. Она с честью прошла эту проверку, сохранив разум и лишь сильнее уверовав. Чувствуя, как разливается в груди ликующее чувство, она вынудила Гримнира остановиться на окруженном ивами перекрестке забытого пути через Саллоу; там она опустилась на колени и пропела Господу благодарственный молебен.
Когда солнце покатилось к закату и лес начал чересчур стремительно тонуть в сумерках, голодная, стершая ноги Этайн пыталась угадать, какие еще ее ждут испытания. Когда все это закончится? Что пророчил ей зловещий распятый на дереве труп? Может, Ньял…
Гримнир вдруг остановился, и погруженная в раздумья Этайн чуть не наступила ему на пятки. Его рука скользнула к рукоятке сакса, он тихо выругался. А причина его беспокойства уже виднелась впереди.
Они набрели на деревню.
Как и большинство лесных поселений, она была небольшой: всего-то дюжина покрытых сеном глиняных домишек вокруг церкви из грубого кирпича, отгородившихся от леса косым частоколом и рвом. Этайн с первого взгляда поняла, как деревне удалось укрыться от их глаз: в домах не горели огни; не лаяли, заслышав их шаги, собаки. Не слышно было молота кузнеца, не переговаривались у колодца женщины, не шумели за работой мужчины и их дети, занятые своими делами. Деревня словно вымерла.
Гримнир знаком велел ей идти за ним. Солнце било сквозь листву и окрашивало все в изумрудный оттенок, напоминающий ей о кошмарном путешествии под сенью Иггдрасиля. Этайн вздрогнула и пошла за Гримниром через заросшие сорной травой поляны и пустующее пастбище с упавшими плетнями. Еще не дойдя до рва, она заметила признаки беды: сгоревшую солому на крышах, обуглившееся дерево и почерневшие камни. От разграбленной церкви остался один лишь выпотрошенный остов. Этайн подумала, что, может быть, конец света все же не обошел их стороной.
Гримнир спрыгнул в ров, взбаламутив мелкую воду, и протиснулся сквозь поросшую травой дыру в частоколе. Этайн последовала за ним.
– Молчат, – сказал Гримнир скорее себе, чем ей. Он потянул носом воздух, припал к земле и зафыркал по-звериному. – Словно забыли, кто они такие.
– Кто?
Гримнир покосился на нее.
– Ландветтир. Тьфу! Дело рук твоего Распятого Бога.
– Ты уже говорил. Что еще за ландветтир?
– Духи камней и деревьев. А в лесах, где их душат полчища таких, как ты… – он не стал договаривать.
– И где же эти «полчища»? – Этайн кивнула на деревню.
Гримнир фыркнул.
– Эти? Почем мне знать? Тут давно никого нет. Уже год так точно, судя по тому прибитому к дереву ублюдку.
– Уверен?
Гримнир не ответил. Почему-то узнав, что это дело рук людей, а не божественного провидения, Этайн почувствовала себя немного спокойнее.
Лесная тропа, достигнув деревни, превратилась в улицу – если можно было дать это громкое имя изрезанной бороздами полоске земли с лачугами по обеим сторонам. Она вела в сердце деревни, к приземистой церкви, возвышавшейся над домами, словно увитый плющом феодал с каменными бровями, а затем вновь вилась, углубляясь в лес. Чем дальше они заходили, тем реже росли деревья, Этайн знала – это верный знак, что скоро они выйдут на опушку.
Она молча следовала за Гримниром, прокладывавшим дорогу. Скрелинг осматривался по сторонам, не убирая руку с рукояти сакса. В теплом воздухе звенели комары и мошки; шерстяная одежда Этайн, которая должна была греть ее суровой датской зимой, насквозь промокла от пота. Девушка не задавала лишних вопросов. Не имело значения, кто и почему сжег деревню; она знала, что убитые лежат в какой-нибудь неглубокой могиле и что прибитый к дереву человек скорее всего был или старостой, или священником. Гримниру мог и не произносить это вслух.
Она отстала, чтобы заглянуть в одну из лачуг. Соломенная крыша прохудилась, сквозь утоптанный земляной пол проросла крапива. Кто бы ни уничтожил деревню, они еще долго бродили по ней, выискивая все ценное. После них остались лишь развалины; на глаза попались обломки веретена и ткацкого станка, щепки стола, гнилые тряпицы, когда-то бывшие одеждой. Ее внимание привлекла почти незаметная среди сорняков вещица. Этайн протянула руку и подняла ее – у нее в ладони оказалась искусно вырезанная из дерева голова детской куклы, побеленная и безликая. Брошенная – такая одинокая, что у Этайн сердце защемило от тоски. Она аккуратно положила голову обратно и, перекрестив ее, помолилась про себя за живших здесь когда-то людей.
– Подкидыш, – позвал ее Гримнир.
Он успел дойти до церкви, безыскусной постройки из красноватого песчаника, грубо отесанного и кое-как уложенного один на другой. Деревянное крыльцо почти полностью сгорело, обугленные ставни узких окон криво висели на ржавых петлях. Две дыры, прорезанные в двери на уровне пояса, соединяла тяжелая цепь с толстой заклепкой.
Гримнир поманил ее к себе. С тяжелым сердцем Этайн взобралась на крыльцо и прошла вслед за ним. Она коснулась нагретого солнцем камня, встала на цыпочки, чтобы заглянуть в увитое плющом окно. И поняла, что ошибалась. Не было никакой неглубокой могилы.