Александр Невский

– Кощунствуешь, старик, – строго сказал князь Брячислав.

– Кощунствую?.. За веру православную несчастные смерть на кресте приняли, лютую смерть, а куда же Христос с Матерью своею смотрели? Этого бы и дьявол не вытерпел, слезами бы умылся, а они глаза отвели. Перекрещивают Русь, а кто перекрещиваться не желает, того – на крест! На крест!

– Лютуют ливонские рыцари? – спросил Ярослав.

– Лица зри, а не рыцари! – заорал вдруг старик. – Отродье дьявольское с запада грядет, и шеломы у них с рогами. И пощады нет, и Бога нет, и вас, князья русские, тоже нет, потому как земли ваши на себя отбирают!

– Татары у нас на хвосте, слыхал, поди? – негромко спросил Александр.

– Нету правды, – горько вздохнул старик. – Нигде нету правды Ни в Боге, ни в дьяволе, ни на небе, ни на земле, ни в вас, князья русские. Видать, ушла она в иные страны-государства за грехи наши тяжкие…

С трудом его выставили, накормив и переодев. А беседа больше не клеилась, сидели молча.

– Да, этот враг страшнее татарского, – вздохнул Александр. – Куда как пострашнее.

Князья Северо-Восточной Руси внимательно следили за медленным, но неуклонным проникновением крестоносцев в Прибалтику. Им было известно, что весной тридцать седьмого года в папской резиденции близ Рима было достигнуто соглашение об объединении ордена меченосцев Ливонии, залившего кровью земли латов, ливов и уже вторгшегося в Эстонию, с Тевтонским орденом, свершившим то же самое в землях прусов и куршей. Объединение существенно усилило их и поставило под опеку папской курии, выдавшей индульгенцию про запас под будущие земли и будущие поборы. Знали и о самой индульгенции, открыто называвшей православную Русь страной еретиков и безбожников. Знали и о способах порабощения покоренных народов, на землях которых в обязательном порядке возводились замки как опорные пункты военной, церковной и хозяйственной деятельности. Литва еще сохраняла независимость благодаря сильной центральной власти, но таковой не было ни у латов, ни у ливов, ни у эстов. Если бы не злосчастная липицкая резня, не бездарно проигранная битва на Калке, не кровавый рейд Батыя, Русь никогда не допустила бы орден к своим границам, но «если бы» – всегда горький вздох сожаления, а не суровая действительность.

– Так я пришлю Пелгусия, – сказал Ярослав, прощаясь.

С ним уезжали все родичи, даже Брячислав. И Александр никого не упрашивал задержаться, и дела были серьезными, и жена молодой. Проводил дорогих гостей на одно поприще, как положено, но по возвращении поехал не к супруге, а к новым пестунам и советникам, прибывшим на свадьбу вместе с князем Ярославом. Их встретили с почетом, несмотря на свадебные хлопоты, выделили небольшую усадьбу рядом с княжескими хоромами, дворовых, челядь, охрану, добрых коней в конюшне и скотину для прокорма. Сбыслав поселился с ними, но нес службу под рукой Гаврилы Олексича, а потому дома бывал редко.

– Как устроились?

– Прими благодарность нашу, князь, – сказал Ярун. – Может, отобедаешь с нами?

– И отобедаю, и кубок подниму, и побеседуем. Пока готовили угощение, Александр рассказывал о новостях, что сгустились как на севере, так и на западе, и даже о посещении неистового старца. Тут пригласили в трапезную, и беседа продолжилась уже за обедом.

– С новосельем вас, дядьки мои и советники, – улыбнулся Александр, поднимая кубок. – Люди вы опытные, воины знатные, думцы мудрые, а время и вам и мне дорого. Так что не обессудьте, с дела начну. – Осушил кубок, разгладил кудрявую, старательно подстриженную бородку, спросил вдруг: – Скажи, Чогдар, что на моем месте сделал бы сейчас учитель твой Субедей-багатур?

– Врага надо бить по частям, – подумав, неторопливо ответил Чогдар. – Неожиданно и малыми силами. Твоя сила – внезапность, а будет ли такая у шведов, если они прорвутся к твоим границам?

– Насколько я знаю от отца, шведы в тех краях давненько не появлялись.

– Чингисхан создал особый корпус для выявления тайных лазутчиков. Он следил за купцами, путниками, неизвестными бродягами задолго до того, как войско начинало готовиться к походу.

– То – великий хан, а я всего лишь приглашенный на княжение военный предводитель, – сказал Александр. – И это – Новгород, в котором целый конец занимают иностранные купцы, а добрая треть новгородцев их поддерживает.

– Тем более такой корпус тебе необходим, – сказал Ярун.

– У меня лишь малая дружина, на которую я могу рассчитывать, дядька Ярун. И любая вербовка сразу станет известной.

– Во-первых, вербовать можно и тайно, – сказал Чогдар. – А во‐вторых, сама твоя дружина.

– Их знают в Новгороде поименно.

– Сбыслава не знают, – заметил Ярун. – Пусть Олексич поручит это ему. Сбыслав умен и осторожен…

– Ну, когда ему надо, он умеет удивлять, забывая об осторожности, – улыбнулся Александр. – И удивлять умеет, и понравиться умеет, мне Олексич рассказывал.

– Так это же и хорошо, – заметил Чогдар. – Удивление привлекает людей, а уменье понравиться закрепляет привлекательность. Сбыслав – отменный охотник, нас кормил на Дону. Владеет арканом, как степняк, луком, как татарин, а монгольский лук и стрелы я ему сделаю.

– Подумай, Александр, – сказал Ярун. – Мы должны о шведах знать всё, а они о нас – ничего.

– Или неправду, – заметил Чогдар. – Неправда, в которую поверил враг, – половина успеха.

Александр промолчал и молчал до конца застолья, но друзья не расстраивались, понимая, что князь думает, взвешивая все «за» и «против». В конце концов за ним лежало последнее слово, которое всегда было очень весомым.

Последнее слово так и не прозвучало во время обеда, но советники нимало не расстроились, понимая, что зерно посеяно и рано или поздно проклюнется. В конце концов в этом и заключалась их служба: сеять зерна для урожая, который собирали не они.

Александр не утаил от Гаврилы Олексича разговора с назначенными отцом пестунами и советниками. Олексичу понравилась идея позаимствовать у монголов опыт тайной разведки, да и к предложению поручить Сбыславу главную роль он отнесся одобрительно:

– Умеет и улыбаться, и помалкивать. Среди чужих всю жизнь прожил, такое не забывается. Только ты, князь, сам с ним поговори. Больно уж поручение ответственное да не очень почетное.

Сбыслав воспринял поручение без восторга, но и без неудовольствия. Сказал, что понимает важность, но опыта не имеет и что неплохо бы собраться всем посвященным для обсуждения не столько того, что надо, сколько того, как надо. С этим Александр согласился и, найдя благовидный предлог, собрал всю заинтересованную пятерку.

– Как? – спросил Ярун, когда выяснил цель тайного совещания. – Думали мы об этом с андой и на том сошлись, что так, чтоб комар носа не подточил.

– На торг Сбыслава не определишь, купцы враз поймут, с кем дело имеют, – сказал Гаврила. – Охота – лучше всего. И удовольствие знатное, и азарт всех равняет, и языки развязываются. Может, князь Александр, тебе Сбыслава ловчим определить?

– Сие преждевременно, – вздохнул Александр. – И должность эта родовитости требует, и помнит Новгород, что ты, Олексич, из Полоцка вместе со Сбыславом вернулся.

– Вот в Полоцке и поискать, – сказал молчавший доселе Чогдар. – На пиру князь Брячислав со мной говорил, а рядом с ним был какой-то Яков.

– То Яков Полочанин, родственник князя Брячислава, – подтвердил Александр. – Его тесть при дочери оставил, супруге моей Александре.

– То и знатно, – подхватил Ярун – Новгородцы его не знают, а родовитости для чина ему не занимать.

– И Сбыслав при нем – вроде друга-советника, – заметил Александр – Что ж, попробовать можно.

– Сперва человека надо попробовать, – заметил Чогдар. – Умеет ли он язык за зубами держать.

– Это непременно проверим, – оживился Гаврила. – Яков – парень холостой, и высокий чин ему в молодецкой компании праздновать. Вот туда мы со Сбыславом и напросимся: Сбыслав к гостям присмотрится, а я – к хозяину. Каков во хмелю, каков в трезвости, каков с похмелья. Коль пьян да умен – два угодья в нем!

Через день после этого разговора князь Александр официально назначил Якова Полочанина своим ловчим, а неофициально посоветовал ему во всем полагаться на Сбыслава, поменьше говорить да побольше слушать. И уже на первом дружеском пиру, куда Гаврила Олексич зазвал видную новгородскую молодежь, Сбыслав быстро сошелся с самым известным в городе драчуном и забиякой Мишей Прушанином.

– Тут не мечи, а калиты на поясе носят, – презрительно говорил Миша, опрокинув пару кубков доброго вина. – Слава Богу, татары у Игнатьева креста остановились, а то бы бояре наши на позор без боя город сдали. Сам – сын боярский, отца и приятелей его вдосталь наслушался и в городскую дружину ушел. По мне добрый меч да удаль дороже весов да прибыли, хоть отец и грозится наследства лишить. Плевать мне на его богатства, я с татарами посчитаться должен.

– Где ж ты их найдешь, Миша? – улыбнулся Сбы-слав. – Татары там, где конские табуны пасти можно, им трава нужна, а не земля. А вот немцы, слышал я, как раз до земли охочи. Говорят, уж в псковские земли заглядывают и к новгородским подошли. Конечно, торговые люди поболе об этом знают, им немцы препятствий не чинят.

– Спорят много, когда и до крика. Одни говорят, что, мол, захиреет Великий Новгород без заморской торговли, другие – что Святую Софию на позор немцам отдать всё одно что мать родную из дома выгнать, третьи – что меж двух огней мы, и из двух зол придется рано или поздно меньшее выбирать.

– А сам как думаешь?

– Немцы, какие ни есть, но – христиане. А татары – язычники поганые. Что ж тут думать?

– Жил я среди этих язычников. Жадны, грубы, спесью надуты, грабить горазды и нас за людей не считают.

– Вот!

– Только ни земли, ни веры нашей не трогают. У них закон строгий: чужих богов не обижать. Да и в Новгород они не полезут, далеко слишком. А до немцев – рукой подать.

Миша тогда отмолчался, перевел разговор на другую тему, а через несколько дней новый княжеский ловчий устроил охоту. К тому времени Чогдар соорудил монгольский лук – длиннее русского и тугой до невозможности. Даже богатыри вроде Гаврилы Олексича и Миши с трудом сгибали его, но – русским способом, тетивой, а не левой рукой, и стрелы их летели пока что мимо цели. Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал свое уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.