– Ваша голова, вы и ищите!
Такими, должно быть, были эти меланхоличные разговоры в саду.
Что-то другое происходило наверху. Грохот в темной комнате надоел шахине, она испугалась, что кто-нибудь его услышит и пришлет, вопреки указаниям, стражу. Царица снова плюнула на фигурку в руках и сказала:
– Шеберебереберебе бе!
Содом за стеной тотчас прекратился, разве что чуть погодя что-то бахнулось, но то, как нетрудно догадаться, убилось окончательно безголовое тело, снова обмякнув по велению своей госпожи. Шахиня прижалась к щелке, но ничего не разобрала во мраке.
– Ханжи-хан, сходите в комнату шахзаде, – велела царица. – Если от девки что-нибудь осталось, сложите в карманы.
– Я, госпожа?! – перепугался начальник стражи. – Разве можно мне входить в покои принца?
Точнее, в когти злого чудовища, хотел он сказать, но не сказал.
– Ради меня, Ханжи-хан.
– Ох, ну ради вас, – без энтузиазма пробормотал стражник, поплелся к дверям, остановился в проеме, покрутился, посмотрел робко и просительно на свою суровую госпожу и поперся дальше.
В комнате принца было темно, пришлось зажечь светильник. Комната вся была кубарем. По полу комьями навалены были платья; простыни и бахрома над кроватью изорваны; сундук и стулья разломаны; одна тахта лежала вверх ножками, а другая, разбитая пополам, валялась и в одном углу, и в другом. А поверху всего этого свинства раскинулось безголовое тело принца с разбросанными руками и ногами.
Стражник оторопел, огляделся и почесал затылок.
– Порвал девку, ничего не осталось, – пробормотал он.
Светильник озарил комнату, и царица приникла к щелочке. Но внезапно подскочила, вгляделась и ворвалась в покои принца, встрепанная и ошалевшая.
– Где его голова!? – воскликнула она.
Стражник не сразу понял, о чем речь. Среди тряпок он искал растерзанную женщину, а до принца никакого дела не имел.
– Какая голова? – промычал он.
– Голова шахзаде! – прорычала царица.
Ханжи-хан опять почесал затылок, задумался.
– А она была?
Царица дернулась, сбитая с толку. Ах, черт возьми, проклятые сукины дети и прочие люди, вероятно, подумала она, а была ли и вправду голова?!
– Должна была быть, – неуверенно сказала шахиня.
– Кто же меня воеводой назначит, если без головы? – задумался стражник, а потом добавил: – И от девки клочков нету.
Клочков, конечно, не было. Откуда им взяться?! Орисса, целая и невредимая, как раз пыталась понять, где она оказалась. Кругом было темно, как в подземелье, а зажечь светильник она не решалась – внизу все крутилась принцесса со своими служанками, да и стражники ошивались у ворот неподалеку. Вскоре, однако, глаза опытной в разбойных приключениях Ориссы привыкли к темноте, и она разглядела черные стены, затянутые какой-то паутиной, кровать, обложенную человеческими костями, и кувшин с кровью на столике. Орисса сглотнула слюну. Похоже на то, что судьба забросила ее не куда-нибудь, а в покои самой царицы… Ах эта царица, какое страшное чудище! Что за демон она, опутавший чарами шаха и весь двор?! Кровожадный жестырнак?! Или вовсе какая-нибудь торговка?!
Орисса поспешила прочь из жуткой комнаты, но лишь успела приоткрыть дверь, как мигом закрыла ее обратно – в коридоре торчали стражники! Просила же убрать их из дворца, будьте вы прокляты!
Пока Орисса размышляла как спасаться, прихватив по пути чего-нибудь поценнее, псина наконец дотащила голову принца до дверей. После зверских воплей, голова вновь замолчала и вытянулась, и потому собака с любопытной ношей привлекла не слишком много внимания кухарок и стражников в проходах, пьяных заклинателей и садовников, служанок и сановников. Все знали, как любит принцесса свою питомицу, пусть она, питомица эта, и похожа, будем честны, на большую, толстую крысу.
Псина пробежалась по коридорам и вышла в большой зал, где скучал на своих неизменных подушках сам шах, где он курил кальяны и сосал конфеты. Играла музыка, бодренькая и подпрыгивающая, но шах все равно скучал. Вот уже несколько месяцев, с тех пор как он взял в жены новую царицу, он скучал – едва переступив порог, шахиня разогнала весь гарем, и если во дворце и остались женщины, то это были или какие-то старухи, или дочери высоких сановников, прислуживавшие принцессе. И потому вместо гибких и тонких одалисок шах вынужден был смотреть на танцы не кого-нибудь, а древних бородатых звездочетов и каких-то, простите боги, колдунов! Эти пьяные старцы покачивались прелыми травами, булькали чем-то внутри себя и крякали, кукарекали, и вообще, похожи были, откровенно говоря, на очень умалишенных людей. Но шах любил танцы и не мог и вечера провести без них…
Однако что-то привлекло его рассеянное внимание. Что-то бегало среди этих тощих, волосатых ног. Ах, конечно, это же псина принцессы… как там ее зовут? И псину, и принцессу… Шах прищурился, пытаясь разглядеть, что такое невкусное тащила в зубах собака.
– Опять маешься, грязное создание, – сказал шах, – опять кому-то голову откусила. Фу, зверь! И морда вроде знакомая… Дай поглядеть!
Шах попытался вырвать голову из пасти собаки, но псина зарычала недовольно и попятилась. Шах запыхтел, сдвинул брови и, ухватившись за шевелюру шахзаде, потянул интересную находка на себя.
– Дай хоть посмотреть, фу! Потом отдам! Образина! – ругался шах.
И вот пока шах толкался с собакой за голову принца, наша очаровательная Орисса этажом выше решилась вернуться к окну. Она подумала, что спустилась достаточно низко и теперь без труда выпрыгнет в сад, но там по-прежнему шарились в зарослях возбужденные интересными находками принцесса и ее прислужницы. Орисса закусила губу, тем более что и сверху, из той комнаты, откуда она сбежала, слышался какой-то шум.
Там рьяно искали потерявшуюся голову. Царица, как какая-то служанка, копалась в мятом белье, а начальник стражи залез под кровать. Выползая задом наперед, он ткнул свою госпожу одним местом в лицо, а та взъярилась, отпихнула незадачливого любовника и полезла на четвереньках в угол, к стенной нише, где хранились, простите за подробности, всякие ночные горшки. Ханжи-хан почесал затылок, встал и подошел к окну – ему вдруг пришла светлая мысль.
– А может, она в окно вывалилась? – сказал он, а сам заметил внизу сладкую фигурку принцессы и подумал, что взял себе не самую соблазнительную любовницу.
Твоя бы голова в окно вывалилась, размышляла меж тем царица, и все что-то хрустело у нее под юбками. Она тоже поднялась на ноги – головы нигде не было! Что же делать?
В этот миг внизу, точно между фигуркой принцессы в саду и стражником наверху, высунулась из окна голова Ориссы. Ханжи-хан подскочил.
– А разве это не?.. – начал он, но царица его не слышала.
Ей придумалось, что голова принца сама даст о себе знать, если ей вернуть голос. Шахиня вытащила из кармана тряпичную куклу шахзаде и прорычала:
– Ыхбенимэх бенимэх хэх бенимэх!
Безголовое чудище, сейчас уже напоминающее не человека, а скорее какое-то облепленное болотной грязью изваяние, вскочило на ноги и завихрилось по комнате, неистово размахивая когтями и лапами. Шахиня, желавшая услышать голос шахзаде, отшатнулась – слепое чудище срезало ей с головы клок волос! Царица воскликнула в страхе и выронила куклу. Но куда более скорбная участь ждала начальника стражи. Увлекшись показавшимся внизу силуэтом Ориссы, он не услышал взбесившегося позади чудища. Он обернулся в последнее мгновение, хотел что-то сказать и завизжал от ужаса. Чудище грохнуло его когтями в грудь, и несчастный Ханжи-хан полетел в окно…
Услышав грохот, Орисса спряталась за шторку. Снаружи промелькнуло что-то большое, шмякнулось в траву в саду. Принцесса и служанки восторженно вскрикнули.
– Малика, малика, – закричал женский голос, – смотрите, еще один!
– И правда, смотрите, теперь точно с ногами! – воскликнула принцесса. – Гульчехра, скорее беги за стражниками, а мы покараулим, чтобы хоть этот не убежал!
Но, приближаясь к воротам, вздорная и хохочущая Гульчехра увидела, что стражники все как один ринулись во дворец, откуда доносились совсем зверские вопли. Ведь после произнесенного царицей заклинания ожило не только тело, но и голова, о которой спорили в ту трагическую секунду шах со своей недалекой собакой.
На понурой и неживой физиономии, которую силился вспомнить сильно накуренный шах, внезапно открылись глаза. Голова зарычала, как уколотый пикой дикий зверь, задергалась, клыкастая и протухшая, и выскользнула из пасти собаки и рук правителя. Она подлетела и с хрустом впилась в шею толстобрюхого, но тонкокожего шаха!
Рванул такой силы кровавый фонтан, что танцующие кругом звездочеты попадали наземь. Их седые бороды покраснели в один миг, закровавились лица! Кровь брызгала на занавески и подушки, на полупустые подносы с сухофруктами, на кувшины с вином, на вбежавших в залу нукеров и сановников, на перепуганную собаку. Шах ревел и дергал ладонями, а голова, вгрызшаяся в его пухлую шею, рычала довольно и болталась, как болтаются разные срамные органы человеческих тел![9 - Вот разошелся, Чорт! Уж коли сочиняешь небылицы, так сочиняй человеколюбивое и богоугодное, пока не изгнали тебя обратно в преисподнюю! – прим. настоятеля]
Визжала, кстати сказать, и шахиня наверху. Она так перепугалась молотящих ударов безголового тела, что, позабыв о своем выскользнувшем в окно любовнике, выскочила в коридор и спешно закрыла дверь. Но тут вспомнила о кукле и закричала заклинание:
– Шеберебереберебе бе! Шеберебереберебе бе!
Однако плюнуть на потерявшуюся куклу царица не могла, и чудище не то, что не унялось, оно как будто услышало, что его пытаются загубить колдовскими чарами и кинулось ломать дверь наружу. Шахиня заверещала какой-то садовой птицей, поскакала, тарахтя конечностями, по коридору и все повторяла надрывно:
– Шеберебереберебе бе! Шеберебереберебе бе!
