В тени транспарантов

Но при близком знакомстве с Яниной вскоре осознаёте, чего стоит эта обманчивая иллюзия, и тогда начинаете ощущать себя перед ней беззащитною мышкой.

Голову она обычно держит высоко поднятой и слегка повёрнутой в левую сторону, словно прислушивается к пророческому гласу внутри себя, неведомому прочим. Её нельзя назвать безобразной, ибо во внешности всё-таки присутствует ненавязчивая привлекательность, однако вульгарно-алая губная помада на гипсовом лице, и ржавчина веснушек прежде всего бросаются в глаза, невыгодно подавляя облик, от чего общее впечатление складывается не в пользу Янины. В момент душевной встряски эта дама преображается совершенно иным образом. Тогда очи её горят испепеляющим жарким огнём, будто бесы раскочегарили преисподнюю внутри этой бестии. Сразу делается неуютно в присутствии такой воспламенённой особы, как вблизи раскалённой битумоварки, грозящей вот-вот опрокинуть своё кипящее содержимое на вас.

Одевается эксперт по социальным вопросам в вельветовый брючный костюм цвета засохшего кетчупа, бывший модным в какую-то прошедшую эпоху застоявшегося консерватизма. Её хроническая непритязательность в быту выражается не только в эстетике одежды, но и в пренебрежении к своему питательному рациону. Не раз мне доводилось видеть, как Янина совершенно безучастно к собственному желудку, догрызала зачерствевший кусок вчерашней пиццы, запивая давно остывшим кофе. И голос эксперта то льётся журчащим ручейком, а то неожиданно срывается в ураганном порыве, и тогда сквозь шквалы звучат скрипучие нотки болтающейся на ржавых несмазанных петлях калитки. Да и её манеру держаться отнюдь не назовёшь светской из-за резкой жестикуляции руками, в которых локтей кажется в два раза больше.

Дух богини охоты Артемиды постоянно присутствует в ней.

Курит мадам Федермессер тонкие дамские сигареты, интеллигентно зажав их, словно пинцетом, прямыми длинными пальцами. И когда она, уединившись в своём кабинете с каким-нибудь проектом, напряжённо размышляет, помещение так плотно окутывается табачным дымом, будто там поставили дымовую завесу для прикрытия высадки морского десанта.

Действительно ум у этой гром-бабы функционирует рационально и чётко, как механическая счётная машинка «Феликс». И именно это её бесценное качество всегда бессовестно эксплуатировали заинтересованные лица. Янина оказалась-то в Белой Башне ввиду того, что окончательно разочаровалась в людской благодарности. Она во Владикавказе много лет занималась тем, что активно способствовала набору политического веса разным амбициозным деятелям, стремящимся сделать удачную карьеру в высших эшелонах республиканской власти. Благодаря её блестящему анализу ситуации многим удалось, используя грамотные установки, удачно обойти конкурентов и достичь поставленной для себя цели.

К сожалению, люди не помнят, кому зачастую обязаны достигнутым положением. Янину так часто кидали, что ей до чёртиков опостылело трудиться ради тщетных надежд неудовлетворённого честолюбия. Я работал репортёром во владикавказской газете «Суть времени» и по роду профессиональной деятельности нередко общался с Яниной, так что, знакомы мы с ней давненько.

И вот эта мадам однажды в отчаянной безнадёжности решила окончательно завязать со всем этим околополитическим кагалом и ринулась из столицы в глубокую провинцию, чтоб там устроиться простым школьным учителем, да так и провести остаток жизни в тишине и спокойствии.

В Белой Башне ей предложили подходящее место, и она согласилась. Как всё повернулось у неё на новом месте, я позже расскажу в подробностях. А пока вернёмся назад, в зал заседаний, где четвёрка небожителей вершит суд над сущим с вершины городского Олимпа.

Ага, кажется, началось захватывающее представление!

Вышедший к трибуне городской прокурор, советник юстиции 1-го класса, Вайтонис Томас Брониславович из подготовленного доклада принялся извлекать наружу, словно факир из чёрного ящика неожиданные предметы, всем давно известные факты грубого попирания УК. Он аргументированно резал правду-матку во всеуслышание, ощущая себя отважным первопроходцем на кромке кратера дремлющего вулкана, грозящего в любой момент извергнуть кипящую лаву. В задних рядах зароптали предприниматели – наиболее уязвимая часть городской знати пред неотвратимым мечом Немезиды. Это их непосильным трудом, как известно, процветает бюджет городского содержания.

– …и доложил мне инспектор по контролю за исполнением дорожных работ, что укладка асфальта в дорожном полотне на проходящей по нашему району трассе федерального значения произведена с нарушением технических нормативов. Толщина асфальтового покрытия при замере оказалась на два сантиметра меньше, чем положено. Сумму нанесённого ущерба и утаённых доходов подсчитывают специалисты и в ближайшее время представят со всем раскладом лабораторных замеров и экономическими обоснованиями, – чеканил в упоении ответственный чин таким тоном, как будто только что уличил в гнусном преступлении знаменитого гангстера Аль-Капоне.

Не успел грозный докладчик покинуть подмостки, как на лобное место спешно взошёл пышущий от негодования жаром и распирающей плотью, словно распаренная репа, владелец обвинённой дорожно-строительной фирмы, во времена всеобщей приватизации удачно им прибранной к рукам, и срывающимся голосом принялся, заламывая руки, отстаивать шкурные интересы, на ходу придумывая увёртки:

– Всё обстоит совсем не так! Дело в том, что асфальт излишне тщательно укатали катком и к тому же толщину его, замеряли поутру в холодном виде. В течение дня, когда температура повысится и солнце разогреет дорогу, тогда новое покрытие войдёт в кондицию, все показатели примут необходимые параметры. Вот тогда пусть и составляют акт приёмки. Только при мне! Я сам буду при этом присутствовать.

– Ты, Тедеев, нарочно и скрылся с места, как всегда, хотя прекрасно знал о приезде эксперта! – уличал расхитителя уже с места прокурор. – По тебе давно скамья подсудимых плачет.

– Пусть не присылают больше некомпетентных сотрудников, которые не представляют всю специфику асфальтоукладки, – исступлённо отбивался бизнесмен от возникшей угрозы. Он чувствовал своим не очень натруженным загривком: раз прокуратуре стало известно о его удачно провёрнутой афере, значит, придётся делиться. Вот только кому и сколько? – пока остаётся под вопросом.

Тем моментом донёсся рассудительный глас отставного мэра:

– Пока мы вот так препираемся и тратим впустую рабочее время, не известно, что сию минуту творится в наших ведомствах в отсутствие руководителей. А с расхитителями всё ясно – пусть ими займётся вплотную прокуратура.

Может оно бы и так. Да только всё дело в том, что именно Мурат Кессаев рекомендовал этого подрядчика и сам завизировал подписанное мэрией с ним соглашение. Это вовсе не секрет и известно всем. Естественно, что и Хестанов проинформирован об этой сделке. Потому и рвёт под собой подмётки, дабы досадить сопернику в политической борьбе. Вот и раздувает конфликт пуще допустимого. Чувствует, змей, что ухватил Мурата за холку.

Но не тут-то было. Я со своего места вижу, как начинают перекатываться узловатые желваки на скулах патрона. А это не предвещает ничего хорошего противнику. Мурат в обычной своей манере рубанул воздух перед собой растопыренной пятернёй, жестом этим обозначив, кто здесь истинный хозяин.

– Значит так, господа присутствующие! Я внимательно выслушал всех выступающих. Теперь послушайте, что вам скажу. Это действительно мой промах, что упустил из вида проконтролировать проходимца. Обойдёмся без кровавых расправ: мой промах – мне и разделываться. Выношу благодарность прокуратуре за бдительность, и прошу дело о хищении пока не возбуждать. Беру на себя ответственность. О ходе процесса по окончании сообщу, – наложил вето на расследование Мурат.

Всё бы тем и закончилось, да только не в данном случае. Хестанов почувствовал гон, глаза воспылали охотничьим азартом. Вот она, маленькая жертва, а за ней маячит дичь покрупнее – главный соперник в борьбе за место под солнцем. Как тут отступиться от выцеленной мишени? Это просто выше всяких сил. И бывший градоначальник в упоении ринулся раздувать угли тлеющего конфликта.

– Как же так, господин Кессаев! Вы умышленно покрываете расхитителей государственной собственности. Этак никаких фондов не напасёшься, чтоб удовлетворить городские нужды, – брюзжал ревностный блюститель законности.

– Я сказал, всё будет исправлено – и точка! – громогласно, словно Зевс с небес, громыхнул новый мэр, распрямившись над столом во весь свой прекрасный рост, внушительной глыбой нависнув над заседающими в президиуме.

Последней позой он показал, что на этом риторика закончена, все могут быть свободны до следующей планёрки. Зал сразу же наполнился звуками сдерживаемых до поры голосов, грохотом откидываемых на шарнирах сидений, шорканьем ног по ковровому покрытию.

И всё-таки сквозь издаваемый шум я уловил гневную реплику, умышленно брошенную во всеуслышание бывшим мэром:

– Своих покрывает Кессаев! Отыскался на мою голову мафиози…

Хорошо, что Мурат в это время беседовал с кем-то возле двери и не слышал, иначе бы бури не миновать. А может и расслышал да не придал значения. Или сделал вид, будто не слышал? Не так он прост и умеет сдержать себя до поры…

Мы вдвоём в кабинете Янины обсуждаем текущие вопросы закончившейся планёрки, выпыхивая в два рта сигаретный дым, который, густо клубясь, поднимается к потолку и расстилается туманной пеленой вокруг. У неё, как всегда, хлопот не оберёшься. Назавтра нужно распланировать регламент дня шефу с учётом сегодняшних корректировок. Я у себя в блокноте делаю пометки, в каких случаях необходимо моё участие. Коллега, как фронтовой пайкой, делится последними впечатлениями, почерпнутыми с прошедшего форума:

– Сергей, ты заметил, как сегодня распустил хвост этот старый павлин? Тоже мне, блюститель нравственности из загаженного курятника. Решил Мурата клюнуть. Но не на того нарвался, говнюк.

– Шеф, это точно, не даст себя в обиду в этом серпентарии, – удовлетворённо соглашаюсь я, выпуская очередную клубящуюся струю из носа. – Только с Хестановым не всё так просто, поостерёгся бы наш, ненароком нарвётся на крупные неприятности. Гляди, как у того всё схвачено! Многие, как брошенную хозяйскую кость, заискивающе ловят его снисходительные взгляды.

– Пусть ловят. Сегодня не его день – теперь мы подаём убогим, – на миг её глаза сверкнули, будто закатного солнца блик отразился в оконном стекле.

Янина ожесточённо воткнула окурок в переполненную пепельницу, из которой вокруг по столу, заваленному бумагами, рассыпался серебристой горкой остывший пепел. Не пойму, как до сих пор при таком нарушении противопожарной безопасности мы ещё не спалили мэрию. Наверное, всё же существует заступник и по наши души, простирающий заботу о подопечных.

– Серёжа, ты точно отметил у себя, что завтра без четверти пятнадцать нужно быть обязательно на дамбе? Туда приедет комиссия из технадзора оценивать степень разрушения от весеннего паводка. Будет ещё представитель республиканского казначейства – прислали на месте разнюхать во сколько реально обойдётся устранение стихийного бедствия.

– Ну что ж, пусть собственным оком оценит ущерб. Свой глаз – алмаз!

– Да нет же. Как раз и не нужно проявления его инициативы. Мурат поручает тебе заняться охмурением финансиста. У нас уже всё рассчитано и никак нельзя уступить, иначе появятся дыры в городском бюджете. Так что, ты уж постарайся его ублажить. Сводишь в хороший кабак. Сумму на представительские расходы на тебя уже выписали – зайдёшь в бухгалтерии в ведомости распишешься.

– А что ему надо подсунуть на подпись?

– В том-то и дело, что никаких официальных бумаг на сей раз. Ты просто очаруешь его своим обаянием и щедрым угощением. И это всё.

Я, было заартачился, мол, не стриптизёрша же, в самом деле, чтоб собой сводить мужиков с ума. Но, в конце концов, мне польстило, что столь высоко оценили моё внутреннее содержание. Пусть хоть комплекцией не вышел, и белобрыс с бесцветными, как вылинявшая простынь, глазами на округлом по-детски лице с вызывающе вздёрнутым носом, напоминающим картофельный клубенёк достаточного для посадки размера – так далёк от модельной внешности, а поди ж ты, считаются! И ведь сохранился каким-то образом на щеках румянец, присущий купидонам, коих в начале прошлого века изображали на рождественских открытках. Пожалуй, только измаявшиеся в ожидании очерёдности к парикмахеру соломенные патлы запущенностью несколько вредят общему образу примерного паиньки.

– Ну, ладно! – говорю. – Замётано. Будет к вечеру, как огурчик, ваш заезжий представитель.

Туман табачный сгущался. Мы ещё какое-то время покалякали ни о чём, когда по внутренней селекторной связи прозвучал голос секретарши шефа Ирочки, разыскивающей меня:

– Янина Соломоновна, случайно Сергей не у вас?

– Да, здесь он. А что?

– Его мэр срочно к себе вызывает.

– Хорошо! Будет сейчас.

Пришлось только что начатую сигарету, не докурив, поспешно сунуть вглубь громоздящейся над пепельницей горы окурков. И я обречённо побрёл в логово шефа. Там наступил тот момент, когда достигла высшей точки накала сцена вершащейся расправы. Мурат сидел, взгромоздившись, на столе с перекошенным набок галстуком и метал вокруг громы-молнии, грозно вращая налившимися кровью белками. Его трясла холодная ярость. А перед ним униженно замер, как провинившийся шалунишка, тот самый асфальтовый ворюга, по вине которого возник конфликт на планёрке. Видно было, как весь измаялся бедолага, уличённый в содеянном безобразии, но по виду совсем не походил на кающуюся Магдалину. Его обрюзгшая ряха позорно тряслась от безысходности положения. Толстяк всеми фибрами души жаждал уменьшиться до размеров мыши и шмыгнуть куда-нибудь в щель, лишь бы стать незаметным. Его поросячьи глазки бегали, как маятник на часах, из стороны в сторону. Лоб жирно лоснился от выступившей липкой испарины. И никаких звуков не исторгало это рыхлое безропотное существо, разве что временами доносилось надсадное сопение, какое очевидно слышали зеваки, сопровождавшие тащащего тяжкий крест на Голгофу беднягу-Христа.

Мурат кивнул в сторону стула, чтобы я туда сел и сам продолжил распекать расхитителя:

– Ты думал, что самый умный, да? Всех обвёл вокруг пальца. Ан нет, бродяга, попался! Теперь у меня на крючке. Не отвертишься. Я раздавлю тебя, как козявку. Кого ты собрался обобрать? Своих же земляков. Но чёрт бы с тобой, только я наивно тебе доверился. Ты, Тедеев, подорвал во мне доверие к людям. Некоторые так и думают теперь, что я с тобой заодно – поделили между собой наворованное и в ус не дуем. Ну что будем делать? У тебя есть семья?

– Да, – слегка оживившись, едва подал голосок одеревеневший со страха оболдуй. – Двое ребятишек с женой, да престарелая мать на руках.

– Осиротеют они без тебя. Совсем несчастными останутся. И тебе, конечно, не позавидуешь. Посмотри на свою комплекцию – таких на зоне любят, там вместо женщины достанешься похотливым сидельцам.

– Не надо, Мурат Черменович, я не выдержу наказания. Дайте время исправиться, – жалобно взмолился запуганный аферист.

– А на кой ты мне, чтоб тебя выгораживать? Умыкнул из городской казны, считай, миллион! Кто будет возмещать сумму убытка?

– Я сегодня же верну этот миллион.

– Ну, нет, дорогой. Так не пойдёт. Это тебя поймали на миллионе, но по всему видать, ты парень не промах. Не сомневаюсь, что не раз наваривался за государственный счёт. Признайся, ведь утаивал истинные доходы, чтоб поменьше платить налоги! Ну, было же, было?

– Вы же знаете, все так делают.

– Значит, договорились, – подвёл итог разговору Мурат. – Внесёшь в казну мэрии три миллиона – и дело с концом. Будем считать, заслуженное наказание понёс. Сейчас же зайди в бухгалтерию и оформи платёжку на эту сумму, вроде как делаешь жест благотворительности на нужды города. Деньги чтоб не позднее завтрашнего числа оказались у нас на балансе, иначе я с тебя живьём шкуру сниму.

Шеф кивнул на меня и добавил:

– Завтра Сергей мне доложит о выполнении тобой обязательства. Посмотрим, как ты слово держишь. А сейчас пошёл вон, и больше не попадайся мне на пути. Второй раз не помилую.

На негнущихся ногах, словно на лыжах по оттаявшему асфальту, с трудом проелозил прохвост до двери и разом, как пробка из шампанского, выскользнул вон, чтоб больше здесь никогда не появиться. Навсегда теперь будет знать Тедеев, что там, где Мурат Кессаев, не получится урвать себе жирный кус. Я смотрел на закрытую дверь и думал: «Только что какой-то зажиревший хряк осквернял своим присутствием окружающее пространство, и нет его больше – исчез в дверном проёме, как персонаж третьего плана, удалённый со сцены, после исполнения им проходного эпизода, о котором публика в зале никогда и не вспомнит. А без него никак не обойдёшься, ибо добро и зло всегда шествуют бок о бок, уравновешивая силы противоположностей в мире».

– Жёстко, Мурат, ты с ним обошёлся, – с едва скрываемым восхищением заметил я. – Надолго запомнит милость твою.

– Ничего, впредь будет наука. Пусть крепко уяснит себе, что красть нехорошо. Поди, в школе когда-то этому учили.

– С этим прохвостом всё ясно. Вот только твой главный конкурент имеет лишний повод уколоть. Хестанов же на каждом углу будет распространять гнусную ложь о том, что ты в доле с этим типом. Видал, как он на планёрке кипишь поднял?

– Ничего, придёт время – посчитаемся ещё!

– Никак не возьму в толк, зачем тебе нужно собирать всю эту шоблу на планёрки? Ведь текущие дела и так, в процессе исполнения, тебе известны – сам всё контролируешь. К чему выслушивать лишний раз давно известное, зачем все эти отчёты, доклады, признания?

Укоризненно взглянув на меня исподлобья, Мурат направился к своему креслу за столом, и только удобно устроившись в нём, раздумчиво ответил:

– В этом-то и весь смысл, чтоб держать их в узде. Так надо, чтоб эти сволочи чувствовали кто здесь хозяин. Пока я занимаю этот кабинет, будут плясать под мою дудку! Пусть изволят ходить сюда на поклон.

– Так зачем ты меня вызвал к себе? – вопрошал я, вспомнив причину своего появления в апартаментах патрона.

– Видишь ли, мой дорогой друг, выродок, который только что освободил от своего присутствия мой кабинет, должен знать о наличии свидетеля его морального падения. Чтоб не думал, будто со мной можно договориться с глазу на глаз. И другие чтоб так не думали.

– Молодец! – выдохнул я с притворным негодованием. – Здорово придумал. Будет повод от меня избавиться.

– Не понимаю… Что хочешь этим сказать? – встревожился мой визави.

– Да то, что нежелательного свидетеля обычно убирают!

– Ха-ха-ха!.. – прогремел Мурат раскатистым басом. – Тоже мне, испугался какого-то слюнтяя. Он же собственной тени боится.

– Дело не в нём. Я говорю обобщённо. Кто-то другой может захотеть отправить душу мою на небо.

– Много о себе возомнил. Нам с тобой давно приготовлено место в преисподней. А вообще, я плачу тебе и за риски тоже. Цени, охломон.

Это правда. На заработок мне грех жаловаться. И двухкомнатную квартиру, что мэрия предоставила для жительства в Белой Башне, я давно уже приватизировал. Однако Мурат понимает, что состою я в его команде не ради хорошей зарплаты, а исключительно из идеологических предпочтений. Мне импонирует его бескомпромиссный стиль руководства и вдохновляет нацеленность на развитие гражданских инициатив во благо всенародного процветания.

– Если серьёзно, то мне всё ясно – не впервой приходится становиться заложником твоих авантюрных идей. Но, в общем, я их разделяю. Всё будет исполнено, как по писаному, – подскочил я со стула и дурашливо по-военному прищёлкнул каблуками.

– Благодарю за доверие, – усмехнулся Мурат.

– Рад стараться! – не остался в долгу я. – Ну, тогда я пошёл. До завтра!

Сегодняшний мой рабочий день завершился без каких-либо эксцессов и я, не особенно заморачиваясь рабочей текучкой, отправился в сторону дома. Благо, холостяцкая моя берлога расположена в двух шагах от места работы. Надо ещё зайти по пути в булочную и купить свежего хлеба с какими-нибудь плюшками к вечернему чаю. Да и полезно немного пройтись ножками после офисного просиживания над кипами документов, свежим воздухом подышать после спёртых помещений.

С домашнего телефона позвонил Наталье, но её не оказалось дома. Потом вспомнил:

– Так она же предупредила, что с сегодняшнего дня на месяц уезжает в Москву в командировку. Мама её за квартирой и внуками присмотрит всё это время.

Ну, тем лучше. В последнее время между нами будто кошка пробежала – постоянно грызёмся между собой. Надоело! А всё из-за того, что заладила одно и то же, мол, надо определиться с нашими отношениями наконец. Но должна же понять – я не собираюсь жениться, тем более на ней. Нет-нет, Наталья – баба порядочная и всё такое. Только зачем обременять себя несвойственными мне заботами. У неё двое детей школьного возраста от погибшего мужа остались. Она никак в толк не возьмёт, что ребята уже достаточно повзрослели и не воспримут в семье чужого дядьку. Да и мне самому, откровенно говоря, ни к чему из себя разыгрывать добропорядочного семьянина – не созрел ещё до такого статуса. Даже не представляю, как вести себя в семейном кругу, где я бы являлся главой. Это значит, придётся отказаться от обретаемых годами привычек. Вот сейчас, например, хочу и лежу себе в обуви на диване с банкой холодного пива. Скоро начнётся трансляция хоккейного матча по телевизору – буду смотреть. Борьба за обладание кубком Стенли – это, знаете ли, не в бирюльки играть. Здесь столько эмоций выплёскивается! Впрочем, Наташа никогда не разделяла моих пристрастий.

В общем, для меня важно иметь своё личное пространство, и чтоб туда никто не смел совать нос.

В своей холостяцкой квартире я могу свободно поразмыслить над текущими делами. Сегодня был жаркий день на работе. Стоит об этом подумать. Опять наши недруги разворошили головёшки в топке тлеющей кочегарки. Только Мурата все их поползновения лишь бодрят и держат в тонусе, как бойца смешанных единоборств накануне решительного поединка провокационные возгласы противоположной стороны. А Кессаев боец искушённый. Политическая борьба – это вовсе не потасовка на ринге, где строгий рефери педантично следит за соблюдением установленных правил. В политике напрочь отсутствуют какие бы то ни было законы жанра, там нет даже элементарных понятий морали и благородства. Всё регламентируется исключительно текущими интересами. Поэтому каждый участник готов беспощадно шагать по головам других к намеченной цели.

Только Мурат качественно отличается от всех. Во-первых, он, вопреки сложившейся традиции, благодаря исключительно личным качествам достиг высокого положения в карьере. Являясь выходцем из обычной крестьянской семьи, он не имел высокопоставленного родителя, который бы заранее предопределил жизненный путь сына, и обеспечил бы ему успешный карьерный рост. Мурат самородок и постом мэра провинциального городишки не ограничиваются его амбиции. В нём сокрыт политик более значительного масштаба. С таким глобальным мышлением просто не может быть иначе. Лично я его уважаю за волю в отстаивании собственных идей и приверженность принятым принципам. Он ни за что не отступится от намеченной цели. В этом его суть. Таким я его знаю на протяжении вот уже… Сколько же лет мы знакомы? Пять, семь… нет, кажется, все восемь.

При каких обстоятельствах произошло наше знакомство? О! С тех пор столько воды утекло, и мы с Муратом вместе, точно, пуд соли съели. Да-да, давненько это было. Я тогда работал во Владикавказе репортёром в газете «Суть времени». Эта деятельность не каждому подойдёт: много беспокойства, да и частые командировки порядочно изматывают. Но мне это кстати. Причина кроется в том, что с матерью не могу ужиться под единой крышей, поскольку постоянно пытается меня окружить безмерной заботой. Тошнит от всех этих нравоучений. Тут ещё с ней заодно эта старая лесбиянка Валентина. Я-то знаю, они давно с матерью однополой любовью утешились. Ещё с тех пор, когда Валентина работала медсестрой в нашей поликлинике посёлка Колонка. Это в пригороде Владикавказа.

От матери столько раз слышал ту душещипательную историю, как они познакомились. Мамаша тогда сильно болела после трагической гибели моего отца. Она была молодым специалистом и по окончании Свердловского пединститута получила направление на работу в Северную Осетию, где и преподавала в школе русский язык и литературу. Здесь она встретила свою любовь – бравого военного лётчика и оба воспылали взаимным чувством. Только брак не успели оформить официально: отец насмерть разбился во время одного из полётов. Много раз спрашивал, почему не осталось ни одной фотографии папы. На что мать всегда отмахивалась, мол, всё так быстро произошло, что не успели сфотографироваться. Быстротечная любовь и всё такое. Говорят, в их время ещё не было в стране так много фотоаппаратов, как сейчас, и поэтому люди не очень часто запечатлевали себя для потомков. Тем более, это сложно было сделать человеку, занятому большую часть времени на службе.