Ученик еретика
– Аббат узнал о нашем возвращении только сегодня утром, на заседании капитула. Старого аббата уже нет, а новый поставлен всего четыре года назад. Но, к счастью, все уладилось.
– Да, конечно, в монастыре сделают все необходимое. Но надо позаботиться о том, чтобы и здесь все было в порядке, предупредить о похоронах соседей… Ты, надеюсь, придешь после похорон помянуть Уильяма? Конан дома, я пошлю его поискать Жерара по деревням. Точно неизвестно, где он, но вдруг Конан да отыщет! Мужу надо объехать шесть стад. Посиди тут – я приведу из лавки Джевана, и Олдвин пусть оторвется от своих книг. Ты расскажешь нам о старике. Фортуната пошла за покупками, но скоро вернется.
Маргарет ушла, а Илэйв остался сидеть в тишине. Он так еще и не упомянул о шкатулке. Вскоре Маргарет вернулась, ведя с собой Джевана, Олдвина и пастуха Конана, которого Илэйв запомнил еще двадцатилетним юношей – худеньким и хрупким на вид. За протекшие годы он пополнел, раздался в плечах и выглядел здоровяком, с румянцем во всю щеку. Олдвин поступил в услужение к Жерару незадолго до того, как Уильям взял Илэйва с собой в паломничество. Тогда Олдвину было за сорок, грамотой он не слишком владел, но от природы был наделен способностью к счету. Сейчас, в свои пятьдесят, Олдвин внешне почти не изменился, только волосы поседели да поредели на макушке. Бедняге приходилось усердно трудиться, чтобы справиться с обязанностями, длинное лицо его казалось усталым и озабоченным.
Илэйв рано научился читать, а учил его священник, со всем усердием стараясь развить таланты своего маленького прихожанина. Тогда, работая на пару с Олдвином, Илэйв без стеснения наслаждался своим превосходством. Юноша вспомнил, как обучал старшего писца грамоте и счету, не оттого, что искренне желал помочь ему, а желая поразить всех своими знаниями. Сейчас Илэйв стал старше и умней и понял, как велик мир и как ничтожен он сам. Он даже порадовался тому, что у Олдвина хорошее место, надежная крыша над головой и никто с ним не соперничает.
Джеван Литвуд был на семь лет моложе Жерара, значит, ему было чуть больше сорока; высокий, худощавый, Джеван имел прямую осанку и гладко выбритое лицо человека большой учености. В детстве он не получил должного образования, но рано занялся изготовлением пергамента, познакомился с грамотными людьми, покупавшими у него товар, – монахами, писцами, – порой к нему обращались и землевладельцы средней руки. Смышленый Джеван учился у них, жадно впитывая знания, побуждая своих знакомых вновь и вновь беседовать с ним. Так постепенно он сделался грамотеем, он – единственный из всех домочадцев – умел читать по-латыни и по-английски. Для продавца пергамента, безусловно, полезно понимать ценность своего труда, его значимость для просвещения.
Домочадцы по-родственному собрались за столом, чтобы оказать радушный прием Илэйву и узнать новости. Смерть Уильяма – старого, обремененного летами и покинувшего сей свет в состоянии благодати, чтобы найти последний приют на монастырском кладбище, – была не роковой развязкой, но венцом достойно прожитой жизни. Утрата эта воспринималась тем более легко, что родственники успели отвыкнуть от старика за годы разлуки; прореха, образовавшаяся после его ухода семь лет назад, давно затянулась. Илэйв рассказал о том, как они с хозяином возвращались на родину и как Уильям ослаб, а потом стал болеть и наконец умер. Юноша поведал, как за больным ухаживали в монастырях и какова была его смерть – на чистой постели, после исповеди и отпущения грехов. Это случилось в Валони, неподалеку от порта, из которого им предстояло отплыть домой.
– Итак, похороны завтра, – уточнил Джеван. – А в котором часу?
– В десять, после мессы. Сам аббат будет служить. Ох, и пришлось же ему поспорить с каноником из Кентербери! При чужаке был епископский дьякон, – пояснил Илэйв, – и он сболтнул по неосторожности о каких-то давних делах с заезжим проповедником. Герберт, будто клещами, вытащил из дьякона слово за словом и хотел было заклеймить Уильяма как еретика и не допустить похорон на монастырском кладбище, но аббат настоял на своем. Даже и меня, – разгорячившись, вспомнил Илэйв, – чуть было не записали в еретики, когда я осмелился спорить. Каноник этот не выносит, когда ему противоречат. С аббатом приезжий не будет ссориться, но меня он невзлюбил. Придется мне быть тише воды и ниже травы.
– Ты сделал правильно, – тепло сказала Маргарет, – вступился за своего хозяина. Надеюсь, это не будет иметь последствий.
– Нет, теперь все волнения позади. Вы завтра придете к мессе?
– Да, мы все придем, – ответил Джеван. – Жерар тоже придет, если мы сумеем его разыскать. Сейчас он где-то на западных окраинах графства. Жерар собирался вернуться к празднику святой Уинифред, но со стадами нехитро и задержаться.
Шкатулка по-прежнему оставалась на лавке под окном. Илэйв поднялся и перенес шкатулку на стол. Все взоры с любопытством устремились на нее.
– Мне велено передать это господину Жерару. Шкатулка предназначена для Фортунаты, мастер Уильям желал, чтобы она хранилась у хозяина дома до замужества девушки. Это ее приданое.
Джеван подошел и, зачарованный красотой резьбы, взял шкатулку в руки.
– Редкая работа. Он купил ее за морем? – Джеван прикинул вес шкатулки. – Настоящее сокровище. Что внутри?
– Не знаю. Господин Уильям вручил мне ее перед смертью и растолковал, что с ней делать, а я не задавал лишних вопросов – и без того было много забот.
– Ты добросовестно выполнил поручение, и мы приносим тебе свою благодарность. Уильям, наш родственник, был человеком достойным, и я рада, что он обрел в тебе опору, странствуя вдали от дома.
Маргарет взяла шкатулку и провела пальцем по золоченому краю резьбы, затаив дыхание от восхищения.
– Коли это велено передать Жерару, дождемся его возвращения. Он глава семьи.
– Ключик – и тот произведение искусства, – заметил Джеван. – Как говорил дядюшка Уильям, Фортунате подходит ее имя. Счастливица! Ходит по городским лавкам и не думает, какое богатство ей привалило!
Маргарет открыла стоящий в углу комнаты узкий шкаф и положила шкатулку вместе с ключиком на верхнюю полку.
– Пусть она остается там, покуда муж не вернется домой. Жерар будет хранить шкатулку, пока нашей девчушке не взбредет в голову выйти замуж. Может быть, она уже приглядела какого-нибудь паренька…
Пока Маргарет не закрыла дверцы шкафа, домочадцы все смотрели на шкатулку.
– Многие теперь, прослышав о приданом, захотят жениться на Фортунате, – с кислым видом изрек Олдвин. – Ей понадобится ваш совет, госпожа.
Конан ничего не сказал. По характеру он был молчун. Он все глядел на шкатулку, пока Маргарет не убрала ее в шкаф, и, едва Илэйв встал, Конан поднялся вместе с ним.
– Возьму пони и поеду искать хозяина. Найду или нет, к вечеру вернусь.
Илэйв собрался было уже выйти из залы, так как все отправились по своим делам, но Маргарет потянула юношу за рукав, желая переговорить с ним с глазу на глаз.
– Я знаю, ты не поймешь меня неправильно, – произнесла она доверительно. – С другим бы я говорить не стала, Илэйв. Ты всегда хорошо управлялся с расчетными книгами и отличался трудолюбием. Сказать правду, Олдвину до тебя далеко, хотя он и старается изо всех сил и выполняет все, что от него требуется. Но Олдвин стареет, у него нет ни дома, ни родни. Куда он пойдет, если мы уволим его? А ты молод, и теперь, когда ты повидал свет, многие торговцы охотно тебя наймут. Уверена, ты не сочтешь за обиду…
Илэйв, который сразу понял, к чему клонит Маргарет, торопливо перебил ее:
– Нет-нет, что вы! Я вовсе не рассчитывал занять свое прежнее место. У меня нет намерений вытеснять Олдвина. Я рад, что ему обеспечена спокойная старость. А обо мне не думайте, вот отдохну, осмотрюсь – и найду себе место. Как вы могли предположить, что я обижусь?.. В этом доме я не видел ничего, кроме добра, а добро я помню. Я искренне желаю, чтобы Олдвин продолжал работать у вас.
– Узнаю прежнего Илэйва! – горячо воскликнула Маргарет. Видно было, что от сердца у нее отлегло. – Я знала, что ты меня поймешь. А ты можешь со временем найти работу у какого-нибудь купца из тех, кто владеет торговыми кораблями, это тебе подойдет, ведь ты побывал в разных странах и многое повидал. Но как насчет завтрашнего дня? Ты придешь отужинать с нами после похорон?
Илэйв с готовностью согласился, радуясь, что его по-прежнему считают членом семьи. Сказать откровенно, он почувствовал бы себя в путах, если бы ему пришлось вернуться к прежнему: к оплате счетов и подсчитыванию выручки от продажи шерсти, к выгадыванию и экономии по мелочам и прочим скучным каждодневным хлопотам, связанным с ведением надежного, но скромного дела. Однако Илэйв пока еще не решил, чего бы ему хотелось, и потому не торопился предлагать свои услуги новому хозяину.
Выйдя во двор вместе с Конаном, который направлялся в конюшню, Илэйв отступил на шаг, чтобы пропустить пастуха вперед. В это время в арку вошла юная девушка с корзиной. Невысокая, но ладно скроенная, стремительной и пружинистой, как у длинноногого жеребенка, походкой она пересекла двор. Свободное серое платье ее развевалось, подчеркивая изящество фигуры, небольшая голова, красиво посаженная на точеной шее, была увенчана темной, с каштановым отливом косой. На полпути девушка остановилась и взглянула с изумлением на Илэйва, а затем звонко расхохоталась.
– Ты! – тихо воскликнула она, и в голосе ее прозвучала радость. – Это не сон?
Илэйв и Конан также остановились. Илэйв, будто остолоп, смотрел на незнакомую девушку, не понимая, откуда она его знает. Конан хранил молчание, но в его прищуренных глазах читалось напряженное внимание.
– Ты меня не узнал? – Голос девушки звучал звонко, будто колокольчик.
«Что за дурак!» – подумал о себе Илэйв. Кем же еще, как не Фортунатой, могла быть эта простоволосая девица, вернувшаяся из города с покупками?! И однако он не узнал ее.
Некогда узкое, с острым подбородком личико округлилось в плавный овал, будто вырезанный из слоновой кости; прежде редкие, крупные зубы белели теперь ровными рядами меж темно-розовых губ, улыбавшихся над его рассеянностью и смущением. Угловатые, костлявые в детстве плечи обрисовывались плавными, покатыми линиями. Тонкие «мышиные» косички превратились в длинную толстую косу, которая короной была обвита вокруг головы, а зеленовато-карие глаза, любопытный взгляд которых некогда так раздражал Илэйва, ныне искрились радостью, и от них трудно было оторваться.
– Я узнал тебя, – пробормотал юноша. – Но ты так изменилась!
– А ты совсем не изменился, – сказала девушка. – Только загорел, и волосы на солнце выгорели. Я узнала бы тебя сразу, где бы ни встретила! Но как же так? Ты возникаешь вдруг, ни единым словом не предупредив, и они тебя отпускают, не дождавшись меня!
– Завтра я приду опять, – пообещал Илэйв, не решаясь сообщить ей дурную весть прямо здесь, во дворе, при Конане, который продолжал стоять, с пристальным вниманием наблюдая за их встречей. – Госпожа Маргарет все тебе расскажет. Мне было поручено…
– Если бы ты знал, – перебила его Фортуната, – как часто и подолгу мы беседовали о вас, гадая, благополучно ли протекает ваше путешествие… Не так уж часто близкие отправляются в дальний путь!
Навряд ли Илэйв за все время путешествия хоть раз вспомнил о тех, кто оставался на родине. Из всей семьи он наиболее любил и почитал Уильяма, с ним он отправился в путь не колеблясь. Странствуя, он не думал о домочадцах, чья жизнь продолжала течь в прежнем русле, и уж менее всего – о длинноногой двенадцатилетней девчонке, веснушчатой и докучливой.
– Я не заслужил твоего внимания, – со стыдом признал Илэйв.
– При чем тут заслуги? – возразила Фортуната. – И ты уже собираешься уходить? Нет, так не годится! Пойдем со мной в дом, хоть час посидишь. Почему я должна ждать до завтра, чтобы снова тебя увидеть?
Девушка взяла его за руку и повела к порогу. Илэйв был уверен, что за ее приглашением кроется не более чем дружелюбие, ведь девушка помнила его с самого детства. Наверное, она беспокоится о нем не более, чем о любом другом добром знакомом. И все же он пошел за ней, как послушное дитя, безмолвный и зачарованный. И он без возражений последовал бы за ней, куда бы она его ни повела. Вот сейчас он расскажет невеселые новости, думал Илэйв, и уйдет: навряд ли они станут друг для друга кем-то иным, нежели просто знакомыми. И однако он опять переступил порог зала, и оба окунулись в прохладный сумрак.
Конан, проводив их долгим взглядом, направился к конюшне. Брови пастуха были сведены в усердном размышлении.
Глава четвертая
Конан вернулся домой к ночи, Жерара он так и не нашел.
– В Фортоне мне сказали, что хозяин с утра отправился в Нессе, желая добраться туда до темноты. Я подумал, что лучше мне вернуться. Завтра хозяин навряд ли приедет, и на похороны он все равно опоздает, ведь ему ничего не известно.
– Жерар будет сожалеть, что не успел проститься со стариком, – покачав головой, сказала Маргарет. – Но ничего не поделаешь. Придется нам самим обо всем позаботиться. Может, и к лучшему, что мы его не нашли. Жаль терять два дня, когда стрижка овец еще не закончена.
– Дядюшку Уильяма все равно не воскресить, – невозмутимо согласился Джеван. – А Жерару не стоит отрываться от дел: вдруг какой-нибудь перекупщик опередит его? Не расстраивайся, на похоронах будет немало родни. Ложись-ка спать, Мэг, завтра с утра надо позаботиться об угощении.
– Ты прав, – со вздохом согласилась Маргарет и оперлась ладонями о стол, собираясь подняться. – Не огорчайся, Конан, ты сделал все, что мог. Отведи пони в стойло и ступай ужинать: в кухне для тебя оставлено мясо, хлеб и эль. Доброй ночи всем!.. Джеван, ты бы взял лампу и проверил, заперты ли двери.
– Обязательно! Разве я когда-то об этом забывал? Доброй ночи, Мэг!
Хозяйская спальня находилась в нижнем этаже. У Фортунаты была своя комната наверху, отгороженная от общей части чердака, где спали слуги. Джеван спал в тесной комнатенке над аркой, там же он держал самый ценный товар и собственные книги.
Дверь хозяйской спальни затворилась за Маргарет. Конан отправился на кухню, но в дверях оглянулся и спросил:
– Долго ли еще этот парень сидел здесь? Он собирался уже уходить, но вернулась Фортуната и задержала его.
Джеван с некоторым удивлением взглянул на Конана:
– Илэйв остался с нами ужинать. И назавтра он приглашен. А Фортунате он, наверное, приглянулся.
Длинное лицо Джевана всегда хранило строгое, мрачное выражение, но от его живых, сверкающих умом черных глаз ничего не могло укрыться. Сейчас они словно проникали в душу Конана и светились участием.
– Тебе не о чем беспокоиться, – проговорил Джеван. – Илэйв не пастух, он не станет с тобой соперничать. Иди и спокойно ужинай. Если кому-то надо беспокоиться, так это Олдвину.
Конан, который спросил об Илэйве из праздного любопытства, задумался. Джеван невольно натолкнул его на мысль о соперничестве. Пастух вышел на кухню, усердно обдумывая слова хозяина. Олдвин в угрюмом расположении духа ужинал за грубо сколоченным столом, перед писцом стояла наполовину осушенная кружка эля.
– Вот уж не думал, – изрек Конан, опираясь локтями о край стола, – что мы снова увидим этого парня. Сколько опасностей его подстерегало: разбойники на дорогах, морские бури и кораблекрушения… Но он вернулся домой цел и невредим. А вот хозяин его сплоховал!
– Ты нашел Жерара? – спросил Олдвин.
– Нет, он сейчас на западных окраинах графства. Ничего, и без него похоронят. А по мне, – искренне признался Конан, – уж лучше бы мы сейчас этого парня хоронили.
– Скоро он опять уедет, – объявил Олдвин, в душе страстно на это надеясь. – Он повидал свет, многому научился, и здесь у нас ему скучно.
Конан презрительно хохотнул.
– Скучно, говоришь? Так оно и было, пока наш гость не увидел Фортунату. Девушка взяла его за руку, и он послушно пошел с ней в дом. А она… Когда она смотрит на этого парня, других мужчин словно и рядом нет.
Олдвин взглянул на него с недоверием.
– Уж не прочишь ли ты девушку себе в жены? Раньше я ничего такого за тобой не замечал.
– Она всегда мне нравилась. Да, они обращаются с ней как с дочерью, но все же она им не родная кровь, а приемыш. И без приданого нельзя. У Жерара нет наследников, но ведь у Маргарет найдутся племянники. Нравится им девушка или не нравится, мужчина должен все предусмотреть.
– А теперь, получив приданое от старика Уильяма, она стала тебе еще милей, – догадался Олдвин. – И ты желаешь, чтобы соперник убрался подальше. Но он-то привез ей приданое! Знаешь, внутри шкатулки, возможно, нет ничего ценного.
– В такой-то шкатулке!.. Да ты видел, как она изукрашена – вся в завитках и позолоте?
– Шкатулка – она и есть шкатулка. А вот что в ней спрятано?
– В ценную шкатулку не положат какой-нибудь хлам. Что там внутри, мы не знаем. Но мне девушка нравится, и я не вижу ничего зазорного в том, – с горячностью настаивал Конан, – что с приданым она стала для меня еще желанней. А тебя разве не беспокоит, что этот юнец и Фортунату завлечет, и займет прежнее место?
Олдвин, хоть и не знал покоя с тех пор, как появился Илэйв, все же продолжал спорить:
– Не заметно, чтобы хозяева желали его возвращения.
– Зачем же они его так тепло принимают? – настаивал Конан. – И разве не сказал мне только что Джеван, что Илэйв не пастух, и если надо кому-то беспокоиться, так это Олдвину?
Олдвин при этих словах сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев. Конан, передав ему слова Джевана, подлил масла в огонь. Писец сидел и слушал Конана молча, мучимый подозрениями, губы его кривились в унылой, желчной гримасе.
– Из такого опасного путешествия вернулся живой и невредимый! – продолжал удивляться Конан. – Бог свидетель, я не желаю парню зла, но лучше ему убраться отсюда подальше. Пусть наслаждается всяческими благами за тридевять земель. Но он не дурак, чтобы не понимать своей выгоды. Как избавиться от него, не возьму в толк!
– Пустить гончих по пятам, – зловеще ухмыльнулся Олдвин.
Конан отправился спать, а Олдвин все еще сидел за столом. Поднялся он, когда в доме наступила полная темнота. Джеван, заперев входную дверь, давно ушел к себе в комнату. Олдвин зажег свечу от тлеющего фитиля масляной лампы, чтобы добраться до лестницы, ведущей на чердак.
В зале стояла глубокая тишина, слышно было, как под ночным ветерком тихо поскрипывают ставни. Свеча озаряла просторное помещение. На полпути к лестнице Олдвин остановился и прислушался: все было тихо. Он решительно направился прямо в угол, к стоявшему там шкафу.
Ключ всегда оставался в замочной скважине: все ценное Жерар держал в ящике комода, стоявшего в супружеской спальне. Олдвин осторожно открыл длинную дверцу шкафа, укрепил свечу на уровне груди и дотянулся до верхней полки, куда Маргарет поставила шкатулку.
Сняв шкатулку, он поставил ее рядом со свечой. На миг он помедлил в нерешительности; вдруг ключик громко щелкнет, поворачиваясь в замке, или вовсе не повернется? Олдвин даже себе не мог бы ответить, что возбудило в нем запретное любопытство, и однако ему хотелось бы знать все до мелочей, раз уж обстоятельства складываются против него. Олдвин повернул ключик: поворачивался он беззвучно и плавно, ладно пригнанный к замку. И ключик, и замок – все было под стать шкатулке. Левой рукой Олдвин приоткрыл крышку, а в правую взял свечу и поднял ее повыше.
– Что ты здесь делаешь? – раздался вдруг с лестничной площадки резкий, раздраженный голос Джевана.
Олдвин вздрогнул от испуга, капля горячего воска упала ему на руку. Захлопнув крышку, Олдвин торопливо повернул ключик и тут же поставил шкатулку обратно на верхнюю полку. Джеван спустился вниз на несколько ступеней – черный призрак, растворенный тьмой. Открытая дверца шкафа загораживала от него Олдвина. Писец пошарил рукой по полке и обернулся к хозяину со свечой в руке, в другой он держал перочинный нож, который только что вытащил из-за пояса.
– Вчера я забыл здесь перочинный нож, утром он мне понадобится, чтобы наделать колышков и укрепить ручку бадьи.
Джеван, все еще раздраженный, сошел вниз и, грубо отстранив слугу, захлопнул дверцу шкафа.
– Бери свой нож и отправляйся спать! Что ты тревожишь весь дом в такой поздний час?
Олдвин повиновался с несвойственной для него готовностью. Он был рад, что удалось так ловко выкрутиться. Держа в трясущейся руке огарок свечи, он поднялся по лестнице и, не оглядываясь, ушел к себе на чердак. За спиной он услышал негромкий скрип: это Джеван запер шкаф на ключ.
Докучливое любопытство сошло писцу с рук, однако Олдвин, зная, что подобным поступкам не будут потворствовать, проявлял по отношению к Джевану всяческую предупредительность, пока его странная выходка не позабылась окончательно. Самое досадное было то, что усилия его ничем не увенчались. Он так и не успел разглядеть, что лежало в шкатулке, потому что пришлось сразу же захлопнуть крышку. А снова подвергать себя опасности он не собирался. Тайне шкатулки надлежало оставаться тайной вплоть до возвращения Жерара.
Двадцать первого июня после утренней мессы Уильяма Литвуда похоронили в скромном уголке монастырского кладбища, на восточной стороне, где покоились благотворители аббатства. Мечта паломника сбылась, и он мог почить мирным сном.
Брат Кадфаэль подметил, что меж домочадцами, собравшимися на кладбище, нет былого согласия. Олдвина Кадфаэлю не раз случалось видеть в обители, когда тот приходил с различными поручениями от хозяев. Вид у слуги всегда был недовольный, но сейчас Олдвин выглядел особенно рассеянным и угрюмым. И он, и пастух, держась рядом, заговорщицки перешептывались и, прищурившись, изредка взглядывали на вернувшегося из паломничества пилигрима. Очевидно, эти двое с неудовольствием встретили юношу, несмотря на теплый прием хозяев. Илэйв также был поглощен собственными мыслями и, хотя не забывал следить за церемонией, то и дело посматривал на молодую девушку, скромно стоявшую подле госпожи Маргарет. Фортуната серьезно и сосредоточенно наблюдала за погребением человека, который дал ей кров и имя и даже не поскупился на приданое.
Девушка была весьма миловидна. Возможно, Илэйв уже не считал, что должность писца в доме Литвудов – занятие для него скучное. Худая, костлявая девчонка превратилась в привлекательную молодую особу. Но Фортуната сейчас словно позабыла об Илэйве. Она с напряженным вниманием смотрела, как опускают в могилу ее благодетеля, и не могла думать ни о чем другом.
Прежде чем разойтись, собравшиеся обменялись напоследок учтивыми словами, священнослужители выразили семье надлежащие соболезнования, с благодарностью принятые. На залитом солнцем дворе люди стояли кучками и сдержанно беседовали. Аббат Радульфус и приор Роберт на прощанье засвидетельствовали почтение госпоже Маргарет и Джевану Литвуду. К домочадцам понесшего утрату семейства подошел брат Жером, личный писец приора. Сказав несколько слов утешения приемной дочери Уильяма, он перешел к слугам. Однако их разговор не ограничился простым высказыванием соболезнования: все трое, заговорщицки сблизив головы, перешептывались, вновь с недружелюбием поглядывая на Илэйва.
Юноша проявлял безупречную сдержанность и со времени спора с каноником не позволил себе ни единого вольного слова. Однако для брата Жерома достаточно было и прежней наживки: слабый намек на ересь, привлекший внимание столь выдающегося прелата, заставил брата Жерома принюхиваться наподобие гончей, идущей по следу.
Каноник не снизошел до того, чтобы почтить своим присутствием бренный прах Уильяма, но он мог узнать обо всем от приора Роберта; уж кто-кто, а приор Роберт не упустил бы случая угодить доверенному лицу архиепископа.
Однако сейчас небольшая заминка, которая грозила обернуться крупными неприятностями, была стараниями аббата улажена. Желание Уильяма осуществилось, Илэйв исполнил свой долг – и все потому, что Радульфусу удалось доказать правоту просителя. С окончанием празднества, назначенного на завтра, Герберт продолжит свой путь, и здесь, в Шрусбери, где не привыкли к такой, пусть даже искренней суровости, некому будет с пристрастностью оценивать каждое свободно высказанное слово.
Кадфаэль, понаблюдав, как расходятся все присутствовавшие, с легким сердцем отправился обедать в трапезную, уверенный, что все наконец уладилось.
На поминках Уильяма вдоволь было эля, вина и меда. И, как на всяких поминках, речи поначалу звучали серьезно и торжественно, но постепенно гости пустились в трогательные воспоминания, голоса зазвучали громче, и рассказчики прибегали более к помощи воображения, нежели памяти. Илэйва, которого старые добрые соседи не видали семь лет, пока он странствовал со своим хозяином, щедро угощали элем в обмен на рассказы о путешествии и о чудесах, виденных им, а также о достойной кончине Уильяма.
Юноша, если бы не выпил более обычного, навряд ли бы стал отвечать на скользкие, коварные расспросы. Однако с его честным, открытым нравом, окруженный дружелюбными собеседниками, мог ли он предположить, что необходимо тщательно обдумывать каждый ответ!