Лига дождя

– Я не хочу быть провидицей, – промолвила Лиза. – Нет. Это слишком тяжело.

Эльдар грустно усмехнулся.

– Такова твоя природа, дорогая. С этим уже ничего не поделаешь.

– Зачем я тогда вообще пошла в твой торговый центр? – Лиза отложила салфетку и задумчиво уставилась в окно. Весна выдалась темной, сырой и грязной – почти как осень. – Ну вот кто меня тогда с пар прогнал?..

Эльдар хмыкнул.

– Твоя природа, Лиз. Это нельзя подавить. Как ни думай, ни ворочай, ты ведьма. Рано или поздно ты бы ей все равно стала. Провидцы, кстати, хорошие деньги получают, так что не переживай вперед времени.

Лиза хотела ответить на это максимально язвительно и хлестко, но тут по дому разлилась бойкая трель звонка в дверь. Эльдар со вздохом поднялся и поплелся открывать.

Его не было десять минут – когда он, побледневший, угрюмый, с сжатыми в ниточку губами вернулся в столовую, Лиза не сдержала испуганного «Ах!» – настолько разительным был контраст. В руке Эльдар держал разорванный конверт и лист бумаги с печатями и добрым десятком размашистых подписей.

– Что случилось? – промолвила Лиза, испугавшись, что произошло нечто такое, перед которым ее вчерашнее видение – совершенный пустяк. – Эльдар, что с тобой?

Он сел, задумчиво бросил конверт на стол перед собой и несколько минут молча крутил его по столешнице, а затем неожиданно схватил, скомкал и запустил в стену. Конверт вспыхнул и рассыпался по столовой горстью огненных искр – вскоре письмо составило ему компанию.

Лиза едва не вскрикнула, но в последний момент сдержала крик, закусив губу.

– Ты любишь Прагу? – отстраненно, словно обращаясь не к ней, а куда-то в пустоту внезапно спросил Эльдар. – Прага. Хороший город.

Эльдар Прагу не любил.

Поклонником великолепного чешского пива он никогда не был, а местное вино не считал за вино вообще. Удивительная архитектура, башни и мостовые оставляли его равнодушным. А пивную «У Пиждюха» в Жижкове, довольно оригинальном бывшем цыганском районе недалеко от центра Праги, где ему назначили встречу, он возненавидел сразу же, как только вошел внутрь.

– Настоящий пролетарский пивняк, – сказал Эльдар хмуро. – Как с картинки. Наслаждайся аутентичностью.

По нынешнему времени народу тут было немного, в основном, туристы, приехавшие в Прагу выпивать, так что свободные места нашлись сразу, и Лиза с Эльдаром устроились в небольшом отдалении за столиком у стены. Недорогое светлое пиво, дым коромыслом и пара местных пьяниц у стойки окончательно завершили картину утра, и Лиза довольно сказала:

– Красота.

Эльдар пожал плечами и хмыкнул.

– Кушай на здоровье, не обляпайся.

Лиза впервые оказалась за границей, и Прага своей удивительной красой и очарованием просто смела и покорила ее. Девушке все нравилось, все было интересно, и хмурая физиономия постоянно недовольного Эльдара удивляла ее не меньше статуй на Карловом мосту. Она не знала, что Прага давила на него всем своим каменным душным телом. Конь Жижки на холме, нависавший над улицами и переулками, бряцал металлическими сочленениями суставов и в нетерпении бил копытом, пытаясь покинуть постамент.

– Ты пей, развлекайся, только бога ради, в беседу не лезь, – проворчал Эльдар. – Голову оторву.

Стоило Эльдару произнести это в высшей степени вдохновляющее пожелание, как в пивницу вошел жизнерадостный толстячок средних лет, тащивший за собой сумку чуть ли не с себя ростом. Люди в зале сразу же засуетились: первыми подались на выход местные пьяницы, у туристов нашлись срочные дела, и, бросив на стол купюры, они чуть ли не бегом покинули заведение. Бармен поставил на стол Эльдара и Лизы три кружки темного пива и ушел на кухню.

Толстячок оставил свою сумку посреди зала и сел рядом с Эльдаром.

– Доброе утро, – сказал он по-русски. – Как добрались?

– Доброе утро, Томаш, – уважительно промолвил Эльдар. Лизе показалось, что буйный Оборотень несколько побаивается этого человека с совершенно мирной внешностью продавца цветов или книг. – Добрались замечательно, Прага как всегда прекрасна.

– Да брось ты, – толстячок Томаш усмехнулся и миролюбиво похлопал Эльдара по руке. Тот напрягся, и Лизе на мгновение увиделся зверь, сжавшийся в комок, со вздыбленной шерстью на загривке. – Вот барышне мой город нравится, а ты его не любишь. Оставляй ее тут, мне в науку. В накладе не останешься.

Пристальный взгляд светло-серых глаз скользнул по Лизе, и ей показалось, словно на какое-то мгновение ее бросили в костер. Ничего доброго и обманчиво миролюбивого не было в этом человеке – он был таким же непроницаемым, равнодушным и холодным, как темный всадник на холме.

– Благодарю за предложение, – сказала Лиза, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче, не срываясь в испуганный сип. – Но я уже выбрала наставника, и менять его не буду. Это некрасиво.

Эльдар посмотрел на нее с искренней благодарностью. Томаш откинулся на стуле и довольно произнес:

– Вот и умница. Эльдар, хорошая девочка у тебя, подает надежды. Очень далеко пойдет, это уже сейчас ясно. Но ты ведь приехал сюда не ученицей хвастаться?

Эльдар кивнул и некоторое время молчал, глядя на свои руки и собираясь с мыслями.

– Мне нужна помощь, Томаш, – промолвил он так, словно это признание потребовало у него слишком много душевных сил.

– Что ж, я добра не забываю, – с достоинством сказал Томаш, отпивая из своей кружки. Напряжение, искрившееся в воздухе, потихоньку стало спадать: беседа поворачивала в мирное русло. – Избирательное выпадение памяти никому не делает чести. Чем смогу, помогу.

– Продави в Москве мое второе посвящение, – произнес Эльдар. Лиза вдруг поняла, что на самом деле здесь не утро и не весна, стекающая в лето, а поздняя осенняя ночь, среди каменных пальцев улиц завывает ветер, разбрасывая горстями сухие листья, и памятник на холме готов сорваться с места и втоптать в булыжник случайного прохожего.

– Плохо тебе? – с неожиданной и очень искренней заботой спросил Томаш, и Эльдар кивнул.

– Плохо, – выдавил он еле слышно. – Давит.

Лиза поняла, что увидела мир глазами Эльдара, на какое-то мгновение перехватив его чувства. Осенняя стылая ночь с льдистым крошевом звезд отступила – в безлюдную пивницу снова вошло весеннее утро, пронизанное солнечным светом. А Эльдар был кувшином, в который лили и лили воду – собственные силы распирали его, но не находили выхода. Второе посвящение могло бы помочь, но вчера в нем официально отказали – именно этот отказ Эльдар и бросил в стену скомканным огненным шаром.

– Я московским не указ, – с сожалением вздохнул Томаш. – Можно было бы у нас попробовать, но сам знаешь, как к этому отнесутся.

Эльдар ухмыльнулся, и карие глаза вдруг вспыхнули на свету зеленым, звериным. На всякий случай Лиза взяла в руки кружку, чтобы ударить Эльдара, если он вдруг перекинется в чудовище прямо здесь. Пусть потом ей небо с овчинку покажется – это все равно лучше, чем быть разорванной монстром.

– Я принесу тебе голову Мамонтова, – откликнулся Эльдар. – Вместе с короной.

Томаш пристально посмотрел на него и вдруг расхохотался от души. Бармен, выглянувший в зал, тотчас же испуганно юркнул назад в укрытие. Отсмеявшись, Томаш залпом осушил кружку, вытер губы и серьезно произнес:

– Все бы тебе шутки шутить, мой дорогой.

Эльдар развернулся на стуле и вытянул ноги в проход. На левом ботинке по-прежнему не было шнурка; Лиза давно это заметила, но до сих пор не спросила, куда он подевался, списав эту деталь на определенную эксцентричность наставника. Но Томаш, увидев ботинок без шнурка, натурально поменялся в лице.

– Ты знаешь, сколько народу уже пробовало… – начал он и осекся. Махнул рукой. – Один такой как раз в Праге жил. Тут, в Жижкове, напротив костела. Мамонтов тогда святого Вацлава с постамента согнал, и бедолагу потом с булыжников оттирали. Надолго науки хватило.

Лизу передернуло. Однако Эльдара злосчастная судьба пражского мага не испугала и, судя по всему, нисколько не впечатлила.

– Видишь ли, Томаш… Мы с Мамонтовым немного родственники, – он сделал паузу, словно не мог подобрать слова. – Короче, я тот, кто может выдрать Кощееву иглу из яйца и утки.

Томаш недоверчиво покачал головой.

– Там ведь еще и заяц был… – задумчиво произнес он и воскликнул: – Слушай, Эльдар! Ты мне искренне симпатичен, я буду жалеть, если ты умрешь. А ты умрешь, это точно, и смерть твоя будет страшной. Я не хочу тебя оттирать с жижковской мостовой.

– Не придется, – сказал Эльдар, и хищный блеск в его глазах стал таять. – Вот увидишь.

В Праге они провели неделю.

Когда Эльдар впоследствии изредка вспоминал эти легкие весенние дни, до краешка наполненные теплом, светом и любовью, то испытывал что-то среднее между благодарностью и неприязнью. Он был признателен Томашу за то, что маг наложил несколько заклятий и позволил Эльдару получить определенное удовольствие от жизни, а неприязнь была связана с тем, что Эльдар терпеть не мог, когда в его душе ковырялись, пусть и из лучших побуждений.

Томаш считал, что делает последний подарок идущему на эшафот, а благотворительности Эльдар тоже не любил.

Но сетка заклинания сорвалась с ладоней чешского мага, и Эльдар почувствовал…

Он смутно помнил, что было после того, как они с Лизой покинули пивницу. Вроде бы потом они доехали на стареньком дребезжащем трамвайчике до центра города, вроде бы гуляли по Вацлавской площади – Прага заключила их в объятия, и теперь в них не было боли, только тепло и радость. Лиза смеялась от счастья, и Эльдар смотрел и понимал, что улыбка идет из самой ее души, наконец-то согревшейся после долгой и темной турьевской зимы. А потом они стояли на Карловом мосту, и Эльдар вдруг обнял Лизу – и она не отстранилась от объятия и ответила на его поцелуй.

Томаш был уверен, что балует Эльдара перед неминуемой смертью от руки Мамонтова. Каким бы ни был человек, которого скоро будут отскребать с булыжников, но он достоин толики счастья напоследок. Отчасти это было так. Оборотень Эльдар, почти не знавший ни любви, ни душевного тепла, в ту пражскую неделю любил, был любим и был искренне счастлив своей любовью.

Заклинание иссякло через неделю, дав им сполна насладиться чистым и свободным чувством, которое не успело приобрести неминуемых оттенков раздражения. После поездки, проснувшись утром в своем доме, Эльдар подумал, что мимолетный весенний роман с Лизой ему просто приснился.

Лиза, которая в ту минуту стояла на кухне в общаге и пила кофе, ненавидела весь мир и хотела умереть.

– Ну и что? – спросила Вера. – Это, по-твоему, повод?

Веру заселили в комнату Лизы после того, как Ануш завалила сессию и перевелась на заочное. Вера была анорексичной, почти двухметровой блондинкой с убойным чувством юмора и здравым смыслом, доведенным практически до абсурда. Лиза не ожидала, что они подружатся, но они подружились. Видимо, Лизе не хватало той спокойной, основательной приземленности, которая позволяет держаться на ногах после того, как начинается землетрясение.

– Я его боюсь, как не знаю, что, – призналась Лиза.

После лекций они с Верой сидели в недавно открывшейся пиццерии и препарировали огромное колесо «Маргариты». У Веры через два часа была тренировка в школе танцев, где она обучалась румбе у настоящего кубинца, у Лизы вечером намечался небольшой заказ, и в целом они никуда не торопились.

– Ну и что? – пожала плечами Вера, прожевав очередной кусок пиццы. – Можно подумать, у него там хвост вместо того самого.

– Лучше бы хвост… – вздохнула Лиза.

Метод «Ну и что?» был любимым Вериным способом решения проблем. Проблеме задавался вопрос «Ну и что?» ровно до тех пор, пока не следовал ответ: «А ничо!». Как правило, ответ сопровождался резкими жестами.

– Меня бы кто в Прагу свозил, – сказала Вера. – По заграницам катаешься, копеечки не потратила, будь благодарной мужику, в конце концов. Что ему еще-то с тебя взять?

Лиза понимала, что Вера абсолютно права – при ее уровне информированности. О том, что с каждого Лизиного заказа Эльдар получает кругленькую сумму, соседка, разумеется, не знала. Вера была в курсе припадков «Лизкиного ухажера», считая его кем-то вроде эпилептика, но полагала, что из этого не стоит делать проблему.

О том, что зверь как-то раз чуть не порвал Лизу на клочки она и не подозревала.

И о том, что Томаш просто подложил Лизу под Эльдара – разумеется, из лучших побуждений поставив общий приворот, – Вера не знала тоже.

– С души воротит, – призналась Лиза. – Он послезавтра приедет, а я не знаю, как ему в глаза смотреть.

Вера взяла с блюда еще один кусок.

– Мне бы твои проблемы. Слушай! – воскликнула она. – А отдай его мне! Я не против в Прагу съездить. И хвостов не боюсь, я на них бывала чаще, чем ты на свежем воздухе.

Лиза печально усмехнулась. Если бы все ее проблемы решались так просто – возьми и передай другому, а этот другой не только не возражает, но еще и доволен приобретением.

– Он не согласится, – сказала Лиза.

– А тогда и радуйся, – припечатала Вера. – Не всем так везет.

На двери звякнул колокольчик, и в пиццерию вошел очередной посетитель. Увидев его, Лиза вздрогнула и хотела спрятаться под стол, но потом убедилась в своей ошибке: это был Эрик, не Эльдар. Бросив на стул легкий кожаный портфель, он сел спиной к Лизе и принялся листать меню. Несколько минут Лиза смотрела на него, думая о том, что давно не видела Эрика и, к удивлению своему, ужасно по нему соскучилась. Вера толкнула ее ногой под столом.

– Чего лыбишься?

– Знакомого увидела. Слушай, я на минутку…

Вера проследила за ее взглядом и уважительно покачала головой. Эрик производил впечатление серьезного человека – даже так, со спины.

– Солидные у тебя знакомые, чо. Ладно, скачи давай, вечером увидимся.

Лиза встала, быстро поправила блузку на груди и, стараясь выглядеть максимально непринужденно, подошла к соседнему столику. В голове мелькнуло, что она наверняка смотрится нелепо, но дальше раздумывать было некогда, и Лиза, удивляясь самой себе, сказала:

– Эрик, привет!

Эрик улыбнулся и отложил меню. Кажется, он тоже был рад ее видеть – Лизе хотелось верить, что это действительно так, и в его потеплевшем взгляде есть нечто большее, чем просто обычная вежливость.

– А, Лиза! Как съездили?

– Прекрасно. – Девушка подумала, что не знает, куда девать руки и понятия не имеет, почему чувствует такое тепло в груди. – Я очень рада тебя встретить.

Матфак Турьевского педагогического навевал на Эльдара несказанную тоску. Высшего образования он так и не получил – после психиатрической лечебницы да в девяностые Эльдару было не до диплома, получил аттестат за девять классов, ну и слава богу. Впрочем, его буйная натура вряд ли смогла бы усидеть за партами в лекториях и по уши в интегралах, так что Эльдар не слишком расстраивался по поводу отсутствия образования, только институты почему-то недолюбливал… Но делать было нечего – Гамрян не приглашал коллег по магическому дару к себе домой, а Эльдар сейчас нуждался в его помощи.

Выслушав рассказ о путешествии в Прагу, Гамрян что-то прикинул, велел секретарше перенести заседание совета факультета на завтра и повел посетителя в свой кабинет. Эльдар послушно шел за деканом и думал, что идет на прием к зубному.

Надо бы сходить, кстати.

Заперев дверь и на ключ, и на соответствующее заклинание, Гамрян встал в центре кабинета и произнес:

– Ну что, разоблачайся… агент.

Снимая рубашку и брюки, Эльдар думал, что похож на призывника в военкомате и всеми силами должен откосить от армии. Гамрян тем временем вынул из ящика стола красный маркер и нарисовал на своей левой ладони несколько иероглифов.

– Становись лицом к окну.

– Больно будет? – криво ухмыльнувшись, осведомился Эльдар. Гамрян выразительно посмотрел на него, словно опять хотел посоветовать вести себя прилично и не юродствовать. Эльдар кивнул и закрыл глаза.

Прикосновение ладони с иероглифами к затылку отдалось колючей болью по всему телу. Эльдару раньше не приходилось очищаться от чужих заклятий такой силы; он сжал челюсти и приготовился терпеть. Однако боль довольно скоро смягчилась – рука Гамряна стала словно бы отдельным живым существом, которое тяжелыми лапками топало по голове. Приятного мало, но вытерпеть можно. Эльдар по-прежнему был благодарен Томашу, но сейчас больше всего хотел очиститься от воспоминаний и иметь свежий разум. Ему думалось, что и Лиза хочет того же.

Она его не любила и не смогла бы полюбить. Да и незачем. От этого никому не будет хорошо.

Через четверть часа Гамрян опустил руку (от усилия ладонь словно налилась свинцом, но Эльдар об этом, разумеется, не знал) и произнес:

– Все чисто, никаких следов.

Эльдар ощутил моментальный укол тоскливой горечи и искренне ответил:

– Спасибо, Геворг, я признателен.

– Ты бы лучше с трибуналом окончательно рассчитался, – посоветовал Гамрян, усаживаясь за стол и доставая из внутреннего кармана пиджака заветную серебряную флягу. Во фляге что-то чрезвычайно заманчиво булькало, но Эльдар прекрасно понимал, что отведать ее содержимого ему никогда не придется. – Азиль уже два раза намекал. Не жди, когда он будет говорить в открытую.

Эльдар подумал, что когда его тщательно продуманный план будет реализован, то Азилю останется только закрыть рот и помалкивать в тряпочку.

– Хорошо, Геворг, – с подчеркнутым смирением произнес он, застегивая рубашку. – Я постараюсь.

Гамрян состроил очень выразительную гримасу, словно собирался сказать, что показушная кротость не обманула его ни на миг, но в это время на столе ожил телефон. Сняв трубку и услышав звонящего, Гамрян вопросительно изогнул правую бровь, а затем протянул трубку Эльдару.

– Тебя. Хикмет.

– Элечка? – Хикмет говорил с медовой лаской, но она с трудом скрывала его торжество. – Грохнули твою ученицу, Элечка.

Эльдар почувствовал, как под ногами качнулся пол. Хикмет наверняка ощутил его реакцию, потому что ухмыльнулся и добил:

– И братца грохнули. Допрыгался.

Эрика и Лизу обнаружили в березнячке за городом. Любители весенних шашлыков, вышедшие на прелестную светлую полянку, пронизанную лучами полуденного солнца, наткнулись на два тела, висевшие на деревьях. Их повесили головами вниз – смерть была мучительной, но достаточно быстрой.

Любители шашлыков побили все рекорды по бегу.

Стражей порядка отсекли на подходах к месту преступления – когда убивают магов, человеческая милиция вряд ли может оказаться полезной. В то время как Гамрян привел онемевшего от горя Эльдара на поляну, здесь уже толпился народ. Хикмет и Аннушка поспели первыми: сейчас они стояли в благоразумном отдалении и, что-то деловито обсуждая, с любопытством смотрели на повешенных – тела Эрика и Лизы так пока и не сняли. Гамрян заметил знакомых знахарей из прокуратуры и знающего мага, работавшего патологоанатомом. При виде Эльдара говорившие умолкли; Оборотень сделал несколько шагов по траве и приблизился к брату. Глаза Эрика были закрыты, и Эльдар невольно этому обрадовался. Струйка крови, стекавшая из носа мертвеца, уже подсохла. Эльдар смотрел на темно-красную дорожку на лице Эрика и чувствовал: что-то идет не так. Неправильно. Впрочем, теперь это вряд ли имело какой-то смысл – Эльдар всматривался в лицо брата, строгое и спокойное, и видел самого себя, зверя, повешенного в лесу и умершего навсегда.

Он отошел от Эрика и, протянув руку, дотронулся до Лизы. Мертва. Остекленевшие мутные глаза глядели куда-то сквозь Эльдара; он вспомнил, как Лиза смотрела на него на Карловом мосту какую-то неделю назад, и в груди что-то сжалось – словно сердце схватила рука в ржавой латной перчатке. Он перевел взгляд: юбку Лизы, пышным шелковым колоколом окружавшую тело, трепал весенний ветерок, бежевые колготки были аккуратно заштопаны у бедра. На колготки ей денег, как всегда, не хватало… Сознание выхватывало какие-то кусочки происходящего, осколки мозаики: размазанную помаду, свежую ссадину на безжизненно болтавшейся тонкой руке, кружево на юбке – и осколки отчего-то упорно не желали складываться в единое целое.

Примечания