Турецкий марш

Впрочем, тут были обнаружены и следы копыт, заметные при свете факела. Явно кто-то его здесь ждал, а потом ускакал на одной лошади, ведя вторую в поводу. Я перекрестился и встал на колени, вознеся к Господу молитву за упокой души воина Михаила. Да, он предал христианство, но в моей истории он вернулся в православие и, думаю, сделал бы то же самое и в этой истории, если бы я не разбередил ему душу. А что он покончил с собой – Господь ему судья, но никак не я.

Краем глаза я увидел, что все казаки, кроме двух, последовали моему примеру, да и те двое, хоть и несли караул, шептали слова молитвы.

Когда мы возвращались, десятник неожиданно рассказал, что мой батальон ушел дальше, в сторону селения Сатышкёй. Подумав, я направился в корчму, где приказал хозяину разбудить меня еще до рассвета, и лег спать. Кто ж знал, что меня поднимут среди ночи? И что Садык-паша перед смертью отдаст своим людям приказ сложить оружие и сдаться…

17 (5) ноября 1854 года.

Лондон, Даунинг-стрит, 10.

Баронет сэр Теодор Фэллон, бонвиван

Вчера я затемно покинул Тауэр – меня в сопровождении сэра Стэффорда вывезли из крепости на возке, на котором туда обычно привозят почту. Нас выпустили во внутреннем дворе главпочтамта, и я пожалел, что был не один – самое время было бы сейчас отправить письмо нашим. Впрочем, в здание мы не заходили: нас забрала другая карета, и мы отправились по туристическому маршруту.

Знаете, приятно погулять по Британскому музею, пока он еще не открыт для посетителей и когда сам директор музея ведет экскурсию, рассказывая о своих экспонатах… Заехали мы и на Бейкер-стрит, хотя мой спутник был несколько озадачен таким моим пожеланием. Кстати, ничего особенного я там не обнаружил, улица как улица, а номера 221-б, как я и предполагал, в природе не существовало. А вот Трафальгарская площадь, Национальная галерея, Национальная портретная галерея – это, конечно, не Дворцовая площадь с Эрмитажем, но все равно нечто. Затем были цирк Пиккадилли (где мы насладились послеобеденным чаепитием в отеле «Бат»), Оксфорд-стрит, Гайд-парк, Букингемский дворец, на который, впрочем, мне дозволили посмотреть только снаружи.

И тут к сэру Стэффорду подошел некто в ливрее и протянул ему конверт. Тот, прочитав, посмотрел на меня с виноватой улыбкой и сказал:

– Увы, сэр Теодор, ваш визави просит вам сообщить, что у него сегодня не получится с ужином и был бы очень благодарен, если бы вы согласились прибыть днем позже. Я сегодня вечером доставлю вас обратно в Голландский дом, откуда завтра заберу около трех часов дня. А пока давайте съездим в Кенсингтон – вас приглашают в Оранжерею.

После осмотра парка – во дворец, понятно, не пускали – меня привели к Оранжерее, где лакей, впустив меня, попросил сэра Стэффорда вернуться за мной в девять часов вечера. Внутри меня ожидал богато накрытый стол и – сюрприз! – ее величество Александрина Виктория… Не буду утомлять вас подробностями нашей встречи, тем более, я их помню смутно, а по дороге к причалу я даже заснул в карете. Как меня смогли погрузить на «Матильду», а затем вновь выгрузить и довести до спальни в Голландском доме, я представить себе не могу…

На следующее утро я решил прогуляться по Саду Королевы – как вы, наверное, помните, он находится за Голландским домом и пускают туда лишь его гостей. Погода была довольно мерзкая: моросил мелкий холодный дождик, небо было затянуто серыми тучами – в общем, Архангельск или Питер летом…

Но, к моему удивлению, Катриону Макгрегор я нашел все в той же беседке. Болтали мы часа три – о России, о Шотландии, об Ирландии, о других странах, о литературе, о театре… Все было вполне невинно: мы сидели на ротанговых[16] креслах по разные стороны стола в центре беседки и даже не притронулись друг к другу. Потом, спохватившись, что вот-вот подадут обед, мы поодиночке вернулись в Голландский дом – как оказалось, даже обедали мы в разных залах…

А после обеда меня забрал все тот же сэр Стэффорд и повез сначала в Сады Воксхолла – как ни странно, именно этот парк развлечений дал название русскому «вокзал», – а потом и на Даунинг-стрит, где он раскланялся, пообещав забрать меня после ужина.

В зале сидели трое: сам виконт Палмерстон, Каттлей и неуловимо знакомый молодой человек, одна из рук которого представляла собой забинтованную культю.

– Знакомьтесь, баронет, это сэр Альфред Черчилль.

– Хау ду ю ду, – вежливо сказал я, пожав однорукому руку и, увидев, что тот хочет привстать, улыбнулся, сделав успокаивающий жест:

– Не надо, сэр Альфред, сидите!

– Сэр Альфред был вчера назначен моим секретарем по вопросам Российской империи. Как вы знаете, он, гражданское лицо, попал в русскую тюрьму, где подвергался всяческим пыткам и потерял руку, а потом сумел бежать через Копенгаген еще до того, как последний был захвачен татарской ордой. Про него подробно писали и «The Times», и «The London Evening Standard», а «The Illustrated London News» посвятило его подвигу целый номер. Если вам интересно, могу потом вам его подарить.

Я опешил. Историю того, как сэр Альфред попал к нам, я знал, равно как и про условия его содержания – о них мне подробно рассказала все та же Лиза, у которой, кстати, были планы если не захомутать сэра Альфреда, то войти в местное общество с его помощью. С другой стороны, почему это меня должно было удивить? Именно английские СМИ – мастера лживой пропаганды с незапамятных времен… Я с улыбкой кивнул головой, мол, буду благодарен за столь щедрый подарок.

Как и полагается, разговор во время обеда – кстати, он был с явным французским уклоном и в любом случае намного вкуснее, чем тот, которым меня угощали два дня назад, – шел о чем угодно, только не о делах. Сэр Альфред еще раз рассказал про ужасы московитского плена, а я лишь охал и ахал, думая про себя, какая же он все-таки гнида. А когда принесли виски и сигары, виконт сказал:

– Сэр Теодор, причина, по которой мы не смогли вчера встретиться, следующая. Как минимум две русских эскадры прошли через Датские проливы и начали охоту за нашими кораблями. Судя по всему, одна из них действует между Скагерраком и Абердином, а вторая пиратствует в Ирландском море. Обе, по рассказам свидетелей, состоят из нескольких кораблей странного облика. Первая захватывает наши суда и уводит их куда-то на восток, вторая же их попросту топит, сначала забрав из их трюмов все ценное и обобрав до нитки их команды. Впрочем, людей они по возможности не убивают.

– Какое варварство! – вздохнул я, про себя подумав, что тут как раз тот самый случай, когда англичан начали потчевать их же снадобьем.

А виконт тем временем продолжал:

– Сэр Теодор, нам нужно всего лишь узнать как можно больше о вашей эскадре, ее составе и ее вооружении. Сэр Альфред нам уже кое-что сообщил, но он видел ваши корабли лишь снаружи, да и лишь некоторые из них.

Ну что ж, подумал я, извольте. Тут мы как раз все с Женей обсудили; разве что тот факт, что они одну нашу эскадру приняли за две, требует определенных корректур. И я начал:

– Виконт, сэр Альфред, сэр Чарльз, я, конечно, не специалист по военным кораблям (я, понятно, не стал говорить о том, что служил срочную на флоте), но вот что я могу вам рассказать…

17 (5) ноября 1854 года.

Учебный корабль «Смольный».

Ирландское море.

Капитан 1-го ранга Степаненко Олег Дмитриевич

Отправив на Фареры пароход «Virago» с призовой командой, мы решили железной метлой пройтись по Ирландскому морю, чтобы показать, кто правит здешними волнами[17]. Призы мы пока брать не будем: адмирал Кольцов решил, что нам просто не хватит призовых команд, да и отправлять их без сопровождения в Тронгисвагский фьорд, который стал нашей временной базой, было рискованно – по дороге они запросто могли нарваться на военные корабли британского королевского флота.

Дмитрий Николаевич отдал команду – встреченные торговые корабли англичан топить, а если на них будет что-либо представляющее для нас ценность – перегружать на «Бойкий» и «Смольный». Экипажи торговых судов по возможности отправлять на шлюпках в сторону берега, а если погода не позволит, то временно размещать на наших кораблях. А при первой же возможности переправлять их на встреченные нами пассажирские суда. Мы не жаждали крови – лишние жертвы нам были ни к чему.

«Урожай» в Ирландском море мы собрали неплохой: известия о том, что русские крейсера объявились в прибрежных водах Англии, еще не успели дойти до владельцев торговых судов. Хотя в портах уже объявили тревогу и выход в море был строго-настрого запрещен. Но тех, кто до этого предупреждения все же вышел в море, ожидал неприятный сюрприз.

Нашей добычей стали в основном суда каботажного плаванья, следовавшие из портов Ирландии в британские порты. Грузы, которые они перевозили, чаще всего не имели отношения к военному ведомству. Но нашей задачей было блокирование британских портов и уничтожение торговых кораблей для того, чтобы вызвать панику среди судовладельцев и нанести ущерб экономике страны, с которой мы находились в состоянии войны.

Мы без особых затей останавливали встреченные нами колесные пароходы и парусники, осматривали их, после чего, заставив экипаж покинуть обреченный корабль, уничтожали его. Чтобы не тратить боеприпасы, чаще всего мы просто поджигали захваченные суда, благо большинство из них были деревянными, и горели они, словно рождественские свечки. Для этого по указанию адмирала Кольцова еще в Кронштадте были изготовлены зажигательные снаряды, которые исправно воспламеняли обреченные на уничтожение корабли.

Иногда грузы, которые они везли, были горючими, и мы экономили нашу пиротехнику. Помнится, среди прочих нам попался бриг, в трюме которого находилось десятка три бочек с ворванью – китовым жиром. Призовая команда вскрыла несколько бочек, вывернула их содержимое, а потом бросила в трюм зажженный факел. Полыхнуло так, что наши ребята едва успели спуститься в катер. Огонь горящего брига был виден потом на расстоянии нескольких миль.

Дмитрий Николаевич решил навести порядок в водах рядом с Ливерпулем – одним из крупнейших британских портов. Конечно, был риск столкновения с боевыми кораблями королевского флота, но «Бойкий» и «Смольный», пользуясь преимуществом в скорости, всегда могли уйти от превосходящих сил противника. Мы не собирались вести с ними артиллерийский бой – тратить дефицитные снаряды наших орудий было ни к чему. А вот обозначить свое присутствие и навести страх на торговые суда – это то, что доктор прописал. Зрелище пылающих кораблей должно было впечатлить жителей британских прибрежных городов.

Как и предполагал адмирал Кольцов, боевые корабли британского флота так и не вышли навстречу нашему отряду. Видимо, военно-морское начальство проинформировало своих подчиненных, чем может закончиться артиллерийская дуэль британских фрегатов и линкоров с «Бойким» и «Смольным». А несколько небольших торговых судов, перехваченных нами неподалеку от Ливерпуля, были показательно сожжены. Экипажи их, пересаженные на шлюпки, мы с миром отпустили.

Правда, Дмитрий Николаевич предупредил меня, что британцы могут и огрызнуться.

– Олег Дмитриевич, – передал он по рации, – мне кажется, что англичане готовят какую-то подлянку. Скорее всего, они подтянут наиболее боеспособные корабли своего флота к выходу из Ирландского моря. В проливе Святого Георга они попытаются устроить нам «торжественную встречу». Там потомки адмирала Нельсона навалятся на нас всем скопом, чтобы уничтожить или захватить наши корабли. Понятно, что они понесут большие потери, но им надо во что бы то ни стало сохранить лицо, иначе никто уже не будет считать всерьез, что Британия – самая сильная морская держава мира.

– Дмитрий Николаевич, – спросил – и что вы собираетесь предпринять? Думаю, что мы сможем прорваться с боем, но наши корабли при этом могут получить повреждения, которые нам трудно будет исправить при нынешнем уровне техники.

– Нет, Олег Дмитриевич, мы не будем сражаться с британцами в артиллерийском бою. Нам это ни к чему. Мы проведем разведку, выявим их силы и ночью тихонечко проскочим мимо них. У нас есть радиолокаторы, с помощью которых легко будет выяснить местонахождение главных сил неприятеля. К тому же в этих местах часто бывают туманы, которые скроют нас, словно шапка-невидимка.

Все произошло так, как и предполагал адмирал Кольцов. Мы заранее обнаружили отряд британских военных кораблей – где-то около тридцати линейных кораблей и фрегатов. Они ждали нас в бухте Милфорд-Хейвен. Дождавшись ночи, «Бойкий» и «Смольный» в темноте тихо прошмыгнули мимо англичан и вырвались в Атлантический океан. Обогнув с юга Ирландию, мы пошли вдоль ее побережья, уничтожая все встреченные британские торговые суда.

– Олег Дмитриевич, – сообщил мне адмирал Кольцов, – будем истреблять вражеский тоннаж до Голуэйя, а потом снова начнем захватывать призы. Нас ждут в Твёройри, где мы подведем итоги нашего рейда, заправимся и дадим отдых экипажу. И заодно узнаем, как оценят результаты этого крейсерства британцы. Думаю, что у них появится обильная пища для размышлений. Будем надеяться, что выводы из всего случившегося они сделают правильные…

17 (5) ноября 1854 года.

Кройцвальд, Лотарингия.

Лейтенант-полковник[18] Дитрих Диллензегер, Эльзасско-Лотарингский легион

Под моросящим холодным дождем у церкви Святого Креста на Рыночной площади Кройцвальда стоял принц Наполеон-Жозеф Бонапарт в мундире, увешанном боевыми наградами, и в треуголке на голове. Его почетный караул состоял из двух десятков солдат – по десятку от французских частей и от Эльзасско-Лотарингского легиона. Справа от него, подбоченясь, стоял генерал Мак-Магон, а слева – ваш покорный слуга, только что произведенный в подполковники, чтобы хоть как-то соответствовать занимаемой должности: особых боевых заслуг у меня, увы, не было.

Несмотря на мерзкую погоду, площадь была полна народу: женщины, дети, старики… Принц приветствовал их всех – практически никто из них не выразил особой радости – и произнес краткую речь по-французски про то, что родина в опасности и что пора прекращать никому не нужную войну далеко на востоке. И что он берет на себя всю полноту власти, а после победы обещает немецкоязычным районам страны свободу и независимость.

Потом слово передали мне, вместе с текстом речи, переведенным на немецкий. Но я, по наитию, попросту сказал на моем родном диалекте центрального Эльзаса, который хоть и отличался от лотарингского, но вполне был им понятен – намного более, нежели стандартный немецкий или тем более южноэльзасский:

– Дорогие соотечественники! Самозванец Луи-Наполеон, провозгласивший себя императором, принес неисчислимые беды на многострадальную землю немецкой Лотарингии и Эльзаса.

На доселе хмурых лицах толпы появилось удивление. А я продолжал:

– Принц Наполеон-Жозеф, истинный наследник императора Наполеона и герой войны, согласился взвалить на себя тяжелое бремя власти. Но, кроме того, он пообещал всем нам – и немецкой Лотарингии, и Эльзасу – свободу и независимость после своей победы. Больше никто не будет заставлять нас говорить на чужом языке. Больше ни один суд не засудит нашего гражданина только потому, что он плохо говорит по-французски, или потому, что его противник – хлыщ из Парижа либо Лиона. Но нам для этого нужно сделать немного: помочь свергнуть самозванца.

Из толпы раздался женский крик:

– Луи-Наполеон тоже обещал нам процветание. А теперь они забрали всех наших мужчин, наших отцов, мужей и детей, чтобы они погибли за него вдали от родины.

Толпа загудела, но я поднял руку, чуть поклонился и отчеканил:

– Дорогие соотечественники, я знаю генерала Бонапарта, я сражался вместе с ним в далеком Крыму. Он – человек неоспоримой храбрости и кристальной честности. Он создал из нас, лотарингцев и эльзасцев, Эльзасско-Лотарингский легион. И он пообещал нам свободу. И я – лейтенант-полковник Дитрих Диллензегер – и солдаты и офицеры моего Легиона – верим ему.

Та самая женщина – лет примерно сорока – вышла из толпы и сказала:

– Конечно, мы, лотарингцы, никогда не любили эльзасцев и не доверяли им. Но вам я почему-то верю, а принцу – тем более. Вот только несколько дней назад пришли жандармы и угнали практически всех мужчин в лагеря для новобранцев под Метцем. Сказали, что злые русские зверски убили всех наших солдат на Черном море и что империя в опасности.

Нарушая субординацию, из десятка моих солдат вышел вперед один и сказал:

– А я вас знаю. Вы – Берта Мюллер. Вы с мужем бывали у нас в гостях в Виллингене. Я – Лоренц Метцгер.

Фрау Мюллер внимательно посмотрела на Метцгера и сказала:

– Вы очень похожи на мать, герр Метцгер.

– Фрау Мюллер, поверьте мне, это мы пришли с войной на русские земли, и да, многие из нас погибли. Но тех, кто все же выжил, русские лечили и достойно содержали. И отпустили нас под честное слово более не воевать с ними. Так что и я, и многие другие лотарингцы, живы и находятся в составе Легиона, либо лечатся в российских госпиталях.

– Благодарю тебя, мой мальчик, – всхлипнула фрау Мюллер, а я, улучив момент, сказал:

– Есть ли здесь кто-нибудь, кто знает, где именно находятся эти лагеря?

Мальчишка, лет, наверное, двенадцати (более старших мужчин в толпе, похоже, и не было) поднял руку:

– Я! Я и мои друзья. Нас тоже сначала увели, но потом отпустили, сказав, что берут рекрутов только с четырнадцати лет. Лагеря находятся у Ванту, восточнее Метца.

Тут вдруг снова заговорил принц, причем по-немецки, хоть и с небольшим акцентом:

– Я, принц Наполеон-Жозеф Бонапарт, обещаю вам, что мы уже завтра освободим ваших мужчин. Тех, кто не захочет служить в Легионе, или тех, кто слишком стар, либо кому не исполнилось еще шестнадцати лет, мы отпустим по домам. А когда мы победим, мы не забудем тех, кто служил нам, и даже после провозглашения независимости немецкой Лотарингии и ветераны, и семьи погибших будут получать пенсию от французского государства. Слово Наполеона!

Толпа, еще недавно такая подавленная, взорвалась приветственными криками, и скоро уже нас – и немцев, и французов – развели по домам и начали кормить. А после обеда мы уже маршировали в сторону Метца, причем наш легион шел в авангарде. А тот самый мальчик сидел на коне рядом с будущим императором – он отпросился у матери, чтобы показать нам дорогу.

Да, еще вчера, когда мы прибыли в Варндтский лес с немецкой его стороны и когда нам выдали оружие и позволили его пристрелять, свобода наших земель представлялась мне призрачной, но сейчас, на нашей – да, нашей – земле я понял, что недалек тот день, когда все жители здешних краев смогут говорить на родном языке и жить так, как их предки жили столетиями. А если я не доживу до этого дня, так тому и быть, не такая уж это большая цена…

17 (5) ноября 1854 года.

Силистрия.

Кузьма Нечаев (Ахмед Али-бей), командир Славянского легиона

Колагасы[19] прочитал бумагу, посмотрел на нас и сказал:

– Господа, я рад, что вы пришли, – нам важен каждый аскер. Сколько вас?

– Триста сорок пять, колагасы, – бросил я с некоторым высокомерием: ведь бинбаши[20] – чин хоть и ненамного, но повыше колагасы. С другой стороны, не стоило его злить, если учесть, что наши цели не соответствуют нашей легенде…

– Так мало… – уныло промямлил тот.

– Это у вас здесь не было боев. А у нас кто погиб при Тульче, кто при попытке прорваться в Кёстендже… А последние кахраманы[21] – в битве у Сарая, когда мы нанесли серьезный урон вероломному противнику, но потеряли нашего командира, Мехмеда Садык-пашу.

– У вас есть раненые?

– Нет, колагасы, раненых мы отправили в сопровождении легкораненых в Хаджиоглу Пазарджик, подальше от линии фронта.

– Правильное решение, – кивнул колагасы. – Они не смогли бы нам помочь, а вот помешать… – он посмотрел еще раз в приказ Омер-паши (кстати, настоящий, только с чуть подправленной датой, но это было сделано столь искусно, что заметить подмену было непросто), пожевал губами и продолжил: – Бинбаши, здесь написано, что вы подчиняетесь лично Омер-паше.

– Именно так, колагасы. Уполномочен сообщить вам только одно: усиливать гарнизон какого-либо укрепления мы не будем, а в случае нападения неприятеля будем действовать согласно имеющимся инструкциям. Ведь наша сила именно в мобильности.

– Хорошо. Четыре дня назад мы изгнали из города всех греков, и их квартал – он как раз примыкает к Кайнарджийским воротам – свободен. Займете любые пустующие дома гяуров. Им пришлось уйти налегке, поэтому у них в конюшнях будет сено, а колодцы там на каждом шагу. Я распоряжусь, чтобы вам выделили продовольствие. – И он чуть заметно склонил голову, мол, вижу, что вы повыше меня чином, но власть здесь я.

Вскоре мы с Андреем Нечаевым – так звали моего «юзбаши» – расположились в богатом греческом доме. Кто он на самом деле, не знаю – его и десяток других нам придало русское командование. А на мой вопрос, откуда он, тот с еле заметной усмешкой ответил:

– Я тоже из казаков, Кузьма Михалыч. А большего, увы, не имею права вам сообщать. Пока не имею.

– А мы с вами не родня, Андрей Ильич?

– Возможно, Кузьма Михалыч, – улыбнулся тот.

Такое впечатление, что ему известно больше, чем мне. Очень уж он похож на моего старшего брата, которого тоже зовут Андрей и который несколько лет назад решил с десятком других попытать счастья в России. Я б даже подумал, что этот Андрей – его сын, но возраст… да и отчество не то.

После того, как мы чуть поели фруктов, найденных в кладовке, а мой ординарец, Алексей Лещенко, начал что-то готовить из обнаруженных там запасов – кто знает, когда наконец принесут то, что нам полагается, – Андрей уединился в соседней комнате, предварительно задернув полог. Я знал, что в такой ситуации его ни в коем случае нельзя трогать. Через несколько минут он вышел и сказал:

– Ну что ж, Кузьма Михалыч, прогуляюсь-ка я немного…

17(5) ноября 1854 года.

Османская империя. Кёстендже

Меньше недели прошло с той трагической ночи, когда напавшие на город и порт русские уничтожили в Кёстендже склады с продовольствием, боеприпасами и военным снаряжением. Ущерб от этого нападения был огромен. И он заключался не только в потере имущества на многие десятки, а может быть, и сотни тысяч фунтов и франков.

Утеряна была вера в победу над проклятыми русскими. Никто уже не надеялся на то, что царь Николай будет повержен, а турки и их союзники погонят прочь своих исконных врагов с земель, которые нечестивые гяуры отобрали у правоверных в течение последних ста лет. К тому же сами союзники – британцы и французы – перессорились между собой и готовы были вцепиться друг другу в глотку. Разве с таким настроением можно было вести победоносную войну?

Новости с фронтов тоже не радовали гарнизон Кёстендже. Русские двигались на юг подобно снежной лавине. После последних диверсий флот союзников позорно бежал из Черного моря в Проливы, и царские войска беспрепятственно высаживали десанты в портовых городах, блокируя и вытесняя гарнизоны. Командующий турецкими войсками в Кёстендже подозревал, что русские могут снова совершить набег на город. Только на этот раз они не ограничатся уничтожением военного имущества. Кёстендже нужен был командованию русских войск как опорный пункт для продвижения их главных сил к Эдирне[22] и далее – к Стамбулу.

Догадывались о подобном варианте развития событий и командиры британских и французских частей. Они поспешили вывести из города наиболее боеспособные батальоны, отправив их по сухопутью в Стамбул. В самом Кёстендже остались лишь вспомогательные и тыловые части, которые потихоньку собирали багаж, чтобы в самое ближайшее время покинуть город. Но русские опередили их…

Эти варвары нагрянули внезапно, причем сразу с двух сторон. С моря, прямо на причалы, был высажен десант. Береговые батареи, разгромленные еще при прошлом набеге, даже не пытались открыть огонь по русским кораблям. Увидев среди русских фрегатов и корветов стальные «корабли-убийцы», о которых рассказывали всякие ужасы, турецкие артиллеристы пустились наутек, забыв, как им предписывал устав, заклепать свои орудия.

Еще один отряд русских, в основном состоявший из казаков и драгун, напал на город с суши. Казаки, развернувшись лавой, сбили союзный конвой, сопровождавший обоз с продуктами и фуражом, вышедший из крепостных ворот. В мгновение ока изрубив тех солдат, кто попытался оказать им сопротивление, они на плечах бегущих ворвались в город. Турецкий отряд, пытавшийся остановить русскую кавалерию, неожиданно с тыла был атакован местными греками и болгарами. Зажатые с двух сторон турки сопротивлялись недолго. Вскоре они бросили оружие, опустились на колени и дружно закричали «Аман!». Казаки и драгуны прекратили беспощадную рубку, а вот местные жители с дикими криками стали резать глотки запросившим пощады туркам. С большим трудом русские отбили у них пленных и под конвоем десятка казаков погнали за ворота крепости.