Сделано. Молчащий, хоть и стучащий зубами от страха Алексей готов к сотрудничеству, ожидает моих вопросов и готов дать ответы. Я это знаю, он это знает, вот только… Противно. Но надо, Алекс, надо.
Вопросы. Десятки и сотни вопросов, ставящих перед собой единственную задачу – выпотрошить жизнь Алексея Фомина до мелочей. И, не рассчитывая исключительно на память, переносить все полученные сведения на бумагу. Потом все это предстоит выучить наизусть, да так, чтобы и спросонья не запамятовать. Детство, отрочество, учеба в университете, яркие события в жизни. Знакомые, дальняя родня, которой, к счастью, почти не было, и с коей моя будущая маска отношения не поддерживала. Привычки, любимая марка папирос, еда, напитки, прочие мелочи. Сотни и сотни мелочей, на которые сразу же давались ответы. Парочка же пауз каралась болезненными, но безвредными, по большому счету прижиганиями раскаленным в пламени костерка острием ножа.
Уф-ф, совсем устал, сил моих уже маловато осталось. Впрочем, необходимое, хоть и не до конца, я узнал. По-хорошему надо было бы залечь где-нибудь в надежном месте, да на несколько дней, да поработать с пленным куда более основательно… Мечты!
– Знаешь, Алексей Гаврилович Фомин, чего мне больше всего не хватает в жизни аж с двадцатого года? Не отвечай, ты все равно не знаешь. Возможности поговорить. Банально не с кем. Разговаривать же с самим собой – не самое полезное занятие. И я не имею в виду разговоры ни о чем со случайными попутчиками и знакомыми. Я про разговоры по душам, где можно не скрывать свое «я», не лукавить, не носить подходящую к случаю маску. Забавно и очень иронично, – я помедлил, глядя на уже не вечернее, а по-настоящему ночное небо. Безлунное, но с тучами, мешающими видеть завораживающую порой россыпь звезд. – Истинный «я», Александр фон Хемлок, вынужден разговаривать очень редко и с теми, с кем благородному человеку в одном помещении находиться не подобает без веской необходимости.
– Фон Хемлок…
– Запоминаешь? – беззлобно хмыкнул я. – Да на здоровье. Все равно это имя – лишь эхо давно минувшего. Мне всего двадцать один год, но я успел сменить немало имен. Вместе с тем первый раз я собираюсь действительно влезть в шкуру другого человека. Использовать не простую, а до мелочей проработанную маску. Твою маску, Алексей Фомин. И будь уверен, жизнь Алексея Гавриловича Фомина будет яркой, насыщенной и посвященной достойной цели. Хотя тебя как разумное существо это от адских мук (или чего там таким, как ты, в ином мире за пакости в этом полагается), точно не избавит. Ты вообще верующий?
– Нет… – прошептал пленник. – Бог – это выдумка попов. Опиум для трудового народа. Отпусти меня, я никому, мамой клянусь!
– Как же предсказуемо. Парень, ты уже вымазался в крови и дерьме, это не отмывается. Жест Понтия Пилата, умывающего руки, тебе не поможет. Он просто отстранился от того, что считал неправильным, переложив кровь и грязь на других. А ты… Ты лично уничтожал жизни в переносном, а порой и в прямом смысле. Кулаки – а на деле простые люди, желающие жить нормально, а не в бедности. А ты уничтожал это и светился от радости. Твои же слова, я их помню. В них не было лжи, они шли от сердца. Прогнившего сердца, изуродованного. Но я не мастер в делах человеческих душ, мне нет особого дела до первопричин. Я лишь знаю, что есть такое зло, которое не должно существовать.
Попытка закричать была прервана легким ударом по горлу. Крик сменился хрипом, да и длился он всего ничего. Что ж, кляп возвращается на привычное место. И вообще, пора заканчивать.
– Ты уж прости, что заставляю выслушивать все это, – без тени иронии извинился я перед без нескольких минут трупом. – Как я уже говорил, мне просто не с кем побеседовать по душам. Ведь люди редко когда умеют хранить тайны, а понятие чести в том, во что вы превратили Россию, практически утрачено. Доносы, поклепы, стремление угодить начальству стали основой для многих советских граждан. Печально. Зато мертвецы не болтливы, а с живыми своими мыслями точно не поделятся.
Вроде хотел сказать что-то еще? Ах да! Благодарю за предоставленную жизнь. Она мне пригодится. А теперь прощай, Алексей Фомин. Теперь я – это ты. Ну а ты займешь место мертвеца. Удачной тебе дороги хоть в ад, хоть в великое ничто.
Аккурат с последним словом я вонзил нож точно в сердце того, кто раньше был Алексеем Гавриловичем Фоминым. Живые глаза… Мертвые глаза. Один миг – этого достаточно, чтобы из глаз исчезло «отражение души», чтобы живое стало мертвым, инертной массой, которую никто не назовет человеком. Мне же оставалось лишь скрыть тело.
Скрыть… Если подходить к этому делу со всей основательностью – концы лучше прятать в воду. Водоем, веревки с грузом, вспороть живот, чтобы покойник не всплыл по весне или еще раньше. И все, рыбы и раки сделают остальное. Они никогда от столь обильного пиршества не отказываются. Увы и ах, но водоемов поблизости не было. А тащить тело до неблизких… Да упаси боже, я же не Иван Поддубный, чтоб такие тяжести на дальние расстояния перетаскивать. К тому же собственного авто не имею, не в моем нынешнем положении на такое замахиваться!
Нет воды, но есть земля. Вот там тело и упокоится. Правда, без официальной могилы и креста, ну так партийные нынче почти поголовно атеисты. Все, Алекс, хватит сам с собой разговаривать, работать пора. Побудешь немного землекопом-могильщиком. Ну а потом сменишь профессию. Надеюсь, что на чекиста. Ирония судьбы!
Глава 2
Им нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия!
П. А. Столыпин, премьер-министр и министр внутренних дел Российской империи о революционерахБез ВЧК и других подобных карательных репрессивных органов советская власть существовать не может.
В. И. ЛенинМосква… столица нашей Родины. Как по мне, так до Северной Пальмиры, она же Санкт-Петербург – язык не поворачивается в мыслях называть этот великий город, построенный великим человеком, Ленинградом – нынешней столице очень далеко. Размах не тот, с красотой проблемы. Хотя ну где нынешняя власть и где чувство прекрасного? Слабо они сочетаются, а если точнее, то совсем никак. Да и давит на них атмосфера изысканности и утонченности града на Неве. Неуютно им там, Москва куда как ближе.
И все равно – Москва тоже город со своей славной историей, особенностями, достопримечательностями. Жаль только, что многих уже не увидеть или увидеть все-таки можно, но не такими, как раньше. Исчезли многие памятники, не нравящиеся советской власти. Да-а, мало им бороться с живыми людьми, так они еще и с памятью о них сражаются. С животной ненавистью разгоряченные толпы сбрасывали с гранитных постаментов тех, кто приносил России величие и славу. И ставили на их место новые – порой нелепые и уродливые до полного идиотизма. Чего стоят памятники, выполненные из досок? Ничего, но их ставили. Роскошный гранитный постамент от прежнего памятника и нечто несуразное на нем. Интересно, а сами «творцы» и инициаторы понимали, как глупо это выглядит со стороны? Вряд ли. Ведь если боги хотят кого-то наказать, сначала лишают разума.
Печально. Исчезли многие памятники, что же до дворцов, роскошных особняков и поместий – в лучшем случае осталась только внешняя красота, да и та несколько потускневшая. Внутри же царил полный бедлам. Частью растащили, частью уничтожили, подчиняясь первобытным, примитивным инстинктам. Это даже не «геростраты», это куда хуже.
Хорошо еще, что в пределах Москвы все было не столь грустно. Как ни крути, а столица, пусть и Страны Советов. Главные коммунисты даже своим странным разумом понимали, что негоже превращать столицу государства в откровенную помойку. Да и во время НЭПа кое-что восстановилось. Не полностью, конечно, и даже не наполовину, но все же. Вновь открылись несколько неплохих ресторанов, гостиниц, заново заработали музеи. Но в сравнении с былым великолепием это смотрелось… жалко. Разумеется, сам я об этом судить не мог, но вот слушая обрывки разговоров тех, кто мог, несложно было сделать четкие выводы.
Ну, здравствуй, Москва! Ни разу я здесь не был, а вот теперь приехал. И, что интересно, надолго. Много у меня дел в этом древнем городе, заложенном самим князем Долгоруким.
Конечно, лучше было бы отложить свой приезд сюда, выгадать время для тщательного заучивания всех деталей о жизни моей новой маски. Увы, это не представлялось возможным. Не дай бог всплывет, что выехавший из Иркутска Алексей Фомин, с его явными намерениями оказаться в Москве и поступить в ОГПУ, вдруг неожиданным образом загулял на просторах страны. Или приехал, но затаился, как мышь под метлой.
Ни в коем случае. Я буду вести себя именно так, как повел бы себя тот Алексей Фомин – парень двадцати трех лет от роду, с недавних пор член партии, отмеченный статьями в газетах и именным подарком от тамошнего ОГПУ. Тот парень, который стремится стать чекистом и готов многое сделать для достижения своей мечты. Значит, прибыв в столицу, он поспешит связаться с тем, о ком говорил его иркутский знакомец-чекист. Благо и письмо-рекомендация есть.
Кстати о письме. Естественно, я его вскрыл. Аккуратно так, не оставляя следов. И внимательнейшим образом изучил написанное. Хотя ничего необычного в тексте не обнаружилось. Это и впрямь была рекомендация Аркадию Руцису присмотреться к юному пареньку, уже неплохо проявившему себя как добровольный помощник во время раскулачивания и вообще в борьбе с антисоветским элементом. А еще там была краткая характеристика рекомендуемого сотрудника. Ну-ну, посмотрим.
Итак, что имеем? Беспощадность к врагам советской власти, преданность делу коммунизма и прочие бла-бла-бла. Обязательное вступление. Ритуальные шаманские пляски с бубном, не более того. Уже убивал, неплохо стреляет, обладает живым умом, способен к самостоятельным действиям, но беспрекословно подчиняется прямым приказам. Владеет немецким языком на среднем уровне. Хорошо, буду стараться, чтобы было именно так. Придется тщательно следить, чтобы не показать, что он мне – второй родной, если честно.
Стремление к росту по службе… Что ж, изобразим и карьериста, это не столь сложно. Но осторожно, мне не нужно, чтобы в ОГПУ сослуживцы считали меня тем, кто без раздумий пойдет по головам.
Что еще? А больше ничего действительно стоящего в письме не было. Оставалось лишь приготовиться сначала к звонку «товарищу» Руцису, а потом и сделать это. Но прежде – скрыть ту часть вещей, которую никому видеть не стоило.
Большая часть денег и золота, «парабеллум» с запасными магазинами, записки об особенностях настоящего Алексея Фомина, еще не до конца изученные – все это необходимо было надежно спрятать. Но не так, чтобы было сложно достать, ведь все это может понадобиться в любой момент, особенно последнее. Деньги, если ими правильно пользоваться – очень значимый инструмент, открывающий многие двери и затуманивающий нужные головы.
Да благословенны будут многочисленные московские подвалы и подземелья. Хорошенько присмотревшись, можно найти десятки удобных мест, в том числе и те, в которые вряд ли кто полезет, но из которых удобно забирать нужные вещи. Вот я и нашел, вернее, выбрал из нескольких вариантов.
Удобный такой подвал под обычнейшим домом. Обычным в том смысле, что в нем не жили какие-то значимые для нынешней власти люди. Обычные рабочие, служащие, жмущиеся в уникальном и до глубины души мне противном изобретении соввластей – коммунальных квартирах. Комната на семью, в лучшем случае две комнаты. И одна кухня, одна ванная, один туалет на всю немалую толпу, что обычно живет в четырех-семикомнатных квартирах. Жуткая жизнь! Интересно, а знают ли живущие там, что жизнь может быть и другой, более комфортной, не перенасыщенной склоками и сварами из-за места на кухне, очереди в туалет, а порой так элементарного отсутствия ванной? Ведь некоторые пролетарские уникумы использовали ее для того, чтобы… солить огурцы. А помыться? Так много и часто мыться – не баре ж! И вообще, можно в баню сходить. Общественную. Шайка, веничек, кусок мыла и полотенце – там же и выдаваемые. Мда, это не прогресс, а совсем наоборот, скатывание в минувшее время. Тьфу!
Зато подвал в выбранном мною доме был хороший. Большой, с кучей потайных мест, до которых местным не было дела. И главное, туда очень удобно было проникать в темное время суток.
Три дня. Именно столько времени прошло с момента моего прибытия в Москву. И этого вполне хватило для минимального обустройства, привыкания к городу и скрытия части вещей. И такой незначительный срок перед звонком Руцису был вполне естественным. Ну захотелось прибывшему из провинции пареньку первым делом пройтись по большому городу. По столице. Это нормально, это естественно. Главное, чтобы не затягивать.
* * *Вот и настал вечер, на который я запланировал свой первый контакт с чекистом. Пока лишь голосом, во время телефонного звонка. Но это лишь пока. Почему вечер? Ну а когда еще в будний день чекист может быть дома? Только вечером. Правда, и то нет полной уверенности, ну да в таком случае спрошу у того, кто возьмет трубку.
Ну, с богом. Номер набран. Теперь остается ждать ответа… Есть. Щелчок соединения, и вот в трубке раздается мужской голос:
– Алло…
– А можно пригласить Аркадия Яновича к аппарату?
– Кто его спрашивает? – Голос уверенный, прислуга обычно иным тоном отвечает на звонки. Следовательно, высоки шансы, что это именно нужный мне человек или его родственник у телефона.
– Меня зовут Алексей Фомин. Марк Захарович из Иркутска передает свой привет и письмо.
– Давно не слышал ничего о Стоцмане. С двадцатого года не виделись…
– Я не столь хорошо знаком с Марком Захаровичем, но помню, что вы виделись в двадцать третьем, в Ленинграде. Может, и позже, но тут он мне не рассказывал.
Вот она, ценность выбитой из ныне покойного Фомина информации. Обычная проверка. Если бы я ее не прошел, то думаю, со мной бы все равно встретились, но… уже с подозрением. А так – все в рамках нормы. Тому свидетельством стали следующие слова Руциса.
– Ох, чтоб мои годы да другому в подарок. Уж простите немолодого человека, Алексей. Забыл про ту встречу. Так вы говорите, что Марк вспомнил про давнего знакомого и сослуживца, письмецо с вами прислал?
– Да. Когда вам, Аркадий Янович, удобно будет, чтобы я его передал?
– Меня таки радует, что молодые люди уважают возраст. Давайте в пятницу, послезавтра. Сейчас уточню место…
Уточнил, не спорю. Равно как и в жесткой форме приказал мне описать свою внешность, чтобы не перепутать. Что ж, следовало признать, что за десяток с лишним лет товарищи-чекисты кое-какие ухватки приобрели. Нельзя их недооценивать, ой нельзя! Ну я и не собираюсь. К тому же все равно уверен, что до чинов жандармского корпуса им при всем желании не добраться. Выучка не та, уровень разума тоже.
К сожалению, мне до них тоже расти и расти. Ведь все, что есть у меня за душой – обрывочные уроки отца, преподанные в детском возрасте, когда ко мне при всем желании нельзя было относиться полностью серьезно. Ну а дальше – самообразование. Штука, конечно, хорошая, но одного его маловато будет. Впрочем, ставки уже сделаны, остается играть. Карты на руках неплохие, поэтому нечего робеть.
Пара дней до встречи пролетели быстро, хотя и не впустую. Я усиленно занимался штудированием записей о жизни Фомина, а заодно прорабатывал возможные варианты разговора с чекистом. Цель – не просто избежать любых подозрений, но и произвести благоприятное впечатление на матерого зверя. В Иностранном отделе ОГПУ, да еще среди работающих в Москве, лопухи бы не удержались. А мне требуется заставить его признать, что приехавший из Иркутска паренек может оказаться полезен ОГПУ и лично ему. Ведь клановость – она есть везде, а возможность ввести в организацию не просто своего, но своего и перспективного человека… От такого мало кто откажется. Так что предстоит тебе, Алекс, из кожи вон вылезти, но предстать в нужном свете. Но и не переусердствовать. Ведь ты – перспективный, но всего лишь парень из сибирской глубинки.
Вечер в летней Москве может быть как хорош, так и не очень. Все от погоды зависит. На этот раз было… так себе. Не было летней духоты, но и прохлада отсутствовала. Нечто среднее. Равно как и мое настроение, когда я пришел на указанное Руцисом место на Большой Лубянской улице. И впрямь близко к его месту работы, что на Лубянской площади.
Подготовился ли я к встрече? Несомненно. Как душевно, так и физически. Случись что, ножны в рукаве и самодельная кобурка под маленький «браунинг», закрепленная на левой щиколотке, станут неплохими козырными картами. Но дойди дело до подобного – это станет провалом, после которого шансы добраться до трех намеченных жертв сильно понизятся. Ну, с богом! Или с чертом, мне безразлично, какая из высших сил ответит на мой мысленный призыв о ниспослании удачи.
Стою, изображаю легкую обеспокоенность, что встреча не состоится, а одновременно с этим осматриваю окружающее пространство в поисках чего-то чужеродного, опасного.
Вроде все тихо. Обычные люди, спешащие с работы домой, гуляющие, двигающиеся по своим делам. Вот милиционер прошел важной походкой, преисполненный уверенности в себе, в своей форме, возвышающей его над прочими. Стайка детишек появилась и вновь исчезла, нырнув на другую улицу. А вот и он, Руцис Аркадий Янович… наверное.
Эх, было бы у меня точное описание внешности этого чекиста! Но чего нет, того нет. Остается лишь очень смутное описание, в которое входит возраст, цвет волос, рост.
За сорок, черные волосы, рост около метра семидесяти. На первый взгляд очень приблизительное описание, но если добавить принадлежность к ОГПУ, то круг подходящих кандидатов очень сильно сужается. Причастность к тайной полиции всегда оставляет на человеке несмываемый отпечаток. Его можно скрыть, но лишь прилагая серьезные усилия. Властность, причастность к тайнам, уверенность, чувство превосходства над простыми людьми… Последнее у чекистов развито особенно сильно, привыкли за прошедшее время чувствовать себя властителями судеб. Привыкли – и стали считать это совершенно естественным. Сила ли это? Как по мне, так скорее слабость. Хотя во времена Российской империи до смуты девятьсот пятого года у корпуса жандармов была иная проблема – их как только ни костерили, называя сатрапами, душителями свобод и прочими «ласковыми» прозвищами. Не все, но слишком многие. Потом, после первой кровавой круговерти, немалая часть прозрела, поняла, что именно эти «сатрапы» стояли между ними и почуявшими кровь террористами и прочими боевиками различных революционных партий. Жаль только, что прозрели далеко не все, кто должен был.
А потом был семнадцатый… Уже не волна, а кровавое цунами, разрушающее на своем пути все, весь мир, всю империю. И конечно, одними из первых под этот удар попали носящие голубые жандармские мундиры. Тогда, как говорил отец, погибли, были застрелены или просто растерзаны очень и очень многие. А немногие выжившие, влившиеся в белую гвардию, если и слышали в свой адрес упреки, то лишь в том, что можно было и сильнее давить революционную сволочь. Да уж, коротка память людская. Раньше «сатрапы», потом… Эх-х, до сих пор больно и грустно.
Впрочем, не о том сейчас речь. Вот у этого человека, подходящего под описание Руциса Аркадия Яновича, есть во всем облике и манере двигаться отчетливая уверенность, даже властность. Уверен, что когда он приблизится, то и в глазах его увижу отблеск причастности к самой могущественной в СССР организации – ОГПУ. Значит, это он, я не ошибся. И насколько я вижу – без сопровождения, один пришел. Не в форме, в штатском. Одежда далеко не дешевая, сразу видно, а вот чего-то вроде перстней или там дорогих часов нет. Лишь обручальное кольцо – простенький золотой кружок на пальце. А вот насчет оружия… Полагаю, что за ремнем со стороны спины, не зря же легкий пиджак на себе таскает, хотя по такой погоде мог бы и на руке его нести.
Не подозревает? Скорее всего, но бдительности не терять. Расслабишься – непременно воспользуются и если не проглотят, так понадкусят. И лучше всего самому проявить инициативу.
– Добрый вечер, Аркадий Янович, – поприветствовал я предполагаемого чекиста, едва он приблизился на подобающее расстояние. – Это я вам звонил позавчера.
– Алексей. Ну как же, помню-помню! – Доброжелательная улыбка и абсолютно холодный взгляд, больше подобающий снулой рыбе, а не человеку. – У вас должна быть такая вещь, письмецо называется. Из Сибири, от старого Марка.
– Вот оно.
– Хорошо, – движение руки, выхватившей у меня письмо и переправившей оное во внутренний карман пиджака, было быстрым и каким-то… плавным что ли. – Потом почитаю. А сейчас давайте пройдемся до Сретенских ворот, а может и подальше. Там видно будет.
– Конечно. Вы здесь хозяин, я всего лишь гость в столице… Уверен, дорога будет интересной.
Слегка склонившаяся вправо голова, быстрый и пронизывающий взгляд… Снова холод в глазах. Оценил возможные варианты? Похоже. Увидел что-то не то? Сильно сомнительно. Обычная оценка нового для себя человека. Потому и письмо сразу вскрывать не стал, лишь бросил беглый взгляд на надпись на конверте. А что, там все правильно насчет почерка. Его он наверняка либо и раньше помнил, либо успел освежить в памяти.
Прогулка по одной из примечательных улиц Москвы, а в качестве экскурсовода – мой однозначный и бескомпромиссный враг-чекист, который о том знать не знает и ведать не ведает. Безумие? Вовсе нет, просто гримасы жизней и судеб.
А вот тема, насчет которой вздумалось меня просветить чекисту, была глубоко отвратительна. Взятие города под контроль большевиками в том самом семнадцатом году. Однако приходилось восторгаться, поддакивать и порой уточнять определенные нюансы. Выражать, так сказать, полную заинтересованность и ждать, когда все это закончится.
Закончилось довольно быстро. Дойдя до Сретенки, Руцису надоела собственно неспешная прогулка. Захотелось присесть, но не просто так, а выпив чаю и сопроводив его в дальнюю дорогу чем-нибудь вкусненьким. Вот и предложил мне продолжить беседу в наверняка знакомой чайной. Отказываться я не собирался. С чего бы? Да и на интересующие меня темы в такой обстановке будет свернуть куда легче.
Люблю хороший чай – этого не отнять. Но летом – исключительно холодный, потому как горячее на жару мое тело плоховато воспринимает. А вот Руцису это явно было безразлично, потому как себе он заказал именно что горячий чай, а к нему немалое количество выпечки. Мне же есть особо не хотелось, потому обошелся одним пирожным с заварным кремом. Так, порядку ради, чтоб не голый чай был в заказе.
Интересно, мне кажется или нет, что чекист только и ждет, чтобы я с ходу завел разговор на тему поступления на работу в ОГПУ? Пожалуй, все же не кажется. Тогда это может быть этакая простенькая проверка на выдержку, которая работникам любой тайной полиции всегда пригодится. Импульсивность и неумение выжидать – это существенный такой минус. Никак не плюс. Так что лучше задать чекисту еще парочку вопросов о достопримечательностях Москвы. Причем о новых, уже советских. О том же мавзолее, где труп «вождя краснокожих» валяется, на потребу всем местным «индейцам». Мне это, само собой, глубоко безразлично, но маска спросила бы именно это, так что играем роль с полной отдачей. Она ж должна стать моей на до-олгое время.
Спустя десять минут продолжавшегося разговора ни о чем конкретном Руцис резко изменился. Привычным манером стер с лица выражение «доброго столичного дядюшки», став тем, кем и был на самом деле – матерым чекистом со всеми отличительными чертами людей этой страты. Отставил в сторону чай, выпечку и потянулся за письмом. Небрежно вскрыл конверт и погрузился в чтение.
А ну-ка, Алекс, изобрази на лице неслабое такое волнение. Быстро! Ведь здесь и сейчас решается дальнейшая судьба парня из далекой Сибири, приехавшего «покорять столицу». Причем не просто так, а непременно в стройных чекистских рядах. Самое время достать наградную папиросницу с дарственной надписью и поинтересоваться, можно ли закурить. Такая вот не шибко хитрая, но тоже попадающая в роль попытка привлечь внимание к своим былым достижениям.
Есть реакция! Против моего курения не было никаких возражения, но на мгновение уголок губ чекиста дернулся, пытаясь сложиться в такую вот понимающую усмешку. Дескать, старайся, молодой, я то все равно вижу все твои хитрости.
Нельзя казаться слишком умным, нужно представляться умным, но в меру. Покажи собеседнику, что он умнее тебя, но не грубо, а ненавязчиво. Старые трюки, но действенные с давних времен по сей день. У жандармов таких мно-ого было!
Меж тем Руцис дочитал письмо, подчеркнуто неспешно сложил его, засунул обратно в конверт и убрал обратно в карман пиджака. Игра на нервах? Это хорошо, действительно хорошо. Если бы написанное не вызвало у чекиста интереса, он бы весь этот спектакль не разыгрывал. Нецелесообразно, а насчет того, чтобы потешиться над таким, как Алексей Фомин… Не тот возраст, не то положение.