Не римская Испания. Арбалетчики князя Всеслава. Арбалетчики в Карфагене. Арбалетчики в Вест-Индии

На месте картина прояснилась – в том смысле, что сработали злоумышленники чисто. Несколько собак в деревне оказались отравленными, а одна пристреленной – стрелой, судя по входному отверстию, и наш командир несколько скис – наличие у противника лучников было новостью не из приятных. Зато стало понятно, как ему удалось напасть и сделать свое дело скрытно. Кроме «почтенной» Криулы и ее детей – сына и дочери – исчезло два раба-носильщика. Один телохранитель был найден убитым в доме, второй – в чулане вместе с девушкой, служанкой госпожи. Староста деревни разразился по этому поводу целой речью, гневно осуждавшей легкомысленное поведение некоторых девиц, и Тордулу пришлось рявкнуть на него, чтоб заткнулся. Полностью вырезанной оказалась и семья хозяев дома, в том числе трое детей…

– Никого не насиловали, никого не пытали – просто прирезали как лишних свидетелей и обузу, – поделился наш мент результатами собственного неофициального расследования. – Крутые профессионалы.

Через некоторое время прибыли и следопыты с собакой. Причем не потому, что им было приказано возвращаться сюда, а именно по следу. Получалось, что скрытный налет с похищением выполнен той же шайкой, которая руководила и нападением на рудник, и это заставило наше начальство крепко призадуматься.

К счастью, как и огромное большинство современных баб, «почтенная» Криула имела столько всевозможного тряпья, что немало осталось в доме нетронутым. Пока следопыты давали своему псу обнюхать его, Тордул выстроил нас всех во дворе, спровадил местных, подозвал нас поближе и тихонько проинструктировал:

– Я глуп, как вот эта дверь! – он постучал для наглядности пальцем по деревяшке. – Я настолько глуп, что надеюсь найти пропавших здесь, в деревне. И я хочу, чтобы вся деревня знала об этом. Не от меня, а от вас. Сейчас вы все пойдете перерывать все вокруг вверх дном. Усердствуйте у меня на глазах, когда я буду вас погонять, и лодырничайте, когда я отвернусь. Жалуйтесь местным на мою глупость и ругайте меня меж собой, когда я не слышу. Ругайте позлее и пообиднее. Как там выражаетесь вы четверо? – его палец уткнулся в нас. – Эээ… «милять» и «дольботрях»? Я правильно сказал? Вот так и ругайте!

– Он понял, что у этих «коммандос» может быть в деревне сообщник, – разжевал мне Васкес, когда мы приступили к исполнению.

– Ты с ним согласен?

– Наверняка был. Кто-то должен был разведать для них обстановку, показать дорогу и нужный дом, помочь отравить собак…

– Ты говоришь – был?

– Если они ушли – а я думаю, что теперь они ушли, – он им больше не нужен. Их главный не пощадил собственных раненых – зачем ему щадить ненужного свидетеля?

Имитируя бурную деятельность по исполнению идиотского приказа, я помаленьку заворачивал к тем дворам, где повстречал вчера сговорчивую красотку. Начальник ведь ясно дал понять, как нам следует относиться к поставленной боевой задаче, и едва ли интересы дела пострадают оттого, что я заодно наконец-то выпущу накопившийся пар…

Деваха как раз развешивала во дворе постиранное тряпье, после чего охотно выпорхнула к нам. Я с удовольствием увлек ее в давешнее укромное местечко, предвкушая долгожданное наслаждение… Ага, хрен там!

– Не сегодня! – мою руку, полезшую ей под юбку, она отстранила мягко, но решительно.

– Вчера тебе нравились мои монеты.

– Вчера ты не успел. А сегодня вас не станет ублажать никто и ни за какие деньги.

– Мы чем-то обидели ваших людей?

– Ничем. Просто у нас горе…

– Траур по убитым, – пояснил Васькин, и вид у него был довольно кислый.

– Это надолго?

– Приходи через три дня, и ты не будешь отвергнут.

Полапать и поцеловать она себя все же позволила, причем совершенно бесплатно. Не отказалась и поболтать с нами. Но о чем болтать с прошмандовкой? Естественно, о том, «как она докатилась до такой жизни».

– Вы думаете, я так с любым, кто заплатит?

Я так не думал, поскольку уже навел справки и знал, что Астурда – шлюха начинающая, и оттого пока еще разборчивая, но ради хохмы решил подначить ее:

– А чем одна монета отличается от другой, такой же? Вот смотри, – я взял в одну руку одну бронзовую «чешуйку» и во вторую точно такую же. – Чем они отличаются?

– Эти две – ничем, – усмехнулась она. – Обе твои, а ты в числе тех, чьи монеты мне нравятся.

– А если кто-то предложит больше?

– Ну, смотря кто… и смотря сколько, конечно. Но и задорого я отдамся не любому. Не верите? Зря! Как раз вчера, как вы ушли, ко мне подкатился наш дурачок Дундул. Представляете? Он – и ко мне! Хи-хи! Да ему ни одна девка не даст, а этот недоносок вообразил, что за серебряную монету даже я с ним пересплю! Представляете? Ну не дурак ли?! Естественно, я его отшила, хи-хи!

– А кто он такой, этот ваш… как там его? Дундук?

– Дундул? Да пастушок наш придурковатый! Прыщавый, замызганный, и несет от него вечно козлятиной! Наверное, он как раз с козами и это самое, хи-хи!

– А что, у вас так хорошо оплачивается работа пастуха? – включил мента Хренио.

– Да какое там! Кто еды ему даст, кто тряпку какую поношенную, редко когда расщедрятся на медяк. Я даже удивилась, что этот нищеброд серебряную монету мне показал!

– Вот такую? – испанец показал ей гадесский серебряный шекель из тех, которыми нам выплатили аванс и премировали перед отправкой сюда.

– Точно! – подтвердила Астурда. – Голова в шкуре, рыба, значки какие-то не наши – да, именно такую!

Мы с Васькиным переглянулись и поняли, что думаем об одном и том же. Увы, мент оказался прав в своих предположениях. Когда мы пошли искать Тордула, то на месте его не нашли. Нам неопределенно указали в южном направлении, где мы уже за деревней ниже по реке увидели толпу сослуживцев и местных пейзан. На прибрежных камнях лежал труп, в котором деревенские опознали незадачливого пастушка Дундула. Мы снова переглянулись и обменялись понимающими кивками…

К вечеру вернулись следопыты с собакой, которые тайно проследовали вниз по реке и нашли место, где по их мнению злоумышленники могли отвернуть от нее. Что характерно – в западном направлении. Явные следы отпечатывались на дне речки и ниже по течению, но они показались следопытам какими-то слишком уж явными, оставленными нарочно, а вот несколько выше, за широким плоским камнем, от тропы ответвлялась другая, на запад параллельно долине, и на ней собака нашла простенькую стеклянную бусинку, запах которой привлек ее внимание. По словам деревенских, из таких бусинок состояли браслеты дочери похищенной женщины.

Васькину хотелось взглянуть на находку, да и с самими следопытами как следует все подробности обсудить, но сразу ведь к ним не сунешься, шифроваться надо, а потом стало и не до того – были похороны убитых. Это в военном походе погибших хоронят по предельно упрощенной и сокращенной программе с минимумом положенных ритуалов, потому как основные задачи военной операции все-таки несколько иные, но на гражданке и у испанских иберов похоронные церемонии – это целое событие. При других обстоятельствах оно не сильно бы нас касалось – ну, помогли бы дров для погребального костра нарубить и принести, послушали бы не слишком длинную речь самого крутого из ближайших родственников убитых, понаблюдали бы для приличия за разжиганием и разгоранием костра да угостились бы, чем турдетанские боги послали, на поминальной пирушке – ждать, пока тот костер прогорит да прах с приношениями захоронят, нас, как людей служивых, никто бы не заставил. Но тут – особая ситуевина, тут хоронят хоть и седьмую воду на киселе, но не чью-то там, а тарквиниевскую, наших нанимателей все же. И пришлось нам в результате не только с подготовкой костра помогать, но и изображать почетный караул в течение всей протокольной процедуры, и это, мягко говоря, сочувствия к общему горю нам не прибавило. Ну неужели этой дальней тарквиниевской родне не могло приспичить убиться как-нибудь в другой раз, а не тогда, когда исключительно по недосмотру судьбы неподалеку окажемся именно мы!

Спасибо хоть современной стойки смирно никто от нас при этом не требовал – как бы там ни шипели натуральными королевскими кобрами Юлька с Наташкой насчет того, что вместо нормального классического центра античной культуры мы тут торчим в каком-то варварском медвежьем углу, это они торчат, а мы – служим, и есть все-таки немалое преимущество служить по-простому, по-варварски. Сами бы поизображали, млять, уставного болванчика с плакатов армейской наглядной агитации вроде часового у знамени или тех кремлевских у Мавзолея, и не пару-тройку минут, пока самим не надоест, а стандартную уставную двухчасовую смену! Не два года через день на ремень, а один-единственный суточный наряд – я ж разве садист? Просто для ликбеза и вразумления, чтоб дурь подобная раз и навсегда повыветрилась. Причем это я еще в дебри не лезу вроде натурализации в тех античных культурных центрах, а это ведь тоже особая песня – не принимают туда кого попало, а вот в рабство чужаков захомутать – это запросто. И если здесь, среди этих – ага, варваров, нам повезло «прописаться» в социум в гораздо лучшем по сравнению с рабским качестве, так что гласит народная мудрость? Правильно, что от добра добра не ищут. А им тут, млять, варварская обстановка не нравится…

Речи произносились хоть и без греко-римских притязаний на правильную риторику, но не менее длиннющие, как нам показалось, и не один выступал, а человек шесть, покороче их – и вовсе добрый десяток, даже пейзане, которых дело не так, как нас, а напрямую касалось – и те в задних рядах откровенно зевать начинали да с ноги на ногу переминаться, а погребальный костер отгрохали такой, что он горел как бы и не подольше всех этих речей, вместе взятых. И все это время, пока доморощенные ораторы соревновались в красноречии и пока здоровенный костер боролся с никак не желающими быстро сгорать трупами, нам и нашим иберам-сослуживцам пришлось простоять в строю. А потом ведь и прах еще собирали, и в могилу его со всеми пожитками ритуальными покойницкими укладывали, и там тоже еще пару длинных речей выстоять пришлось – ага, тоже в строю. Труднее нас, наверное, оказалось только тем, кто эти речи не слушал или делал вид, будто слушает, а сам те речи толкал. В общем, и по стойке вольно геморрой это был еще тот, и после столь мощного выноса мозгов уже ни на какую осмысленную деятельность у нас, откровенно говоря, хрен не стоял. Теперь – только завтра.

Правда, нет худа и без добра, как говорится, поскольку под стать похоронной церемонии была потом и пирушка. Царским ли было угощение, судить не берусь, потому как на царских пирах как-то не бывал и банально не знаю, чем в античном мире у царей угощают, но кашей никто не пичкал – мяса с зеленью и фруктами налопались от пуза, да и вина было вволю, и было оно заметно получше нашего пайкового. А главное – выпито и слопано под конец оказалось далеко не все, так что и завтрак обещал быть практически не хуже этого сильно припозднившегося ужина. Проблема просматривалась только одна – выспаться за остаток ночи, но обратно на рудник нас никто не погнал, а разместили на постой по крестьянским домам. Спать пришлось, конечно, на плащах, постеленных прямо на крытый соломой глинобитный пол, но после всего выстоянного, а потом выпитого и съеденного нам подобные пустяки были уже глубоко до лампочки Ильича…

Хоть мы с Хренио и шифровались, кто-то все-таки заметил наши следственные действия и заложил нас командованию. Утром наш «почтенный» вызвал нас обоих и предложил действовать открыто, пообещав похлопотать о достойной награде, если мы действительно сумеем помочь. Испанец не стал отнекиваться и признался, что «у нашего князя» служил в охране порядка, чему наш командир изрядно обрадовался. Он был воином и понимал толк в стычках, засадах, маневрах и тому подобных чисто военных делах, но в своих способностях сыщика уверен не был, и человек, понимающий хоть что-то в сыскном деле, оказался для него счастливой находкой. А что простая погоня вряд ли окажется успешной, наш командир уже понял.

– Это очень хорошие воины – лучших я не встречал, – неохотно, но честно признал Тордул. – Мы, турдетаны и прочие иберы, понимаем толк в скрытном подходе, внезапном нападении и уходе, мы вообще обычно так и воюем, если война небольшая и ведется малыми силами, но эти… Я не уверен, что в «лесной войне» мы окажемся лучше их. Если только перехитрить? Но как? Я не сажусь играть в кости с тем, кто зарабатывает этим на жизнь, а сейчас мы должны сделать именно это!

– А как ты думаешь, почтенный, будут ли они ожидать нашей засады, когда отойдут достаточно далеко? – вкрадчиво поинтересовался Васкес.

– Я бы на их месте не ожидал. Погони сзади – да, но не засады спереди, – согласился начальник, поразмышляв. – Но как нам предугадать, куда они пойдут? – и его рука картинно обвела поросшие лесом горы.

– Для начала я бы определился, куда они уж точно не пойдут, – заметил мент. – Как насчет Кордубы?

– Почтенную Криулу в Кордубе знают, да и досточтимый Ремд там не последний человек. На их месте туда бы я точно не сунулся.

– Хорошо, Кордуба отпадает. Как насчет Илипы?

– Ну, я бы не зарекался, но сомневаюсь. Она ведь на берегу Бетиса. Мы-то прошли по реке, а они идут по земле, и первый же встречный отряд бунтовщиков…

– Ясно. Мелкие городки?

– То же самое. Я бы на их месте вообще не спускался в долину там, где она охвачена мятежом. Это ж надо прорываться с боем. Они отличные бойцы, но в открытом поле и таких нетрудно задавить числом.

– Эти ребята вообще вряд ли пойдут туда, где велик риск нарваться на драку, – вставил свои двадцать копеек и я.

– Почему ты так решил? – заинтересовался Тордул. – На руднике они не трусили!

– Но и не рисковали без нужды. Просто выполнили приказ того, кто им платит. С чего бы им в дальнейшем поступать иначе?

– Ты тоже считаешь, что они наемники?

– А кем же им еще быть? По всем признакам наемники, причем не из дешевых.

– Это точно, – согласился Хренио. – Наверняка побольше нас получают – и намного больше…

– Не удивлюсь, если даже больше меня, – покачал головой и наш командир, своим жалованьем перед нами никогда не хваставшийся, но наверняка получавший поболе нас не «на», а «в».

– Но в той же монете, что и мы, – добавил я.

– Откуда сведения?

– Убитый пастушок предлагал одной девице за любовь гадесский шекель. Где и у кого он мог его заработать? И если заработал раньше и все-таки решился потратить на бабу, то почему решился только вчера?

– А это точно?

– Я показал девушке такой же шекель из своего кошелька, и она опознала монету, – подтвердил испанец.

– Понял! Думаете, похищенных ведут прямо в Гадес?

– Не обязательно, – возразил Васкес. – Я бы упрятал их в какой-нибудь мелкий городишко на самом краю мятежных земель, но ближайшем к Гадесу.

– Почему?

– Похищение совершено для давления на досточтимых Тарквиниев.

– Ты уверен? Я думаю, что ради выкупа!

– Слишком опасно. Похищенные их видели и могут узнать потом.

– Верно… Проклятие! Они же их, значит, собираются убить!

– Или продать в рабство где-нибудь в северных странах, где смуглые брюнетки так же редки, как здесь светлые блондинки.

– Ну спасибо, утешили! – хмыкнул Тордул.

– Но только после того, как выжмут из нашего досточтимого хозяина все, что удастся. И делать это удобнее всего не слишком далеко от Гадеса, – закончил мент.

– Ну, если так – путь это неблизкий, и время опередить их у нас есть, – командование ощерилось хищной ухмылкой. – А людей я наберу, будут люди…

– Не забудь и о погоне, почтенный! – снова встрял я.

– А зачем она нужна?

– Ты же сам сказал, что ожидал бы ее на их месте. Ты ее ждешь, а ее нет – ты бы не насторожился?

– Понял! Убедили! Будут люди…

Людей начальство, как ни странно, набрало быстро. Из примерно восьми десятков оставшихся на руднике рабов половина оказалась военнопленными. И когда им было обещано за каждый день участия в облаве засчитать их среднедневную выработку, да еще и награду в случае успеха – человек тридцать вызвались сразу же. Почти семьдесят человек выставляла деревня, и еще около четырех десятков – пять деревушек поменьше. Месть для иберов – дело святое…

Как и всегда в таких случаях, сборы затянулись на весь следующий день, отчего я изрядно озверел – ведь это означало, что у противника теперь хорошая фора, и ни через какие три дня мы не вернемся. Дважды уже эти уроды сорвали мне удовольствие, а теперь получалось, что бог любит троицу. Но я-то ведь не бог и такого юмора не понимаю. Часть пара я выпустил в тренировочных боях, в которых не без удовлетворения отметил, что пейзан-ополченцев уже делаю уверенно, а с вояками-профессионалами – пятьдесят на пятьдесят. Кое-чему ветераны Тордула меня все-таки подучили. Между делом попробовал пострелять из арбалета и свинцовыми «желудями», предназначенными для пращников. Из старого, конечно – новый будет готов в лучшем случае только к нашему возвращению. Приноровившись, добился попаданий на уровне хорошего пращника. Лучше не получалось из-за труднопредсказуемой баллистики кувыркающегося в полете продолговатого «желудя». Почему пращники пользуются именно ими, а не нормальными круглыми пулями, я так и не понял. Но традиция есть традиция, и пытаться переломить ее в традиционном до мозга костей социуме – занятие для мазохистов.

К обеду прибыла пара десятков конных воинов из Кордубы, которых спешно нанял и отправил к нам получивший известие с гонцом Ремд. Вместе с таким же примерно количеством конных ополченцев – может быть, и плохих вояк, но прекрасных знатоков местности – у нас получалась довольно солидная по местным меркам кавалерия. Впрочем, наш командир предполагал использовать ее главным образом для связи между отрядами.

Утром следующего дня мы наконец-то выступили. Силы разделили примерно пополам – погоня во главе со старостой деревни, имея добрый десяток собак, пошла по следу, а мы во главе с Тордулом двинулись форсированным маршем на обгон. В обоих отрядах были охотники, знавшие все местные тропы как свои пять пальцев, а все припасы были навьючены на мулов, так что люди двигались, можно сказать, налегке. Наш противник, вынужденный двигаться осторожно во избежание нежелательных для него встреч, да еще и обремененный малопривычными к длительным походам похищенными, которых пока должен был щадить, еще и местность знал наверняка похуже наших проводников. Мы же, поднявшись выше по склонам, шли параллельным курсом, практически не таясь, а лишь сверяясь через конных гонцов с погоней.

Тем не менее дорожка была еще та. Подъемы, спуски, каменюки, пыль. Мулы с одной стороны разгрузили нас, но с другой… Ох уж эти долбаные слепни! У нас, в Подмосковье, эта летучая сволочь активна только в июне-июле, в августе уже не встретишь, но тут, на теплом юге Испании, они чувствуют себя вольготно и осенью. А уж настырные – наши подмосковные, оказывается, были еще по сравнению с этими более-менее тактичны! Иберы стойко терпели, лишь прихлопывая зазевавшихся кровососов, но измученные мулы страдальчески ревели, а тяжелее всех пришлось Володе с Серегой – репеллента-то ведь у нас не было, а без него современный горожанин кровососов переносит плохо. Самым хитрожопым – после меня, конечно – оказался Васькин, заметивший, что вокруг меня их крутится гораздо меньше, и пристроившийся в колонне рядом. В свое время, занимаясь биоэнергетикой, я в конце концов научился отпугивать эту пакость. Но некоторых энергетических усилий это требовало, отвлекая от сосредоточения на облегчающей ходьбу частичной невесомости. Поэтому, когда мы форсировали очередной ручей, я заказал «истребительное сопровождение». В Подмосковье крупная стрекоза, которую мы в детстве называли «пиратом», – вид относительно редкий, но тут их хватает, а слепней она жрет с превеликим удовольствием. Иногда полезно знать некоторые вещи. Вот не знал бы – и продолжал бы напрягаться сам вместо того, чтобы припахать к доброму делу «дружественную авиацию»…

– Володя, ты только глянь! – заметил это дело Серега. – Мы тут мучаемся, а эти черные…

– Так мы ж, черные, все хитрожопые! – ответил я ему в тон.

– Солдат обязан стойко переносить тяготы и лишения военной службы, – просветил его и Володя, – если ему не хватило ума от них отвертеться! – в отличие от Сереги, он-то солдатскую лямку оттянул честно, и на то, что кто-то оказался удачливее его, не обижался. Такова ведь, если вдуматься, вся наша се ля ви…

Иногда тропа становилась такой, что наша сиюминутная се ля ви здорово осложнялась. То колдобины из криво выросших деревьев, об которые споткнуться – нехрен делать, то низко нависшая скала, заставляющая пригибаться – скучать не приходилось. Иногда упрямились мулы, которые, если не вдаваться в биологические тонкости, те же ишаки, только величиной с лошадь – и такие же тупые и упрямые. Но с этим их погонщики как-то справлялись, и наш отряд продолжал стремительно двигаться вперед.

Я думал, что взбешусь от долгого воздержания, но мы выматывались так – даже я, несмотря на свой «антиграв», – что о бабах как-то и не вспоминалось. Нас радовало только то, что противник выматывается не меньше и это снижает его преимущество в подготовке. Будь ты хоть трижды «коммандос» – много ли от этого толку, если ты ухайдакан, как загнанная лошадь?

Периодически нам попадались по дороге маленькие горные деревушки. Горцы есть горцы – что на Кавказе, что тут. Грань между мирным крестьянином и разбойником-профи тут зыбкая и расплывчатая. Будь мы слабы – мигом познакомились бы с их вымогательством и за проход по «их» тропам, и за воду из «их» источников. Но наши силы выглядели внушительно, и все, что от нас требовалось, – это не трогать их первыми. Более того – узнав, что мы кого-то преследуем и поняв, что мы сильнее преследуемых, некоторые охотно присоединялись к нам. Ведь где победа, там и грабеж побежденных, а пограбить – если за это ничего не грозит – какой же горец от такого откажется? В результате у нас не было недостатка в проводниках, помогающих нам выбрать самый удобный путь и облегчающих контакт с гордыми обитателями следующей деревушки.

Но главное достоинство селений горцев было в том, что они служили надежными ориентирами. Не то чтоб полноценные карты, но более-менее приемлемые схематичные изображения местности иберы знали и применяли. Деревушки помогали точнее определиться с текущим местоположением. Сносясь через конных гонцов с отрядом, идущим по следу противника, мы могли держать друг друга в курсе обстановки. Уже на третий день похода погоня сообщила, что идет по следу суточной давности, из чего Тордул, сверив на своей «карте» местоположения обоих отрядов, вычислил, что мы с преследуемыми почти поравнялись.

Ближе к вечеру того же дня южнее и несколько впереди мы заметили добротный дымок – вскоре, впрочем, исчезнувший. На «карте» там была обозначена мелкая деревушка в несколько дворов. Это нас несколько озадачило – до сих пор противник, по сообщениям погони, все встречные селения старательно обходил, стремясь даже не попадаться на глаза их обитателям. Но предположение о пожаре по недосмотру самих горцев выглядело еще маловероятнее, и наш командир, поколебавшись, пришел к выводу, что что-то у преследуемых нами головорезов пошло не так. И действительно, на следующий день гонец от погони сообщил, что все обитатели деревушки убиты, несколько женщин перед смертью изнасиловано, а один из убитых никем из местных не опознан и похож на наемника из числа преследуемых. Дальше же следопыты погони по кровавому следу обнаружили в зарослях еще трех мертвых наемников – видимо, добитых своими же тяжелораненых…

По оценкам нашего командования получалось, что у противника осталось не более полутора десятков полноценных бойцов, и этим было бы грех не воспользоваться. В тот день мы должны были уже опередить их, а на пути лежал небольшой городишко.

Собственно, по меркам долины это была обыкновенная деревня – размеров, скорее даже малых, чем средних, но сейчас она обнесена валом со стеной, что и делало ее в глазах горцев городом. Его силы последние из примкнувших к нам горцев оценивали в пять, максимум шесть десятков более-менее боеспособных мужчин. Немного по нашим меркам, но для преследуемой нами банды явно чересчур, и по всем видам выходило, что ее главарь обойдет этот городишко десятой дорогой, а поскольку стоит «город» на берегу притока Бетиса – форсирует его севернее или южнее. Речка была довольно бурной и подходящими для переправы местами не изобиловала – в каждом из интересных для нас мест всего только по одному и имелось.

Подумав, Тордул отправил гонца обратно с приказом немедленно выслать вперед всадников и занять южную переправу, а пешим ускорить преследование. Наши же конные понеслись к северной переправе, а мы, пехота – со всей возможной поспешностью следом за ними. Приближался решающий момент – тот самый, ради которого мы и ломанулись в этот бешеный поход «по долинам и по взгорьям»…

По нашим расчетам главарь банды должен был выбрать северную переправу – с юга слишком близка была уже равнинная часть долины с бушевавшим на ней мятежом, что было бы для него рискованно. Поэтому, оседлав брод и разместив в зарослях засаду, наш «почтенный» занервничал, когда противник так и не появился. Сил было более чем достаточно, и два десятка он послал на всякий случай к южной переправе. Но прибывший оттуда гонец сообщил, что и там противник не появлялся. А потом прибежал пеший гонец от основных сил погони, от которого мы узнали, что преследуемая нами банда вместе с похищенными неожиданно направилась прямо к городишке и, после коротких переговоров с привратной стражей, была впущена внутрь.