Три кварка (из 2012-го в 1982-й)

Глава 2

– Ну, Миша, рассказывай, чего там с тобой приключилось?

– В смысле, вчера?

– Ну да, вчера. А то, понимаешь, всё Управление уже знает, лишь я один, как говорится, ни сном ни духом.

– Дык, товарищ майор. Константин Николаевич. Я же всё в рапорте написал. Там полный отчёт.

– Рапорт, Миша, одно, а личные впечатления – совершенно другое. Слышал уже небось послед… тьфу ты, черт, крайнюю шутку Петровича нашего? Насчёт тебя, между прочим.

– Это которая… э-э… «сотрудник государственной безопасности к технике безопасности отношения не имеет»?

– Она родимая, она самая. Короче, давай, выкладывай, не тяни.

– Есть не тянуть… В общем, ерунда там какая-то приключилась, Константин Николаевич. Меня вчера прямо с рыбалки выдернули…

– Подожди, Михаил, не части. Никакая это не ерунда, поэтому излагай подробно и чётко.

– Есть подробно. Короче, вчера, примерно в 10:30 утра меня срочно вызвал дежурный по управлению. В 11:40 я прибыл в отдел. Быстрее не смог – всё-таки воскресенье. По личному указанию подполковника Д…ского меня направили в спецчасть ИАЭ с предписанием помочь коллегам – Елена в декрет ушла, Иван Андреевич заболел, а срок с архивом установили на 9:00 тридцатого, то есть, уже сегодня. Хорошо хоть, свободная машина нашлась, так что добрался я туда без проблем, по-быстрому. И на въезде всё нормально прошло, вопросов ни у кого не возникло.

– А какие к тебе могли возникнуть вопросы?

– Да тут такое дело, товарищ майор…

– Какое такое дело?

– Да вот… э-э… с приятелем я вчера утром встречался, как раз на рыбалке. С Сашкой Ершовым из Третьего Главка 10 , вы его знаете, он на днях из ГСВГ 11 прилетел. Кассеты он мне привёз, агфовские, две штуки, ну а я их того, случайно того – в отдел притащил, а потом в Институт. Ну, то есть, было бы неприятно, если бы их на проходной обнаружили.

– Ох, Миша, Миша… неприятно ему. Да уж, тебе неприятно, а мне бы, ты знаешь, как по башке настучали?.. Старшие, блин, товарищи. Ты чем думал, старлей? Головой или другими местами? Не помнишь что ли, как Виноградов после Олимпиады «итальянский сувенир» у Доллежаля на Красносельской 12 посеял? Там тоже … случайно всё вышло.

– Виноват, товарищ майор.

– Ладно. Поздно теперь виноватиться. Дальше-то что?

– Дальше мне выделили место в комнате номер 26, и до 14:00 я работал с архивом. Правда, у них там темно было – деревья за окном слишком густые. Вот и пришлось мне это… света добавить.

– И?

– Кто ж знал, товарищ майор, что у выключателя клавиша на розетку завязана? И этот обогреватель ещё … дурацкий.

– А вилка у обогревателя, выходит, в розетке торчала?

– Ну… выходит, что так.

– В августе месяце?

– Ну…да.

– Понятно. Картина ясна… Как тебя только не покалечило, Михаил?

– Да сам удивляюсь, Константин Николаевич. Все окна в копоти, по стенке как будто картечью прошли, и силуэт на саже – голова, плечи, даже уши видны, на мои, правда, совсем не похожи.

– В рубашке, значит, родился. Долго жить будешь.

– Да, повезло. Вот только странным мне кое-что показалось.

– Странным? Что именно?

– Пластины трансформаторные обожжённые, осколки стеклянные. Откуда всё это в обогревателе, фиг знает.

– Хм, а ты обогреватель рассматривал? До того как.

– Э-э, нет, не рассматривал.

– Пол в комнате заранее изучил?

– Да нет. Зачем?

– Вот. Сам признался. Так что никакой мистики. Хотя… в отчёте ты о странностях упомянул?

– Нет. Посчитал лишним.

– М-да. Понятно. Ну что же, надеюсь, Свиридяк этим не заинтересуется.

– Да не дай бог, Константин Николаевич.

– Это точно. Он жук ещё тот. Въедливый, зараза, до любого столба докопается. А, впрочем, бог не выдаст, свинья не съест. Так, Михаил?

– Точно так, товарищ майор.

– Ладно, Миша. Я всё уяснил. Так что… иди, работай.

– Есть, товарищ майор…

Воскресенье. 29 августа 1982г.

«…ать! Да что же это такое?!..»

Сознание вернулось, радужное сияние исчезло. Расфокусированному взгляду предстала хорошо прошпаклёванная, окрашенная в салатовый цвет стена.

По стене ползла муха. Жирная. Наглая. Не собирающаяся никуда улетать. «Да уж, муху не обманешь. Гы-гы».

За дурацкой мыслью последовало не менее дурацкое действие.

Потянулся вправо, к столу. Нащупал на столешнице какой-то мелкий предмет. Кусочек чертёжного ластика. Тщательно прицелился. Метнул.

«Оп-па! Какой я ловкий!»

Сбитое влёт насекомое свалилось вниз, за пределы метрового круга, ограничивающего область уверенного восприятия.

Попробовал принять более удобное положение. Под задницей что-то скрипнуло – как будто сижу на кровати с сетчатым, наполовину продавленным лежбищем. Пошарил руками. «Хм, действительно сетка. А ещё простыня и матрас. Стёганый… Что за хрень? Стул-то куда подевался?»

Через пять-семь секунд поле зрения расширилось до привычных размеров и… По голове словно кувалдой шарахнуло. Мозги буквально вскипели от мощного удара волны, почти цунами из сотен тысяч миллионов и миллиардов бит информации, складывающихся в неправдоподобно яркие картинки собственного, давно забытого прошлого. Погребённого под слоем лет и вновь вызванного к жизни удвоением смещённой по времени матрицы. Сложением сознаний немолодого, много чего повидавшего мужика и наивного семнадцатилетнего парня. Недавнего школьника. Того, кем некогда был этот самый мужик. В одна тысяча девятьсот восемьдесят втором. Воскресным днем двадцать девятого августа. В два часа пополудни.

* * *

Минут, наверное, пять или шесть я сидел на промятой общежитской кровати, прислонившись спиной к стене, закрыв глаза, собирая в кучку «разбегающиеся по древу» мысли. Пытаясь понять и принять случившееся. Одно дело – читать книги о попаданцах в прошлое и прикидывать разные варианты сюжета, не всегда однозначные, и совершенно другое – самому оказаться в шкуре попавшего, как кур в ощип, бедолаги. И ведь не спросишь тут никого, не пройдёшься сетевым троллем по какой-нибудь форумной ветке, где боевые офисные хомячки сражаются с подлым врагом и открывают ногой дубовую дверь ленинско-сталинско-брежневского кабинета. Нет в непосредственной близости никаких кабинетов. Ни вождей, ни их ближайшего окружения. К тому же, не собираюсь я никуда ломиться. Домой хочу. Назад, в будущее. Время, может, не самое лучшее в нашей истории, но… родное, привычное. Своё собственное. Впрочем, и «нынешнее» – тоже, выходит… моё. Как с этой фигнёй разобраться – хрен знает. Понять – могу. Принять – не в силах. Пока не в силах. Что остаётся? Видимо, просто жить и надеяться на лучшее. Что всё образуется, вернётся на круги своя. Возможно, прямо сейчас. Если конечно Шурик сумеет в 2012-м что-нибудь там подкрутить и подправить. «Экспериментатор… грёбаный. Ох, доберусь я когда-нибудь до тебя! Ох, ты у меня попляшешь… аккуратист чокнутый, чаелюб, мать твою за ногу!»

Увы, прямо сейчас ничего экстраординарного не происходит. Даже щипать себя за брюхо не надо – всё остаётся на своих местах, никто никуда во времени не проваливается. Перед глазами типичный социалистический реализм в самом его «наизастойнейшем» виде. За три года до катастройки и всяких там прочих гласностей и плюрализмов головного мозга…

Встал, прошёлся по комнате. Стандартной комнате студенческого общежития. Три на шесть метров. Паркетный пол, немного рассохшийся. Четыре стены. Постучал – кирпичные, а не из хлипкого ГКЛ13, прошибаемого головой «железного Арни» 14 едва ли не в каждом голливудском блокбастере.

Окно с двойной рамой и батареей-конвектором под подоконником. Стеклопакеты конечно отсутствуют, так что, хочешь не хочешь, щели на зиму придётся законопатить, а потом бумагой заклеить. Не добрались ещё навязчивые «пластиковые оконщики» до этих времён, где-то в конце девяностых застряли.

Выбеленный известью потолок, в центре – пятирожковая люстра. Три кровати вдоль стен, три стола, три стула. Столько же тумбочек – по штуке на брата. Хотя братьев-студентов в округе пока что не наблюдается – не прибыли ещё на учёбу, я – первый. А потому: кто первый встал, того и тапки. Точнее, козырное место возле окна плюс две средние полки в шкафу.

Двигать шкаф не хочу – пусть так и стоит перед дверью. Почти как охранник. Есть, помнится, у этого полированного чуда одна особенность: если кто-то по пьяни сюда ломиться начнёт, то сразу же – створкой по рылу. Отличное средство для профилактики бытового алкоголизма. Проверено на собственном опыте.

Подошёл к окну, прижался лбом к стеклянной поверхности.

Шестой этаж, внизу дворик, газон, тополя, дальше – улица. С тротуаром, как и положено. По дороге протарахтел милицейский Уазик, за ним «таблетка» с красным крестом в белом круге. Навстречу им – голубой ижевский «каблук». И всё. Больше никакого движения. Да уж, с двухтысячными не сравнить.

К входу в общежитие прошли двое – лиц с верхотуры не разглядеть. С чемоданами. Наверное, такие же, как я, новоиспеченные первокурсники – идут осторожно, озираются, внимательно разглядывают объявления на стендах среди кустов. А вот те трое, видать, старожилы. Курс, как минимум, третий. Шествуют важно, уверенно, не спеша. В руках сумки. Либо книжки, либо, ха-ха, бутылки. Почти как в анекдоте: «… иду я, значит, Василий Иванович, в вин…, тьфу ты, в библиотеку. А навстречу мне Фурманов с авоськой. Весь такой начитанный-начитанный…»

Полюбовавшись на вид за окном, развернулся и чисто на автомате бросил непонятно как оказавшийся в руках огрызок карандаша, целя в стоящую на дальнем столе железную кружку.

«Хренасе, баян! Попал!.. Сначала муха, теперь карандаш. С чего бы такая точность?»

Как и положено истинному исследователю, вытащил тетрадку из тумбочки, выдрал листок, скрутил десяток бумажных шариков и стал «экспериментировать». Целью назначил маленькое пятнышко на шкафу. Бросал с разных точек, с разного расстояния. И по настильной траектории, и навесом, и с разворота, и от бедра… В «мишень» попали все десять «снарядов».

Потёр лоб, уселся на стул. Задумался. Кроме принципа соотношения неопределенностей ничего путного в голову не приходило. «Перемещение – импульс, энергия – время… Ага, время! Дельта по времени – тридцать лет. А что это значит? Наверное, что энергии на действие требуется существенно меньше. В некотором роде, экономия усилий. Отсюда и точность… скорее всего. Впрочем, фиг знает. Потом разберусь».

Решив поразмышлять о выявленном феномене чуть позже, встал и снова прошёлся по комнате. Оба моих чемодана (между прочим, весьма приличных размеров) покоились под кроватью. К её спинке была приторочена гитара. Чешская «Кремона», купленная ещё весной в «Спорттоварах» за семьдесят с лишним рублей. В том приполярном городе, где я родился и вырос, этот магазин числился универсальным – и телевизоры там продавали, и глобусы… даже талоны на бензин по тридцать копеек за литр «семьдесят шестого» – на мотоцикле мы часто гоняли, на уроках автодела в школьном Учебно-производственном комбинате (была в те времена в советском образовании подобная фишка).

А где, блин, рюкзак? Ага, я его в шкаф запихнул. Пустой. Да уж, и как только сумел, навьюченный по самое не могу, протащить весь этот немалый багаж сначала из зала прилёта до автобусной остановки, потом от центрального Аэровокзала до метро, затем маршруткой к Савёловскому, электричка, ещё полкэмэ пехом… Здоровый пацан, ничего не скажешь.

Подошёл как есть, босиком и в одних трусах, к зеркалу, что находилось на внутренней дверце у шифоньера.

«А чё? Вроде бы ничего так парнишка. Жирком ещё не оброс. Все зубы на месте. На голове шевелюра, патлы до плеч. Впрочем, их всё равно придётся состричь – лохматых на военную кафедру не допустят, факт». Со спортом до 17 лет я, помню, дружил. Баскетбол, хоккей, плавание, лыжи, пробежки по пересечённой местности с приёмником для «охоты на лис», футбол конечно же, как без него. Даже разряды имеются. Что было, то было. Мышцы одрябнуть ещё не успели и вряд ли успеют, по крайней мере, в ближайшие лет пять или шесть. Тем более что и в институте с физкультурой всё в общем и целом на уровне. Советской науке дистрофики не нужны. Так же, как и разъевшиеся слонопотамы.

«Хм, а чего это я так далеко загадываю? Я ж вроде надолго здесь задерживаться не собираюсь, надеюсь на скорое возвращение. Хотя… ладно, поживём-увидим. Не будем, как его там… Во! Усугублять».

Открываю дверь, выхожу в коридор. Не основной, не общеэтажный. Простой закуток в блоке на четыре комнаты. Две «двушки», две «трёшки». Моя «трёшка» самая дальняя. Слева – санузел, посередине – умывальники, дальше душ, за ним выход. Понятно. Комнаты заперты, внутри никого. Весь блок в моём полном распоряжении. Однако сейчас делать тут нечего, разве что граффити какие-нибудь на стенах для прикола намалевать и сказать, что «так и було́». Шучу, конечно. Самому придётся потом оттирать настенную живопись. В качестве поощрения. Три раза ха-ха.

Короче, надо выбираться на свежий воздух. К тому же и жрать охота, сил нет.

Быстро натянул джинсы (настоящие Техасы, для обладания которыми пришлось отстоять трёхчасовую очередь с «дружеским» мордобоем за пять человек до прилавка), рубашку хэбэ, моднявый пиджак из кожзама и ботинки с завышенными каблуками (из моды они, похоже, вот-вот выйдут, да и неудобные – надо бы что-то попроще купить, без понтов), вышел из блока, запер входную дверь и направился к лифту.

Вахтёрша, мирно дремлющая за своим столиком в холле первого этажа, не обратила на меня никакого внимания. Видимо, её время ещё не пришло – «звереть» начнёт недели через две-три, когда народ окончательно отойдёт от летней расхлябанности и начнёт потихонечку «нарушать». Пропускной ли режим, правила ли внутреннего распорядка… не суть важно – главное, что начнёт обязательно. Студент – не курсант, не нарушать не может. Я пока вроде не нарушаю. Поэтому спокойно прохожу мимо вахты, толкаю тяжёлую дверь и вываливаюсь на улицу.

Эх, красота! Не жарко, не холодно, градусов двадцать с копейками, солнышко светит, воробьи чирикают, коты истошно орут откуда-то от берёзы – что им там надо, фиг знает, но пущай надрываются, раз уж невмоготу. Проблемами их интересоваться не буду, лучше двинусь в столовую, благо, она тут недалеко – метров двести и через дорогу…

* * *

«М-да, хреново однако».

На дверях трёхэтажного здания висело объявление: «Столовая работает с 30-го августа». Чуть ниже ещё одно, накарябанное кривым почерком: «Потерялся 2-й том Сивухина. Нашедшему – торт или пиво на выбор. Корп.3, комн. 216». Потерянной автором объявления книги у меня нет, так что с тортом и пивом облом. Будем надеяться, что хотя бы буфет работает.

Захожу внутрь, на первый этаж. Залы самообслуживания на втором и третьем, буфет – внизу, направо и наискосок.

«О! Повезло. Открыто».

В небольшом помещении обнаружились четверо, не считая дородной буфетчицы в белом халате и накрахмаленном колпаке. У стойки стояли трое парней. За ними девушка. Эдакая юная пышечка с «одухотворённым» лицом. Пристроился в конец очереди, разглядывая витрину. Ну и девушку заодно. Всегда удивлялся на тех, кто обожает костлявых. У этой фигура просто потрясающая. В том смысле, что есть чем потрясти, а не погреметь. Молодой организм отреагировал моментально. Гормоны, сэр. Даже неудобно стало. Хорошо хоть, что джинсы на мне, а не брюки. Иначе пришлось бы как-то скрывать проявления плоти.

– Мне сметаны. Полный, – пробасил парень из очереди.

Тут же захотелось заржать. Если память не изменяет, было у нас по молодости такое поверье, что сметана способствует «близкому» общению с противоположным полом. Типа, потенцию повышает. Бывало, заскочит сюда вечерком какой-нибудь обалдуй, хлопнет стакан продукта и быстрее назад, «общаться». Типа, орёл. На всю ночь. Ага, без крыльев и со сметаной вместо… эээ… того самого.

Впрочем, хватит думать о девушках, лучше подумаем о еде. Еда в данный момент важнее.

За витринным стеклом виднелись разложенные по блюдцам сосиски с горчицей, горошек, сырники, та самая сметана в гранёных стаканах, заполненных доверху и наполовину. А ещё яйца под майонезом, компот, плюшки, разнокалиберные пирожки, коржики. Плюс пирожные и пара тортов. Прага и какой-то бисквитный. А с самого края – котлеты.

От вида последних есть неожиданно расхотелось. Увы, была у нашей столовой одна старая, тянущаяся долгие годы проблема: любые изделия из фарша по выходу «из печи» оказывались несъедобными. Даже шутка припомнилась из студенческого фольклора: «…а шницель, сударь, поставьте в ангар…» Впрочем, не только котлетами «травили» работники общепита несчастных студентов. Полный набор неприемлемых для желудка продуктов перечислялся в песенке «Столовая Физтеха есть лучшая в Союзе. Скажу я вам без смеха, набьёте здесь вы пузо». Дальше там всё подробно описывалось и перечислялось. Не совсем аппетитно, но… что есть, то есть.

Короче, пришлось-таки покинуть буфет и направить свои стопы дальше. Туда, где можно было найти пищу, более подходящую оголодавшему семнадцатилетнему организму.

Стопы привели моё бренное тело к магазину «Хлеб», встроенному в жилой дом в ближайшем от института квартале. Потыкав вилкой ржаные буханки и не найдя подходящей по свежести, перевёл взгляд на соседние лотки. Булки и крендели меня не заинтересовали, хотя пахли они вполне себе ничего, услаждая нос благостным ароматом. Внимание привлекли разложенные рядками батоны. Небольшие по тринадцать копеек, стандартные по двадцать пять и… Ага, вот это-то мне и надо. Здоровые, на килограмм весу, пшеничные изделия хлебобулочной промышленности, по форме напоминающие вытянутые вдоль и сплюснутые с боков эллипсоиды, украшенные бусинками изюма. Цена у них, правда, кусачая. По полтиннику штука. Однако с самого краешку притулились несколько разрезанных пополам. Вот их-то мы и возьмём. Не все конечно, а только один, в котором изюма побольше.

Прихватив понравившуюся половинку, расплатился на кассе и снова вышел на улицу. Вгрызаясь в душистый мякиш, оглядываясь по сторонам, соображая, что жевать всухомятку не совсем комильфо. В принципе, можно было вернуться в буфет и купить там компот или лимонад, но хлеб… Настоящий хлеб требовал иного к себе обращения. Для полного счастья ему не хватало молока.

Молочный был за углом, в том же доме. И молоко там имелось. Как разливное, за которым выстроилась небольшая очередь с бидонами, так и в пакетах. Выбрал себе треугольный, в виде правильного тетраэдра, цветов, хм, российского флага. В двухтысячных таких днём с огнём не найдёшь, а здесь – обычное дело.

Отгрыз уголок, отхлебнул. Покатал во рту, дегустируя. Вкус неплохой, жирность на уровне, духу эпохи соответствует. И химии не ощущается.

В общем, таким макаром – с батоном в одной руке, молочным пакетом в другой, откусывая и отхлёбывая на ходу – перешёл дорогу и двинулся через институтский комплекс к железке. Очень мне вдруг захотелось, «вот вынь да положь», на электричке в Москву прокатиться. Не откладывая в долгий ящик – свободного времени много, надо его как-нибудь убивать.

До станции добрёл минут примерно за десять. Хлеб дожевал, молоко допил, пустой пакет… увы, урны поблизости не нашлось, пришлось запулить в кусты. Знаю, что нехорошо, но делать нечего – не тащить же его с собой, м-да. Короче, сытый, довольный, свободный как Анджела Дэвис (была такая известная всем нашим людям «борцунья» в далёкой Америке), я подошел к железнодорожной платформе. На противоположной стороне красовалось название «Новодачная».

Мысленно усмехнулся. Каждый год на 1 апреля наши шутники меняли её на «Водочная», выбрасывая две лишние буквы, а одну переставляя на «нужное» место. Дурость конечно, но… дуракам закон не писан. Один раз, помнится, троица таких «шутников» решила приколоться по-взрослому. Замкнули ночью семафор на переезде и принялись раскрашивать рельсы. Суриком, под цвет грунта. А на вопрос застукавшего их обходчика «Что это вы тут делаете? Кто приказал?» лишь отмахнулись с досадой: «Мужик, не мешай. Личное указание Гоги». Путеец проникся и мешать не стал.

Естественно, первая утренняя электричка остановилась перед переведённым в запрещённый режим семафором, а машинист тут же доложил по инстанции: «Горит красный. Пути разобраны». Железнодорожное сообщение по савёловской ветке оказалось прервано на четыре часа, пока не разобрались, в чём дело. Прямой ущерб – миллион или около этого. «Маляров» нашли. В тот же день. Одному дали три года условно, второму – два. Обоих отчислили. Третьему повезло больше – всего лишь исключили из комсомола. Он стоял на стрёме и в покраске непосредственного участия не принимал.

Жаль, конечно, придурков, но… поделом. Каждая шутка имеет свои границы. Дура, как говорится, лекс…

* * *

Билет я купил только в один конец – обратный уже лежал в кармане, приобретённый на Савеловском вокзале три с лишним часа назад. Подумалось, что неплохо было бы взять месячный проездной, однако скидки для студентов и школьников ещё не действовали (учебный год начинался только через два дня) и, соответственно, пришлось бы платить полную цену. В итоге ограничился обычным талоном на поездку от третьей зоны до нулевой. Обошлось это удовольствие в двадцать копеек, в четыре раза дороже, чем на метро. Впрочем, метро сюда и через тридцать лет не дойдёт, поэтому и сожалеть не о чем.

Народу в вагоне было немного. Электричка шла из Лобни, а не из Дубны или Дмитрова, и возвращающиеся домой дачники полностью оккупировать её не смогли, застряв со своими вёдрами, лопатами и корзинами на дальних подступах – между Икшей и Талдомом. Словом, сидячих мест оказалось в достатке, и до Москвы-Савёловской я доехал с комфортом, расположившись на деревянной лавке возле окна, разглядывая проплывающие мимо городские пейзажи. Лианозово, Бескудниково, Дегунино… Увы, платформу Тимирязевскую в 82-м ещё не построили, так же как и серую ветку подземки, связавшую в будущем центр со спальными районами северо-востока столицы. Радости живущим где-нибудь в Бибирево или Алтуфьево этот факт конечно не добавлял, вынуждая граждан пользоваться автобусными и железнодорожным маршрутами. Правда, сегодня жители первопрестольной особой транспортной активности не проявляли – воскресный день, на работу ехать не нужно.

Рассматривать «старую» Москву оказалось занятием интересным. Никаких торговых центров, базаров, автомобильных стоянок, рекламных щитов. Просто дома, просто гаражи, просто заводы и фабрики. Провода, столбы, не вырубленные ещё лесополосы. Особенно порадовал меня длиннющий транспарант на фасаде одного из промпредприятий. «Сохраним родную природу». Так и захотелось добавить к нему классическое «Мать вашу». Ну да, игра слов, второй смысл, фига в кармане – привычное дело для рефлексирующей «творческой» интеллигенции… чтоб её. С этими лозунгами вообще, что сейчас, что в будущем, одна катавасия. Извратить изначальный смысл – раз плюнуть. Вот, помню, пошли мы как-то с друзьями в поход по предгорьям северного Урала. Ну и забрели, как водится, в один населённый пункт, типа, продуктами подзатариться. Зашли и узрели на сельсовете НЕЧТО. Состоящий из двух половин слоган: «КОММУНИЗМА НЕИЗБЕЖНА!» Обалдев от увиденного, решили сначала, что это просто особенности местного диалекта, поскольку проживали там, в основном, оленеводы. Ненцы, коми, ханты, ещё кто-то из народностей севера. И лишь спустя полминуты дошло: лозунг не из двух слов состоит, а из трёх. Третья (точнее, первая) часть транспаранта лежала внизу на отмостке. И написано на ней было «ПОБЕДА». Такие вот, понимаешь ли, загогулины…

* * *

Электричка прибыла на 4-й путь. Пройдя по платформе и окинув взглядом пока ещё одноэтажное (не успели ещё надстроить) здание вокзала, вышел на примыкающую к нему площадь. Ни тебе турникетов, ни ларьков, ни бомжей, тусующихся между ними. Скукота, короче, сплошная, ха-ха. Впрочем, один ларёк на площади всё-таки был. «Союзпечать». А рядом с ним… продавали мороженое. Большой белый ящик, выпускающий клубы пара при открывании, и тётка в косынке, тоскующая на раскладном стульчике. Хотя нет, вру, она вовсе не тосковала – спокойно сидела себе и, нацепив очки, читала какую-то книгу.

Подойдя ближе, принялся разглядывать ценники. «Фруктовое бум.» – 7 коп., «Сливочное ваф.» – 13 коп. «Пломбир» – 20…

– «Лакомку» бери, – неожиданно посоветовала мороженщица, отрываясь от чтения. – Очень вкусное.

Я пожал плечами.

– Да нет, «Лакомку» я как-то не очень. Я бы лучше вот это, за сорок восемь, взял. Только большое оно, пока съешь – растает.