Три кварка 3 (1982-2012). Конфайнмент

– Будешь? – кивнул он мне на раскрытый пакет.

Отказываться я не стал. Кто знает, что будет сегодня на ужин, и вообще – тюремная пайка с нормальной едой не сравнится.

Примерно через минуту следователь отставил в сторону допитый стакан и посмотрел на меня пристальным взглядом.

– Знаешь, Андрей… Чем дольше я занимаюсь твоим делом, тем больше и больше нахожу его странным.

– И что же в нём странного, гражданин начальник?

Следователь усмехнулся.

– Не стоит изображать из себя матёрого уголовника. Ты на него совсем не похож. И вообще, сейчас у нас не допрос, а просто беседа. Поэтому можешь обращаться ко мне Аркадий Иванович. Договорились?

Я кивнул.

– Ладно. Договорились… Аркадий Иванович.

– Ну, вот и прекрасно.

Аркадий Иванович чуть подался вперёд и по-ученически положил руки на стол.

– Дело всё в том, Андрей, что твоя вина уже практически доказана. Конечно, будут ещё допросы, очные ставки, следственные эксперименты, пикировки с защитой, однако уже сейчас улик против тебя более чем достаточно. Пальчики на портфеле убитого и на трубке, следы борьбы, путаные объяснения, свидетельские показания, а ведь будут ещё и другие, не сомневайся. И даже твоё признание уже ничего не решит. Хотя суд его безусловно учтёт, это факт…

– Тогда зачем вы мне это всё говорите, раз всё уже решено? – пожал я плечами.

– Зачем говорю? – следователь откинулся в кресле и расстегнул пуговицу на мундире. – В твоем деле, Андрей, меня смущает одна неувязка. Как правильно заметил твой адвокат, непонятны мотивы убийства. Корысть? Вряд ли. У гражданина Попова с собой было двадцать рублей. Это не тот куш, ради которого надо специально ехать из Подмосковья в Москву, а после светиться у будущей жертвы на лекции. Обычное хулиганство? Тоже нет, по тем же соображениям. Личная неприязнь? Откуда? Вы ведь с ним раньше никогда не встречались, не так ли?

– Всё правильно. Не встречались.

– О чём и речь, – Аркадий Иванович снова придвинул кресло к столу и неторопливо продолжил. – По факту, остаётся только один мотив. Только один… Тебя, хм, попросили убить гражданина Попова, а ты не смог отказаться. Ничего иного на ум не приходит. Вот так вот, – развёл он руками и уставился на меня.

– А вам не кажется, что есть и другое объяснение? – я постарался придать голосу побольше сарказма. – То, что никакого профессора я не убивал, а это сделал кто-то другой.

– Да, это верно. Такой вариант возможен, – не стал спорить следователь. – И я бы даже поверил в него, если бы не одно но.

– Какое? Или это секрет?

– Нет. Не секрет.

Он сунул руку под стол, выдвинул ящик и вынул оттуда небольшой камушек.

– Удивительно, но это тоже, в определенном смысле, орудие преступление. Его обнаружили 29-го сентября на улице Усиевича.

Я непроизвольно вздрогнул. И прокурорский это явно заметил.

– Именно этот камень стал причиной гибели гражданина Гайдара, внука того самого Гайдара, что был известным писателем. Считается, что камушек просто вылетел из-под колеса проезжающего мимо грузовика и попал потерпевшему прямо в висок. Несчастный случай, непреодолимое стечение обстоятельств. Так, собственно, эту смерть и квалифицировали, и уголовное дело, понятно, не возбуждали. Вроде всё правильно, всё как обычно, но потом случилась одна закавыка, – следователь взял камень, повертел его в пальцах и положил обратно на стол. – Эксперты нашли на нём не только кровь гражданина Гайдара, но и хорошо сохранившийся отпечаток большого пальца чьей-то руки. Чьей? Вот тут начинается самое интересное. Этот отпечаток на сто процентов совпал с таким же, оставленным на портфеле убитого гражданина Попова. Такие вот пироги, Андрей. Такие вот пироги…

Аркадий Иванович убрал камень в выдвижной ящик и внимательно посмотрел на меня. Прямо как Мюллер на Штирлица, застуканного с поличным на чемодане русской радистки.

– Вы что, и вправду считаете, что это я его ухайдакал?

Следователь хмыкнул.

– Я пока ничего не считаю. Но факты – упрямая вещь, и все они сейчас против тебя.

Я молчал. Сказать было, действительно, нечего. Но признаваться в том, что не совершал… Нет уж, на это я не подписывался…

– Не знаю, откуда на этом камне мои отпечатки, объяснить это никак не могу, но гражданина Гайдара я не убивал – это точно.

– Жалко, – покачал головой Аркадий Иванович. – Жалко, что ты не хочешь ничего объяснять, а я, соответственно, не могу не учесть при расследовании все эти… внезапно открывшиеся обстоятельства. Просто пойми, за убийство Попова ты получишь очень серьёзный срок, но если будет доказан ещё один эпизод, с гражданином Гайдаром, вместе это потянет на высшую меру. Хотя, безусловно, имеется и такой вариант, что дело у нас заберут и передадут в КГБ…

На этом месте я снова вздрогнул, только теперь мысленно, взяв себя в руки и постаравшись не проявлять эмоций, как минимум внешне.

– …Практически одновременные убийства двух видных учёных-экономистов, совершённые без явных мотивов – согласись, это наводит на размышления. А вдруг их убили по неким идейным соображениям? Вдруг это результат деятельности какой-нибудь тайной антисоветской группы?

– Глупость какая-то, – пробурчал я, поёжившись.

– Может, и глупость, а может, и нет. В любом случае, мне бы хотелось, чтобы это дело осталось в нашей епархии. Поэтому я и предлагаю тебе… своего рода сотрудничество. Ты говоришь, кто тебя на это подбил, я – переквалифицирую твою статью на более лёгкую, например, 106-ю «по неосторожности» или на 108-ю «нанесение тяжких телесных».

Я сделал вид, что задумался.

– Уверен, тебя просто используют, – не унимался следователь. – И вероятней всего, что втёмную. Кто? Зачем? Рано или поздно мы это всё равно узнаем. Но с твоей помощью это получится гораздо быстрее. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

– Да. Я понимаю.

– И?

– Я должен подумать.

– Отлично, – Аркадий Иванович убрал со стола пакет с недоеденными бутербродами и взялся за телефон. – Конвой в двести пятнадцатую, – после чего опять посмотрел на меня. – Завтра и послезавтра допросов не будет. Времени у тебя – до понедельника…

В камеру я вернулся аккурат к ужину. После прокурорских бутербродов заставить себя хлебать местный «борщ» и заедать его недоваренной кашей было почти невозможно. Однако и отказаться от планового приёма пищи – в глазах сокамерников это выглядело бы весьма подозрительно. Пусть тюремная пайка не амброзия и не нектар, но если охота жрать (а жрать за решёткой охота всегда), сожрёшь что угодно, ещё и добавки попросишь. Поэтому я и не стал строить из себя привередливого барчука, а слопал всё, что налили в миску зэки-раздатчики, уже осужденные, но отбывающие свои сроки в следственном изоляторе, а не в колониях.

Сам ужин прошёл в молчании. Время до планового отбоя – тоже. Самсон штудировал какую-то потрепанную книжку из тюремной библиотеки, «новенький» и пацан (лишь через сутки после ареста выяснилось его погоняло – Чуря) о чем-то тихо шушукались возле окна и недобро поглядывали на меня и Самсона. Я тогда не сразу сообразил, что «это жжж неспроста» – думал о разговоре в допросной и размышлял, как из всей этой дряни выпутываться.

Вариантов после беседы со следователем меньше не стало, но в голове они уже начали упорядочиваться.

Откуда следак узнал про Гайдара и моё участие в происшествии? Пускай он меня и купил на камень и отпечатки пальцев, но документов ведь не показал. А их, вполне вероятно, может вообще не быть, и всё это не больше, чем блеф. Уверенности, что на вылетевшем из-под колёс камушке могут найтись хоть какие-нибудь отпечатки, нет никакой.

Впрочем, я не эксперт и могу ошибаться.

Но, скорее всего, меня просто кто-нибудь видел в тот вечер на Усиевича, запомнил и более-менее правильно описал. Или я что-то случайно выронил, что-то не слишком значимое и заметное, но с отпечатками, и эту вещицу нашли и приобщили к вещдокам.

Я ведь вообще никому на рассказывал, что был там 29-го… Хотя нет, рассказывал. Но это слышали только свои – Смирнов, Ходырев, Кривошапкин…

Миша меня даже «пытал»: чего, мол, там делал в то время?..

И что это означает?..

Да нет, не может такого быть. Сдать они меня не могли. Зачем им? Они же не из ментовки. И вообще, насколько я знаю, Андропов и Щёлоков3 друг друга терпеть не могут, поэтому КГБ и милиция сотрудничают без особого рвения и информацией делятся, только если совсем припрёт… Да если уж на то пошло, то меня скорее чекисты закрыли бы, а не менты, и раскручивали бы не на убийство, а на измену Родине и шпионаж в пользу иностранных разведок, и случай с Гайдаром использовали бы только как повод, а не причину.

Но всё равно – всё это просто бессмысленно. Я пошёл с ними на контакт сам, без всякой тюрьмы, и выложил товарищу генералу много чего интересного. Зачем ему отправлять меня в изолятор, да ещё и в другое ведомство? Проверить, расколюсь или нет? Чтобы так поступить, надо быть форменным идиотом, а глупостью, насколько известно, конторские никогда не страдали.

А вот что касается соперничества или даже войны между силовыми структурами, тут – да, действительно, есть куда разгуляться. Так что, пусть это и похоже на манию величия, но, скорее всего, товарищи из Прокуратуры и МВД видят во мне не просто подозреваемого, а «человека с Лубянки», которого обязательно надо вывести на чистую воду, раскрыть его контакты и связи и представить перед дряхлеющим Политбюро в качестве эдакого «киллера на доверии». Мол, эти чекисты вообще страх потеряли, тайно убивают советских людей и, кто знает, может быть, даже готовят «дворцовый переворот». Почти как во времена незабвенного Лаврентия Павловича…

С одной стороны, это напоминает бред сумасшедшего, но с другой… Да, с другой, многие моменты становятся… более логичными что ли… И форсированные допросы, и настойчивые попытки «поговорить по душам», и опытный адвокат, и относительно комфортная камера на четверых, и заочно подписанное постановление на арест, и перевозка сразу в Бутырку, минуя обычное ОВД с обезьянником… Темнят господа милицейские. Ох, темнят! Рупь за сто, что и сокамерники у меня не простые. Кто-то из них наверняка подсадной, а то и все вместе, с них станется. Недаром «бывалый урка» Самсон учит меня, как вести себя на допросах, а двое других… ну, эти ещё не проявились, но есть вероятность, что у них просто другая задача. Какая? Пока непонятно. Но то, что ухо с ними надо держать востро – это факт. Особенно ночью…

Ночь в СИЗО4 – это нечто особенное.

Вечером после ужина движение в изоляторе практически прекращается. Оперчасть и администрация расходятся по домам, остаётся только дежурная смена. Заключенные, которых с утра уводили и увозили для судебных и следственных действий, возвращаются в камеры. Инспектор разносит почту и забирает подготовленные к отправке письма. Хозобслуга собирает в камерах мусор, наступает время досуга. Можно лежать на нарах, читать, писать письма, прошения, составлять заявки, претензии…

Ровно в 22:00 об отбое оповещает звонок. Заключенные должны лечь спать.

Должны, но, как это часто бывает, ничуть не обязаны. По факту, после отбоя жизнь в СИЗО только начинается. Зэки перекрикиваются, при помощи длинных верёвок («коней» и «дорог») передают из камеры в камеру сигареты, записки или просто еду. Выясняют отношения, кто есть кто, кому какое место занять и не завёлся ли в камере стукачок…

Свет в помещениях слегка приглушён, но это вовсе не повод, чтобы просто валяться на нарах…

Время от времени по тюремному коридору проходит контролёр-надзиратель, и тогда шум за решёткой стихает, но как только дежурный скрывается за блоковой дверью, всё начинается заново: шорохи, гомон, пересуды-разборки, тихое чавкание, торговля заныканной неучтёнкой…

Такая «вакханалия» продолжается до утра. С наступлением рассвета утомлённые делами сидельцы ложатся, наконец, спать…

В нашей камере ночь с пятницы на субботу проходила на удивление тихо.

Я пребывал в полудрёме, чётко по схеме, как обучал меня Михаил в ещё не свершившемся будущем. Вроде бы ничего сложного, но чтобы заставить себя не провалиться в сон глубже, чем надо – для этого нужны тренировки. В течение, как минимум, года. В двухтысячных у меня этот год был. Но, по иронии судьбы, применять полученные знания и умения пришлось в 82-м, здесь и сейчас, когда даже вспомнить, как правильно расслаблять мышцы, думать, дышать, не так уж легко. В первую ночь это сделать не удалось, во вторую получилось процентов на семьдесят, в нынешнюю оставалось надеяться, что всё пройдёт более-менее гладко.

Чувство опасности проявилось в мозгу примерно в четыре утра. Внутренние часы тикали бесперебойно, и это помогало сознанию удерживаться на самой границе между явью и сном.

Лёгкое движение возле койки я ощутил боковым зрением через неплотно прикрытые веки.

Около ног – Чуря, ближе к башке – Шатун. В руках у последнего то ли подушка, то ли свернутое в комок одеяло. Оба замерли перед шконкой, немного присев-пригнувшись.

Будут меня кончать или пока только попугать решили?..

Нет, пугать – это вряд ли. Чтобы просто пугать, шкериться ни к чему…

А раз ни к чему, то и я стесняться не буду. Отвечу по полной программе…

Чтобы поджать ноги, хватило мгновения. Ещё столько же, чтобы их резко выпрямить. Жаль только, что без ботинок, но даже и так вышло неплохо. Получив пятками в лоб, Чуря отлетел к умывальнику.

Шатун оказался ловчее. Оправдывая собственную кликуху, быстро шатнулся в сторону, швырнул в меня одеяло и подхватил стоящую около нар табуретку.

Увернуться от летящей в голову мебели мне едва удалось. Я себе чуть руку не вывернул, ухватившись на спинку кровати и рванув своё тело к стене. Но – нет худа без добра – тут же, оттолкнувшись на амплитуде от койки, бросил его вперёд, подпрыгнув как мячик и целя обеими ногами в разинувшего пасть урку.

Под пятками что-то хрустнуло. Шатун рухнул, словно подкошенный. Я брякнулся следом и, кое-как сгруппировавшись, откатился к двери. Вовремя! Недобитый первым ударом Чуря метнулся ко мне, сжимая в руках что-то острое. От примитивной заточки меня защитил попавшийся под руку табурет, а в следующую секунду я просто обрушил его на «пацана». Табурет треснул прямо посередине сидушки. Истошный вопль попытавшегося было закрыться Чури слышали, наверное, даже в соседних блоках. Из выбитого локтевого сустава торчал обломок кости́.

– На пол! Лежать, не двигаться!

Драться с ворвавшимися в камеру надзирателями не было ни сил, ни желания, поэтому команду я выполнил, не задумываясь, и не стал дёргаться даже тогда, когда получил сапогом в рёбра, а потом дважды дубинкой. Да, больно. Да, неприятно. И уж, конечно, несправедливо, но – это всё-таки лучше, чем получить в печень заточкой от уркагана.

В коридор выволокли всех четверых, включая не принимавшего участие в драке Самсона.

Чурю и Шатуна утащили в одну сторону, нас с Самсоном в другую, в согнутом положении, с вывернутыми назад ластами.

Решения, что со мной будет, я дожидался в отдельном «боксе», пристегнутый наручниками к решётке, под присмотром сразу двоих контролёров. Сказать, что они были злы на меня, значит ничего не сказать.

Мою судьбу решил появившийся через час дежурный по изолятору:

– В одиночку! На сутки! Еды не давать…

Понедельник. 8 ноября 1982г.

Из карцера меня выпустили в воскресенье. Как и обещали, в кандее меня никто не кормил. Карцер есть карцер. Что в нынешние времена, что в прошлые-будущие. Узкая, как пенал, комнатка, заваренное железным листом окно, грубая дощатая койка, откидывающаяся от стены, словно в поезде. Днем на ней лежать не дают, а сидеть негде. Можно только стоять. Или ходить: четыре шага от двери к окну, столько же в обратную сторону. И холодно, блин. А укрыться нечем. Ни матраса с подушкой, ни одеяла штрафнику не положено – как хочешь, так и устраивайся, и вообще, нечего было нарушать режим пребывания… Короче, никому не пожелаю попасть за решётку, а в карцер – тем более…

В «родную» камеру меня привели одновременно с Самсоном. И, что характерно, не перед завтраком, а сразу же после. Наверно, специально – чтобы продлить наказание минимум до обеда. А может и просто – по той причине, чтобы не мешал остальным «праздновать» годовщину Великого Октября.

Чури и Шатуна в помещении не оказалось. Видимо, администрация решила больше гусей не дразнить и развела нас по разным блокам.

– Ну, ты и фрукт, – сходу заявил нынешний-бывший сосед, как только проскрежетал засов. – Сутки в отстойнике просидел без жратвы. Нашли, б…, когда разборки устраивать.

– Это не ко мне, это к этим… уродам, – кивнул я на дверь.

– Ага! Как же, – криво усмехнулся Самсон. – Ты в пятницу, как после допроса явился, так от тебя колбасой разило, будто на мясокомбинате работаешь. Да и Шатун перед этим тоже упомянул: мол, что за дела? В карантине тебя ни дня не держали, а сразу в камеру. Непорядок, однако. Типа, не фраер ты и не вор, а самый натуральный стукач. Хотели и меня на разбор подписать, да я сразу в отказку пошёл. Статьи у нас разные, мне чужие грехи не нужны. Так что косяк не мой, канитель не моя, выламывайся как-нибудь сам.

Я почесал в затылке.

Действительно. С воровскими порядками и впрямь непорядок.

Но откуда ж мне было знать обо всём?! Я же не приблатненный, как некоторые.

– Да, в карантине меня не держали. И я, кажется, понимаю теперь, почему. Там, когда нас шмонали, один из охраны другому шептал, что типа, «распоряжение зама по РОР5», а сам при этом на меня почему-то смотрел. Наверное, меня это как раз и касалось. Вот. А по поводу колбасы, тут всё просто. Следак хотел, чтобы я сдал своих, типа, подельников. Бутербродами угощал. Ну а мне что, отказываться? Жрачка-то здесь не ахти. Слопал, короче, парочку. Но сдавать никого не сдавал, зачем мне? Вот, собственно, всё, – развёл я руками.

Самсон окинул меня оценивающим взглядом. Хмыкнул.

– Дурак ты, паря! Как есть, дурак.

– Это ещё почему?

– Во-первых, потому что рассказываешь. Ладно, я тут один, а был бы кто-то ещё, то на умишко бы намотал, а после слушок пустил, что этот, мол, и впрямь стукачок, сам раскололся. И тогда – всё, на зоне тебе не жизнь, а сплошные убытки. Хотя… Шатун и Чуря наверняка уже всем насвистели, так что – поздняк метаться, слухи о твоей масти уже пошли. Я так думаю.

– Понятно. А что во-вторых?

– А во-вторых, следак тебя тупо подставил, а ты повёлся. Получилось, как говорится, кнутом и пряником. Сперва ласково побазарил с тобой, срок дал, чтобы типа подумать, и сразу же прессанул чужими руками. Он что же, не знал что ли, какие порядки? Знал, сука, поэтому и дал тебе пару дней, чтобы по своей воле, быстрее собственного визга к нему потом прибежал, только бы в общую камеру не запихнули и не в кандей. К бабке не ходи, завтра к утру сюда нам ещё подселят каких-нибудь… ушибленных на всю голову. И если ты с мусорами не законтачишь, не сдашь кого надо, прессовать тебя будут жёстко. Вот так вот, паря. А ты говоришь, за что, почему… Не верь прокурорским, но и не бойся. И, главное, ничего у них не проси. Всё равно вывернут всё наизнанку, даже и не заметишь, как под шконкой окажешься.

– Так что же мне делать?

– Что, что… Откуда я знаю? И вообще, советы давать – это не по понятиям… Хотя…

– Что хотя?

– Да есть один вариант. Стрёмный, конечно, но лучше уж так. Короче, если твои кореша не суки и что-то там где-то могут, им можно маляву послать, что, мол, гнобят тебя тут не по-детски и надо этот вопрос как-нибудь порешать.

– Малява – это записка на волю?

– Точно так.

– И как я её передам?

– А это уже не твоя проблема. Тебе только на бумажке черкнуть, а кому передать найдутся.

– А сколько платить за это?

– Хороший вопрос. Правильный. Соображаешь, – одобрил Самсон. – Платить твои кореша будут. Ну и ты… как-нибудь после… тоже должок вернёшь. Тоже кому-то поможешь. Ты – мне, я – тебе. На том и стоим.

Я сделал вид, что задумался.

– Нет. С малявой я пока обожду. Со своими можно и по-другому связаться. Только и надо что в одно место попасть, пусть даже с конвоем, а там уж… что надо и кому надо, увидят.

– Ну, с этим вообще без проблем. Заяви, что хочешь признаться ещё в одном эпизоде, и скажи, что всё покажешь на месте.

– А разве так можно?

– Ещё как можно. Следственный эксперимент называется…

Всё вышло, как и предупреждал сокамерник. В ночь с воскресенья на понедельник к нам подселили ещё двоих – звероватого вида амбала и жилистого мужика с наколками по всему телу. Статья у обоих – грабёж. Если такие начнут прессовать, хрен отобьюсь. Шатун и Чуря, в сравнении с ними, сущие дети. До самого утра глаз не сомкнул, всё ждал, когда за дело возьмутся. Однако нет – обошлось. Видимо, команда не поступила. Хотят посмотреть, как поведу себя на допросе…

В допросную меня повели в половине девятого, минут через двадцать после Самсона. И это нормально. Любой подсадной обязан доложить опера́м о том, что узнал от клиента, раньше, чем сам клиент расскажет об этом адвокату и следователю или сделает, что собирался. А иначе какой смысл подсадки? Информация – это такой товар, который приходит в негодность быстрее любого другого. Главный вопрос – как ею распорядиться? Промедлишь – сведения станут неактуальными, поторопишься – раскроешь агента и, возможно, упустишь более крупную рыбу.

Давать противнику фору я не хотел. Бежать перед паровозом – тоже. Поэтому, только войдя в допросную, сразу потребовал переговорить с глазу на глаз с адвокатом. Следователь не возражал.

Когда мы остались одни, я без долгих раздумий заявил, что со дня на день меня должны обвинить ещё в одном убийстве, поэтому, чтобы заранее пресечь любые поползновения, хочу рассказать, что там было на самом деле. Причем, не только рассказать, но и показать на месте. Последнее – условие обязательное, потому что я мог подзабыть кое-какие детали того эпизода, а путаться по пустякам означало остаться под подозрением.

О случае на улице Усиевича мы говорили около получаса. Даже удивительно, как быстро господин адвокат купился на мою провокацию. А я ещё думал, соображал, как бы не переиграть. В реальности всё оказалось гораздо проще. Меня отправили ждать в отстойник, а адвокат побежал выяснять у следователя и оперо́в, как моё заявление стыкуется с тем, что «сказала наседка» и как действовать дальше. Понятно, что мне это всё он преподнёс по-другому, сказав: «Ты, Андрей, пока подожди, ни с кем не общайся, а я попытаюсь пробить по своим каналам, что они там начудили. А защиту мы после обдумаем…»

Ждать пришлось больше пяти часов. В сущности, не так уж и много.

Мне было абсолютно пофиг, кто у них главный – следователь, адвокат или милицейские, кого используют втёмную, а кого – открыто. Основное я уже выяснил: все они считают меня наёмным убийцей на службе у КГБ, ЦРУ, мафии, инопланетян (нужное подчеркнуть). И сейчас им – кровь из носу – надо узнать, кто мой куратор, как я получаю приказы, как отправляю отчеты и как связываюсь с руководителем акции в случае форс-мажора…

Уверен, их тайный агент понял всё правильно: я хочу передать сигнал, что раскрыт, и взываю о помощи. Чтобы провернуть этот трюк, мне надо выбраться из изолятора и попасть в определенное место, пусть даже и под охраной. Соответственно, требуется проследить за моими действиями, зафиксировать момент передачи сигнала и выявить возможных пособников. Подготовка операции – дело небыстрое, но и тянуть нельзя, поскольку противник тоже не лыком шитом и может использовать другие каналы связи, а то и вообще – развалить всё дело…

Ну, прямо детский сад какой-то…

Но если не знать подоплёку, со стороны это и вправду выглядит как настоящий триллер с убийцами, шпионами и битвой спецслужб за власть и влияние.

Конечно, всё это могло оказаться моими больными фантазиями, но, в любом случае, пускать дело на самотёк мне не хотелось. Ведь если мной так и будут заниматься милиция и прокуратура, дело затянется хрен знает на сколько и окончится, скорее всего, приговором. Да ещё и в пресс-хату, небось, запихнут, чтобы был посговорчивее.

Оно мне надо?

Естественно, нет.

Вот если бы меня передали чекистам, да не «первым попавшимся», а именно тем, на кого я рассчитываю, это был бы совсем другой коленкор.

Впрочем, тут тоже не всё так радужно. Одно дело, когда обо мне знают только «Пётр Сергеевич» и Ходырев со Смирновым, и совсем другое, когда о моём попаданчестве станет известно сотням людей. Старая истина: чем шире круг посвященных, тем выше возможность провала. Да и не факт, что там всё закончится лучше, чем просто пятнашка по сто второй. Закроют в каком-нибудь спецучреждении и как начнут копаться в мозгах… А мне ведь ещё домой возвращаться, в свой 2012-й…

Перед тем, как меня опять потащили в допросную, я выхлебал аж две миски баланды. Какой-то парнишка, оказавшийся в отстойнике вместе со мной, не смог побороть брезгливость и тупо отказался от своей пайки. Молодой ещё. Не знает, что сегодняшний супчик ещё ничего. По разговорам бывалых, тут иногда варят такие, что наизнанку выворачивает даже бичей. Мне от добавки отказываться не с руки, потому что следующий приём пищи мог отложиться надолго и, значит, желудок надо было заполнить по максимуму…