Учение о категориях. Том третий. Категории спекулятивного мышления
Эдуард фон Гартман
С помощью модальных категорий (возможность, действительность, необходимость) проводится дальнейшее расчленение реального и идеального бытия. Прежде всего не следует отождествлять реальность и действительность, ибо реальность включает в себя не только действительность, но и возможность и необходимость.
Учение о категориях
Том третий. Категории спекулятивного мышления
Эдуард фон Гартман
Переводчик Валерий Алексеевич Антонов
© Эдуард фон Гартман, 2024
© Валерий Алексеевич Антонов, перевод, 2024
ISBN 978-5-0064-0698-8 (т. 3)
ISBN 978-5-0064-0666-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Таким образом, полное исследование категорий в то же время обеспечивает полное понимание метафизических принципов, поскольку оно неизбежно приводит познание к первоисточнику, из которого возникли категориальные функции. Конечно, и категории могут быть полностью поняты только в том случае, если знание принципов в общих чертах уже доведено до их (545) исследования и если они могут рассматриваться хотя бы как предварительная гипотеза, доказательство которой должно быть представлено учением о категориях. В противном случае, если мы хотим ограничиться логическим, мы вынуждены, подобно Гегелю, исключить категории чувственности из учения о категориях, видим, как категория субстанции тает под руками, и все еще вынуждены насильственно определять категорию цели и все зависящие от нее категории как нечто чисто логическое, в то время как по содержанию она все еще рассматривается как отношение между логическим и нелогическим.
Философия бессознательного Эдуарда фон Гартмана[1 - Adolfo Faggi, Hartmann, Milano, Athena, 1927.]
В первой половине XIX века в Германии возникли две великие философии, вышедшие, как и некоторые другие, из кантовского ствола. Одна, философия мысли, была представлена Гегелем, получившим с момента своего появления единодушное одобрение, неоспоримо господствовавшим в университетах и среди ученых и, казалось, сказавшим последнее слово по метафизической проблеме. Другая, философия воли, нашла своего представителя в лице Шопенгауэра, чья мысль сначала была встречена весьма холодно и даже казалась из ряда вон выходящей в философском течении того времени, но впоследствии стала быстро завоевывать позиции, в то время как гегелевская спекуляция их теряла. Исходя из противоположных принципов, эти две системы, естественно, пришли к противоположным выводам: отсюда и характер яростной полемики, которую Шопенгауэр в своих главных работах часто ведет против Гегеля, чье шарлатанство и тщетность он высмеивает на каждом шагу.
1. причинность (этиология)
а) Причинность в субъективно-идеальной сфере
(363) Что мы имеем понятие причинности в нашем' сознании. Несомненно, что в нашем сознании есть понятие причинности; но вопрос в том, абстрагировано ли это понятие причинности от конкретных случаев, которые происходят в нашем сознании или вне его. Несомненно также, что содержание нашего сознания может быть конечным или начальным пунктом, следствием или причиной в причинном процессе; если бы это было не так, то мы вряд ли пришли бы к какому-либо применению категории причинности на основе содержания нашего сознания.
Конкретное содержание сознания может быть эффектом, а именно органическими центральными стимулами, которые могут возникать как в самих нервных центрах, так и поступать к ним из периферических органов; но причинные процессы, следствием которых оно является, не попадают тогда в сознание, а происходят за ним (бессознательное производство интенсивности ощущения и бессознательное категориальное оформление его в качество, пространственно-временные характеристики и т. д. как закономерная реакция на стимул). Конкретное содержание сознания также может быть причиной в той мере, в какой оно становится мотивом для воли; но причинность мотивационного процесса происходит не в свете сознания. Конкретное воление, вытекающее из характера как следствие сознательного мотива, само является непосредственно бессознательным, и только опосредованно, через чувства, вызываемые сознанием в связи с представлением о цели, оно может стать мотивом. Он может стать сознательным мотивом только через опосредованное осуществление цели. Если же волевая цель и (364) сопровождающие ее чувства остаются относительно бессознательными, то бессознательное волевое действие не становится даже косвенным и кажущимся сознанием, и изменения, которые оно вызывает в организме, представляются тогда прямыми эффектами сознательных идей, тогда как на самом деле они опосредованы бессознательными процессами.
Мы также знаем примеры, когда сознательные идеи оказываются причинно связанными, а именно по законам ассоциации идей. Но если разобраться в этом причинном процессе, то становится ясно, что одна сознательная идея никогда не вызывает непосредственно в сознании другую, а лишь может дать бессознательно производящей деятельности мотивирующий импульс для производства другой идеи. Таким образом, и мотивирующий акт, в котором первая идея играет роль причины, и производящий акт, в котором вторая идея играет роль следствия, являются бессознательными. (Психологически ассоциация идей предстает как процесс мотивации, если обратить внимание на роль, которую играет интерес, и как процесс производства, если учесть, что каждая новая идея, возникающая в сознании, должна быть синтезирована и построена в своей конкретно-чувственной и формальной определенности из одних только отношений интенсивности, а то и другое никогда не происходит в сознании. С физиологической точки зрения, сознательные идеи являются лишь субъективно идеальными сопутствующими процессами молекулярного движения, а законы ассоциации идей должны быть объяснимы механическими процессами, например, влиянием привычки в повторном сочетании двух идей через адаптацию путей к данному типу колебаний, влиянием интереса через иннервационный ток в определенном направлении, который приводит молекулы определенных путей в более неустойчивое состояние равновесия, т.е. делает их более чувствительными к раздражителям, чем другие.
Как бы то ни было, все отличают процесс воображаемой ассоциации от процесса реальной причинности. Если бы мы уже не вывели понятие причинности из примеров реальной причинности, нам бы никогда не пришло в голову перенести его на ассоциацию идей. Мы, конечно, не смогли бы вывести его только из этого, если бы не знали реальной причинности. В случае ассоциации идей вторая, причинная идея является либо (365) абстрактной идеей, либо идеей памяти, либо идеей фантазии, но ни в коем случае не восприятием; первая, причинная идея может, однако, быть и восприятием, поскольку способ ее происхождения безразличен к ее ассоциативной эффективности. Даже овладев понятием причинности, нельзя было бы применить это понятие к ассоциации идей, если бы не предполагалось молчаливо или явно, что возникновение второй идеи из первой опосредовано реальным процессом, который ускользает от сознания и лишь позволяет его результату попасть в сознание.
Все предыдущие примеры бессознательной причинности по-прежнему имеют место в пределах одного и того же индивида, как мотивация воления, так и производство содержания сознания как психической реакции на стимул, а также соединение того и другого в ассоциации воображения. Все они являются реальными каузальными процессами лишь постольку, поскольку они бессознательны, но остаются внутриличностными. Вряд ли можно было бы понять все это как реальную причинность, если бы мы не получили их понятие из процессов, которые происходят между различными отдельными индивидами, то есть являются интериндивидуальными. Я полагаю, что испытываю эффективность других индивидов, направленную на меня, и своими действиями вызываю в них изменения. Индивиды, от которых я страдаю и против которых я действую, могут быть не только особями моего собственного вида, но и отдельными животными, или растениями, или группами особей, например роем ос, или несколькими инфекционными бактериями, или неорганической группой молекул (например, падающим камнем). Наконец, это могут быть два человека или группы людей, стоящих вне меня, которые влияют друг на друга, и чью реальную причинно-следственную связь друг с другом я воспринимаю только через побочные эффекты, которые оба одновременно оказывают на меня непреднамеренным образом.
Очевидно, что мои восприятия – это единственные вещи, непосредственно данные моему сознанию, из которых я могу сделать вывод о межиндивидуальной причинности. Эти восприятия бессознательно производятся и синтетически формируются на основе центральных стимулов; центральные стимулы восприятий поступают в периферические органы чувств из нервных центров по проводящим нервам; стимулы периферических органов поступают в органы чувств через соседние молекулы материальной среды, окружающей организм, независимо от того, получили ли они свое движение на молекулярном или молярном расстоянии от действующего индивида или действующей группы индивидов (т. е. через так называемый контакт или через молярные расстояния). Т.е. через так называемый контакт или через распространяющиеся с большего расстояния вибрации). Все опосредования осуществляются молекулами и атомами, которые сами являются страдающими и действующими индивидами. Человеческий интерес, однако, цепляется за индивида или группу индивидов, от которых исходит конкретный импульс для этих передач, и пропускает посредничество, которое имеет только научное, но не непосредственное практическое значение. Эта межиндивидуальная, реальная причинность бессознательна во всех своих опосредующих элементах для индивидуального сознания, которое осознает ее конечный элемент как восприятие, т. е. она трансцендентна для его сознания (сознания-трансцендентна или эпистемологически-трансцендентна, а не метафизически трансцендентна) и принадлежит к объективно-реальной, но не субъективно-идеальной сфере.
Категория причинности, которая своим применением открывает понимание причинно-следственной связи, также не принадлежит к субъективно-идеальной сфере, поскольку является бессознательной категориальной функцией, бессознательно-синтетической интеллектуальной функцией, результат которой просто попадает в сознание. Ее достижение состоит в том, что, во-первых, мой сознательно-имманентный объект восприятия моего собственного тела трансцендентно связан с вещью в себе моего собственного тела как его трансцендентной причиной, во-вторых, мои сознательно-имманентные объекты восприятия других индивидов или групп индивидов трансцендентно связаны с соответствующими вещами в себе как их трансцендентными причинами, и, в-третьих, изменения моих объектов восприятия связаны с изменениями их трансцендентных коррелятов, которые находятся в реальной причинной связи друг с другом. Понятие причинности затем лишь постепенно абстрагируется от всех этих наблюдаемых конкретных причинно-следственных связей. Наблюдаемые конкретные причинные связи содержат понятие причинности лишь имплицитно, как компонент содержания сознания; само понятие представляет его эксплицитно, но лишь в абстрактной форме. Первые являются первичным, вторые – (367) вторичным результатом бессознательной категориальной функции, которая, таким образом, проецируется в субъективно-идеальную сферу только через свои результаты, но не как функция.
Теперь, если трансцендентальный идеализм отрицает вещь в себе за объектом восприятия, или если это признается, но отрицается трансцендентальная причинность, то возникает тенденция привлечь понятие причинности, которое в соответствии со своим психологическим происхождением имеет силу и значение только для области, выходящей за пределы сознания, в область, имманентную сознанию, и придать ему здесь значение. Трансцендентальный идеализм не имел бы ни малейшей перспективы предстать перед человеком как правдоподобный и приемлемый, если бы вместе с трансцендентальной причинностью ему пришлось полностью отрицать причинность; ведь разум просто отверг бы навязанное ему представление о мире, полностью лишенном причинности. Таким образом, в качестве суррогата трансцендентальной причинности вещей самих по себе трансцендентальный идеализм должен утверждать имманентную причинность объектов восприятия по отношению друг к другу. Конечно, это не означает производство идей, мотивацию и ассоциацию идей, ибо это также признается с точки зрения трансцендентального идеализма как нечто совершенно иное, чем причинность объектов восприятия между собой. Речь идет только о последней, которая должна занять место трансцендентальной причинности вещей в себе как имманентной.
Поскольку объекты восприятия являются продуктами деятельности воображения, причинность их к деятельности воображения, воздействующей на чувственность, в любом случае исключается. Ибо вещи сами по себе, посредством которых можно было бы воздействовать на чувственность, уже не существуют (или, если они еще существуют, то не имеют трансцендентной причинности и поэтому не могут воздействовать), а вещи как объекты восприятия являются лишь продуктами деятельности восприятия, т.е. их posterius, а не prius. С этой точки зрения мое тело и его органы чувств, нервы и мозг также являются лишь объектами восприятия, которым не соответствуют никакие вещи сами по себе; если в моем субъективном мире явлений возникает причинная связь между другими объектами восприятия и этими, то эта имманентная причинность, тем не менее, не может оказывать никакого влияния на производство во мне этих (368) других объектов восприятия, как инстинктивно предполагает вера. Тогда причинность может иметь место только между теми частями содержания моего сознания, которые являются продуктами моей имагинативной деятельности, тогда как моя продуктивная деятельность притворства, т. е. та, которая называется восприятием, стоит совершенно вне всякой причинности. Наша вера в то, что наша имагинативная деятельность подвержена влиянию вещей, была бы тогда психологической иллюзией, под чьим, казалось бы, неотвратимым принуждением мы находимся.
В конце концов, такое обманное устройство нашего понимания мыслимо; но тогда сразу же должно возникнуть обоснованное подозрение, ограничивается ли неизбежная иллюзия только причинно-следственными отношениями между вещами и понятийной деятельностью, или же она не касается в равной степени и причинно-следственных отношений вещей между собой. Трансцендентальный идеализм должен был бы, по крайней мере, показать, как получается, что одно и то же принуждение к применению категории причинности является в первом отношении обманчивым, а во втором – приемом нашего интеллекта, ведущим к истинному знанию, и откуда следует, что мы с одинаковой уверенностью предаемся и этой иллюзии, и этой истине. Но если присмотреться к предполагаемой имманентной причинности объектов восприятия между собой, то вскоре становится очевидным, что применение к ним категории причинности также должно быть подвергнуто критике как бахвальство интеллекта1, каким бы сильным ни было психологическое ограничение, которое он на нас накладывает.
Восприятие причины и восприятие следствия могут быть разделены временным интервалом; даже восприятие причины может войти в сознание значительно позже, чем восприятие следствия. Например, анархист может заложить взрывное устройство с часовым механизмом в доме вечером, а на следующее утро, в момент срабатывания часов, наблюдать эффект от своего поступка с безопасного расстояния. Но возможно также, чтобы человек сначала увидел эффект ловкости рук, а затем узнал механизм аппарата и те движения, которые были ранее незаметной причиной увиденного им эффекта. Итак, если перцептивное содержание как таковое должно быть причиной и следствием, то причина и следствие должны быть разделены как (369) положительным, так и отрицательным промежутком времени, т. е. причина должна быть в состоянии произойти задолго до или задолго после следствия без того, чтобы последнее было нарушено вследствие этого. Нет необходимости доказывать, что такой взгляд на причинность исключает закономерный ход мирового процесса.
Поэтому трансцендентальный идеализм стремится обойти это следствие и удержать временную непрерывность и закономерную последовательность причины и следствия. При этом, однако, он снова допускает, что ход причинности не совпадает непосредственно с содержанием сознания, задаваемым восприятиями, т. е. что якобы имманентная причинность не может быть имманентной в конце концов. Лишь на короткие промежутки времени изменение содержания восприятия может иногда совпадать с ходом причинности, хотя даже в этих пределах восприятие всегда будет неполным, а причины и следствия будут содержать гораздо больше, чем восприятие передает сознанию. Однако эти краткие эпизоды частичной конгруэнтности стоят как оазисы в пустыне случайности и беспорядка, в которой изначально предстает ход восприятия. Каждая попытка сориентироваться в этом хаосе есть в то же время попытка выйти за пределы чисто имманентной причинности, дополнить и скорректировать ее через части, трансцендирующие сознание. Трансцендентальный идеализм, в той мере, в какой он хочет быть не чистым агностицизмом, а позитивной эпистемологией, не делает ничего другого.
Причина, которая для восприятия отделена от следствия временным интервалом, должна быть сохранена в мысли как сохраняющаяся; причина, которая воспринимается только после следствия, должна быть сдвинута мыслью назад и спроецирована во временной prius следствия. Но абстрактная идея причины не является перцептивным объектом причины; она, конечно, может вызывать образные ассоциации, но не может оказывать имманентную каузальность, как это, как предполагается, могут делать перцептивные объекты. Более того, даже абстрактная идея причины не обязательно должна явно присутствовать в момент, предшествующий эффекту, но может сама возникать лишь через определенные промежутки времени (как у анархиста, который, возможно, время от времени думал о взрывном устройстве в течение ночи, но его (370) внимание было отвлечено чем-то другим как раз в момент перед взрывом) или может вообще возникнуть только после эффекта (например, мысль, что этот аппарат и эта ручка привели к предыдущему поразительному эффекту карманника). Мысль, возникшая в другое время, которая проецирует причину на время, предшествующее эффекту, никогда не может быть причиной возникновения эффекта.
Причина должна была каким-то образом существовать в момент возникновения эффекта, не будучи при этом существующей в восприятии. Возможно, она существовала в этот момент времени в другом сознании (например, восприятие аппарата и ручки в сознании карманника). Но для моего хода сознания случайно, имело ли это место или нет, и причинность должна быть объяснена, даже если этого не произошло (например, хорошо спрятанное взрывное устройство никто не заметил с того момента, как оно было заложено, и до того, как оно взорвалось). Даже восприятие в сознании другого человека или животного уже является чем-то трансцендентным для моего сознания; поэтому, если бы восприятие в другом сознании стало причиной восприятия в моем сознании, это, очевидно, было бы уже не имманентной, а трансцендентной причинностью. Имманентной может быть названа только та причинность, которая имеет место в содержании одного и того же сознания. Возможные восприятия других сознаний, а также абстрактные мысли собственного сознания должны быть, таким образом, проигнорированы; непосредственной причиной эффекта может быть только восприятие собственного сознания в момент, предшествующий эффекту. Но если оно не содержится как восприятие в этом сознании в данный момент, то оно должно присутствовать как нечто другое, чтобы иметь возможность оказать воздействие. Таким образом, вопрос сводится к следующему: Что является содержанием сознания, пока оно не осознается?
Оно не может быть содержанием сознания, восприятием; это было бы противоречием условию, что оно не должно быть содержанием сознания. Но в этом противоречии виновны те, кто отделяет содержание сознания от формы сознания и приписывает ему самостоятельное существование и способность к действию. По Беркли, это содержание сознания личного Бога, по материализму – молекулярные (371) условия хранения и движения в мозгу. Оба вводят трансцендентальные гипотезы, отменяющие имманентность причинности, а именно существование божественной личности, действующей на мое сознание, или материи как воздействующей вещи самой по себе. (Gr. I. 91.)
Восприятие не может продолжать существовать как «бессознательное», потому что абсолютно бессознательное ощущение, вид и восприятие вообще не могут существовать, но относительно бессознательное восприятие во мне может быть только содержанием сознания в низшем нервном центре моего тела, таким образом, для моего центрального сознания столь же трансцендентным, каким было бы восприятие другого человека. Более того, низшие нервные центры моего тела, как правило, лишаются возможности восприятия, как только они оказываются отрезанными от головного мозга. – Наконец, содержание восприятия должно продолжать существовать как просто возможность, как возможность восприятия. Эта возможность есть либо просто логическая возможность в субъективном мышлении: тогда она есть неэффективное ничто; либо она должна быть понята в объективно-реальном смысле как условие возможного возникновения восприятия в случае дополнения достаточной причины: тогда, во-первых, нужно показать, как неполное и недостаточное условие причинного восприятия должно привести к тому, что оно станет полной и достаточной причиной следствия, и, во-вторых, нужно учесть, что эта объективно реальная возможность восприятия, как условие, сохраняющееся независимо от сознания, есть нечто трансцендентное сознанию, собственная вещь в себе, и поэтому может осуществлять только трансцендентную причинность.
Трансцендентальный идеализм отбрасывает эти проблемы как неудобные. Если бы он захотел проработать их более детально, то превратился бы в трансцендентальный реализм. Объективно реальные, трансцендентные сознанию условия возможного восприятия сами по себе являются вещами трансцендентального реализма, поскольку в своем существовании они не зависят от того, воспринимаются ли они каким-либо сознанием как содержание или нет. Именно они производят следствия непосредственно и без посредничества реального восприятия; но эти следствия, взятые непосредственно, опять-таки являются лишь объективно реальными условиями возможного восприятия, для которого безразлично, дополняются ли они (372) достаточной причиной такого восприятия или нет. Не только причина, но и следствие может быть воспринято гораздо позже, чем оно произошло; причина и следствие могут также остаться совершенно незамеченными. Но эти объективно реальные возможности восприятия или вещи сами по себе являются в то же время и бессознательными идеями; только эти бессознательные идеи не обязательно должны мыслиться как восприятия, чувственные представления, ощущения или абстрактные идеи, и мы не должны забывать, что для того, чтобы иметь причинный эффект, они должны быть наделены силой, то есть они должны составлять содержание бессознательного воления.
Трансцендентная для моего сознания причинность этих бессознательных условий восприятия в то же время понимается как объективно-реальная причинность или как причинность в объективно-реальной сфере. Она включает в себя как внутрииндивидуальные причинные отношения, так и межиндивидуальные, то есть как причинные процессы, происходящие в моем организме, в моей бессознательной душевной жизни и между ними, так и те, которые происходят между моей телесно-душевной индивидуальностью и другими индивидуальностями. Ведь сами вещи находятся не только вне меня, но и внутри моей индивидуальности. Таким образом, стремление каузально ориентироваться в содержании сознания неизбежно приводит к трансцендентальному реализму. Имманентная причинность ничего не делает для распутывания обнаруженного хаоса; но она и внутренне противоречива, поскольку всегда в каком-то смысле вынуждена приписывать содержанию сознания существование, независимое от формы сознания, т. е. превращать субъективно-идеальные явления в вещи в себе. Каждая попытка разрешить и преодолеть ее противоречия превращает имманентную причинность в трансцендентную.
Но как только трансцендентная причинность принята, для имманентной причинности не остается места рядом с ней. Первая сама по себе уже удовлетворяет всем требованиям к объяснению последовательности восприятий, не нуждаясь в дополнении второй. Первая, однако, также не допускает конкуренции второй причинности рядом с ней, поскольку невозможно, чтобы каждое субъективно-идеальное явление было одновременно продуктом двух типов причинности, действующих независимо друг от друга. Столкновения между ними можно было бы избежать только посредством их предварительной стабилизированной гармонии; но тогда ряд, определяемый этой предварительной стабилизированной гармонией, стал бы действительным рядом причинности, который лишил бы независимости два других и упразднил бы их в себе. Эта предстабилизированная гармония, в которой трансцендентная и имманентная причинность представляли бы собой лишь две различные проекции на разные уровни, сама была бы трансцендентной причинностью. Если мы можем говорить здесь о степенях, то это будет на одну степень больше трансцендентной, чем трансцендентной причинности. Тогда пришлось бы принять две трансцендентные причинности вместо одной, только чтобы сохранить остатки имманентной причинности, в которой ничто не может быть сохранено, и в довершение всего получить непостижимое чудо предварительно стабилизированной гармонии. Трансцендентальный реализм больше не нуждается в предстабилизированной гармонии, чтобы объяснить частичное появление имманентной причинности как проекции в субъективно-идеальной сфере, поскольку он способен объяснить ее просто как проекцию трансцендентальной причинности, происходящую в объективно-реальной сфере.
Восприятие a не является причиной восприятия b; ведь a может отсутствовать, и при этом b может войти в сознание, но b может также отсутствовать, даже если a вошло в сознание; действительно, и a, и b могут отсутствовать, и при этом можно говорить о том, что они имели место как причинный процесс, который впоследствии распознается сознанием и переносится на то время, когда a и b могли войти в сознание. Если мы назовем бессознательное реальное условие возникновения a (возможность восприятия или возможное восприятие) a, а b – ?, то a является причиной ?, независимо от того, возникают ли a и b в связи с a и ? или нет. Если условие a дополняется другими необходимыми условиями (такими, как присутствие наблюдателя, освещенность сцены, открытость глаз, бдительное и беспристрастное состояние ума и т. д.), чтобы стать достаточной причиной, тогда оно имеет восприятие a в качестве эффекта наряду с эффектом ?; точно так же ? имеет эффект b. Таким образом, последовательность a и b в сознании является имманентной сопутствующей последовательностью a и ? вне сознания. Но только a ?, a a и ? b являются тремя каузальными процессами, тогда как a b не является ни одним из них, а лишь отражает каузальный процесс a ? как субъективный представитель сознания. Но три каузальных процесса a ?, a a и ? b – это (374) трансцендентальная причинность, а единственная имманентная последовательность a b не является каузальным процессом. Эти положения не могут быть опровергнуты и трансцендентальным идеализмом, если он отличает только сознательное реальное восприятие от бессознательной возможности (реального условия) восприятия. Их нельзя опровергнуть, даже если интерпретировать а и ? по-разному, как это делаю я; в любом случае предполагаемая имманентная причинность, таким образом, сводится к простой видимости, отражению, проекции или побочному эффекту трансцендентной причинности.
Но именно так инстинктивно понимаются отношения между последовательными восприятиями. Ибо имманентные объекты восприятия a и b инстинктивно и непроизвольно трансцендентно связаны с трансцендентными вещами в себе a и ?. В той мере, в какой категория причинности применяется теперь к последовательности a b, она также автоматически относится к последовательности a ? вещей в себе, для которых a b служит лишь субъективным представителем воображения. Ни одному здравомыслящему, т. е. философски непредвзятому, человеку не приходит в голову соотнести категорию причинности со своими восприятиями; но он всегда думает только о последовательности процессов, независимых от его восприятия, т. е. о процессах между вещами в себе, которые, однако, при благоприятных обстоятельствах воздействуют на его органы чувств.
Будучи наивным реалистом, человек вообще не задумывается о различии между a и a, ? и b, поскольку это не принесло бы ему практической пользы; он не осознает разницы между ними, но полагает, что в a и b он непосредственно охватывает a и ? своим сознанием. Поэтому он также не знает, что a и ? являются объективно реальными условиями a и b и находятся с ними в причинной связи; точно так же он не знает, что он уже бессознательно применил категорию причинности к a и b, трансцендентно соотнеся ее с a и ?, или что за a и b он подставил гипотетические a и ? как трансцендентные вещи сами по себе. Это гипотетическое допущение трансцендентных a и ? логически возможно и логически оправдано только при гипотетическом допущении трансцендентных причин a и b, которые сначала должны быть только неполными причинами, поскольку они дополняются условиями отчасти (573) постоянного, отчасти случайного и случайного характера, чтобы стать полными и достаточными причинами. Трансцендентальный идеалист, не признающий различия между возможным и действительным восприятием в том смысле, который объяснялся выше, также не знает о различии между a и a, b и ?, но по причине, противоположной наивному реалисту.
По причине, противоположной наивному реалисту. Если последний верит, что он может постичь и охватить своим сознанием a в a, b в ? и последовательность a ? в a b непосредственно, то первый верит, что он может поставить свои a и b на место a и ?, т. е. что он может овеществить свои субъективно-идеальные явления, овеществить свои идеи, сделать содержание своего сознания независимым от формы сознания и гипостазировать его. Поэтому оба они должны отрицать реальное причинное отношение между a и a, а также идеальное причинное отношение a к a, поскольку они отрицают всякое различие, всякую двойственность a и a. Но наивный реалист, поскольку для него важно только а, сразу же признает причинно-следственную связь между ними, как только направит свое размышление на различие между а и а; трансцендентальный идеалист, напротив, считает, что он критически преодолел это самое различие, судорожно цепляясь за а и закрывая свои духовные глаза против а.
При этом он склонен ссылаться на то, что наивный реалист в своем докритическом сознании также ничего не знает об этом различии. Это совершенно верно, но это не доказывает, что осознание этого различия, которое сразу же пробуждается при критической рефлексии, теперь может быть снова подавлено. Точно так же тот факт, что отсутствие осознания этого различия должно сопровождаться отсутствием осознания причинно-следственной связи, не доказывает, что трансцендентальное отношение а к а не возникает также через бессознательное функционирование категории причинности, когда оба ошибочно отождествляются. Ведь тот факт, что искомое a ошибочно принимается наивным реалистом за данное a или что a невольно переосмысливается трансцендентальным идеалистом как явно отрицаемое a, показывает, что оба они бессознательно оперируют трансцендентальным a, то есть сначала они должны были бессознательно позиционировать его, что, опять же, они не могут сделать иначе, чем на основе бессознательного применения категории причинности.
(376) Трансцендентальный реалист, который ясно осознает трансцендентальное отношение своих имманентных концептуальных образований к трансцендентальным вещам, независимым от сознания, и четко различает их, также хорошо знает, что логическое обоснование этого трансцендентального отношения он может вывести только из применения категории причинности. Трансцендентальное отношение объекта восприятия к вещи в себе – это психологическая иллюзия, если только трансцендентальная причинность восприятия не является фактом; но она не могла бы возникнуть, даже если бы подсознательная синтетическая интеллектуальная функция до всякой рефлексии идейно не учитывала этот факт. Это происходит в том смысле, что она добавляет к восприятию отношение к гипотетической трансцендентной причине, и это бессознательное добавление предстает перед сознанием именно как трансцендентная реальность объекта восприятия, то есть как трансцендентное отношение имманентного объекта восприятия к трансцендентному реальному (вещи-в-себе), благодаря которому объект впервые предстает как вещь. В этом также действует бессознательная синтетическая категориальная функция, что сознание обычно переходит от последовательности a b, которая трансцендентно связана с a ?, к причинной связи a ?. Привычка, какой бы долгой она ни была, никогда не привела бы к переходу от идеи временной последовательности к идее необходимой причинной связи, если бы инстинкт понимания не побуждал нас сделать этот шаг, который при любых обстоятельствах остается скачком. Но этот инстинкт как раз и является эффективностью бессознательной категориальной функции причинности, которая ведет к идеальной реконструкции реальных каузальных отношений для сознания так же, как бессознательная категориальная функция пространственности ведет к одному из реальных пространственных отношений. Мысленный ингредиент причинности к простому следствию a ? – это точка, в которой бессознательное применение категории с ее результатом впервые попадает в сознание как причинность, тогда как ее гипотетическое добавление a к a не попадает в сознание как причинность, а первоначально только как трансцендентальное отношение a к трансцендентально реальному или как трансцендентальная реальность. Только после того, как сознательное понятие причинной связи стало привычным в последовательности a и ?, рефлексия может прийти к преодолению наивного (377) реализма и его отождествления a и a, ? и b, а также понять эту связь как причинную связь между двумя различными вещами.
Таким образом, причинность в субъективно-идеальной сфере всегда является для сознания лишь репрезентативным воспроизведением объективно-реальных причинно-следственных отношений. Бессознательная категориальная функция играет в этой реконструкции направляющую, дополняющую, добавляющую и формирующую роль; но она не порождает никаких реальных новых каузальных процессов, а лишь конкретные представления, в которые это отношение вошло как идеальный компонент и которые таким образом становятся для сознания более верными репрезентациями реальности, чем они могли бы быть без этого компонента. Имманентная причинность, имеющая самостоятельное значение, ни в коем случае не возникает. (Gr. I. 91.) (Gr. II. 3.)
b. Причинность в объективно-реальной сфере.
Причина не является единичной вещью. Если причиной называется нечто отдельное, то имеется в виду лишь неполная причина, которая требует других дополнительных условий, чтобы стать полной причиной. Только полная причина сама по себе достаточна для возникновения следствия и поэтому является достаточной причиной.
Слово «первопричина» указывает на вещь или единичную вещь, то есть на постоянную неполную причину; но оно неявно предполагает, что эта постоянная вещь развивает изменяющуюся деятельность или изменяющиеся свойства и что только через одно из этих изменений она приводит к следствию. Если бы причина была чем-то абсолютно постоянным, то и следствие должно было бы быть абсолютно постоянным, то есть вечным. Но если следствие наступает только в определенное время и тем самым представляет собой изменение по сравнению с непосредственно предшествующим состоянием, то и вещь должна стать причиной только потому, что в ней произошло изменение. Таким образом, изменение является условием эффекта. Но изменение не было бы изменением, если бы оно не происходило в чем-то относительно постоянном; существование такой постоянной величины, следовательно, также является условием следствия. Таким образом, причина состоит из постоянных и переменных условий. К первым относятся ин-дивид^Z^дуалы, взаимодействующие в процессе от абсолюта до первоатомов, ко вторым – деятельность, разворачиваемая ими в процессе. К первым относится также сила, которая остается неизменной, несмотря на все преобразования, которые она претерпевает в соответствии с законом сохранения силы; ко вторым – все преобразования, которые она претерпевает и благодаря которым принимает самые разнообразные формы проявления.
Если индивид своим существованием обеспечивает постоянное условие эффекта, а своей деятельностью – переменное условие, то он называется в высшем смысле причиной, а если он сознательная личность и его деятельность преднамеренна, то инициатором, независимо от того, должны ли были присутствовать другие внешние условия для того, чтобы эти два условия превратились в полную причину. Изменение, которое добавляется в качестве последнего недостающего условия, чтобы завершить в достаточном смысле давно завершенный комплекс условий, называется поводом или побуждением; если речь идет о сознательных волевых тенденциях, которые находят первую долгожданную возможность для реализации благодаря представившемуся случаю, добавляемое изменение называется случайной причиной; если, с другой стороны, речь идет о силах, ожидающих разрядки, оно называется пусковым механизмом. Если мы обращаем особое внимание на поводы, причины возможности и триггеры и называем их причинами, то очевидна диспропорция между малостью причин и величием следствий; но если мы считаем, что эти так называемые причины – лишь отдельные условия, дополняющие весь комплекс имеющихся условий, то эта кажущаяся диспропорция исчезает. Даже физиологический стимул – это лишь механическое срабатывание накопленных сил, как давление пальца на кнопку гальванического провода, которое заставляет сотни мин взрываться одновременно.
Несмотря на их различие как вещей и действий, разные причины, тем не менее, могут быть каузально эквивалентными; в идентичных причинах, напротив, все должно быть одинаковым, включая их каузальную валентность. Разные причины могут приводить к одному и тому же результату посредством различных преобразований; одинаковые же причины могут приводить к различным преобразованиям и, следовательно, к различным следствиям только благодаря различиям в сопутствующих обстоятельствах. Различие причин может (379) быть осложнено различием сопутствующих обстоятельств; если эти две причины рассматриваются вместе как полные причины, они также могут быть различными и, тем не менее, иметь одинаковые последствия. С другой стороны, одни и те же причины, взятые вместе с равными обстоятельствами, должны быть названы равными полными причинами, а взятые вместе с неравными сопутствующими обстоятельствами – неравными полными причинами; поэтому в последнем случае неравенство их следствий не отменяет постулат «равные причины – равные следствия», а скорее подтверждает его, поскольку он применим только к полным, достаточным причинам, но не к неполным. Условие, которое может быть заменено другим, причинно эквивалентным, является взаимозаменяемым с последним без изменения следствия; условие, для которого нет причинно эквивалентной замены, является необходимым условием или conditio sine qua non для данного конкретного следствия.
Непременное условие, несомненно, является также существенным условием. Поскольку несколько различных условий могут заменять друг друга без изменения эффекта, тем не менее необходимым условием для реализации эффекта является любое из этих взаимозаменяемых условий, независимо от того, какое из них дано. Как правило, изменение того или иного условия сопровождается изменением эффекта. В зависимости от того, считается ли это изменение эффекта существенным или несущественным в указанном выше смысле (с. 242-243), условие также должно считаться существенным или несущественным. Ни одно из существенных условий не может отсутствовать или существенно изменяться, если необходимо реализовать существенный характер эффекта. С другой стороны, несущественные условия, отсутствие которых не приводит к существенному изменению эффекта, не являются частью причины сущности эффекта. Поскольку нас интересует не всеобщая определенность эффекта, а только его существенные черты, достаточная причина также состоит только из существенных условий. Но если речь идет о достаточной причине данного эффекта со всеми его мельчайшими деталями, то различие между существенными и несущественными условиями исчезает, и достаточная причина состоит из суммы условий в целом. В разных случаях одного и того же эффекта комплекс условий может быть составлен по-разному; но в каждом отдельном случае достаточная причина состоит только из суммы всех условий, как существенных, так и несущественных. Отсюда очевидно, что мы не можем назвать достаточную причину в точном смысле этого слова или полный комплекс условий для любого эффекта, потому что большая часть условий всегда находится за пределами нашего знания. Вместо полной причины мы довольствуемся некоторыми существенными условиями, которые сами по себе достаточны для того, чтобы привести к тому, что для нас важно в следствии. Мы можем тем более довольствоваться признанием существенных условий, что большая группа несущественных условий, например, состояние мира за пределами нашей планетарной системы, настолько мало изменяется в течение нашего времени наблюдения, что изменения, вызванные их влиянием на эффект, ускользают от нашего наблюдения. Мы можем пренебречь относительно постоянными условиями такого рода, поскольку нас гораздо больше интересуют изменяющиеся условия. С другой стороны, переменные условия тем более важны для нас, чем сильнее изменяется эффект при столь же сильном изменении условий. – Поэтому то, что мы считаем знанием причин в объективно-реальной сфере, на самом деле является знанием только тех условий, которые оказывают количественно выдающееся влияние на неудачу следствия. Мы распознаем не полный и законченный поток причинности, а особые течения и завихрения в этом общем потоке. Мы видим красочный узор, скользящий мимо нас, но можем распознать структурную связь, только если проследим за отдельными нитями в пестрой ткани. Эти отдельные нити – причинно-следственные связи между условием и обусловленным. Только на основе таких абстрактных размышлений мы можем обобщить зависимость изменения величины эффекта от изменения величины условия или нескольких комбинированных условий в математической форме функции и представить ее в виде причинного закона. Все так называемые законы природы основаны на самых крайних абстракциях от реальности, то есть на таких простых предпосылках, которые никогда не даются в действительности. Так, например, закон тяготения выражает изменение притягательной силы при изменении условий (381) расстояния и размера масс; но тем самым предполагается, что притягательные силы всех атомов должны мыслиться как сосредоточенные в центрах тяжести, что неверно в случае конечного отношения диаметров масс к их расстояниям. Не удалось даже математически определить движения, обусловленные притяжением, для трех тел, не говоря уже о неизмеримом их количестве, как во Вселенной. Везде приходится прибегать к искусственно упрощенным предположениям и довольствоваться лишь приблизительным пониманием с несколько более сложными допущениями. Это относится не только к математической обработке механических задач, но в еще большей степени к тем грубым приближениям, которыми довольствуется практическое мышление вместо математического расчета. (Гр. IV. 40. Гр. IV. 44. Гр. II. 53.)
Подобно тому, как мы выделяем отдельные условия из достаточной причины, мы также выделяем отдельные лучи следствия из полного общего эффекта причины. Подобно тому как мы довольствуемся признанием наиболее важных и существенных для нас условий следствия, мы также ограничиваемся рассмотрением наиболее важных и существенных для нас следствий причины. Каждая причина имеет бесчисленное множество следствий одновременно; но только одно из них, или, самое большее, несколько, рассматривается нами в каждом случае как главное следствие, а остальные игнорируются как побочные. Только поверхностный взгляд на мир может не признать, что каждое изменение положения влечет за собой неисчислимое количество побочных эффектов. Как правило, они вообще ускользают от внимания, особенно если они незаметно малы или происходят в отдаленных уголках Вселенной; часто их замечают, но отбрасывают в сторону как безразличные и несущественные побочные эффекты основного воздействия; иногда, однако, они навязывают себя очень неприятным образом, когда мешают человеческим целям.
В той мере, в какой основной эффект является целевым, побочные эффекты рассматриваются как случайные, конечно, не в смысле причинно-случайные, а в смысле окончательно-случайные; но в той мере, в какой они либо мешают основному намерению, либо вредят другим человеческим интересам, они называются мешающими побочными эффектами. Все (382) следствия, исходящие одновременно от одной причины, называются согласованными следствиями. Только совокупность согласованных следствий составляет полный эффект или полное следствие, так же как только совокупность условий составляет полную причину. Для человеческой деятельности чрезвычайно важно не пренебрегать побочными эффектами, поскольку в противном случае, несмотря на достижение главного эффекта, причина может нанести больше вреда, чем способствовать достижению цели человека. Цель оправдывает средства только в том случае, если причина средств не влечет за собой побочных эффектов, которые представляются морально недопустимыми. Эти непреднамеренные побочные эффекты аналогичны непреднамеренным косвенным эффектам вторичного и третичного характера, которые нередко ухудшают, аннулируют или перевешивают благотворный эффект, достигнутый прямым или первичным эффектом. – Таким образом, все, что мы можем распознать с точки зрения причинно-следственных связей, является лишь фрагментарной причинностью; полная причинность, однако, в то же время универсальна. Полная причина в каждый момент – это состояние мира, данное в нем со всеми его деталями как универсальный комплекс всех условий; полный же эффект – это совокупность всех согласованных эффектов, вытекающих из этого комплекса условий. (Gr. VII. 37.)
