Паучий дар
– Если ты согласишься принять мою защиту и перейти под мое руководство, – любезно ответил Галл.
– Руководство? – В устах Келлена слово прозвучало как ругательство, и Неттл не могла его в этом винить. – То есть ты будешь отдавать нам приказы.
– Давать советы, – поправил его Галл. – И присматривать за тобой.
– Мы прекрасно обойдемся без поводка! – огрызнулся Келлен.
– Боюсь, не все с тобой согласятся, – сказал Галл, и в камере снова повисло молчание.
Неттл знала, как использовать тишину, и без труда могла заполнить эту. Людей нервирует твой необычный дар и способность распутывать чужие секреты. Ты не можешь и не хочешь укротить свой нрав. От тебя одни неприятности.
– Зачем мы тебе нужны? – спросила Неттл.
Галл посмотрел на нее, и его лицо чуть заметно дернулось, словно в него ударил порыв сырого ветра. Единственный глаз Галла был серым, как его плащ, и почти таким же тусклым.
– Моя нанимательница ищет человека, способного расплетать проклятия, – сказал он. – А также есть дело, которое нуждается в расследовании. И вам будет интересно о нем услышать.
– О чем это ты? – спросил Келлен.
– Вы двое отправили за решетку с дюжину проклинателей, не так ли?
– Шестнадцать, – поправил его Келлен. Для того чтобы расплести проклятие, почти всегда сперва нужно было найти того, кто его наложил. А потом передать виновного властям для заключения под стражу.
– Вам известно, что случается с ними после?
– Их отправляют в Красную лечебницу, – зябко поежился Келлен.
– А после этого? – с нажимом спросил Галл. – Знаете ли вы, как складывается их жизнь потом? Вы когда-нибудь навещали их в лечебнице?
– Нет! – резко ответил Келлен, помрачнев. – Я последний, кого они хотят видеть!
Неттл прекрасно понимала, почему Келлен избегал встречи с обозленными проклинателями, которые искренне его ненавидели, но как же это было на него похоже! Он всегда предпочитал оставить неприятности позади и попросту забыть о них.
Галл кивнул: ответ Келлена его ничуть не удивил. Затем всадник достал из кармана грязный мятый листок и передал его Келлену. Неттл наклонилась, чтобы заглянуть Келлену через плечо.
«Отличный выбор. У нее есть все причины отомстить юному расплетателю проклятий. В конце концов, именно из-за него она очутилась за решеткой».
Подписи не было.
– Откуда это? – спросил Келлен. – Кто это написал? Кто эта «она»?
– Мы не знаем, – ответил Галл. – Записку нашли среди вещей мертвого преступника, и мы не смогли определить, чей это почерк. Но мы уверены, что упомянутый расплетатель – ты.
«Ну разумеется», – подумала Неттл, чувствуя, как кровь стынет в жилах. Келлен всегда называл снятие проклятий расплетением, потому что именно так он его воспринимал – как клубок ниток, который требуется распутать.
– И что это значит? – спросила Неттл. – Ты намекаешь, что какие-то преступники хотят заставить проклинательницу отомстить Келлену? И как же она это сделает, сидя в Красной лечебнице?
– Хороший вопрос. – Выражение, появившееся на лице Галла, при желании можно было счесть улыбкой. – Насколько нам известно, узники находятся под надежной охраной. У них нет никакой возможности повлиять на происходящее в мире или причинить кому-либо вред. Но моя нанимательница считает, что мы что-то упускаем. У вас двоих нюх на проклинателей и талант вытаскивать на свет чужие секреты. Мы хотим, чтобы вы осмотрели Красную лечебницу и убедились, что она действительно неприступна.
– А если мы не примем твое предложение? – спросил Келлен. – Если мы откажемся?
– Я уйду, – без раздумий ответил Галл.
Ни угроз, ни напоминаний о том, в сколь отчаянном положении они находятся. Келлен снова посмотрел на Неттл.
– Нам нужно обсудить это наедине, – сказал он.
Когда Галл вышел из камеры, Келлен опустился на корточки, привалившись спиной к стене, и нахмурился.
– Он вполне мог и сам написать эту записку, – встревоженно пробормотал парень. – Что ты о нем думаешь?
«Что он холодный и странный», – подумала Неттл, но не стала произносить очевидное. Общение с болотной лошадью меняет человека. Но никогда не делает розовощеким и жизнерадостным.
– Его не волнует, согласимся мы или нет, – сказала она вместо этого. – Если мы откажемся, он не станет нас уговаривать, а просто уйдет.
– Это и так понятно, – кивнул Келлен. – Тогда, может, лучше отказаться?
Неттл ничего не ответила.
– То есть ты со мной не согласна? – спросил Келлен.
– Зачем тебе мое мнение? Все равно сделаешь наоборот!
– Какой прок вообще с тобой разговаривать? – Келлен хмуро посмотрел на свои кулаки и вздохнул. – Он предлагает вытащить нас отсюда, а нам бы это не помешало. Я знаю, видишь? Ты это хотела сказать?
– Нет, – очень тихо ответила Неттл.
– А что?
– Он мне не нравится. И его предложение тоже.
– Но ты же сама предложила его выслушать! – воскликнул Келлен.
Неттл замешкалась, не зная, как объяснить, что ее тревожит. «Дело пахнет фенхелем» – так сказала бы ее мама. И это действительно было похоже на запах – густой, вкрадчивый аромат соли и сладкой гнили, который нашептывает, что ты свернул не туда и от невидимой голодной пасти болотной топи тебя отделяет всего один неосторожный шаг.
– Просто… – Она все-таки попыталась подобрать слова. – Предложение выглядит слишком заманчивым. А цена – подозрительно низкой. Значит, на самом деле она будет непомерно высокой, только мы пока об этом не знаем.
– Но как иначе мы выберемся из тюрьмы? И что насчет записки?
Как Неттл и предполагала, Келлен стал с ней спорить. Сам того не осознавая, он вечно поступал ей наперекор. Невероятно.
– Если у нас завелся тайный враг, я хочу выяснить, кто это, – заявил Келлен, словно заранее заготовил этот аргумент. – А ты не хочешь? И если в Красной лечебнице творятся мутные дела, разве нам не стоит разобраться, что происходит? Если мы заключим сделку с Галлом и что-то пойдет не так, мы всегда можем сбежать.
Неттл отвернулась, втягивая рвущееся наружу недовольство, как улитка – рожки. Она обратила взгляд к небу в надежде, что оно поделится своей спокойной синевой.
– Поступай, как считаешь нужным, – холодно ответила она.
И разумеется, так он и сделал.
* * *Черная карета стояла перед городской тюрьмой, перегородив половину улицы, но никто не выказывал недовольства. Прохожие лишь старались как можно дальше обходить холеную черную лошадь. Она была крупнее обычной, гораздо красивее, и шкура ее блестела, будто смазанная маслом. Она не переступала беспокойно с ноги на ногу, как водится у прочих лошадей, и даже не дернула ушами, когда подошли Неттл и Келлен. Дыхание вырывалось у нее из ноздрей облачками пара, хотя день стоял теплый. И пахла она не как лошадь. Она пахла дождем.
Галл подошел к лошади и принялся ласково и методично расчесывать ей гриву. Это не было похоже на то, как человек успокаивает зверя. Неттл пришло на ум сравнение со встречей влюбленных или молчаливым рукопожатием боевых товарищей. Всадник обернулся и кивнул, приглашая Неттл сесть в карету. Она устроилась на сиденье и положила рядом сверток со своими пожитками.
– Твой друг сперва должен выслушать нотации мирового судьи, – сказал Галл, отвечая на ее вопросительный взгляд. – Это не займет много времени.
Верится с трудом. Неттл имела все основания предполагать, что ссора с криками затянется надолго.
– Если поедешь с нами, тебе понадобится другая одежда, – сказала она Галлу. – Плащ у тебя из валяной шерсти, так что сгодится. Но рубашка из хлопковых нитей… – Она покачала головой. – Никаких оторочек. И забудь про шнурки: только пряжки и пуговицы.
Они с Келленом носили одежду из войлока, кожи и валяного болотного шелка. Тканое полотно рядом с Келленом рано или поздно распадалось на нити.
– Значит, ты Неттл, – помолчав, сказал Галл. – Я думал, ты будешь… худее. И угловатее.
– А еще с длинным носом и коленками как у кузнечика? – предположила Неттл. Все ожидали чего-то подобного. – Прости, что разочаровала.
– Вас ведь было четверо, верно? – спросил всадник.
– Да, – коротко ответила Неттл и умолкла. Если Галлу нравится играть в молчанку, что ж, она станет достойным соперником.
* * *Их и в самом деле было четверо – два брата и две сестры: Коул, Янник, Айрис и Неттл. Больше всех Неттл любила старшую сестру, Айрис. Добрая, порой нетерпеливая, Айрис знала, что Неттл во всем ее поддержит. В ссорах они выступали заодно – и когда Коул строил из себя напыщенного всезнайку, и когда Янник пытался увильнуть от домашних дел.
Их мать не была слишком ласковой или красивой, как заря, но после смерти ее образ приобрел светлое очарование недосягаемости, словно подернутый сизой дымкой холм вдали. Теперь, вспоминая мать, Неттл возвращалась в мирные времена, дорожить которыми она научилась лишь после того, как они закончились.
Пожалуй, все было не так уж плохо. Несмотря даже на то, что семья Неттл жила в болотистых краях Мари. Их деревня располагалась в так называемом Мелководье – на пограничных землях. Людям позволялось там селиться, существа иной природы тоже могли заглядывать туда. Но, как правило, не делали этого.
Жизнь в деревне не казалась Неттл опасной, напротив, скорее скучной. У ее родителей было достаточно денег, чтобы построить крепкий кирпичный дом на одном из скалистых выступов, а не деревянный дом на сваях. Рядом шелестела рощица медовых груш, у берега небольшого протока покачивалась на ветру голубая лодка. Братья с сестрой все были старше, и громче, и напористее Неттл, а заняться было почти нечем: ни тебе ярмарок, ни новостей, ни шумных улиц, ни сюрпризов. А потом все закончилось. Лихорадка одним махом отняла у них мать – и детство.
Отец женился на другой, и Неттл до сих пор становилось не по себе, когда она думала об этой женщине. Волна поднимающегося гнева вперемешку со страхом пугала ее. Ослепляла ей ум, будто она смотрела на солнце. Хотя Неттл было всего девять, она быстро поняла, что мачеха ее ненавидит. Она ненавидела всех своих четырех приемных детей. Неттл не знала почему, и до сих пор это оставалось для нее загадкой. Возможно, и не было никакой причины, просто порой случаются необъяснимые вещи, в особенности когда рядом Марь. И дикие твари приходят в обличье ненависти. Вы же не ждете, что волк будет поступать разумно и справедливо. Два года они терпели теплые улыбки и ненависть мачехи. Никто не догадывался, что в ее душе зреет проклятие, пока не стало слишком поздно.
Одним чудесным утром мачеха взяла детей покататься на лодке. Посреди бархатно-зеленого болотного озера и сверкающих, как драгоценные камни, стрекоз она выпустила проклятие на волю. Когда кости внутри Неттл начали меняться, она не почувствовала боли. Точнее, не подумала, что это боль, но теперь, когда само слово обрело для нее столько значений, она уже не была так уверена. И она не назвала бы смертью то, что испытала в тот миг, когда ее разум сжался, словно кулак, а сама ее суть рассыпалась, будто просочившись сквозь крепко сжатые пальцы, подобно песку.
Неттл не помнила, как преобразились остальные, хотя часто видела во сне, как Айрис покрывается белыми перьями, превращаясь в голубку, на лице Коула прорастает ястребиный клюв, а крики Янника оборачиваются воплями чайки. Но Неттл знала, что случилось с Айрис, когда все закончилось. Даже цапля с разумом холодным и плоским, как кремень, смогла запомнить, как в прибрежной траве дрожал и дергался белый птичий силуэт, пока ястреб жадно рвал тельце на части.
Следующие три года растянулись на целую вечность и промелькнули мгновенно, как сон. Неттл существовала в вечном «сейчас», где время не имело значения. Ищи еду. Лети. Спасайся. Звериные инстинкты взяли верх и управляли телом, тугой пружиной подстегивая его, как кукловод управляет марионеткой. И только мысли о Яннике иногда пробивали ее оцепенение.
Случалось, цапля поднимала голову, внимательные черные глаза находили высоко в небе другую птицу – и узнавали ее. В такие мгновения она словно обретала песчинки прежней себя. Она ведь потеряла что-то очень важное. И та чайка, парящая среди облаков, на самом деле… на самом деле…
Неттл до сих пор не забыла, какой мукой было вспоминать, что она не птица. «Это неправильно. Этого не может быть. Почему я не могу думать? Почему не могу вспомнить? Я ведь раньше умела, так почему разучилась?» На мгновение ей удавалось вспомнить о том, кто она и что с ней случилось. Неттл цеплялась за это знание, но с таким же успехом можно пытаться мыслить здраво, когда бредишь в лихорадке. Воспоминания о себе ускользали от нее, таяли, исчезали. Снова и снова. Она никогда не видела своего брата-ястреба и не думала о сестре-голубке. Но чайка всегда возвращалась, и вместе с ней возвращалась прежняя Неттл. Она собирала себя по крупицам.
А потом проклятие пало. В тот серый день на зеленом болотном озере ее крылья превратились обратно в руки, а длинные птичьи лапы – в ноги. Дрожа от боли, она повалилась в грязь, совершенно голая. Неттл слышала, как рядом кто-то кричит, не замолкая. Это был мальчик старше нее, с огромными испуганными глазами. Он царапал свое лицо. Коул, ее давно забытый брат Коул. Он снова стал человеком и наконец понял, что́ его ястребиные когти сотворили с голубкой Айрис.
Высоко в небе парила знакомая чайка. Янник – теперь она вспомнила имя. Неттл протянула к нему руку, безмолвно умоляя не покидать ее, не бросать одну в этом новом, болезненно ярком мире. Нет. Она отчетливо услышала в голове его голос. Чайка поймала ветер и скрылась из виду. Через несколько минут Неттл заметила на берегу еще одного мальчишку, который с ужасом наблюдал за ней и Коулом. На нем были толстые перчатки с железными заклепками, в руках он держал четыре медальона и моток бечевки.
«Что с ним? – Он уставился на корчившегося в грязи Коула, который продолжал скулить. – И где остальные? Вас ведь было четверо!»
* * *Неттл сидела в карете Галла и ждала Келлена – ждала своего спасителя и, как обычно, пыталась отыскать в душе толику благодарности за свою судьбу.
«Это все реально. Это я, это мое нескладное тело выше того, что у меня было четыре года назад. Почему это тело ощущается таким чужим? Эта девушка, раз в месяц истекающая кровью, лишь наполовину знакома мне. Лицо, которым я забыла как пользоваться. Почему так тяжело ходить по земле на этих ногах? Почему так трудно жить среди людей и притворяться одной из них? Я когда-то умела летать. А теперь не могу».
Глава 3
Лечебница
Это была тяжелая неделя, и день выдался ей под стать. Но все же Келлен не мог не признать, что испытал чувство глубокого удовлетворения, выехав из города, как король. Люди таращились на болотную лошадь, дергали друг друга за рукава, тыкали в нее пальцами… а потом раскрывали рты от изумления, когда замечали, что из кареты им машет знакомый паренек в обносках, известный своим умением попадать в неприятности. Может, Неттл права. Может, они направляются прямиком в новую западню. Но хотя бы делают это со вкусом.
Снаружи карета была покрыта блестящей черной краской, а внутри – лаком теплого кофейного оттенка. Мягкие сиденья были обиты оливково-зеленой тканью, на окнах колыхались шторки. На ухабах карета мягко подпрыгивала, а не тряслась, грозя оставить вас без зубов, как фермерские повозки. А скорость! Болотная лошадь поглощала милю за милей, как воду, не сбавляя шаг даже на крутых подъемах. Она обогнала фургон и двуколку, карету и одинокого всадника; ярко раскрашенные рубежные камни и пограничные знаки мелькали за окном.
Неттл сидела, съежившись, против движения экипажа и куталась в мягкое теплое одеяло, будто ей было холодно. Ее взгляд оживился лишь однажды, когда Келлен открыл плетеную корзину, стоявшую на полу, достал оттуда маленькую черствую буханку и откусил. Семена впились ему в десны, сухая корочка впитала влагу с языка. Это было восхитительно.
– Тебе не понравится, – сказал он весело и неразборчиво. – К тому же хлеб, скорее всего, отравлен.
Неттл запустила руку в корзину, выудила еще одну буханку и начала старательно жевать. В корзинке также обнаружились четыре яблока, жесткое печенье из ячменной муки и головка козьего сыра, завернутая в темно-фиолетовые листья.
– Что ж, по крайней мере, мы знаем, что наш таинственный покровитель разбирается в сыре, – сказал Келлен.
– И что это женщина, – тихо добавила Неттл.
– Ага. – Келлен тоже заметил, что Галл упомянул некую «нанимательницу». – Причем богатая.
– Думаешь, она из Канцелярии? – спросила Неттл.
– Возможно.
В отличие от соседних стран, Рэддишем управлял не монарх, не знать и не парламент, а Канцелярия, в состав которой входило множество торговцев и чиновников. Первая Канцелярия была основана много веков назад торговцами из рыночного городка неподалеку от Мари. Они хотели сделать так, чтобы местные жители могли спокойно торговать, не опасаясь, что купят лошадь, которая превратится в охапку сена, или яблоки, которые отправят их в сон длиною в сотню лет, или мебель, которая ускачет обратно к предыдущему владельцу.
Для этого Канцелярия отчеканила стальные монеты, что с рассветом не превращались в сухие листья. Она следила за сделками и составляла контракты, в которых не было коварных лазеек. Лавочникам и коробейникам, заслуживающим доверия, Канцелярия выдавала именные железные ожерелья. Когда власть в этом городе перешла в руки Канцелярии, он стал безопасным и процветающим. Тогда другие города учредили собственные Канцелярии, и в конце концов они решили объединить усилия. Так появилась Канцелярия, управляющая Рэддишем.
– Должно быть, это влиятельная особа, раз с ее помощью мы сможем проникнуть в Красную лечебницу, – задумчиво произнес Келлен. – Сомневаюсь, что туда можно заявиться просто так.
– Вряд ли кому-то это придет в голову, – пробормотала Неттл. Она выглядела бледнее, чем обычно.
Келлен мысленно пнул себя. Почему он не подумал о том, как Неттл отнесется к посещению Красной лечебницы? Там же полным-полно проклинателей, которых она имела все основания считать врагами.
– Тебе не обязательно идти со мной, – тотчас сказал он.
– Все хорошо, – ответила Неттл, не глядя на него.
Келлен ощутил прилив благодарности. Пусть ему и не хотелось это признавать, но он тоже не горел желанием оказаться в стенах лечебницы.
* * *Красную лечебницу построили в ложбине между двумя холмами, потому что никто не хотел видеть ее, проезжая по главной дороге. Кроме старого шлагбаума и россыпи домиков из серого камня, на мили окрест не было ничего, только зеленые холмы. Хотя Келлен никогда не видел лечебницу, он узнал ее, как только она показалась вдалеке. Вытянувшееся ввысь здание со множеством остроконечных крыш цветом напоминало запекшуюся кровь. Судя по всему, когда-то оно было черным, но железная обшивка изрядно проржавела за двадцать лет беспощадных проливных дождей. У подножия лечебницы даже образовалось красноватое пятно.
Пока карета спускалась по извилистой дороге, Келлен чувствовал, как вокруг ребер сжимается тугой обруч. Обычно он ничего не имел против железа. Заклепки на перчатках успокаивали Келлена. Без них как будто что-то щекотало его изнутри, словно длинный волос, развевающийся на ветру. Заклепки усмиряли щекотку, чем бы она ни была. Но такое количество железа лишало Келлена сил. Лечебница как будто навалилась на него всей своей металлической массой.
Когда Галл остановил карету перед главным входом, у Келлена пересохло во рту. Им навстречу вышло несколько санитарок, и Галл спрыгнул с кареты, чтобы отдать им письмо. Келлен успел разглядеть только сургучную печать на уголке конверта. Санитарки мгновенно всполошились, стали чрезвычайно вежливыми, и одна тут же убежала обратно в лечебницу.
Через несколько минут в дверях показался высокий энергичный мужчина со всклокоченными седыми волосами. Он выглядел усталым, но приветствовал их с решительным энтузиазмом, будто так и не смог до конца избавиться от ребяческих ужимок и предпочел их оставить.
– Мистер Галл? – вымучил он тревожную улыбку. – Я доктор Амнезий. Я правильно понимаю, что вы хотите осмотреть лечебницу и проверить наши меры безопасности?
На выбравшихся из кареты Келлена и Неттл он посмотрел с легким удивлением, но принял объяснения Галла, что это его помощники. Заметив настороженное выражение на лице Келлена, доктор ободряюще ему улыбнулся.
– Не волнуйся! – сказал он. – В лечебнице совершенно безопасно. В стенах этого здания никто не может наложить проклятие.
– Знаю, – ответил Келлен. – Но здесь есть люди, которые вряд ли будут рады меня видеть. – Его замутило.
– Они вас вовсе не увидят, – сказал доктор. – Пойдемте со мной.
* * *За аккуратной черной дверью с семью замками скрывался узкий коридор со стенами, обтянутыми плотной черной тканью, и вереницей лампочек на потолке. В стенах через равные промежутки на высоте полутора метров от пола располагались деревянные заслонки размером с ладонь.
– Стены звуконепроницаемые, – пробормотал доктор. – Если будем говорить тихо, мы никого не потревожим. – Он сдвинул в сторону одну из заслонок и поманил Галла. – Смотрите, не бойтесь. Они нас не видят.
Келлен открыл другую заслонку и обнаружил за ней маленький окуляр, похожий на окуляр телескопа. Прижавшись к нему глазом, Келлен увидел небольшой, залитый солнцем двор. Он разглядел около дюжины заключенных. Некоторые сидели с книгой у центрального фонтана. Другие прогуливались по дорожкам, усыпанным белым гравием, или болтали в тени изящных стальных деревьев. Под весом металлических пластин, вшитых в одежду, и железных браслетов на руках и ногах передвигаться они могли только мелкими шажками.
– Они же на свободе! И снаружи! – Келлен оторвался от окуляра. Он, конечно, не хотел увидеть несчастных узников, прикованных цепями к столбам, но это зрелище внушило ему ужас по иной причине. – Разве они не могут сбежать?
– Этот дворик куда более надежен, чем может показаться на первый взгляд, – ответил доктор. – К тому же вы наблюдали за нашими «добровольными узниками». Никто из них не испытывает желания сбежать. Они сами попросили поместить их в лечебницу, поскольку боялись, что могут кому-то навредить.
– То есть они пришли сюда по своей воле? – Келлен снова приник к окуляру.
– Да, – сказал доктор. – Время от времени такое случается. При появлении первых симптомов, когда люди понимают, что в их душе созревает проклятое яйцо, некоторые решают сопротивляться. Они приходят к нам, и мы помогаем им бороться с недугом.
Проклятие, которое еще не было наложено, часто называли проклятым яйцом. Конечно, оно не было ни яйцом, ни даже чем-то материальным, но тоже ждало подходящего момента, чтобы расколоться и обрушиться на кого-нибудь.
– И у них получается? – спросила Неттл. – От проклятого яйца можно избавиться?
Она тоже смотрела на узников через окуляр, и ее спокойное лицо было до странности неподвижным. Порой мысли Неттл невозможно было прочесть. Представляла ли она, как все сложилось бы, проживи ее мачеха достаточно долго, чтобы попасть в руки властей? И тогда Неттл могла бы смотреть через глазок на закованную в кандалы женщину, которая наложила на нее проклятие?
– Мы не чудотворцы, – печально ответил доктор. – Но мы не даем им выпустить в мир нечто ужасное и спасаем от участи жить с этим до конца своих дней.
– То есть они останутся здесь до самой смерти, – ровным голосом сказала Неттл. – Будут читать книги. А что вы делаете с носителями проклятий, которые не пожелали сдаться добровольно? С теми, кого обнаружили и арестовали?
– С ними мы обращаемся с большей осторожностью, – ответил доктор и повел их дальше по коридору.
Здесь через глазки открывался вид на небольшие камеры. Их одинокие обитатели либо медленно передвигались с места на место, либо сидели сгорбившись. Полы покрывала мозаика, а стены – фрески, словно те, кто строил лечебницу, надеялись таким способом смягчить их души. Эти узники носили тяжелые кандалы и шлемы, которые нельзя было снять. В одной из камер плакала девушка.
– Я ничего плохого не сделала! – выла она. – Ничего, совсем ничего!
Келлену всегда становилось не по себе от мысли, что носители проклятия подлежали заключению, даже если еще не успели пустить его в ход. Но потенциальных проклинателей можно было вычислить, если знать, куда смотреть. У некоторых случались приступы неудержимого гнева, другие видели то, что больше никто не видел. Да, несправедливо заточать в лечебницу невинных людей, но что еще остается делать? Это ведь все равно что не снять стрелу с натянутой тетивы только потому, что она еще никому не навредила.
Девушка бросила взгляд на дверь, ее лицо исказилось от ярости. На мгновение Келлен почти ощутил запах ветра, дующего с болот Мари, и почувствовал, как неоформившиеся эмоции в душе узницы жадно ищут выхода. Потом она отвернулась и снова стала обычной плачущей девушкой. Келлен медленно задвинул заслонку. Неудивительно, что ее раскрыли.