Дочка кивнула, и мамка ушла к тёте. Эгина поставила стул к окну. Отсюда было видно безмятежно дремлющую собаку. Эринианка чувствовала себя тревожно, и ей хотелось быть такой же спокойной, как она. Эгина слышала, как мама и тётя вернулись в дом, и прошли на кухню. Она не пошла к ним. Стало сумрачно, но Эгина не спешила включать свет.
Она услышала, как зазвонил телефон: «Папаша», – сразу пришло ей на ум. Это действительно оказался он. Эгина подошла к двери и приоткрыла её. До эринианки донёсся мамкин голос, но она смогла разобрать только часть слов. Разговор прекратился довольно быстро.
– Мам! – позвала Эгина.
– Спускайся! – послышалось в ответ. Дочка, придерживаясь за стену, спустилась на первый этаж: «Что, распсиховался?»
– Нет, спокойно говорил. Спросил, куда подевались. Ну, я и сказала, что мы уехали, пока билеты есть. Он ответил, что правильно сделали. Садись чай пить, – успокоила дочку мамка.
– Как солнце сядет, на улицу выходить нельзя, волки бегают, – предупредила тётя. Её слова звучали, как сказка, но гостьи знали, что волки действительно порой заходят в Герберу.
– Так они же раньше только зимой появлялись, – заметила вслух Эгина, сев за стол.
– А теперь и летом. У Лекса дом на краю деревни стоит, так к нему чуть на веранду волк не забежал, – рассказывала тётя. Зверьё мало заботило её сестру, она снова перевела разговор на Эгининого папашу.
– Он у вас на заговорах помешался. Об этом вся деревня знает. Постоянно себе под нос бубнит что-то. Его тут Вампиром прозвали по-за глаза. Кто с ним не повстречается, так худо тому становится. Вампир он энергетический, хотите верьте, хотите нет, – описала того тётя.
– А мы и не сомневаемся, – не спорила с ней мамка Эгины, – У него, когда что-нибудь болит, он к Эгине под каким-нибудь предлогом подойдёт, покрутится рядом, и ему легчает. Он здоровым себя чувствовать начинает, а у неё давление падает, слабость появляется и ломота на следующий день.
– Джек вот тоже помогал ему пол набирать, так на следующий день лёжкой лежал, ломало всего, – привела свой пример тётя. Вечер шёл за подобными разговорами, но они не позволили узнать ничего особо нового.
Гостьи показали хозяйке дома фотографии. Фотографии являлись способом показать то, чего нельзя было увидеть ни в журналах, ни по телевизору. Цветных изображений, конечно, в ту пору было много, но разнообразием они не отличались, как и высоким качеством. Некоторые кадры были на вес золота. Какие именно – зависело от того, чем интересовался конкретный человек. В альбоме Эгины, кроме видов города, имелись и фотографии квартиры. Эгина на них выглядела хорошо, чего нельзя было сказать о фоне.
– Смотри, до чего квартиру довели, – сокрушалась мама, показывая кадры сестре, – Полы обшарпанные, обои пожелтели, а окна… Говорят, мы окна сгноили, а сами стекловаты между рам наложили и изолентой все щёлки заклеили, даже форточку не откроешь – утеплили называется. Плесень появилась от этого. Потолки не белены. Никто не хочет денег на ремонт давать, раз не своя квартира, а мы ведь не можем сами её всю отделать. Мы и так двери заменили и ванную покрасили. А мебель: я своему говорила «Давай хоть сервант купим, ведь упадёт и развалится». Сервант на кубики опирается, задеть нельзя, шатается. А он ответил «Упадёт – шурупами стяну и дальше стоять будет».
Комнаты действительно выглядели плачевно, но тётя, вместо того чтобы согласиться со словами гостьи и морально поддержать её, на что та надеялась, сказала: «Вполне нормальное состояние».
– Это потому, что на снимках плесени не видно, – не согласилась с ней Эгина. Она подумала, что тётя просто не может в полной мере оценить запущенье из-за маленьких размеров фото.
– Шторы новые повесить, и вообще хорошо будет смотреться, – осталась довольна увиденным та.
– Какой смысл маскировать действительность? – даже немножко рассердилась Эгина.
– Штора – цветовое пятно. Повесил, и уже радует глаз, – слова тёти прозвучали для неё, как язвительная насмешка. Возможно, тем они и являлись. Эгина и раньше замечала, и чувствовала, что герберская тётя не столь доброжелательна, как делает вид. Вечер повернул к ночи, и гостьи поднялись в свою комнату. Эгина долго сидела на кровати, в темноте, в ту ночь. Почувствовав себя спокойней, она легла, но заснула далеко не сразу.
Утром Эгина проснулась от хлопка входной двери, содрогнувшего весь дом. Хлопать со всей дури дверью было привычной манерой её двоюродных братьев.
– Чтобы плотнее закрывалась, – объясняли те. Эгина осталась лежать на кровати, ей ещё хотелось спать. Мамки в комнате не оказалось. Она появилась минут через двадцать: «Уже одиннадцать. Вставать будешь?»
– Я, наверно, только в четыре уснула, – дочка села.
– Вставай, да до магазина прогуляемся, – мама снова спустилась на первый этаж. Эгина, не спеша, оделась и тоже спустилась. Заглянув на кухню, она увидела там мамку с тётей и двоюродных: «Давно не виделись», – обратилась она к Лексу.
– Могли бы ещё столько же не увидеться, – нерадушно отозвался тот.
– Могли, – Эгина ушла чистить зубы. Лекс оказался не рад ей.
– Наверно, обижается, что долго не приезжала, – не винила его эринианка.
Вскоре она снова появилась на кухне. Сев пить чай, Эгина обнаружила, что Лекс говорит словами её папаши, манера речи была очень похожа. Двоюродный начал резким тоном спрашивать её о том, почему она не появлялась столько лет. Помимо того, что гостевое место в этом доме каждый год занимала роларнская тётка Эгины, а свой дом был не достроен, имелась и другая причина, о которой гостья не стала напоминать. Не в её положении было говорить, что она была никому тут не нужна.
Лекс стал приглашать её лишь в последние пару лет. Она помнила, как, приезжая гостить в последние несколько раз перед десятилетним перерывом, сидела неделями одна в комнате. Мама постоянно болтала с сестрой, а Эгине поговорить было не с кем, как и прогуляться. Никто ни разу не свозил её ни на лесную реку, ни на равнины, не сводил прогуляться к озеру, не зашёл поболтать.
При редких встречал Лекс «проверял её на дурость»: засыпал кучей технических вопросов, вертясь возле своего транспорта, имевшегося в ассортименте. Однажды Эгине это надоело, и она прямо спросила: «Проверяешь, не дура ли я?» Лекс хитро ответил: «Ну, почему? Я техникой занимаюсь, вот и спрашиваю тебя о ней».
– А я занимаюсь обработкой древесины, но я же не спрашиваю тебя о режимах сушки, – озадачила его Эгина.
– Как можно доски в камере сушить? Их же переведёт, – задумчиво спросил двоюродный.
– Это ты мне скажи. Или ты не знаешь ни шиша? Дурак, что ли? – поступила так же, как делал он, эринианка. После этого Лекс перестал задавать ей вопросы на засыпку. Впрочем, и случаев особо больше не представилось.
Джека вообще было не увидеть. Изредка появляясь в доме, он, подобно братцу, намекал на то, что Эгина дурочка. Более вежливо разговаривать Джек стал, когда начал часто ездить по делам в город. Тётя тоже Эгине внимания не уделяла. В сарае, скучая, стояла гнедая лошадь, но гостья на ней не каталась. Эгина как-то раз спросила разрешения проехаться. Тётя ответила согласно, но прогулка всё равно не состоялась.
– Катайся, только засёдлывай сама, а-то мне надоело, – сказала тётя.
– Я не знаю, как правильно, – гостья надеялась, что её научат, но ей ответили «Ну, не знаешь, так не езди». Эгина – не из назойливых. Поняв намёк, она не стала упрашивать. Идти было некуда и не с кем, и она просидела свои университетские каникулы одна в комнате. Теперь же Лекс сердито спрашивал её почему, да почему она не приезжала.
– Остановиться негде было, – только и ответила Эгина. Лекс всё равно продолжил делать из неё виноватую, подобно её папаше: «Могла бы в своём доме. Папаша же твой в нём ночевал».
– И чем бы я заниматься стала в недостроенном доме? К нему электричество-то только недавно подвели.
– Строить помогала бы.
– Из чего строить, если материалы купить не на что?
– Ну, просто так бы отдыхала. В гости бы к нам ходила.
Эгина задала встречный вопрос: «А ты почему к нам, в город, не приезжал? Мы тебя приглашали. Джек ведь ездил».
– Так он по делам, а у меня-то дел в городе нет.
– Просто так, в гости, – сказала словами двоюродного Эгина.
– Так некогда мне, я картошку на продажу рощу, – нашёл причину Лекс.
– А мне с мамкой надо где-то от папашиных закидонов отдыхать, а ты предлагаешь ещё и каникулы вместе с ним проводить.
– А-а-а… Ну да, от этого тоже отдохнуть надо, – наконец-то, остался доволен ответом двоюродный.
Разговор пошёл на другую тему. Двоюродные переключились на картошку и стройки. Эгинина мама, не стесняясь, открыто хвалило их в лицо. Эгина потерпела до отправления в магазин и уже на улице сказала ей: «Не хвали, нельзя так. Ты, кого хвалишь, потом все против тебя оборачиваются», – дочка зачастую могла с первого взгляда или по голосу в телефонной трубке определить, что из себя представляет человек.
Это было что-то вроде природного чутья, как у животных. Кошки и собаки чувствуют, злой человек или добрый. Эгина тоже. Вот только установки, заложенные учителями и родителями, нередко сбивали её с толку, и она не верила сама себе.
– Да ладно, ничего особенного и не сказала, – маме не понравилось её замечание. Эгина замолчала ненадолго, чтобы обстановка разрядилась. Её пульс распрыгался.
– Ничего. Это от слабости. Сам успокоится, без таблетки, – мысленно сказала сама себя Эгина, чтобы не волноваться.
Вскоре она и мамка зашли в кирпичное здание и заглянули в отдел одежды и обуви – небольшое помещение, завешанное вещами. Продавщицей оказалась знакомая мамки. В Гербере все хоть сколько-то знали друг друга, за исключением Эгины. Продавщица немало знала о её папаше и родственниках от своего сынка – дружка Лекса, но не спешила распространяться заглянувшим к ней. Мамка стала рассказывать ей, почему она с дочкой приехала в Герберу, а та смотрела на них, как на привидений.
