Записки свихнувшегося дедушки

Я посвящаю эту книгу своей жене, дочке, своей Маме, зятю и его маме, своим друзьям, всем знакомым которые любят меня и не очень, всем, кто, прочитав ее, будет меня любить или ненавидеть, и даже тем, кто, любя меня сейчас, возненавидит после прочтенного и, конечно, моим внукам.

В этой книге все – правда. Конечно, ее можно оспаривать. Дело в том, что правда у каждого своя, а между Правдой и Истиной огромная пропасть. Если-бы Правда смогла стать единой для всех, то мы попали-бы в то самое Царство Истины, о котором говорилось некогда Понтию Пилату, в Царство той Истины, за которую говоривший о ней и был распят. Я не претендую ни в коей мере на Истину и отнюдь не из-за нежелания быть распятым. Я всего лишь Человек, поэтому говорю Правду.

Разочарую тех, кто ожидает ярких описаний баталий и побед русского оружия, скажем, в столь милой и близкой теперь русскому сердцу Сирии или на Донбассе. Более того, скажу, что речь, конечно, пойдет и об этом, но скорее со стороны описания поведения некоторых людей, причастных к таким победам.

Кроме того, в книге Вы не найдете трепетных и страстных сцен любви. Разве, что к слову упомянут Одинокий Матрас, подаренный на День Рождения близкому человеку, вожделенно ожидающий свою Кровать, которую вовремя не успели доставить.

Считаю своим долгом заранее предупредить о том, что в книге нет динамики, присущей произведениям Донцовой, сериалам вроде «Интернов» и телевизионно-политическим шоу федеральных каналов им. Киселева-Соловьева-Мамонтова.

Также предупреждаю и о том, что на страницах присутствуют размышления Свихнувшегося Дедушки о патриотизме (версия Толстого), упомянуты такие явления, как национал-мотоциклизм Хирурга-Зладостанова и даже жидобендеровщина.

Кроме родственников Дедушки (включая его же Дедушку) на страницах упоминаются Сталин, Черчиль, Герцог Мальборо, поручик Толстой, Крузенштерн, адмирал Грейг, Дедушкины друзья Андрюха и Юрка, старпом «Курска», Дедушкин однокашник грузин Гия, сирийка Риши, эстонец Адамсон – автор Памятника затопленным кораблям в Севастополе. В книге есть и другие, порой, неуместные на первый взгляд персонажи, например Министр Пропаганды по имени Пауль Йозеф.

Народ любит наш флот, поэтому, скажу то, что если собрать со страниц книги все корабли, упомянутые Дедушкой, получится тяжелая авианосная ударная группа. Состав ее надводных сил: авианосец ВМФ СССР из Аксеновского «Острова Крыма»; браво коптящий в Ла-Манше тяжелый авианесущий крейсер «Адмирал Кузнецов»; ракетный крейсер «Маршал Устинов». В состав этого мощного соединения входят и Дедушкин эскадренный миноносец «Современный», и Андрюхин сторожевой корабль «Жаркий» и, конечно же, малый ракетный корабль «Мираж». Тот самый, метко стреляющий из зенитно-ракетного комплекса «Оса», но не по воздушным целям, а по грузинским катерам. И, наконец, ордер замыкает парусник, на котором некогда эсер Гриневский после побега из тюрьмы должен был уйти в море (до того, когда он стал писателем Александром Грином). Подводные же силы ударной группы составляют 40 лодок. Тех самых, погибших на Балтике, имена командиров которых выбиты на мраморной доске, установленной в Соборе Александра Невского в Таллинне – столице той самой по «версии государственной мифологии» (цитирую Дедушку) враждебной страны.

Эта книга – лишь записки человека, которому не дают общаться с собственными внуками. Дедушка, отнюдь не беззащитен. Он не роняет трясущимися руками каждый вечер вставную челюсть на ночь в стакан с водой и не носит памперсов. Он еще бодр и даст фору молодым во многих вопросах, но почему-то до сих пор не предпринял кардинальных шагов.

А теперь, еще раз внимательно прочтите название и выбирайте сами – читать или не читать. Решать Вам и только Вам.

Глава 1

На окне в гостиной стояли цветочные горшки с вечно цветущей геранью, выращенной моей женой Таей. Я сидел за столом, прямо напротив ярко-красных соцветий и писал какую – то скучную техническую бумагу по работе, в которой отсутствовали чувства и образы, но зато ее построение и логика напоминали текст компьютерной программы, состоящий из структурированных и формализованных описаний и слов, складывающихся в функции и процедуры. В моем творении было все логично, прозрачно, но не призрачно, все разложено по полочкам…

Я посмотрел в окно. За ним открывался достаточно унылый зимний пейзаж. Сквозь опустившуюся снежную пелену, состоявшую из мельчайших снежинок, которая почти скрыла за собой все вокруг, с трудом проглядывался лес, в который упиралось уже не белое, а какое-то посеревшее снежное покрывало поля. Все было монотонно и однообразно, и я снова увлекся работой.

Вдруг мое боковое зрение уловило какое-то движение. Оторвавшись от своей технической писанины, я снова посмотрел на унылый пейзаж за окном. В поле, метрах в двухстах от дома, ярким пятном, которое не могла скрыть серая пелена, по снегу бродила огненно – рыжая лиса. Она что-то выслушивала и вынюхивала. Потом, пятно замерло. Рыжее тело собралось в пружину, которая мгновенно разжалась в каком-то неимоверном прыжке над заснеженной землей. Хвост, взвившийся вверх, распушился и предстал во всей своей красе. Лиса стремительно летела носом вниз, прямо в снег. Мышь, вытащенная из-под белого покрова, несмотря на то, что выпала из пасти и пыталась скрыться, была тут же схвачена. Потом рыжая хищница лежала на снегу и поедала свою добычу. Чуть позже она встала и, как ни в чем не бывало, продолжила свою охоту.

Я отложил техническую статью и подумал о том, что можно было-бы написать не ее, а что-нибудь вроде записок, в которых, как и в жизни, порой нет, да и просто не может быть этой опостывшей и разложенной по полочкам сухой логики. В эти записки я захотел внести какой-то сумбур, нечто неожиданное, нелогичное, и на первый взгляд совершенно не увязанное, порой с текущим описанием. Я подумал, что записки должны содержать нечто подобное этому огненно – рыжему пятну на снегу, и этой несчастной мыши, которая, даже, если – бы и могла мыслить, уже никогда бы не догадалась о своем присутствии в чьем-то повествовании…

Следующий день принес яркое природное явление. С утра шел январский дождь, что совсем не естественно для наших широт. Капли падали откуда-то из холодного тумана, затянувшего все вокруг – покрытое снегом поле, лес, дом. Вода мгновенно замерзала на ветвях деревьев сада, образуя прозрачную ледяную корку.

Дождь продолжался долго, замерзал ледяным слоем на снегу под деревьями, а в некоторых местах смывал снег до промерзшей земли.

Наконец, выглянуло низкое январское солнце, повисшее огненным шаром над верхушками елей, проявившегося из-за тумана леса, что за полем, прямо напротив деревни. Вскоре, туман совсем исчез, а солнце, не на шутку разыгралось, своими лучами пронзая ледяную корку на ветвях деревьев, рассыпаясь миллионами искр превратив яблони, сливы и груши в сияющие хрусталем сказочные растения.

Я очень люблю это место в любое время года. Хрустальные деревья – редкое и волшебное явление. Как здорово поставив под них шезлонг, сидеть и смотреть на это чудесное сияние искр в ветвях! Так же удивительно выглядит зимняя радуга, которая появляется в ясный морозный день. Правда, при том морозе, в который радуга висит над промерзшим полем, в шезлонге долго не просидеть, а вот хрустальные деревья – явление при небольшом «минусе» после ледяного дождя.

Я смотрел на деревья сада, сияющие слоем льда на ветвях. Взгляд остановился на сугробе между сливой и яблоней…

Невеселые мысли мерзкими мухами опять начали гудеть в голове…

В такой же день в прошлом году, мы с внуком Сашкой успешно изваяли снеговика под этими самыми деревьями, в том самом месте, где остановился мой взгляд. Наше творение, конечно не составляло конкуренции шедеврам Церетели как по художественной, так и по «габаритной» значимости, но все же было немалым по этим двум параметрам. Ростом изваяние получилось повыше меня. В одной руке шедевр держал лопату, в другой – метлу. Головной убор – большое ведро, лихо заломленное на макушке нашего с Сашей монстра, был явно маловат размером, но чудесно гармонировал с огромной морковкой – носом и растянутым до ушей в зубастой улыбке из угольков ртом. Глаза снеговика, вырезанные из половинок картофелин светились не только идиотской удалью, но и каким-то добрым теплом. Для большей реалистичности создаваемого образа, я не поленился вырезать в глазах – картофелинах зрачки и вставить в них угольки. Наверное, такой взгляд у сказочного разгильдяя – Иванушки-Дурачка – нашего национального доброго недоумка и баловня судьбы, покорявшего сердца царевен отвагой и удалью, обладавшего при этом, беспробудной глупостью. Это все вовсе не мешало ему в конце – концов стать царем, или получить знатную невесту и полцарства, а по некоторым версиям нашего эпоса, отказаться еще от всего счастья, что столь неожиданно свалилось на его голову.

В отличие от изваяний Зураба Константиновича, наш с внуком монумент был тленен (если тлением, конечно можно назвать процесс таяния), что и было небезуспешно доказано прошлогодним весенним солнцем.

Это было еще тогда, когда нашему общению с внуком никто не препятствовал. В это время, зять был в командировке в Сирии, а мы с женой, чтобы дать отдохнуть дочери, ждущей второго внука, взяли Сашку с собой на несколько дней. После этого, внук больше здесь и не бывал, уже почти что год.

«Ззз-зззло, идет от дедушки!», – гудение мыслей-мух стало громче и своими интонациями начало напоминать голос моего зятя – Андрюши – уникального персонажа всего последующего повествования. Чтобы отогнать нудных насекомых я достал чудо – изобретение – свой телефон с большим экраном и начал читать книгу. Вообще, я очень люблю читать и пытаюсь делать это в свободную минуту. Хорошая книга – источник не только знаний, но и осознания мира, да и самого себя. Ты живешь жизнью героев, погружаешься в реальность написанного, думаешь, переживаешь и, наконец, становишься чище и лучше. Книга дает ответы на все вопросы, иногда лечит…

Злобное гудение мух-мыслей на время прекратилось, но вскоре, «Бесчестие» Кутзее, почему-то вновь вернуло меня к размышлениям, не дающим покоя последние десять месяцев.

Есть другой способ отогнать этих мух, не дающих мне покоя – посмотреть что-нибудь занятное и полезное в Интернете. Чудо – устройство тут же предложило мне (с моей же помощью) варианты высокохудожественного освещения участка, способы устройства купели возле бани, и прочие занятные вещи, которые мне хотелось-бы реализовать. Но каким-то образом я попал на страницу с новостями…

Восторженные сообщения о пользе и успехах импортозамещения не вызвали оптимизма. Мой шезлонг стоял с видом на одно из полей, окружавших деревню. На полях этих лет 20 ничего не выращивалось, местами встречались разрушенные животноводческие хозяйства, а жители деревни по весне ловили нужное направление ветра и жгли не кошеную траву на этих самых полях, чтобы в день, когда трава загорится сама и направление ветра будет неудачным, деревня не сгорела дотла. Наверное, все же импротозамещение где-то и есть, только не у нас…

Мухи с интонациями Андрюши совсем утихли, я отвлекся и наконец, совсем забыл о них. Память вернула меня в чудесную пору, называемую юностью, в годы Продовольственной Программы, которая, по словам нашей исторички – «Елены Палны» – «Не экстренная мера, вызванная нехваткой продовольствия, а всего лишь – проявление заботы Партии и Правительства о советских людях, чтобы их рацион питания стал еще лучше!».

Поскольку, юность – пора счастья, все неурядицы кажутся мелочами, воспоминания отогнали невеселые мысли и их гудение с интонациями Андрюши в голове почти стихло.

Размышляя о процессе импортозамещения, я вспомнил, как с матерью мы, отоварив талоны на мясные продукты, тащили под крымским солнцем в сетках – авоськах пачки «Пельменей русских» и полуфабрикатные котлеты. Потом, придя домой, Мама охала и ахала, изобретая, что же делать со слипшимся в один гигантский пельмень содержимым пачек. Она все это придумала резать и потом варить в коптящем подсолнечном масле, налитом в глубокую чугунную сковородку. Со слипшимися котлетами все оказалось сложнее, – пришлось Маме на рынке покупать дорогущий фарш и смешивать его с «оталоненными» мясопродуктами, что придало блюду вполне «котлетообразную» форму и содержание.

Воистину, развитие идет по спирали и мы уже когда-то и что-то подобное проходили. Правда, не все. Если-бы тогда нам рассказали о том, что «запрещенную еду» по высочайшему указу будут давить бульдозерами, мы вряд ли поверили. Думаю, что моя прабабка, увязая в сугробах блокадного Ленинграда, пробираясь мимо своего места работы – Александринского театра к себе домой, в замерзшую квартиру в доме неподалеку (еще до того, как умерла от голода), вряд ли такое могла себе представить. Светлая ей память.

Я продолжил изучать новости. Официальные представители Родины высказывали негодование по – поводу врагов, не дающих встать России с колен, доказывали, что густой черный дым из трубы тяжелого авианесущего крейсера «Адмирал Советского Союза Кузнецов», закоптивший Английский Канал – не признак угробленной энергетической установки, а всего лишь «Дымовая шапка». Оказывается, есть такая флотская лихая традиция, подчеркивающая лихость и непобедимость родного ВМФ – пускать черный дым в Английском Канале. Там же я узнал, что мы уже вот-вот разбомбим весь ИГИЛ и спасаем детей Алеппо, а Валдайский форум и выступления на нем не только Самого’, но и представителей прогрессивного человечества – доказательство краха однополярного загнивающего мира…

Гнусное мушинное гудение и интонации Андрюши внезапно опять начали сверлить мозг. Я смотрел на завораживающее сияние хрустальных деревьев. Ничего не помогало. Взгляд падал на то самое место, где в прошлом году стоял наш с Сашкой снеговик. Мысли-мухи не уходили. Ругательства в адрес Андрюши, его мамы и прочих родственников не помогали… Легкий ветерок раскачивал ветки, покрытые слоем прозрачного льда, рассыпающего солнечные искры.

Глава 2

Я надвинул на глаза капюшон куртки, чтобы солнце и искры, рассыпаемые слоем льда на ветвях, не слепили и не мешали впитывать это пришедшее, совсем не по сезону тепло и снова оказался сладкой полудреме…

…Кто хоть раз вдыхал запах жасмина и сирени белой ночью в Петербурге, тот не может не полюбить этот город навсегда. Много сказано о его каналах, мостах, соборах и дворцах. Но никакими словами не передать чувств, вызываемых разведенными мостами и проходящими под ними кораблями. Вряд ли с чем можно сравнить зимнюю метель на Исаакиевкой площади, разве лишь с внутренним душевным смятением и сумасшедшим каприсом на рвущей душу скрипке. Ни с чем не сравнимы размытые водой из полыньи сугробы на замерзшей поверхности канала под мостом, где Раскольников предавался размышлениям, а пара глупых уток, сидящих возле полыньи на льду вызывает мысли о том, что и у нас можно жить даже зимой. Никакими красками не передать осеннюю листву Летнего сада, сияние купола Исаакия и ангела со шпиля Петропавловки, парящего над всем этим величием Города…

Наш кораблик полный гостей неспешно и чинно скользил по глади рек и каналов. Вечер готовился уступить место пьянящей Белой Ночи, которая, как Прекрасная Дама, перед выходом в свет, у зеркала поправляла одеяния из розовых облаков, накидку из темно-синего неба с очень нечастыми, но, надо сказать с большим вкусом подобранными вкраплениями алмазов – звезд. Красавице осталось лишь использовать содержимое склянок с духами – ароматами жасмина, сирени, роз, запахом ночной травы парков и скверов, удивительного ночного запаха воды Невы и каналов. Но Белая Ночь не спешила. Всему свое время. Вечер пока не уходил…

В салоне нашего кораблика был накрыт длинный стол, во главе которого сидели Наташа и Андрюша. Сегодня они – жених и невеста. Наташа – наша единственная дочь, а Андрюша – новоиспеченный зять. «Какая чудесная пара», – думал я. Каким счастьем светились глаза нашего ребенка!

Регистрация новой семьи проходила за пару часов до отплытия, в чудесном дворце на Английской набережной, откуда на нескольких лимузинах, гости отправились прокатиться по городу, а затем к причалу на Мойке, на наш кораблик.

По пути был выполнен питерский ритуал: мы остановились на Поцелуевом мосту, новоиспеченные члены новоиспеченной семьи повесили замок на ограду моста в знак вновь созданных крепких семейных уз и торжественно утопили ключ в Мойке…

Когда мы ехали по городу, казалось, что весь мир готов разделить наше счастье. Нам улыбались люди, дома подмигивали отражением солнца в своих окнах. Деревья приветственно махали руками – ветвями, а отражение изогнутого вверх Благовещенского моста было растянуто в улыбку шириной с Неву. Над всем этим радостным торжеством парил ангел-хранитель и тоже, я уверен, улыбался от счастья с вершины своего золотого шпиля.

Ничто не могло испортить торжества, тем более, такой пустяк, как забрызганный шампанским салон лимузина с родней жениха, начавших бурно и заранее проявлять свою радость. Всех заранее предупреждали о запрете открывать шампанское в машинах. Инцидент был исчерпан быстро, при помощи небольшой суммы, которую почему-то, наверное, по доброте душевной заплатила моя жена – Тая, совершенно не имеющая отношения к тому лимузину, и вообще никогда не входившая в его забрызганные внутренности…

Стол, занимал почти весь салон кораблика. Гости были рассажены таким образом, что представители семей жениха и невесты сидели друг напротив друга. Я подумал, что прямо какое-то противостояние, говоря дословно противосидение просто налицо. Вскоре я убедился в том, что был прав.

Тосты становились все громче, «Горь-ко!» звучало все дольше, и только моя Мама почему-то ушла из-за стола. Она заняла маленький стульчик на открытой палубе юта. Мама любовалась чудесными видами берегов рек и каналов Питера, с их зданиями, дворцами, с их колоннами, лепниной и скульптурами, освещенными мягким вечерним светом. Описывать все это словами бесполезно, поскольку это можно увидеть только в Питере и только во время смены уходящего Вечера Белой Ночью…

«Не хочу я там сидеть, я просто любуюсь и восхищаюсь Городом, где родилась», – ответила Мама, после того, как я поинтересовался, почему она здесь. Потом мы с ней поговорили. Оказалось до нее дошли некоторые истории. «Не нравятся мне они, особенно мамаша! Это надо же – стелить Наташе и своему сыночку на кухне!». Да, наверное, Мама консервативна в своих взглядах. Хотя, если честно, я и представить себе не могу, как привожу домой симпатичную девушку с целью решения своих половых проблем, а моя Мама стелит нам на диване, на кухне чистые накрахмаленные простыни, взбивает подушки, а наутро интересуется «Как, сынок тебе спалось? Хороша ли твоя партнерша? Не холодно ли было под одним одеялом, может быть, нужно было пару одеял добавить? Ты себе ничего не растер, сынок?».

Наверное, я тоже чертовски консервативен, поскольку, не понял-бы свою Маму, если бы она поступила таким образом. Признаюсь, однажды вечером, задолго до свадьбы Андрюша был у нас дома и все никак не мог расстаться с Наташей. Видно было, что он просто не собирается уходить. Я был несколько поражен такой наглостью, и долго не церемонясь, просто предложил расстаться им на ночь. Вопрос первичности ЗАГСА и секса, может быть и надуманный, но это – один из ключевых вопросов – противоречий любого отца взрослой дочери и ее ухажера, во всяком случае, мне так кажется. В этом, наверное, есть своя диалектика, ничем, по сути, не отличающаяся от диалектики вопроса первичности материи и сознания, который когда-то, много лет назад был объявлен мне основным вопросом философии на соответствующей кафедре…

Сидеть за столом на свадьбе хорошо, но пора было проветриться. Все вышли на верхнюю палубу. Жениху и невесте приветливо махали с набережных и мостов прохожие. Казалось, идиллия продолжается. Хотя через некоторое время, я уже почти согласился со словами Мамы…

Вскоре начались танцы на юте, а Клодтовы кони с гребня Аничкова моста, казалось, встали на дыбы и отнюдь, не от противления укрощающим их мускулистым людям. Казалось, коней постиг ужас, вызванный изрядно подвыпившими родственникам жениха родом из Новочеркасска, забравшимся на крышу салона и пытающимися с воплями цепляться за мост, то ли, чтобы влезть на него, то ли с какими-то другими целями. Надо отдать должное, что другая часть родни жениха умело справилась с бузитерами. В их действиях проглядывался опыт подобного общения. Но вскоре пришло «время и нашего позора».

Кораблик вышел в Неву. В борт била легкая волна и приятно покачивало. Красавица – Белая Ночь была все ближе, и уже вовсю в вечернем воздухе разносился аромат из одной ее склянок – запах ночной невской воды.

Гостей с верхней палубы пригласили в салон, где гиперактивная родня жениха начала объявлять различные конкурсы на лучшее поздравление. Мама сказала тост и прочитала Щипачева «Любовью дорожить умейте», подчеркнув, таким образом, основной смысл сказанного. Еще кто-то и что-то говорил, желая от всей души новобрачным счастья. Я тоже поздравлял…

Вскоре начался апогей веселья – придуманный родней жениха «Благотворительный аукцион». Суть конкурса была проста: ведущая аукцион Андрюшина сестра извлекала откуда-то заранее заготовленный и вполне полезный для домашнего хозяйства предмет, скажем веник. Потом следовал призыв купить этот самый веник. Родственники должны были торговаться. При этом шла реальная азартная торговля, хрустели доставаемые из бумажников купюры и падали на палубу салона из трясущихся от азарта и употребленного алкоголя рук…

Как выяснилось, наша родня по различным причинам, по какому-то стечению обстоятельств, не выкупила ни одного, выставленного на торги предмета. Пусть я покажусь последним скрягой, но признаюсь, что после оплаты кораблика, угощения, свадебного путешествия, лимузинов (что мы делали с Андрюшиной мамой поровну), после покупки свадебного платья, макияжа, прически и прочих вещей невесты, а также других трат, (которые мы делали без Андрюшиной мамы), у меня рука не поднялась побеждать в аукционе. Я не купил столь необходимый нам с Таей для домашнего хозяйства веник за 30 000 р. (по тому курсу 1200 $), красная цена которому на рынке – 200 рублей. Хотя именно за эту сумму и именно тот самый злополучный веник был приобретен неким родственником из компании, совсем недавно прыгавшей по крыше салона и наводившей ужас на коней Аничкова моста. Не составили ни мы с Таей, не наша родня конкуренции столь широким душой Андрюшиным родственникам, купившим десяток – другой вещей описанного рода и по описанным ценам. «Аукционные благотворительные» суммы, были переданы новобрачным «сверх» сумм поднесенных подарков.

Я был готов сгореть со стыда за себя, свою родню и ее по-идиотски выглядевшее эстетство, которое совершенно не вписывалось в картину мира, царящую в салоне кораблика, но чертовски гармонировало с величием Города, готовящегося к приходу Белой Ночи и видами, открывшимися с верхней палубы. Тогда я еще был способен винить себя за то, что какими-то правдами или неправдами не узнал заранее о таком мероприятии, как аукцион и не приготовил еще наличных денег.

Кораблик зашел в Фонтанку. Мы с мамой сидели на юте и разговаривали. Рядом рыдала Тая, которую я уже перестал утешать. Плакать она начала еще во дворце бракосочетаний. Я думал, что это – нервное и сначала ее утешал, потом, оказалось, что от моих утешений слез еще больше…

После того, как кораблик пришвартовался у набережной Мойки, мы простились с родственниками и поехали домой. Виды Города через окно машины меня почему-то не радовали. Тая рыдала всю дорогу. Мама же смотрела в окно. Белая Ночь, наконец – то вышла в свет во всей своей красе, представив миру одеяния и боа из розовых облаков и свою темно-синюю накидку с редкими вкраплениями алмазов-звезд…

Глава 3

Я снова открыл глаза и вернулся в реальность. Солнце ярко светило. Вставать из шезлонга не хотелось. К сиянию хрустальных деревьев добавились звуки ледяных сосулек, сдуваемых с крыши дома. В воздухе они ударялись друг о друга, производя ни с чем несравнимый звон. Яркие блики сверкали на елочных игрушках и бутафорском «дожде» из фольги, украшавшем елку, – самую красивую и пушистую из всех елок, высаженных вдоль участка.

Новый Год и Рождество давным-давно прошли, но украшения с ветвей снимать почему-то не хотелось. Это – Елка Мамы. Она была посажена на следующий день после Наташиной свадьбы. Мама оставила ее в память о себе, кроме «Более пятидесяти признанных за рубежом научных работ в области радиационной и химической биологии, результаты которых могут быть использованы при выполнении Продовольственной Программы» (как утверждала ее характеристика, написанная руководством для продвижения на следующую ступень научной лестницы), кроме маленькой квартирки, и, конечно же моря тепла, а еще кроме детей, внуков и правнуков, которые, несмотря ни на что – тоже память о ней и ее продолжение.