Оксана стояла посреди комнаты – растерянная и испуганная. Пашка тоже считает, что квартиру ограбил Грег. Кроме того, он думает, что она, Оксана, Грегу в этом помогала! И ведь он собирается рассказать эти бредни родителям… А они могут и поверить. Стоять не было сил. Хотелось добраться до кровати, зарыться под одеяло, под подушки и заснуть – навсегда заснуть. Чтобы не слышать, что наговорит мама, отец, дедушка. Как жить после того, как вся семья решит, что она воровка, позор семьи – она не знала.
Оксана лежала, укутавшись в одеяло, без сна, с сухими воспаленными глазами, час или два. Ее знобило, но истерика дано прошла, мысли строились на удивление плавно и логично. До сего дня девушка была уверена, что персональный конец света наступит для нее, если Грег никогда больше не приедет. Сейчас же она вдруг поняла, что могут произойти вещи гораздо более неприятные.
Нельзя, ни в коем случае нельзя, чтобы на семью пала тень. Пропадет семья – пропадет и сама Оксана. А сейчас еще она вполне может все исправить.
Девушка резко откинула одеяло, тщательно причесалась у зеркала, до конца продумывая план. Убедившись, что в коридоре никого нет, она пробралась в комнату родителей, заперла за собой дверь и прошла к маминому туалетному столику, в стену рядом с которым был встроен сейф. Дверца сейфа никогда не закрывалась – этим-то Оксана и воспользовалась, вытащив коробку с гарнитуром из жемчуга и бриллиантов – самый дорогой в маминой коллекции. Потом, подумав, она стянула с ушей свои любимые длинные серьги, хорошо помнив, что вчера до них дотрагивался Пашка. Все это она сложила в футляр с гарнитуром, а сам футляр замотала в один из маминых шарфиков.
С чувством выполненного долга Оксана уже в своей комнате уложила сверток в простенький пакет, схватила ключи от машины и покинула дом.
Санкт-Петербург
Авторадио еще минут пять назад «порадовало», что на углу Невского и Маяковки столкнулись два автомобиля, в результате чего движение встало, так что застряли мы с Катей и Бэхой, видимо, надолго. Впрочем, мне это не мешало нисколько, Кате, я думаю, тоже. Да и другие водители, давно привыкшие к несовершенству городских магистралей, не нервничали, а занимались своими делами. Только вот тот, кто оказался непосредственно за нами, ежеминутно начинал вопить, что он, мол, торопится. Вопрошал у соседей, почему, интересно, стоим, куда катится этот мир и вообще, не надо было голосовать за Путина. А еще, как только перед нами освобождали клочок асфальта, он принимался остервенело сигналить, как будто, если моя Бэха продвинется на два метра вперед, ему станет легче.
Но в этот раз мы с Катей решили быть непреклонными: я сделал музыку погромче, чтобы не слышать его воплей, Катя перегнулась через коробку передач, устроилась у меня на груди и продолжила прерванный поцелуй.
– Уснул ты там, что ли?! Проезжай, проезжай!!! – Крики прорывались сквозь лирику Фредди Равеля, льющуюся из магнитолы.
– Надо было Рамштайн ставить, – заметила Катюша.
– Кать, может, все-таки проедем? – я попытался усадить ее на место, потому что мне после ее поцелуев еще надо было как-то машину вести.
– Перебьется. Подождет еще пять минут.
Она зарылась теплыми ладошками мне под рубашку, и мне даже любопытно стало, что она собирается за эти пять минут сделать. Но теперь непреклонным был я:
– Все! Сядь на свое место. Далеко сядь, – на радость стоящего позади я таки проехал вперед на те самые два метра.
– Зануда ты, Никитин… – фыркнула Катя, собирая заколкой ворох медно—золотых волос. – А этому… я сейчас устрою! Сейчас достану свое следовательское удостоверение – спорим, что сразу заткнется?
– Ага, только помаду сначала поправь, следователь, – усмехнулся я.
– Ты тоже! – огрызнулась Катюша и бросила в меня влажную салфетку из своей косметички. – Кстати, а куда ты меня везешь?
– К себе. А ты имеешь что-то против?
– Да нет, но мне нужно сегодня встретиться со следователем по делу Аленкова…
– С Зайцевым? Так он по понедельникам только с двух часов принимает. У нас уйма времени.
Катя слегка нахмурилась и насторожилась, словно стирание помады было очень интеллектуальным занятием:
– А откуда это ты так хорошо знаешь его график? Ты что разговаривал с ним? – в голосе ее был неподдельный ужас.
– Катюш, конечно разговаривал. Ты же сама хотела, чтобы я разузнал, какие слухи ходят об этом деле.
– Так слухи, а не информация из первых уст!.. Так, и в качестве кого ты с ним общался? Леша, только не говори, что ты защищаешь интересы Аленкова.
Ненавижу, когда она задает провокационные вопросы… Я действительно был адвокатом Аленкова, но, когда подписывал договор, представить себе не мог, что мне придется соперничать с Катькой.
А ей словесного подтверждения от меня и не требовалось – она уже все поняла:
– Леш, ты хоть понимаешь, что ты сделал? Я же рассказала тебе практически все, что мы в Старогорске нарыли по этому делу, а теперь ты собираешься эту же информацию пустить против меня?! Ты вообще в курсе, что это тайна следствия, что за ее распространение тебя могут засудить!
– Ерунда, кто меня засудит? Я не подписывал никаких бумаг о неразглашении… – машинально ответил я и тут же об этом пожалел.
Катя дернула ручку дверцы, чтобы выскочить из машины, благо мы опять стояли, но я успел нажать блокиратор:
– Кать, не валяй дурака! Я взялся его защищать только потому, что Аленков действительно невиновен! Да ты сама будешь его допрашивать и поймешь, что к твоей краже он никакого отношения не имеет!
– У меня есть свидетельница, которую Аленков соблазнил, и с ее помощью получил доступ к квартире Фарафоновых. Выпусти меня из машины. Я не хочу, чтобы нас видели вместе – я вообще не имею права с тобой разговаривать в нерабочее время.
Ну что я мог на это ответить? Катя вышла из автомобиля, огляделась и бодро зашагала вдоль дороги. Самое досадное, что я опять не знал, когда увижу ее: может быть еще через полгода, а может, она позвонит мне к вечеру и извиняющимся голосом скажет, что вспылила – я не могу предугадать ее действий. Странно, что даже в этой ситуации у меня и мысли не мелькнуло отказаться от защиты Аленкова.
***
Не успел я выбраться из пробки, как на сотовый мне позвонили – отобразился номер следователя Зайцева. Он почти торжественно объявил мне, что в двенадцать часов дня начнется допрос моего подзащитного Аленкова по делу о причастности его к квартирной краже в Старогорске. Я мысленно поаплодировал Катерине – чтобы уговорить Зайцева начать рабочий день на два часа раньше, определенно нужны способности.
Допросный кабинет Крестов, наглухо запертый снаружи, казалось, был изолирован от всего мира. В отдалении лязгали решетки, трещали с потолка лампы дневного света, но в кабинете все равно царил тоскливый полумрак. Катя сидела вполоборота ко мне, закинув ногу на ногу, и покачивала носком туфельки. Она, хмурясь, листала протоколы предыдущих допросов и делала вид, что в упор не замечает моих взглядов. Между нами сидел не менее хмурый Зайцев, сосредоточенно глядел в компьютер—наладонник и, несмотря на вырывающиеся оттуда веселенькие электронные мелодии, занимался, конечно, важным делом.
Аленков держался сегодня намного лучше, по крайней мере, безысходности в его взгляде не было – только ленивая усталость, с которой он отвечал на вопросы Катерины. Занервничал он лишь раз, когда Катя упомянула, что она "по другому делу". О чем конкретно Катя собиралась говорить с Аленковым, я понятия не имел, а начала она издалека: полное имя, где родился, чем зарабатывает на жизнь, и все в таком духе. Наконец, пошли вопросы о Гришином знакомство с Дарьей Мерешко – это девичья фамилия его жены.
– Мы познакомились в Австрии, в Вене, в июле прошлого года. Даша там отдыхала, а я был на конференции археологов, представлял свою недавно вышедшую монографию. Называется «Аналитический метод в исследовании монет Восточной Европы XVII века». Между прочим, ее очень хвалили и мне настойчиво предлагали вести курс лекций.
– Григорий Григорьевич, – любезно спросила его Катя, – значит, вы монетами увлекаетесь, правильно я вас поняла?
Аленков, по-моему, смутился:
– Ну, есть немного. Теме исследования средневековых монет я посвятил девяносто восемь больших статей и две монографии. Третья пока в производстве.
– Наверное, у вас и коллекция монет имеется?
– Конечно, имеется. Совсем небольшая, правда, но у меня есть несколько довольно редких экземпляров. Кстати, в монографии, которую я сейчас пишу, я упомяну одну из своих монет.
– А монет времен Екатерины II у вас случайно нет?
– Екатерины? Нет… я российские монеты не коллекционирую. Но в моей новой монографии я обязательно затрону и тему российских монет…
– Времен Екатерины?
– Да нет же! Но она и без Екатерины, я уверен, произведет фурор в нумизматической науке… если я отсюда когда-нибудь выйду, конечно.
Он тяжело вздохнул, но по изумрудным Катиным глазам я видел, что на фурор в науке ей плевать, она хочет Аленкова как раз засадить на всю жизнь.
– Мы говорили о вашей супруге, – напомнила она.
– Даша тоже увлекалась монетами, – снова вздохнул Аленков. – Отдыхала она вообще-то в Бад—Киссингене, в Германии, но, узнав о конференции археологов, специально поехала в Вену. После моего доклада она подошла, мы разговорились…
– До этого вы с Мерешко никогда не встречались?
