Похититель перьев или Самая странная музейная кража

5

Викторианское братство вязателей лососевых мушек

В конце 1915 года разношерстная группа солдат Британского экспедиционного корпуса закрепилась к югу от македонской границы, у древнегреческого города Амфиполь. Взрыв случайного снаряда открыл вход в гробницу, расположенную неподалеку. Эрик Гарднер, армейский медик, спустился внутрь и обнаружил скелет примерно второго века до нашей эры, сжимающий в ладони несколько бронзовых рыболовных крючков. Гарднер раздал их солдатам, – последний корабль снабжения напоролся на торпеду, и британцы голодали. Эти крючки, возрастом в две тысячи лет, были немедленно заброшены в протекавшую рядом реку Струму. После того, как солдаты выловили несколько сотен карпов (самый большой весил около шести килограмм), Гарденер доложил командованию о «положительных изменениях в рационе войск». Крючки он отослал в Имперский военный музей в Гайд-парке, который находится рядом с Музеем естествознания, чтобы сохранить их для потомков.

Факт, что древние крючки до сих пор были способны нести свою службу, свидетельствует о простоте отношений между рыбой и человеком. Достаточно нацепить наживку на изогнутый кусок металла, привязать его к леске и бросить в воду. Придонным рыбам, вроде карпа, хватает простых червяков, а чтобы соблазнить форель, которая охотится на летающих над водой насекомых, можно привязать к крючку несколько перьев.

Самое ранее свидетельство применения перьев в рыбной ловле встречается в третьем веке до нашей эры, в записках римлянина Клавдия Элиана. Клавдий описывает, как ловят форель македонские рыбаки, которые обматывают «вокруг крючка ярко-алую шерсть и прикрепляют к ней пару петушиных перьев из-под бородки». Хотя этот способ, несомненно, использовался и в следующем тысячелетии, в Средние века о ловле на мушку ничего не известно. Вязание мушек не упоминается до 1496 года, пока датский эмигрант Винкин де Ворд, владеющий новомодной типографией на лондонской улице Флит-Стрит, не опубликовал труд под названием «A Treatyse of Fysshynge wyth an Angle»[22]. В нем содержались довольно простые правила вязания дюжины лососевых мушек, по одной на каждый месяц, известные каждому знатоку ловли нахлыстом под собирательным названием «Суд присяжных». «Тело» мартовского слепня делалось из черной шерсти, а на «крылья» шли перья «самого черного» селезня. Для «тела» майской желтой мухи была нужна желтая шерсть, а «крылья» делались из утиного оперения, окрашенного в желтый. В «Treatyse» речь шла преимущественно о форели, хотя там упоминался и лосось, – как «самая благородная рыба, которую только можно поймать на удочку в пресной воде».

Если между наживкой на форель и на карпа есть разница, то между наживкой на форель и на лосося лежит пропасть. Живущая в проточной воде форель требует реализма, – наживка должна копировать цвет, размер, стадии развития и даже поведение разнообразных насекомых, обитающих у воды. Рыбаки, ловящие форель, должны понимать, когда следует закидывать «нимфу» (имитацию личинки насекомого, цепляющуюся за камни под водой), а когда следует «выпускать слепня» (взрослое насекомое, выходящее на поверхность воды и стряхивающее оболочку, которая покрывает их крылья). Форель привередлива, придирчива и непостоянна. Рыболовам-любителям, не уделяющим достаточного внимания речной экосистеме, вряд ли посчастливится что-то поймать. Однако, мушки для форели можно сделать из дешевых, невзрачных и самых обычных материалов: лосиной и овечьей шерсти, кроличьего меха и куриных перьев.

Лососевая мушка являет собой полную противоположность. Ее задача – не имитировать что-то натуральное, а, наоборот, провоцировать. Лосося ловят, когда рыба возвращается из океана в родные реки, чтобы отложить икру на галечное дно, в так называемые нерестовые бугры, и вскоре после этого умереть. В разлагающихся тушах лосося содержится больше количество питательных веществ, привлекающих разных личинок и насекомых, которые, в свою очередь, становятся первым обедом для вылупляющегося потомства. Каждый год, когда лосось идет на нерест, рыба перестает питаться и у нее меняется строение челюстей, – они приобретают крючкообразную форму. Укусами этих заостренных крючков лосось защищает нерестовые бугры от чужаков. Он хватает рыболовную мушку не потому, что она изображает насекомое, а потому что это чужеродный объект, появившийся там, где только что зарыли икру.

Ловля форели требует пристального внимания к окружающей среде. Лосося, при должной удаче, можно поймать на привязанную к леске собачью шерсть. Однако настоящие рыбаки-аристократы не могут позволить, чтобы это мешало романтике охоты на «короля рыб», которую должно осуществлять среди сельской идиллии на самую красивую мушку.

«Реки и обитатели водной стихии даны умному человеку для созерцания, а глупцу для того, чтобы он не обращал на них внимания», – писал Исаак Уолтон в своей книге «Искусный рыболов, или Досуг созерцателя»[23] в 1653 году. Обращаясь к следующему поколению «рыбацкого братства», Уолтон описывает мир, омытый волшебными водами. В нем есть река, которая тушит зажженные факелы и зажигает потухшие, и река, превращающая удилища в камень. Одни реки танцуют, когда играет музыка, другие сводят с ума всех, кто выпьет хотя бы глоток. Река в Аравии окрашивает шерсть пьющих из нее овец в цвет киновари, а река в Иудее течет шесть дней в неделю и отдыхает в субботу.

Конечно, легендарные реки можно было найти и поближе к дому, – например, реки Ди, Таун и Спей. Однако, они все равно находились далеко от Лондона, так что были доступны только для местных жителей, – или для тех, кто был способен преодолеть раскатанные колеи, оставшиеся еще с античных времен тракты и узкие тропки. Так продолжалось еще почти два века, пока не началась Викторианская эпоха и, благодаря железным дорогам, легендарные реки не оказались в пределах досягаемости даже для низших классов. Внезапно, в братство рыболовов вступили не только короли и лорды, но и самые простые рабочие, которые на выходных запрыгивали в поезд, чтобы ненадолго оторваться от индустриальной жизни большого города.

Чтобы избавиться от вторжения этих нежелательных захватчиков, британская аристократия обнесла земли заборами и сделала реки частной собственностью, приняв целый свод законов, – процесс, вошедший в историю под названием «Огораживание». Рыбаки из низших классов внезапно оказались отрезаны от рек, где привыкли отдыхать с удочкой всю свою жизнь. Землевладельцы, застолбившие огромные пространства, где текли реки с резвящимися лососями, стали просить приличную цену за право закинуть наживку.

К концу девятнадцатого века, как писал рыболов-историк Эндрю Херд, «в Британии осталось очень мало воды, которую бы не контролировал лорд или какой-нибудь клуб». Согласно законам о частной собственности, заборы отделяли от широкой публики почти три миллиона гектаров. Наконец-то старые порядки были восстановлены: почтенное развлечение, вроде «большой рыбалки» с удочкой на благородного лосося, могли позволить себе только богатые люди. Всем остальным оставалось только ловить какую-нибудь простую донную рыбу, вроде карпа.

Как только большинство рек перешло в частную собственность, ловля лосося «быстро обросла бременем традиций и обычаев». Аристократы и частные рыболовные клубы стали изобретать разные виды мушек, для каждой реки свои. Скоро мушки приобрели броский вид, для которого использовалось дорогое оперение экзотических птиц. На самом деле, у таких мушек не было никакого преимущества. Однако рыбаки, как пишет Херд, «агитируемые местными торговцами снастью, которые изрядно выигрывали, разлучая новоявленных ловцов лосося с деньгами», приняли идею с восторгом, «близким к истерике».

В конце концов, порты Лондона ломились от груза экзотических перьев, призванных насытить аппетиты модной торговли. Пока женщины соперничали за редкие оперения для шляпок, их мужья пускали пыль в глаза, приматывая перья к крючкам. Когда в 1842 году вышла первая книга, посвященная этому искусству, – «Искусство создания мушек» Уильяма Блэкера, – советы по использованию перьев сменились с куриных на перья южноамериканского скального петушка, индийского синеухого зимородка, гималайского монала и амазонского ара.

«Искусство создания мушек» было первой книгой, содержащей детализированные пошаговые инструкции для вязания разных лососевых мушек. Кроме того, в ней говорилось, на какие мушки и в каких реках следует ловить лосося. «Лучше всего на эти мушки будет клевать в ирландских и шотландских реках», – обещал Блэкер своим покупателям. Но только если те будут использовать правильные цвета: огненно-коричневый, коричный, бордо, болотно-оливковый, винный пурпурный, медный купорос или берлинскую лазурь. Блэкер был опытным продавцом, торгующим своими книгами, мушками, перьями, тинселями[24], шелком и крючками. Чтобы достичь совершенства, он рекомендовал собрать оперения тридцати семи разных птиц, среди которых был гватемальский квезал, ошейниковая котинга и райские птицы.

Для тех, кто не мог себе позволить экзотические перья, у Блэкера были рецепты по окраске обычных: чтобы получить попугайный желтый, смешайте ложку куркумы с измельченными квасцами и кристаллами винного камня. Настойка грецкого ореха поможет добиться тонких коричневых оттенков. Порошок индиго, растворенный в купоросном масле, даст темно-синий цвет. Однако для большинства рыбаков крашеные перья не шли ни в какое сравнение с «натуральными».

Викторианская эпоха продолжалась, лососевые мушки становились все более вычурными, а авторы книг про вязание мушек начали строить псевдонаучные теории, оправдывающие использование все более дорогих и экзотических материалов. Самым выдающимся проповедником подобных идей был аристократ и плейбой Джордж Мортимер Келсон. Родился он в 1835 году, и большую часть своей молодости посвятил крикету, плаванью на длинные дистанции и скачкам с препятствиями, однако страстью, затмившей для него все остальное, стала ловля нахлыстом и сложный мир вязания викторианских мушек.

«Лососевая мушка», – книга, выпущенная им в 1895 году, – была в некотором роде апофеозом этого искусства: нахально-самоуверенная, пронизанная пренебрежением к любителям и страстью к редким перьям. Книга открывалась целой главой, восхваляющей научную строгость этой работы, хотя методику Келсона в лучшем случае можно было назвать сомнительной. Пытаясь проникнуть в разум лосося, он нырял в реку с открытыми глазами, сжимая мушки различных цветов, и пытался понять, как они выглядят под водой. Первой мушкой, которую он исследовал подобным образом, была мушка под названием «Мясная», однако, как он ни старался сравнить перья голубого ара с обычными лебедиными, крашеными в желтый, и то и другое скрывалось из виду во взбаламученном им иле со дна.

«В использовании наших принципов очень важна точность», – писал он о факторах, заставляющих лосося обращать внимание на искусственную мушку. Среди таковых он выделял «предпочтение определенных форм и цветов», различия в чистоте воды и погоду. Искусство Келсона было настолько точным (по крайней мере, в его собственном представлении), что для ловли рыбы, спрятавшейся между вертикальной скалой и лежащим под ней валуном, он рекомендовал использовать одну конкретную мушку под названием «Эльси».

Келсон насмехался над «непосвященными», «новичками», и теми, кто «так низко пал в своем невежестве», что не может отличить мушку Джока Скота от «Даремского следопыта». Конечно, лосось тоже не в состоянии это сделать, но, чтобы оправдать покупку дорогих перьев, нужно верить, что рыба способна опознать двадцать оттенков зеленого, описанных в капитальном труде по вязанию мушек.

Хотя Келсон отмечал в своей книге, что его «классификация» по забрасыванию мушек создана «искусственно», всю полноту вытекающих из этого последствий он принимать не желал. С негодованием он вспоминал каждый раз, когда лосось отказывался выбирать его роскошные мушки, отдавая предпочтение более простым, сделанным каким-нибудь неопытным рыболовом. «Лосось может хватать все подряд, а может не схватить ничего… в своем лихорадочном возбуждении король рыб способен упражнять благородную челюсть на том, что и язык не повернется назвать лососевой мушкой… на каком-нибудь плоском, дрожащем, раздутом пучке нелепых перьев». Однако Келсон быстро возвращался к проповеди принципов симметрии и гармонии «уравновешенных» цветов.

Для Келсона вязание мушек было сродни изобразительному искусству, – по его словам, эта практика прививала его последователям «умственную и моральную дисциплину». «Наше благородное хобби достойно внимания величайших людей, увлекающихся рыбалкой, будь то служители божественного или государственные деятели, доктора или юристы, поэты, художники и философы». Библия Келсона для этих «великих» включала восемь потрясающих иллюстраций ручной работы, где были изображены пятьдесят две мушки с пафосными названиями вроде: «Чемпион», «Безупречный», «Гром и молния», «Бронзовый пират» и «Траэрново чудо».

«Лососевая мушка» включала детальные инструкции по изготовлению примерно трех сотен мушек, с описанием, какие материалы должны быть использованы для каждой части. Для глаз мушки требовалась петля из внутренностей тутового шелкопряда. Головка, рожки, щечки, сегментация, горлышко, подкрылья и надкрылья, – каждый элемент нуждался в особых перьях. На схеме мушки, составленной Келсоном, было подписано девятнадцать частей, – и это еще не считая разных стилей и изгибов крючка!

Чтобы подражать Келсону, его читателям требовались серебристая обезьяна, серая белка, свиная щетина, восточный шелк, арктический мех, заячья морда и козлиная борода. Здесь были односторонние конические носители и двусторонние конические носители. Одинарные крючки и двойные крючки. Плоская проволока, овальная проволока, рельефная проволока и проволочные синели. Подкрашеный мех тюленя, – ярко-оранжевый, лимонный, огненно-коричневый, алый, бордо, пурпурный, зеленый, золотая олива, темно-и светло-синий, черный. Сапожный воск. Список материалов, которые нужно было заказать, чтобы связать викторианскую лососевую мушку, выглядел бесконечно длинным еще до всякого упоминания перьев.

Келсон быстро пробегался по хранящимся у него запасам птичьих тушек: галстучная настоящая котинга (сейчас находится под угрозой исчезновения), дикая индейка, каледонская кваква, южноамериканская выпь, эквадорский скальный петушок. Одну из тушек Келсон ценил больше всего: «Величайшая находка, которую мне посчастливилось приобрести, – золотая райская птица. Пусть тебе тоже так повезет, брат-рыбак! Всего лишь за десять фунтов!»

Келсон допускал использование обычных крашеных перьев, если экзотические было нельзя достать, однако переживал, что «как бы тщательно они не были окрашены, даже наисвежайшие, эти перья не будут выглядеть столь же хорошо, и в воде вряд ли сравнятся с использованием натуральных. К примеру, возьмем перья большой райской птицы… самые лучшие перья, когда-либо крашенные в оранжевый, не выдерживают с ними никакого сравнения».

Благодаря своей книге Келсон пользовался таким влиянием, что его имя стало торговой маркой даже до его смерти, которая случилась в 1920 году. «Burberry» выпускали непромокаемую куртку «келсон», с большими карманами для коробок с мушками и карманчиками для особых мушек. «C. Farlow & Co» создали удочку-келсон (ручной работы!) и запатентовали бесшумную алюминиевую катушку для лески под этим названием. «Morris Carswell & Co», в свою очередь, продавали эмалированную леску «келсон» для ловли лосося.

Келсон знал, что у его теории есть противники, – рыбаки, скептично настроенные к необходимости использования столь сложной в исполнении наживки, – но отметал все возражения «этих узколобых приспешников, жалко обманутых тем, что выловили рыбу-другую в исключительный день на неправильную приманку, закинутую неправильным способом». Галилею тоже не верили в свое время, отмечал он.

В двадцатом столетии разбросанные там и сям группки вязальщиков мушек продолжали следовать инструкциям Келсона и прочих викторианских экспертов. Однако по-настоящему это хобби снова приобрело популярность только в последние десятилетия XX века, во многом благодаря Полу Шмуклеру. В 1990 году журнал «Sports Illustrated» рассказал о его лососевых мушках, – которые вскоре были раскуплены коллекционерами по две тысячи долларов за штуку – начав статью со слов: «если у Дональда Трампа продолжатся трудности с выплатой процентов за «Тадж Махал»[25], пусть он позвонит Полу Шмуклеру, своему однокашнику из Нью-Йоркской военной академии, чтобы тот дал ему пару полезных советов, как делать деньги».

«На одну мушку, – восхищался автор – у Шмуклера уходит до ста пятидесяти разных материалов, начиная с белого медведя и норковой шубы, и заканчивая перьями дикой индейки, золотого и пестрого китайского фазанов, американской большой дрофы и бразильской ошейниковой котинги».

«Я не использую животных, которые внесены в список видов, находящихся под угрозой исчезновения. Или же то, что я использую, добыто до принятия Закона об исчезающих видах, – заявлял Шмуклер. – Для вязания мушек в классическом или свободном стиле нужно знать не только материалы, но и закон».

В 1990-ые годы Шмуклер опубликовал несколько иллюстрированных подарочных изданий, озаглавленных в стиле: «Редкие и необычные материалы для вязания лососевых мушек: естественная история» или «Забытые мушки». Эти книги продавались за сотни долларов, не считая специальных изданий в кожаных переплетах, выпущенных ограниченным тиражом, которые расходились более чем за полторы тысячи долларов. Появление книги Шмуклера пришлось на рассвет эпохи Интернета, и вскоре онлайн-аукционы eBay и форумы вязальщиков викторианских мушек заполнила новая волна перьевых фанатиков, надеющихся вязать мушки как Шмуклер, Келсон и Блэкер.

В отличие от своих предшественников, большинство из этих свежепоявившихся вязальщиков даже не знали, как ловить рыбу. Лососевые мушки уже сами по себе считались произведениями искусства. Однако, стоило заговорить о материалах, как выяснялось, что новые вязальщики очутились не в том столетии. В Лондоне и Нью-Йорке больше не было подрядчиков, поставлявших грузы с оперением райской птицы. Магазины снастей, рекомендованные в книгах Келсона, давно исчезли. Шляпы с перьями вышли из моды больше ста лет назад. Большинство птиц, упоминающихся в рецептах Келсона, относились к видам, которые или находятся под угрозой исчезновения, или под охраной конвенции CITES, запрещающей их ввоз. Поклонники мушек собирались посвятить себя искусству, которым было невозможно заниматься законным путем, не столкнувшись со множеством трудностей.

После возникновения Интернета в продаже заструился ручеек из оперений редких птиц, – предприимчивые пользователи eBay перерыли бабушкины чердаки и отыскали викторианские шляпки. Популярностью пользовались онлайн-аукционы, где распродавали содержимое застекленных шкафов XIX века, наполненных природными диковинами, среди которых тоже иногда попадались тушки райских птиц. Некоторым состоятельным вязальщикам мушек могло повезти и вне Интернета, если удавалось наткнуться на продажу поместья в каком-нибудь уголке сельской Британии. Один находчивый поклонник этого искусства сумел сбежать с чучелами нескольких птиц, взятых в аренду у компании, предоставляющей бутафорию для киносъемок.

Однако оставалось не так много чердаков, на которых можно было что-нибудь раскопать, и не так много перьев, которые можно было снять со шляп стопятидесятилетней давности. По мере роста популярности, цены за пару перьев ошейниковой котинги, красногрудого плодоеда, гватемальского квезала или райской птицы (большинство из которых относилось к охраняемым видам) росли. Некоторые счастливцы, своевременно ухватившие тушки райских птиц, вознеслись на вершину, обожествляемые бесперыми новичками, толпившимися внизу. Обладание столь экзотическими материалами позволяло вязать самые прекрасные мушки.

Однако, большинство поклонников искусства вязания мушек могло увидеть подобные оперения только в витринах естественнонаучных музеев, вроде музея в Тринге.

6

Будущее лососевых мушек

В 1705 году, в небольшом городишке Клаверак, рядом с Гудзонской долиной, примерно в двухстах километрах к югу от Нью-Йорка, весенний паводок вымыл почти двухкилограммовый зуб мастодонта. Этот зуб скатился к ногам голландского фермера, работавшего в поле. Фермер привез находку размером с мужской кулак в город и обменял у местного политика на бутылку рома. Вот так в Америке были обнаружены первые останки вымершего животного. Бывший владелец зуба получил название «Incognitum[26]» и вызвал жаркие теологические споры: как что-то могло просто так взять и исчезнуть из божьего мира? Мог ли Ной забыть об «Incognitum» и просто не взять его на ковчег?

К 1998 году, – когда семья Ристов перебралась в Клаверак с Верхнего Вест-Сайда на Манхеттене – благодаря человеческому вмешательству исчезла еще сотня видов, из них семьдесят видов птиц.

Из небольшого городка за эти годы тоже много чего исчезло. Закрылись мельницы и лесопилки, которые столетиями крутил пятидесятиметровый водопад на реке Клаверак-Крик. Не работали хлопковые и шерстяные фабрики. В реке, куда год за годом рыбное хозяйство округа Коламбия выпускало мальков, на плесах и перекатах развилась форель, выслеживая насекомых и уворачиваясь от рыбаков.

Эдвину было десять лет, когда родители перебрались на север. Он был домашним ребенком: при виде красного муравья он пытался забраться куда-нибудь повыше.

Большую часть времени Эдвин проводил дома, делая уроки, играя на флейте и общаясь с младшим братом Антоном.

Родители мальчиков, Линн и Кертис, были оба выпускниками Лиги плюща[27]. Они зарабатывали писательством и сами учили своих детей на дому. Линн преподавала историю, Кертис – математику. Днем Кертис готовил материалы для журнала «Discover» на самые разносторонние темы, – от физики и штрафных бросков в баскетболе до использования молекулярной химии в реставрации и движения планет Нептуна. На ночь он читал сыновьям «Илиаду». Телевизор в этом доме включали редко.

Эдвин, выросший с любовью к учебе, с жадностью поглощал знания. По понедельникам мать водила его на уроки испанского языка для взрослых, где он практиковался в спряжениях вместе с сорокалетними слушателями. Когда Эдвин увлекся змеями, его родители наняли репетитором по биологии Дэвида Дикки, герпетолога из Американского музея естественной истории. Во время отпуска в Санта-Барбаре, куда Ристы отправились всей семьей, они посетили Морской центр. Гид познакомил мальчиков с крабами-декораторами, которые маскируются, украшая себя кусочками ландшафта, и ярко-оранжевым морским слизняком под названием «испанский танцор». «Хочу такой костюм на Хеллоуин!» – восхитился Эдвин.

Родители поддерживали любой интерес сына. Когда в первом классе учитель музыки продемонстрировал на записи, что Эдвин обладает врожденными способностями, они наняли ему репетитора. Эдвин быстро перешел на флейту и так увлекся, что заразил младшего брата, который стал заниматься кларнетом. Дружески соревнуясь, братья подталкивали друг друга к новым достижениям. Эдвин получил первую стипендию на конкурсе Юэля Уэйда, и был зачислен на международный мастер-класс Жанны Бакстерсерс, главной флейтистки Нью-Йоркской Филармонии.

Уже в столь юном возрасте, – возможно, из-за того, что домашнее обучение не было систематическим, – Эдвин понимал, что его умение играть на флейте зависит только от его способности заниматься. Выучить гаммы и арпеджио мог кто угодно, однако настоящее мастерство требовало владения более сложными техниками, вроде мультитоники и фрулатто[28].

Однако в один из дней, когда лето 1999 года подходило к концу, Эдвин забрел в гостиную и застыл, зачарованный происходящим на экране телевизора.

Кертис готовил очередной материал для своего журнала, – о том, как правильно закидывать удочку, – и смотрел обучающие записи «Школы ловли нахлыстом Орвиса». В эпизоде, посвященном основам вязания мушек для форели, инструктор шаг за шагом показывал, что делать, на рыболовном крючке размером примерно с ноготь большого пальца, зажатым в настольных тисках. Где-то в середине процесса он взял длинное перо с шеи петуха, которое часто используются для приманок. Как и у всех перьев, от перьевого ствола у него в разные стороны отходили тоненькие бороздки. Когда инструктор обернул перо спиралью вокруг тела мушки, по технологии пальмеринга[29], бороздки распушились во все стороны, как сотни крошечных антенн. Обернутое подобным образом петушиное перо помогает мушке парить над поверхностью воды. Голодная рыба, глядя снизу, принимает эти торчащие бороздки за мелькающие лапки насекомого.