Двойной бренди, я сегодня гуляю
«А барнардцы?» – чуть не сорвалось у Мэлори с языка. Всего тридцать тысяч лет эволюции, подумал он. Температура тела тридцать восемь по Цельсию, пульс сто ударов в минуту… любопытные возможности для выводов о том, что определяет начала цивилизации.
– Некоторые динозавры были теплокровными, – припомнил он. Лагранж присел на край траншеи.
– Нельзя сказать, чтобы этого было достаточно для разумности. Вот если бы мы нашли хоть один артефакт, тогда другое дело.
– Хотелось бы, – сказал Мэлори. – Было бы обидно, если бы мы напоролись всего лишь на местное кладбище динозавров.
– Ну, динозавры – тоже неплохо. Это горы новых сведений о жизни на Марсе, да и во Вселенной как таковой…
– Да, Симон, только динозавры – дело палеонтологов, а не наше. Они будут визжать от восторга, а мы после всех трудов останемся с носом.
Мэлори отправился в другой конец раскопа, где вдвоём трудились Лика Мальцева и барнардский стажёр Миай Фоо. Они уже наполовину очистили останки от породы, и Фоо с энтузиазмом приветствовал начальника экспедиции.
– Будьте здоровы, шеф! – воскликнул он. Слегка скривившись от его лексикона (как многие говорящие на неродном языке, Фоо путал слова), Мэлори приблизился вплотную и нагнулся над останками.
– Ну как вам, Артур? – Лика разогнулась и обратила к нему сияющее веснушчатое лицо за стеклом шлема. – Думаю, вы не жалеете, что мы вас сдёрнули с места.
– Да уж, – сказал Мэлори, становясь на колени, чтобы лучше разглядеть скелет. Что за петрушка, удивился он. Строение как будто отличается… – Кажется, довольно сильный внутривидовой полиморфизм?
– Если только перед нами не разные виды, – сказала Лика. Фоо был настроен не так скептически.
– Зубы такие же, – сообщил он. – Я ходил к Симону и сверял.
– Для рептилий зубы ещё не показатель, – суховато проговорил Мэлори. – Хотел бы я знать, что же мы всё-таки обнаружили.
– Я бы тоже, – услышал он в динамике голос Лаи. Это было сказано по-английски. Мэлори оторвался от рассматривания костей. Барнардец стоял рядом. Чёрные глаза его живо блестели, несмотря на некоторую усталость; под шлемом на нём была вязаная шапочка с надписью Adidas (одолжил у Коннолли, догадался начальник экспедиции). Мэлори забыл, за что хотел сердиться на Лаи. Он вполне его понимал.
– Как успехи, Казак? – спросил по-английски Мэлори в нарочито приподнятом тоне. – Много накопали марсиан?
Это намеренное панибратство вышло не очень естественным, но Лаи не обратил внимания. Он только слегка усмехнулся в ответ на прозвище (ну и в дурацкое же положение поставили меня коллеги, подумал Мэлори, когда мне пришлось разъяснять ему, в чём тут дело).
– Вопрос не в количестве, а в качестве, – загадочно ответил Лаи, переходя на маорийский. Лика повернулась к нему.
– Что вы хотите этим сказать?
– Представьте себе, – Лаи обвёл рукой вокруг, – что это Земля, которую накрыло, скажем, метеоритным дождём. И мы находимся как раз на том месте, где был Лондонский зоопарк.
– Вы были в Лондонском зоопарке? – слегка удивлённо спросил Мэлори.
– Совершенно очаровательное место. Итак, предположим, что мы – инопланетяне, которые ничего не знают о человеческой цивилизации. И вот мы откапываем слона, жирафа, удава… Как вы думаете, помогает ли нам то, что количество образцов всё увеличивается?
– Я понимаю, – задумчиво сказал Мэлори. Лика снова посмотрела себе под ноги, в траншею.
– Проблема возрастания количества нерелевантной информации?
– Проблема в том, что мы не можем определить, релевантна она или нет, – резюмировал Мэлори. – Так, Виктор?
– Я бы не был так категоричен, – задумчиво произнёс Лаи, разглядывая останки. Фоо овладело беспокойство.
– Вы хочете сказать, что мы нашли зо-опарк?
– Посмотрим.
Лаи стоял над расчищенным захоронением и внимательно изучал его.
– Артур, как вы думаете, они намеренно хоронили своих покойников вниз лицом?
– Звучит диковато для землян, – сказал Мэлори. – Хотя кто знает, что могло твориться в головах у ящериц. Если только допустить, что эти ящерицы и впрямь были разумны…
– Думаю, по крайней мере некоторые из них были, – сдержанно возразил Лаи. – Мне тут кое-что попалось. Это единственный экземпляр, который лежит на боку, и в захоронении с ним есть посторонний предмет. Я не стал это извлекать, пока вы не посмотрите in situ3.
– Валяйте, показывайте, – Мэлори потребовалось немало актёрского искусства, чтобы изобразить безразличие. Хотя пульс у него, наверное, взлетел в этот момент до барнардских частот. Если Лаи действительно обнаружил артефакт… ну почему именно Лаи, Гарри Поттер его в душу мать? Впрочем, скорее всего, барнардец ошибся. Мало ли какой дряни можно накопать в древних отложениях, до невозможности похожей на признаки разумной жизнедеятельности.
До захоронения, вскрытого Лаи, было всего метров шесть-семь, но эти метры показались Мэлори бесконечными. Его буквально разрывало надвое. Ему изо всех сил хотелось, чтобы предположение Лаи подтвердилось, чтобы там, возле костей древней двуногой рептилии, их действительно поджидал артефакт – но вторая его, ревнивая, часть столь же страстно желала, чтобы Лаи ошибся и никакого артефакта не было.
– Ну и что? – проговорил Мэлори, подходя к захоронению. – Не вижу признаков, что его преднамеренно положили на бок. Явные следы оползня. Тело просто перевернуло тяжестью грунта.
– Это не столь важно. Главное – вот здесь.
Рукой в негнущейся перчатке Лаи ухватил кисточку и указал ею в углубление.
– Минуту… Сейчас я очищу это, и станет лучше видно.
Остынь, одёрнул себя Мэлори, он же не сказал «артефакт». Он сказал «посторонний предмет», а это всё-таки не то же самое. Хотя в иных случаях наличие посторонних предметов уже говорит о разумной деятельности. Например, о жертвоприношении…
Лика и Фоо сопели в динамики, стоя у него за спиной. Все трое с интересом следили, чем занимается Лаи. Он выскребал ножом комочки породы из области грудной клетки «марсианина». Потом отбросил нож и снова взялся за кисточку.
– Глядите.
Археологи наклонились к тому, на что он показывал, чуть не стукнувшись колпаками шлемов. Лаи смёл остатки пыли. Возле рёбер скелета виднелось странное округлое включение тёмного камня. Похожих минералов поблизости не было.
– Как вы думаете, что это? – спросил разрумянившийся от возбуждения Лаи. Мэлори попытался пожать плечами, но в скафандре это движение вышло малозаметным.
– Какая-то конкреция.
– Конкреция? Не думаю. Я не геолог, но, по моим представлениям, конкреции не встречаются настолько изолированно… Разрешите выкопать?
– Обождите чуток, – сказал Мэлори, настраивая камеру на шлеме, чтобы сделать снимок объекта in situ. Когда видоискатель спустился к его глазам, он сумел разобрать, что выступающий край «конкреции» отчётливо линзообразной формы. Неужели?! Камера пискнула; нажатием кнопки Мэлори убрал видоискатель.
– Копайте, – отрывисто сказал он. Лаи принялся расширять углубление, чтобы извлечь свою находку. Чужая шерстяная шапочка была велика ему и сползала на глаза; в скафандре он не имел никакой возможности её поправить. Вид этой сползающей шапочки почему-то ещё больше изводил Мэлори; он едва смог дождаться, пока Лаи отделит загадочную вещь от грунта и счистит с неё приставшую пыль. По мере того, как он заканчивал свою работу, напряжение на его лице росло. В отличие от Мэлори, он и не думал скрывать волнение.
– Вот, – он разжал руку. – Глядите.
Лика Мальцева молча стояла с приоткрытым ртом. Мэлори бесцеремонно схватил руку Лаи и притянул к себе, всматриваясь в предмет, лежавший на запачканной голубой перчатке.
Правильный выпуклый диск из тёмного камня, с прорезанными на нём желобками, которые складывались в рисунок концентрически расходящихся лепестков цветка. Первым нарушил молчание Фоо.
– Чего это? ик! – от потрясения он заглотнул воздух и теперь икал внутри скафандра. – Чего это такое?
Лика завороженно притронулась к находке.
– Как будто… роза.
– Ну что ж, – Мэлори дёрнул уголком рта. Икание Фоо неприятно отдавалось в динамике, прямиком по барабанным перепонкам (ближняя связь была запрограммирована на усиление слабых звуков). – Похоже, и впрямь артефакт… Миай, чёрт бы вас побрал, попейте воды.
– Он не может, – сказала Лика. – Он давно выпил весь баллончик.
– Ох уж эти стажёры… – бросил Мэлори. Лаи смотрел на него с улыбкой, держа на ладони «розу».
– Так что вы про это скажете, Артур?
Мэлори сосредоточился, тщательно подбирая слова.
– Скорее всего, вы правы. Но для решающих выводов нужны более полные исследования. Для начала поискать другие образцы, провести сравнение…
– Прекрасно, Артур. Монография вам обеспечена.
Везение, думал Мэлори, всего лишь везение. Если бы не оползень, перевернувший тело, фиг бы он нашёл эту розу. Фортуне вздумалось потрафить Лаи, а он словно и не понимает этого; будто марсианский артефакт – это стеклянный шарик, которыми обмениваются школьники. Уж Мэлори-то на его месте позаботился бы о своём научном приоритете… Какое дело, впрочем, ему до того, как ведёт себя Лаи, раз они нашли марсиан. Они нашли марсиан!!!
Ещё вчера они сомневались в том, что им попались разумные существа. Сегодня они не только уверены в этом почти стопроцентно, но уже располагают кое-какими данными о марсианском искусстве и погребальном обряде… В голове у Мэлори закружился вихрь беспорядочных мыслей. Он снова ощутил себя археологом – действительно археологом, а не администратором. Главное – публикации, подумал он, нужна статья на эту тему – его собственная, а не просто заверенная от его имени. Он уже представлял, что он напишет…
– Артефакт, вы говорите?
К ним уже спешил Лагранж. Он услышал их разговор по ближней связи. Великоват радиус действия, раздражённо подумал Мэлори, надо будет уменьшить. И так Фоо икает всем в приёмники. Он представил себе шесть шлемов, содрогающихся изнутри от икоты стажёра, и ему стало весело.
– Дайте-ка взглянуть, – сказал француз, подходя к Лаи. – Вот так штука…
– Как вы оцениваете вероятность того, что это природный объект? – с деланной официальностью спросил Мэлори. Лагранж поднёс находку к самому стеклу шлема, приблизив к глазам, насколько это было возможно.
– У природы бывают странные способы производить на нас впечатление… Но всё-таки больше похоже на искусственную обработку.
– Значит, придётся пересмотреть теорию интеллекта?
– Или систематику, – спокойно заметил Лагранж. – Возможно, мы ошиблись и они на самом деле не пресмыкающиеся.
– Этим пусть займутся палеонтологи, – сказал Мэлори. – Мы свою задачу выполнили – нашли марсиан.
– Или марсиане нашли нас, – радостно добавил Фоо. Лика смерила его чуть ироническим взглядом.
– Думаешь переквалифицироваться в марсофила, Маи-кол?
Участники экспедиции, включая Мэлори, дружно расхохотались. Чудачество восемнадцатилетнего Фоо состояло в пристрастии ко всему земному. Он не только стригся под полубокс и притащил с собой на станцию диск с несколькими сотнями земных кинофильмов (разумеется, с маорийскими субтитрами), но и попытался сменить своё весьма распространённое барнардское имя – Миай – на более эффектное, как ему казалось, «Майкл». Единственная проблема состояла в том, что он не мог это произнести. В результате в первые дни своего пребывания на станции он представился одним коллегам как «Маи-кол», а другим – как «Маи-хил», а кроме того, вызвал сбои идентификационных систем, пытаясь ввести в них вымышленное имя, за что был нещадно оштрафован Мэлори на двадцать пять баллов.
– Поживём – будем увидеть, – пошутил Фоо, от смущения тут же прекративший икать.
Работавшие вдали Джеффри Флендерс и Айена Иху оторвались наконец и присоединились к ним. Разгорелся бурный диспут. Флендерс и Лагранж строили догадки, каким способом нанесены углубления; Айена выхватила у Лаи находку и быстро-быстро залопотала по-своему, причём Фоо тут же встрял и начал пылко что-то доказывать. Всё это уже мало интересовало Мэлори. Он чувствовал, что на данный момент его задача выполнена. Галдёж становился невыносимым. Какое счастье, что я могу это отключить, подумал он. И в самом деле, разве он не заслужил немного покоя после успешной работы?
Так что Мэлори нажал кнопку, и воцарилась тишина. По крайней мере, внутри его шлема.
8. ДУРНАЯ ПРИМЕТА
Барнарда, 14 декабря 2309 года по земному календарю.
– Абзац, – по-русски вслух сказала Лика, стоя над раскрытым чемоданом. Деловой костюм, на который она возлагала такие надежды, приходилось похерить – не очень удачное дополнение к цветочному венку. В конце концов она остановилась на юбке в шотландскую клетку и льняном вязаном джемпере. На её взгляд, это был приемлемый компромисс между земными и барнардскими представлениями о респектабельности.
Лика надела юбку и джемпер, расправила их перед зеркалом. Пожалуй, сойдёт, подумала она. Так, волосы придётся распустить – венок на пучок не налезает. Но это уже не самое страшное…
Она стала вынимать шпильки. Ни с того ни с сего в дверь постучали.
– Кто там? – вздрогнув от неожиданности, спросила Лика.
– Простите меня ради бога… Вы одеты? Вы можете открыть?
– Минуту, – коротко ответила она. Акцент она узнала сразу. Выдернув последнюю шпильку, она провела расчёской по волосам и направилась к двери.
Как и следовало ожидать, за дверью обнаружился Лаи – в белоснежной рубашке, благоухающий лосьоном после бритья. Для полного парада не хватало только головного убора и косынки на шее.
– Извините, – выдавил Лаи. – Некоторые затруднения… Мне нужна ваша помощь.
Лика обомлела. Лаи волновался! Несгибаемый маленький барнардец, не боявшийся ни чёрта, ни начальника экспедиции, запросто готовый рискнуть жизнью, чтобы проверить правильность своей гипотезы, впал в заурядный стресс перед докладом. Он смотрел на неё умоляющими глазами.
– Я запутал шнурки, – трагическим шёпотом сообщил он. Лика перевела взгляд на его ноги. Шнурки на левом сапоге болтались бесформенным комом из петель и узлов.
– Гм, – озадаченно сказала Лика. – Чем я могу вам помочь?
– У вас должны быть заколки, – уже решительнее сказал Лаи. – Заколкой можно подцепить…
Надо же, с лёгким удивлением подумала Лика, он заметил её шпильки. И удержал в памяти… Она махнула в сторону пуфика.
– Да сядьте вы. Сейчас попробуем что-нибудь сделать.
Вот так всегда, подумала она, отходя к зеркалу за шпилькой. Человек может летать на Марс и спускаться в глубины океана, но стоит ему потянуть не за тот конец шнурка, как он остаётся в столь же беспомощном положении, как и его предки много веков назад. И для распутывания шнурков по-прежнему не придумано ничего лучше шпильки.
– Благодарю, – сказал Лаи, принимая из её рук шпильку. Он сидел на пуфе так, как может сидеть только барнардец – очень прямо, словно его затянули в корсет. Он почти не наклонился для того, чтобы заняться шнурком.
– На вас была вся моя надежда, – улыбнулся он, орудуя шпилькой. – Представляете, какой конфуз перед пленарным заседанием? О, кажется, пошло…
Лаи уверенно распустил последний узел и церемонно возвратил шпильку Лике.
– Не знаю, что бы я без вас делал.
Он зашнуровал сапог и поднялся.
– Я подожду вас с Патриком у выхода, – прибавил он.
После того, как за ним закрылась дверь, Лика секунду стояла в растерянности. Она никогда раньше не видела его таким. Хотя – кто знает, что творилось у него внутри тогда на Марсе? Зная, что стояло за тридцатью страницами доклада, не удивишься, что он психанул под самый конец…
В номере стоял незнакомый запах. Лика не сразу сообразила, что это лосьон Лаи. Многовато лосьона, досадливо подумала она, похоже, он и затылок протирает. Резким движением протянув руку к кондиционеру, она переключила режим очистки воздуха на более мощный. Затем надела цветочный венок, пристегнула к поясу скатку с портативным компьютером и вышла.
Лаи дожидался её у выхода в парк, один. Коннолли всё ещё не было. Барнардец поглядывал на часы.
– Куда же Патрик запропастился? – пробормотал он. – Мы опоздаем.
– Виктор, до открытия заседания ещё час, – Лика сунула ему под нос программку. – Вы слишком нервничаете.
– Возможно, – согласился Лаи, сразу обеими руками расправляя узел шейного платка. Лика заглянула ему в лицо.
– Вы боитесь, что вас спросят… про то, что вы не хотите рассказывать?
– Я же отлично понимаю, что скверно поступил тогда по отношению к Мэлори, –сказал Лаи. – А дивиденды в итоге достались мне.
И что он за существо, в который раз поразилась Лика. Он чуть не погиб тогда на Марсе, а думает о том, как он поступил с Мэлори.
– «Скверно»! Всё никак не отучитесь говорить языком старинных романов. Только Мэлори не оттуда герой.
– Кто знает, – неопределённо произнёс Лаи. Желая отвлечь его, Лика облокотилась на балюстраду и стала разглядывать парк.
– У вас отличные оформители, – сказала она. – Смотрится чудесно. Особенно вон та скульптура.
– А, – небрежно отмахнулся Лаи. – Обыкновенная копия. Откуда в гостиничном парке возьмётся подлинник Миая Эйи?
Имя ничего не говорило Лике. С завтрашнего дня засяду за изучение истории барнардского искусства, подумала она. И, чтобы как-то поддержать беседу, спросила:
– Эта статуя условная или кого-то изображает?
– И да и нет, – с юмором ответил Лаи. – Видите ли, теоретически это Науит, герой древнего эпоса.
– А практически? – подыграла Лика. Статуя представляла коленопреклонённую фигуру воина в латах, опиравшегося на меч. Взор его был устремлён вниз; пышная волнистая прядь, украшавшая его голову, спускалась до пояса и как бы развевалась на ветру. Копия не копия, но Миай Эйи, очевидно, здесь то же самое, что у нас Донателло, подумала Лика.
– Практически? Во-первых, никто ещё не доказал, что Науит вообще существовал, – Лаи вскарабкался на балюстраду и уселся, цепляясь носками сапог за каменные столбики – ловко, как подросток. При этом он ухитрялся сохранять свою барнардскую осанку.
– Ну, это можно сказать про девять из десяти персонажей в искусстве, – возразила Лика.
– А во-вторых, – продолжал Лаи, сидя спиной к статуе, – доспехи совершенно неправильные. Таких вообще никогда не бывало. И в ту эпоху не носили локон чести. Тогда выбривали только виски, а волосы собирали в узел.
– Виктор, вы археолог до мозга костей, – засмеялась Лика. Лаи бросил на неё лучистый взгляд из-под густых тёмных бровей.
– То есть зануда?
– Разве я это говорила?
Сидя на балюстраде, он оказался чуть выше её и мог рассматривать её сверху вниз.
– Хороший выбор, – галантно произнёс он.
– Вы о чём?
– О цветах. Очень благородные цветы, они вам идут.
– Надеюсь, – смутилась Лика, потрогав венок из белых душистых звёздочек. Вдруг он увидел, как улыбка сошла с её лица.
– Виктор… Что там делается? Похоже на несчастный случай…
Её расширившиеся зрачки уставились куда-то в пространство за его спиной. Он спрыгнул с балюстрады и поставил локти на мрамор, присматриваясь.
– Кажется, кому-то стало плохо, – негромко ответил он.
Под самой статуей Науита собралась небольшая толпа, обступившая женскую фигуру на земле у постамента. Рослая для барнардки, пожилая брюнетка в голубом плиссированном платьице пыталась подняться, потом схватилась за сердце и снова осела на песок. Люди вокруг тревожно переговаривались.
– Почему нет врачей? – испуганно прошептала Лика. – В парке есть камера наблюдения?
– Разумеется, как во всех общественных местах… Вот они.
Лаи указал на слетевший с крыши гостиницы аэромобиль. Машина приземлилась на дорожке в нескольких шагах от места происшествия. Дверца распахнулась, и оттуда вылезли двое с чемоданчиками.
Лаи привалился к балюстраде. Лика продолжала следить за происходящим в парке. Двое стояли на коленях, из-за них едва виднелось разметавшееся по земле голубое платье. По лицам людей вокруг Лика угадала худшее.
– Ох, Виктор…
– Что? – обернулся он.
– Боюсь, они не успели.
Оба перевесились через балюстраду. Медики держали руки раскрытыми ладонями кверху. Лика неоднократно видела этот жест в барнардских кинофильмах и знала, что он означает. Толпа подавленно расходилась.
– Умерла, – сказал Лаи. Он был бледнее обычного. Двое врачей поднялись с колен, один из них сходил к машине за носилками, и они стали укладывать тело. Дальнейшего Лика не видела. Она отвернулась.
– Дурная примета, – вдруг сказал Лаи. Он смотрел вниз, себе под ноги. Потом поднял руку и механическим движением поправил красно-жёлтую шапочку, и без того безукоризненно сидевшую на его бритом черепе. Барнардские мужчины не обнажают головы, чтобы почтить мёртвых. Они вообще не снимают головных уборов на публике – разве что в единственном случае, настолько страшном, что землянам про это даже думать нельзя… Как раз такой случай произошёл в экспедиции на Марсе.
– Дурная примета? В смысле – встреча с покойником?
– Не могла она выбрать более подходящее время, чтобы умереть, – вместо ответа обронил Лаи, пиная столбик балюстрады. Лика поняла, что на него снова находит.
– Почему именно перед пленарным заседанием? – мрачно сказал он. – Не очень ободряет, когда перед твоим выступлением у тебя на глазах кто-то умер.
– Заждались? Простите, ребята, задержался…
Патрик Коннолли сбежал к ним по ступеням, на ходу сворачивая компьютер и стараясь затолкать его в трубку у пояса.
– Что это с вами? Вы как в воду опущенные…
– Ничего особенного, – натянуто усмехнулась Лика. Коннолли подозрительно глянул на них.
– Ничего особенного?
– Да, всё в порядке, если не считать того, что здесь только что прямо перед нами умер человек.
Коннолли понял, что она не шутит. Не зная, что сказать, он повернул голову в сторону Лаи. Некоторое время слова не шли у него с языка.
– Кто умер? Отчего? – глупо спросил он и сам застыдился глупости своего вопроса, но никто не заметил этого.
– В парке. Старуха, – сказал Лаи. – Упала вон там, возле памятника. Сердечный приступ. Медицинская служба не успела.
– А, – сказал Коннолли. – Понимаю… – Потом прибавил: – Но ведь вы всё равно ничем не могли помочь…
– Не в этом дело, – сказала Лика.
– Ладно, – вздохнул Коннолли. – Пойдёмте, за нами уже пригнали машину.
9. НЕСОВМЕСТИМЫЕ ПАРАМЕТРЫ
Марс, экспедиция D-12. 7 ноября 2309 года по земному календарю (8 сентября 189 года по марсианскому).
Больше всего на свете Мэлори ненавидел свой «волевой подбородок». Этому подбородку мог бы позавидовать любой актёр древних вестернов – выступающая, твёрдо очерченная кость, круто вогнутая впадина под нижней губой, глубоко прорезанная вертикальная ложбинка по центру. Но природа лгала без зазрения совести. Этот подбородок изображал то, чем Мэлори не был. И он стыдился своего лживого, самозваного подбородка, как стыдятся родственника, пойманного на подделке древнегреческой керамики. Это была одна из причин, по которой он так и не смог полностью привыкнуть к необходимости бриться и чистить зубы в присутствии женщин – особенность станционного быта, вызывавшая у него острую идиосинкразию.
Марсианские станции не могли позволить себе два отдельных банных помещения для женщин и мужчин. Предбанник с рядом умывальников и малых сушилок был общим; сами же душевые кабины были непрозрачными, рассчитанными на одного человека и потому не оскорблявшими ничьей скромности. Зайдя в кабину, участник экспедиции просто складывал одежду в герметичную нишу в стене, а после душа обсыхал под мощным потоком специально разреженного воздуха (на время этой процедуры был предусмотрен кислородный шланг для дыхания, но некоторые обходились и без него). Так что каждый одевался, не покидая кабины. Но более мелкие нужды, вроде умывания, неизбежно сводили их вместе в предбаннике.
Мэлори не любил необходимость бриться в присутствии женщин потому, что она сталкивалась с другой, более объективной необходимостью смотреться в зеркало. Он опасался, что его заподозрят в любовании собой. Он и сам не раз замечал за собой, что он изучает себя в зеркале слишком придирчиво, и ему казалось, что эта придирчивость воспринимается со стороны превратно.
Именно по этой причине Мэлори приучился вставать ровно в 6.30 – на полчаса позже, чем станционный персонал, и на полчаса раньше, чем остальные археологи4. И всё же он напоролся возле умывальников на Риту Кертис, оператора пищеблока. Рот её был полон зубной пасты, брызгавшей во все стороны; вместо приветствия она пробубнила что-то сквозь щётку. Мэлори коротко кивнул ей и прошёл к самому дальнему умывальнику.
В очередной раз взглянув в зеркало, он подумал, что подбородок ковбоя – ещё не самый худший вариант. Разумный Дизайнер, если только он существовал, вполне мог бы в приступе дурного настроения наградить его скошенным назад подбородком блаженненького. А так – пожалуй, даже лучше, что люди, встречающие его впервые, не сразу могут его раскусить. В конце концов, лучший повод держать марку – стремление соответствовать своей внешности.