Зелёная? Да ладно! Я фыркаю и немного разбрызгиваю суп – и мама испепеляет меня взглядом.
– Чего смешного? Её так прямо и звали – Рина. Я точно помню, – говорит дедушка.
– Ой, пап, ну что ты выдумываешь! – заводится мама. – Никакое это не полное имя, а просто сценический псевдоним, я где-то читала или по телевизору видела.
– Да какой псевдоним! – спорит дед.
– Ещё какой псевдоним! На самом деле она была то ли Ирина, то ли Марина.
– Вот ещё глупости!
– Да точно тебе говорю!
– Да нет, это я тебе точно…
Мама хватает планшет и начинает лихорадочно гуглить. Связь на даче вечером в пятницу как с космосом, планшет виснет, и мама раздражается ещё больше. Но всё-таки открывает статью в «Вики» и победно тычет дедушке под нос:
– На, смотри! Екатерина! Екатерина её звали, а никакая не Рина!
– Так ведь не Ирина же!
О, боги, ну вот зачем я спросила? Мне ведь даже интересно не было, просто к слову пришлось. Нужно срочно сменить тему на какую-то более безобидную, а то они опять разругаются. И я вклиниваюсь:
– А у бабы Тани знаете какие гладиолусы?
– Что – у бабы Тани гладиолусы? – не понимает дедушка.
– Цветут. Серединка такая жёлтая, а каёмка фиолетовая. Краси-и-ивые!
– Кто красивые? – дедушка совсем теряется.
– Да гладиолусы у бабы Тани. Во-от такой высоты! – я показываю какой. – Нам бы такие тоже, давайте луковицы попросим осенью.
Мама и дед смотрят на меня как на сумасшедшую.
– Ты, зайчик, наверное, путаешь что-то? – говорит мама вкрадчиво, как буйной психичке.
– Да ничего я не путаю! – злюсь я. – Я их сама сегодня видела. За домом, у сарая. Пойдите и посмотрите, если не верите.
– Но Ксюша, – тоже мягко говорит дед, – сейчас ведь июнь…
– Ну и что, что июнь? – не понимаю я.
– А гладиолусы – они же цветут в августе…
У меня внутри становится как-то некомфортно. Но я же правда их видела. Своими собственными глазами!
– Пойдём-ка со мной, – зовёт дед, поднимаясь из-за стола. – На минуточку. Покажу что-то.
Я послушно тащусь за дедушкой во двор, мы огибаем дом.
Дед подводит меня к самой большой клумбе под окнами и направляет луч фонарика на широкие зелёные перья, которые торчат из-под земли, как маленькие сабельки.
– Вот. Гладиолусы, – показывает дедушка. – Даже если Татьяна свои пораньше высадила, ну не могут они быть сильно больше наших. Закон природы. И уж тем более они не могут сейчас цвести.
– Но я же видела… – шепчу я.
А перед глазами стоит эта странная Рина в белом платье, и как она прячет руки за спину. «Я не колдовала! Честное слово!» Так, кажется, она сказала. Я вдруг чувствую, что уже совсем ночь и в шортах и топике на тонких лямках стоять на улице довольно холодно. За грудиной странное какое-то ощущение, будто туда воткнулась маленькая сабелька. По плечам ползут крупные мурашки.
Глава 4
Ускоритель роста
Кажется, я сегодня вообще спать не смогу. Вместо того чтобы лечь, хожу по комнате туда-сюда и всё думаю, думаю… Что не так с этими гладиолусами? Может, они были ненастоящие, а я не заметила? И росли странно, откуда-то из-под сарая, на задворках… Но ни одной толковой мысли в голову не приходит, а всё какая-то фантастика.
За окном что-то будто мерцает. Я раздвигаю занавески и выглядываю. Моё окошко выходит на тёть-Олину лужайку. Там, в вагончике с инструментами, горит свет. Но не ровно, а слегка помаргивает. Воображение сразу предлагает стоп-кадр по теме: летающая тарелка и в ней инопланетяне, как в кино. Окно открыто, только сетка от комаров. Я прислушиваюсь, но ничего особенного не слышу. Обычные дачные ночные звуки.
«Ва-а-а-а-у!» – резко гудит у фриков, я отскакиваю от окна, налетаю на стул и едва не падаю. Из-за этого жуткого кота я когда-нибудь помру от страха, честное слово. Опять выглядываю на улицу. Свет в тёть-Олином сарайчике погас. Ночь ясная и такая лунная, что на газоне видны резкие и чёткие тени и самого вагончика, и молодых вишен перед ним, и мусорной печки с трубой. Соседский кошачий авторитет крадётся по лужайке, припав к земле и замирая через каждые несколько шагов, а у порога вагончика останавливается, запрокидывает голову и опять истошно орёт.
Я забираюсь в постель и пытаюсь загуглить в планшете сорта гладиолусов. Самое логичное – что у бабы Тани какой-нибудь ранний гибрид. Но нет, невозможно, говорит мне «Гугл». При самом лучшем раскладе цветы у гладиолусов появляются на девятую неделю, а пока прошло точно не больше шести. Не в апреле же баба Таня их посадила, тогда ещё снег лежал, даже в городе. Да… Непонятно.
Я думаю о гладиолусах, о гибридах, слушаю завывания кота – и просыпаюсь поздно утром, когда за окном начинает жужжать тёть-Олина косилка.
Выглянув на улицу, я вижу, как по лужайке вслед за своей «черепашкой» неспешно шагает сама тёть Оля, ухом прижимая к плечу телефон. Интересно, она что-нибудь слышит вообще? Верещит косилка сильно. Кот крадётся вдоль рабицы, лавируя между будущими подсолнушками, которые пока от горшка два вершка. Сигналя в два звонка, по Третьей линии проносятся близнецы. В общем, всё как всегда.
Уже собираясь спуститься вниз, я мельком бросаю взгляд на вагончик и вижу, как медленно приоткрывается дверь. И в образовавшийся просвет высовывается какой-то ребёнок. Буквально на секунду, и тут же опять дверь закрывается. Могу поклясться, что это Рина!
На ходу натягивая домашний сарафан через голову, я несусь вниз и, едва не сбив деда Колю, что-то строгающего на крыльце, огибаю дом и перелетаю через дренажку. Тёть Оля жужжит своей косилкой, спиной ко мне, болтает по телефону и ничего не видит вокруг.
Я подлетаю к вагончику и распахиваю дверь. Внутри полумрак – и никого. Из тени проступают лопаты и грабли, садовая тачка в углу топорщит ручки вверх. Ведро с золой, корзинка с картошкой. Но я прямо чувствую – внутри кто-то есть. Или нет? Тут и спрятаться-то негде.
– Эй, выходи… – зову я тихо, не очень-то веря в успех. – Я знаю, что ты здесь.
И тут тачка вдруг качается, и точно из-под земли между вздёрнутыми ручками поднимается Рина и смотрит прямо на меня. С ужасом.
Так мы стоим и смотрим друг на друга. И молчим. И я даже не замечаю, что на улице становится тихо.
– Та-ак! – раздаётся у меня за спиной хорошо поставленный тёть-Олин голос. – Ксюха, ты чего здесь?
Я подскакиваю от неожиданности и оборачиваюсь.
– О! А ты кто? – спрашивает тёть Оля, глядя вглубь сарая.
Годы педагогической практики научили её ничему и никогда не удивляться, особенно если речь о детях, но зато вопросы она всегда задаёт таким строгим голосом, что немедленно хочется встать по стойке смирно и протянуть дневник.
Рина молчит.
– Ксюх, это твоя, что ли? – спрашивает тёть Оля. – Гости приехали? Я не видела.
