Стеклянное лицо
Неверфелл не ответила. И правда, как, если она понятия не имеет, что это за прослушивание такое? Она склонила голову и пунцово покраснела под маской, усиленно размешивая варенье в своей чашке.
Этот краткий разговор вызвал целую бурю сплетен и предположений. Отовсюду до Неверфелл долетали обрывки фраз:
– …должно быть, приготовила особенное Лицо и не хочет, чтобы мы его видели.
– …может, не хочет, чтобы мы ее узнали… из какого-то высокопоставленного дома…
– …незаконнорожденная…
– …чувствуешь запах гвоздики? Она явно использует Духи и хочет это скрыть.
Неверфелл почти испытала облегчение, когда открылась другая дверь и в комнату, сверкая, словно стрекоза, вплыла мадам Аппелин в платье из изумрудного плиссированного атласа. Пока она, улыбаясь, скользила взглядом по рядам сидящих девочек, Неверфелл сообразила, что мадам Аппелин уже видела ее маску.
Больше всего на свете она хотела поговорить с мадам Аппелин, но теперь все пошло наперекосяк. Она проникла в этот дом, прибегнув ко лжи. Растерянная, испуганная, она сделала вид, что ее мучает приступ кашля, закрылась руками и салфеткой и согнулась пополам.
– Милочки, как чудесно видеть свежие, юные и подвижные лица. – Голос мадам Аппелин был таким же нежным и теплым, как помнилось Неверфелл. – Ваши школы отобрали вас как особенно талантливых кандидаток, и поэтому сегодня вы здесь. Для начала я расскажу вам, что вы должны сделать. Через мгновение вас проведут в эту дверь на свет. – Она взмахнула рукой в ту сторону, откуда пришла. – Вы увидите кое-что… совершенно необыкновенное. Я бы даже сказала, уникальное для Каверны. У вас будет полчаса, чтобы понаблюдать за тем, что вы там увидите, и приготовить набор из пяти Лиц, имеющихся в вашем репертуаре, которые, по вашему мнению, больше всего подходят для этой ситуации.
Дверь открылась, и вышла вереница девочек постарше, чем сидящие за столом. Все одеты в простые белые платья без украшений, с убранными назад волосами, открывающими безмятежные лица. У большинства из них были большие, широко расставленные глаза, высокие скулы и широкие рты, отчего казалось, что они принадлежат к одной огромной семье. Неверфелл предположила, что это те самые Глиняные девушки мадам Аппелин. Из двери струился настолько яркий свет, что свет канделябра на его фоне совершенно потерялся.
Мадам Аппелин улыбнулась напоследок и покинула комнату. Неверфелл и прочие кандидатки неуклюже пошли на свет. На пороге каждая девочка замирала, словно пораженная громом. Когда глаза Неверфелл привыкли к свету, ее сердце, до сих пор колотившееся, как у пойманного зайца, остановилось.
Вокруг расстилалась роща. До сих пор Неверфелл видела деревья только на картинках, но она сразу поняла, что это. Между высокими толстыми стволами извивалась тропинка. Грубую, изрезанную кору покрывали крошечные, блестящие капли росы. Падающий сверху золотистый свет превращал листья в языки зеленого пламени. В лицо дунул ветерок, и внезапно у нее возникло ощущение безграничного простора.
Роща. Роща в подземельях бессолнечного города Каверна.
Только сделав несколько спотыкающихся шагов, Неверфелл поняла, что она смотрит не на чудо, а на шедевр. Мягкая зелень под ногами оказалась ковром. Откуда-то она знала, как ощущается под ногами настоящий мох, скользкий и одновременно ломкий. Листья позвякивали на ветру, и она догадалась, что это стекло. Завороженная, она протянула руку к капле росы и поняла, что это хрустальная бусина. Провела пальцем по стволу, отчего-то ожидая, что под ее прикосновением раскрошится податливый лишайник и отстанет кусочек коры, обнажая бледную древесину и насекомых. Где-то высоко вверху, на невидимом потолке пещеры, должно быть, висят сотни мощных ламп-ловушек, излучая яркий свет.
Конечно, огромные стволы деревьев – это настоящее чудо. То есть не так, они – настоящие… Сотни лет назад они были живыми. Глубоко в скалах иногда обнаруживались окаменелые деревья – в местах, где земля провалилась, поглотив множество растений, а потом, за много лет, живая, наполненная соком плоть мало-помалу заместилась кварцем и разноцветными драгоценными камнями. Здесь землекопы, вместо того чтобы выбрать прекрасные розовые, золотые и зеленые кристаллы, просто удалили окружающие камни и оставили деревья нетронутыми. Этот драгоценный каменный лес не увядал. Каждое отверстие, каждая ветка сохранились в первозданном виде. Бесценное и абсолютно мертвое сокровище.
Несколько минут кандидатки могли только изумленно таращить глаза. Потом, оглядываясь друг на друга, они разошлись с зеркальцами в руках. Никто не хотел примерять Лица там, где соперница могла подсмотреть и похитить идею. И скоро Неверфелл осталась в полном одиночестве. Она внезапно вспомнила, что хотела именно этого.
У нее мало времени. Это единственный шанс отыскать образец Стертона – сейчас или никогда.
Закрыв глаза, она сделала глубокий вдох и сосредоточилась на запахах. Чувствовались следы мыла и духов, запахи тел, ароматы сушеных цветов и, конечно же, гвоздичного масла, которым ее обмазали… И на этом фоне она почуяла едва заметный едкий привкус сыра – словно старый знакомец в огромной толпе. Убедившись, что поблизости никого нет, она ослабила завязки маски и сдвинула ее, чтобы лучше чувствовать запахи.
Шмыгая носом, словно гончая, она пошла по хрустальному лесу. Запах привел ее к маленькому белокаменному домику, стены которого густо покрывали изображения прыгающих рыб. Она дернула дверь. Та была заперта, но Неверфелл опознала замок – он был похож на те, которыми пользовался Грандибль, так что она быстро с ним справилась.
Домик, по всей видимости, служил кладовой. Широкие полки были завалены ящиками, мешочками, бутылками и кувшинами. Наверху Неверфелл увидела коробку, в которую упаковала посылку для мадам Аппелин. Она забралась на стул и достала ее. Не похоже, чтобы коробку открывали, и, когда Неверфелл сняла крышку, крошечный ломтик Стертона был на месте. Она забрала его, торопливо вернула коробку на место и спрыгнула с кресла как раз в тот момент, когда замок в двери щелкнул.
Времени на план не было. Когда дверь начала открываться, Неверфелл собралась в комок и ринулась в щель в надежде проскочить между ногами незваного гостя. Почти сработало. Она рванулась, ударилась головой о бедро слуги, стоявшего в дверях, и по инерции пролетела мимо… вернее, пролетела бы, если бы ей не вцепились в воротник. Она боролась и вырывалась, но слуга ухитрился схватить ее за талию. Внезапно ноги оторвались от земли. Развязанная маска упала на землю. Ее поймали. Ей конец.
«Но, – пришла ей в голову безумная мысль, – я все еще могу спасти мастера Грандибля. Я все еще могу исправить причиненный ущерб».
И, пока еще были свободны руки, Неверфелл сунула ломтик Стертона в рот. Он раскрошился и растаял у нее на языке, и в следующее мгновение мир взорвался.
Он рассыпался на части, и оказалось, что он всегда состоял из музыки. Не музыки для ушей, но нот чистой души и назойливой памяти. У нее не было тела, но тем не менее она чувствовала, что ее нос – это храм, где громко поет хор, а ее рот – это народ со своей историей и необыкновенно красивыми легендами.
А потом тело к ней вернулось, или так ей показалось, и она брела по лесу, где деревья сочились нежным соком и что-то шептали, свет тягуче проливался, словно мед, щиколотки путались в сочной траве по пояс и голубых цветах. И кто-то еще был здесь.
Но вот видение растаяло. Она снова оказалась в роще мадам Аппелин, и ее крепко держали. Маска лежала на полу. Вокруг нее среди фальшивых деревьев стояли кандидатки, Глиняные девушки и мадам Аппелин собственной персоной. Их лица застыли в изумлении, взирая на оголившееся лицо Неверфелл.
Ложь и обнаженные лица
Это уж чересчур. Слишком много глаз. Неверфелл вообще не привыкла, чтобы на нее смотрели, и уж тем более столько человек. Она зажмурилась, но холодные жесткие взгляды продолжали колоть кожу. Ошеломленное молчание сменилось беспокойными криками и отчаянными, испуганными вопросами.
– Прикройте ей лицо! – раздался вопль. – Пусть она прекратит!
– Невозможно! – прокаркал кто-то в состоянии крайнего потрясения. – Невозможно! – Кажется, это была мадам Аппелин.
Отовсюду доносился кислый запах страха, наполнявший Неверфелл до краев и лишавший остатков самоконтроля. Словно кролик, за которым она так упорно гонялась, Неверфелл обмякла в хватке слуги. Но спустя секунду отчаянно, бездумно, изо всех сил начала вырываться. Будто сквозь туман она услышала чей-то вопль и поняла, что вцепилась в кого-то ногтями.
– Скорее, заверните ее вот в это!
У Неверфелл перехватило дух, когда ее, несмотря на сопротивление, швырнули на землю. На нее набросили что-то мягкое и тяжелое, спутав ей руки, и она чуть не задохнулась. Обезумевшему разуму потребовалась секунда-другая, прежде чем она поняла, что ее заворачивают в мшистый ковер, покрывавший пол рощи. Ужас перед неумолимыми взглядами сменился более насущным страхом задохнуться.
Неверфелл хотелось попросить прощения, умолять, требовать, чтобы они прекратили, но она утратила дар речи, да и никто не услышал бы ее сквозь ковер. Ее крутили и вертели, пока она не повисла, кажется, на чьем-то плече. До нее доносились обрывки фраз:
– Что за черт?..
– Как она тут оказалась?..
– Как она это делает?..
– Следствие…
– Следствие с ней разберется…
Человек, который ее нес, бежал, при каждом шаге его плечо впивалось ей в живот, и Неверфелл затошнило. Ее бросили на что-то плоское и тряское, поскрипывающее под стук лошадиных копыт. Она хрипела, всхлипывала и рвалась, стараясь запрокинуть голову и вдохнуть немного воздуха. Жизнь, дыхание и разум покинули ее, ужас взорвался черным фонтаном и поглотил Неверфелл целиком.
Здравый смысл покинул ее. Долгое время в голове не было ни единой мысли, только сдавленные хрипы в горле и слепящая белая паника. Потом на нее опустилась немая темнота. Когда Неверфелл пришла в себя, она лежала ничком на чем-то холодном и твердом. От ужаса мозг опустел, словно сосуд из высушенной тыквы. Что произошло? Почему? Где? Она не могла вспомнить. Наверное, она испортила сыр. Наверное, мастер Грандибль рассердился.
Неверфелл неуклюже села, ударившись обо что-то головой. На ощупь она определила, что это лампа-ловушка – та медленно покачивалась и едва светилась. Неверфелл несколько раз дохнула на нее. Лампа засветилась ярче, и Неверфелл смогла осмотреться.
Она находилась в металлической клетке в форме луковицы метра полтора в ширину. Черные прутья выгибались наружу и сходились наверху в одной точке. Рядом обнаружились жестяной горшок и деревянный кувшин с водой. Клетка была подвешена на длинную толстую цепь. Чуть ниже тускло мерцала поверхность воды. Клетка висела между высокими стенами подземного канала. Вдоль дальней стены в полуметре над уровнем воды маячила деревянная пристань.
«Я не просто в беде, – смутно подумала Неверфелл. – Я в тюрьме». Что она такого сделала, чтобы угодить сюда? В ней вспыхнул упрямый огонек: что бы она ни натворила, этого недостаточно, чтобы оказаться тут.
Клетка медленно покачивалась в ответ на ее движения, и справа и слева от себя Неверфелл увидела другие клетки. Большинство из них пустовали, но в нескольких она рассмотрела что-то живое и шевелящееся. Вот кто-то издал длинный, низкий, отчаянный блеющий звук, непохожий на человеческий. Где-то виднелся только клубок спутанных черных волос. По обе стороны пристани Неверфелл заметила одетых в пурпурную форму охранников с алебардами.
– Эй! – слабо прохрипела она. – Эй?
До нее донеслись звуки разговора, потом в стене отворилась дверь, и на пристань вышли три человека, облаченные в темно-аметистовые одежды. Двое были мужчинами, но третьей оказалась седовласая женщина с волевой челюстью, на удивление легкой походкой и Лицом, изображавшим суровость, авторитет и холодное внимание. «Ничто не ускользнет от моего всевидящего ока», – говорило это Лицо, и Неверфелл торопливо склонила голову.
– Ты знаешь, кто я? – У женщины оказался скрипучий голос.
Неверфелл покачала головой, прикрывая лицо руками.
– Я следовательница Требль. Тебя поместили под следствие. Ты меня понимаешь?
Неверфелл всхлипнула, когда воспоминания о ее злоключениях начали возвращаться. Это не простой арест. Следователи – особые полицейские великого дворецкого, которые занимались необычными и опасными случаями.
– Если хочешь жить, если ты и правда хочешь жить, то должна честно отвечать на наши вопросы. Итак, как ты сюда проникла? Тут есть другие вроде тебя?
– Другие… – Какие другие? – Нет… только я, я просто пошла на пробы. Мне дали платье…
– Дали платье? Кто?
Кожа Неверфелл запылала. Она вспомнила прекрасную улыбку Зуэль и розовое лицо нервничающей Боркас. Она не может предать их, но как солгать? Она спрятала лицо в ладонях.
– Продолжай! Кто ты и откуда – очевидно. Кто твои хозяева?
Этого она тоже не могла сказать. Если она признается, кто знает, какие беды ждут мастера Грандибля?
– Говори! Кто впустил тебя в Каверну? Сколько вас здесь? Почему ты проникла на пробы мадам Аппелин? Как тебя зовут? Кто тебя подослал?
Неверфелл продолжала тупо качать головой. Половина вопросов казалась бессмыслицей. Однако, услышав слово «убийца», она остолбенела. Охваченная страхом и яростью, она вскочила на ноги и ухватилась за прутья решетки, не беспокоясь о том, что они увидят ее лицо.
– Я не убийца! Я никому не хотела навредить! Никогда!
Реакция следовательницы была немедленной и поразительной. Лицо женщины не изменилось, но она так резко отпрянула, что ударилась спиной о стену. Несколько секунд она неотрывно смотрела на Неверфелл, потом выудила из кармана пурпурный платок и промокнула лоб.
– Как ты посмела? – воскликнула она. – Прекрати! Сделай более подобающее Лицо! Немедленно!
– Что?
– Прекрати! – Следовательница едва сохраняла контроль над собой.
– Прекратить что? – беспомощно спросила Неверфелл.
Несколько секунд следовательница Требль молча злилась, потом взмахнула рукой. Один из пришедших с ней мужчин отошел к стене, и Неверфелл заметила большую рукоятку. Он начал поворачивать ее, и клетка Неверфелл толчками пошла вниз.
– Если ты откажешься сотрудничать…
– Прекратите! – завопила Неверфелл, когда дно клетки погрузилось в канал и вода хлынула сквозь прутья. Неверфелл схватилась за цепь, на которой висела лампа, и подтянулась над водой.
Однако клетка продолжала погружаться, и все усилия Неверфелл оказались напрасными. Ледяная вода поглотила ее щиколотки, икры, колени, бедра. Когда клетка наконец остановилась, девочка почти полностью была под водой. Неверфелл упиралась макушкой в потолок клетки, и только подбородок оставался над поверхностью.
– Еще один поворот рычага… – произнесла следовательница.
– Я не понимаю! – взорвалась отчаявшаяся Неверфелл. – Я не понимаю, о чем вы говорите! Я не понимаю, почему я здесь! Я не знаю, что я сделала или делаю! И как я должна это прекратить?
Всхлипывая и дрожа, Неверфелл прислушивалась к обрывкам развернувшейся на пристани дискуссии.
– Как можно вести толковый допрос существа, которое так выглядит…
– Стеклянное лицо…
– Может, вернуть маску?..
– Нет, мы не сможем изучить ее как следует, если прикроем…
После долгой паузы Неверфелл услышала звуки, как будто снова поворачивали рукоятку. К ее немому облегчению, клетка не погрузилась еще глубже, а начала подниматься. Вода хлынула сквозь прутья решетки.
Следовательница Требль скрылась в ближайшей двери, потом появилась снова, сжимая в руке нечто, напоминающее сковородку, только с очень длинной ручкой.
– Вот. Возьми.
Отказываясь смотреть в лицо Неверфелл, она протянула «сковородку», коснувшись прутьев клетки. Опустив взгляд, Неверфелл увидела в «сковородке» какой-то темный прямоугольник. Она взяла его мокрыми, трясущимися руками.
– Успокойся и приведи себя в порядок. Когда ты сможешь принять подобающее Лицо, мы снова придем поговорить с тобой.
«Сковородка» отодвинулась, и следовательница снова скрылась за дверью. Неверфелл рассматривала предмет у себя на ладонях. Он имел деревянную рамку. Сторона, смотревшая вверх, была из темно-коричневого войлока, но Неверфелл чувствовала, что обратная сторона прохладная, гладкая и стеклянная.
В руках у Неверфелл было зеркало. Если она перевернет его, то наконец увидит то, что мастер Грандибль решил скрыть от всего мира. Она увидит лицо, которое заставило людей ужасаться и обращаться в бегство.
Она вспомнила фразу, донесшуюся с пристани. «Стеклянное лицо». Что это значит? Может, у нее кожа прозрачная? Может, тот, кто на нее смотрит, видит пульсирующие сосуды, оскал черепа и глазные яблоки? Может, именно поэтому они все разбежались.
Она не могла заставить себя посмотреть. Она не будет. Завороженно и беспомощно она наблюдала, как ее руки медленно переворачивают зеркало и перед ней впервые оказывается ее собственное отражение.
Она долго стояла и смотрела в зеркало. Голодная лампа-ловушка рядом с ней засветилась ярче, но Неверфелл не понимала, что она ожила от ее участившегося дыхания. Отражение в зеркале шевельнулось, и девочка содрогнулась с головы до пят. Потом вскрикнула, и этот крик прошил ее насквозь.
Зеркало упало на пол и разбилось, но этим дело не кончилось. Лампа закачалась, бросая дикие отсветы и тени на клетку, маленькое растение слепо хватало воздух, когда его мир покачнулся. Запертая на засов дверь содрогалась под градом ударов. Только окончательно выбившись из сил, Неверфелл осела на пол. Танцующий свет блестел на крошечных осколках стекла, усыпавших мокрый пол.
В зеркале она увидело лицо с бледной кожей, со светлыми веснушками вроде тех, что усеивали ее руки. Длинный овал, полная дрожащая нижняя губа, густые рыжие брови, большие светлые глаза. На нем было Лицо. Неверфелл этого не ожидала, она ведь никогда не учила Лица. Оно было незнакомым, но в точности отражало ее чувства. Потом Лицо в отражении изменилось, и это было так странно. Одно выражение плавно перетекло в другое – Неверфелл никогда не видела подобного. Но она разбила зеркало не поэтому.
Глядя на новое Лицо, она читала мысли, эхом отражавшиеся в ее голове.
«Ты запер меня, – говорило Лицо. – Ты запер меня на семь лет, мастер Грандибль. Ни за что».
Лицо в зеркале не было красивым, но и безобразным оно тоже не было. Никаких шрамов, ожогов или уродств. Если не обращать внимания на любопытную смену Лиц, с ним все было в порядке.
Неверфелл думала, что следователи сразу же прибегут, услышав шум, может быть, с палками и цепями, но нет. Она была предоставлена самой себе. Дрожа, Неверфелл съежилась в темной покачивающейся клетке, осколки стекла позвякивали при каждом движении, капли воды падали в канал. Она попыталась дозваться кого-нибудь, но ее голос был едва слышен в колодце темноты. У нее появилось множество вопросов, но отвечать на них было некому. «Если с моим лицом все в порядке, почему от меня все разбегаются? И почему я здесь? Я просто украла маленький ломтик сыра, который вообще не следовало отдавать. Почему я под следствием?»
Неверфелл впала в оцепенение и через некоторое время перестала чувствовать заледеневшие руки и ноги. Несмотря ни на что, она задремала и потому не поняла, сколько времени прошло до следующего посещения.
В полусне она услышала, как дверь открылась и закрылась, пристань заскрипела под осторожными шагами. Но это не имело значения, потому что вялый страх отступил, уступая место теплому, сонному ощущению безопасности. Она знала, что пришел тот, кому можно доверять. Одновременно Неверфелл почувствовала едва уловимый приятный запах розмарина, серебра и сладчайшего сна. Расслабься, говорил этот запах, отдыхай.
Запах поглаживал душу и разум, словно перышко павлина… И Неверфелл отпрянула, ударившись головой о прутья. Что-то подсказывало ей, что нельзя касаться чужого разума таким образом. Окончательно проснувшись, своим тренированным носом она унюхала в этом запахе некую скрытую силу, что-то неправильное и безобразное. Она вспомнила, как Грандибль снова и снова твердил ей, что, прежде чем впускать в туннели посетителей, их надо обнюхивать сквозь окошко на предмет порабощающих разум Духов.
«Ты поймешь, когда их унюхаешь. Ты же сыродел. Мы приучены чуять гниль, пусть даже другие ничего не замечают».
Она зажала нос пальцами и сразу же перестала чувствовать доверие к посетителю.
Он стоял на пристани. Рассмотреть очертания фигуры было трудно, и Неверфелл поняла, что лампа чем-то прикрыта. Человек отступил к стене, и Неверфелл похолодела, снова услышав металлический скрип рукоятки.
– Нет! – во все легкие завопила она. – Прекратите! Прекратите!
Эхо ее крика билось между стенами пойманной птицей. Послышался резкий скрип, и клетка с плеском ухнула в воду, в считаные секунды погрузив Неверфелл с головой. Ей едва хватило ума набрать побольше воздуха в грудь, перед тем как ее утащило под черную ледяную воду. Мокрая одежда облепила тело. Приглушенный стук возвестил, что клетка ударилась о дно канала.
«Это смерть, – подумала Неверфелл. – Это смерть, я одна и в ловушке, и некого позвать на помощь».
А потом, когда в легких не осталось ни капли воздуха, клетка снова поплыла вверх. Приглушенный стук металла о металл, и ее лицо снова оказалось на поверхности. Клетка поднялась над водой. Ткань с лампы сняли. На пристани стояла Требль, а вместе с ней еще несколько следователей, один из которых изо всех сил крутил рукоятку. Когда из ушей Неверфелл вытекла вода, она услышала, что Требль кричит:
– Что, черт возьми, происходит? Кто опустил клетку? – Она подошла к краю пристани и уставилась на Неверфелл. – Ты видела, кто это? Ты видела, кто опустил клетку?
Все, что могла Неверфелл, – только тупо качать головой и попытаться понять, что же произошло. Кто-то пытался убить ее, и не по приказу следователей.
С этих пор возле ее клетки постоянно находился стражник. Часов не было, освещение не менялось, и кое-как считать дни можно было только благодаря тому, что ей на «сковородке» приносили еду и воду. Неверфелл не могла сказать, сколько она продремала, когда ее разбудило тихое вежливое покашливание.
На пристани стоял незнакомый высокий мужчина. Он внимательно рассматривал Неверфелл. В его осанке не было присущей следователям жесткости, наоборот, он прислонился к стене с таким видом, как будто решил отдохнуть во время прогулки. В руке он держал лампу, но Неверфелл могла рассмотреть только его туфли.
– Посмотрим-ка на тебя. – Голос у него был добрый.
Неверфелл послушно дышала на свою лампу, пока та не засветилась ярче, озаряя ее лицо. Незнакомец долго и внимательно изучал его. Он не дрожал.
– Значит, это правда, – тихо сказал он спустя некоторое время. – Это… воистину поразительно. О, секунду. Это ведь нечестно, правда? Секунду. – Он поднял свою лампу и дул на нее, пока та не разгорелась. – Так мы равны, верно?
Лампа осветила вытянутое лицо с узкой черной, как будто нарисованной бородкой. Серьезные внимательные глаза, подвижный рот – тайник незаметных улыбок. Его Лицо выражало самоуверенность, готовность развлечься и крошечную каплю сочувствия. Самое дружелюбное Лицо, какое Неверфелл видела с момента своего ареста.
Ростом выше среднего, необыкновенно худой, причем одежда еще больше подчеркивала высокий рост и худобу. Пальцы перчаток были длиннее, чем нужно, с подушечками на концах, чтобы руки выглядели более утонченными. На длинном бордовом пальто из кротовьих шкурок были вертикальные полоски.
– Ты боишься, – заметил он, внимательно рассматривая Неверфелл. – Ты растеряна, борешься с ощущением несправедливости и предательства и понятия не имеешь, что происходит, не так ли? – Он покачал головой и слабо улыбнулся, потом пробормотал: – Идиоты. Прячутся и болтают о том, какие ужасные Лица ты корчишь. А чего они ждали, подвесив тебя над Спуском Ярости?
– Я не корчу Лица! – отчаянно завопила Неверфелл. – Я даже не знала, что они у меня есть, я не помню, чтобы я их учила! И я не знаю, почему они так меняются! Пока не оказалась тут, я никогда не видела зеркала! А теперь кто-то хочет меня убить, и я не знаю почему! Вы должны поверить мне!
– Да. Да, я действительно тебе верю. – И снова эта легкая мрачная улыбка. – Ох! Мы должны что-то придумать, не так ли? – Он тихонько стукнул каблуком о стену. – Ты хочешь выбраться отсюда?
Неверфелл вцепилась в прутья клетки и отчаянно закивала, умудрившись выдавить из себя тишайшее, скромнейшее «да».
– Посмотрим, что я могу сделать. Но ты должна довериться мне. Что ты рассказала Следствию?
Неверфелл напрягла мозги.
– На самом деле ничего, они ни о чем не спрашивали меня, после того как я разбила зеркало.
– Ну что ж, тебе придется рассказать им свою историю. – Он поднял руку, не позволяя Неверфелл возразить. – Я вижу, что ты пытаешься кого-то защитить. Однако позволь мне рассказать, что им уже известно. Они знают, что тебя зовут Неверфелл и что ты – подмастерье сыродела Грандибля. После того как вода канала смыла с тебя гвоздичное масло, запах сыра уже ничто не заглушало, и они сразу же определили, чем ты занимаешься. А потом это был уже вопрос времени – как быстро курьеры, бывающие в сырных туннелях, опознают твою бархатную маску.