Письма тебе

На ее вопрос: что ты тут делаешь? Почему ты в ванне?

Я пыталась как-то вяло ответить, что нечего не делаю, оно всё само.

Не могла же я ей открыто рассказать, что на самом деле я жестко нарушаю ее запрет на прогулки с девочками из окна в туалете.

Но мама сразу поняла, что я висела на окне и подсматривала за детьми на улице.

Почему-то она не стала педалировать ситуацию и усугублять разбор полетов.

Возможно, где-то в тайных уголках своей души она поняла, что переборщила с воспитанием и запретами.

А мне не было страшно от ее ругани и криков. Я сама до чертиков испугалась. Мне было очень страшно и очень больно: видимо, не все удары моего детского и не тяжелого тела погасила вода.

А ведь всего этого можно было избежать, просто отпустив ребенка гулять. Пусть ненадолго. Пусть с условием, не уходить со двора. Пусть еще с какими-то ограничениями. Но услышать и отпустить. УСЛЫШАТЬ СВОЕГО РЕБЕНКА.

Услышать меня в ее планы никогда не входило и входить не будет.

Но именно в тот день я впервые поняла, что все-таки я не одна.

У меня есть защитник.

Возможно, он не будет защищать меня от «входа в проблему», но он точно будет защищать меня от последствий «выхода из проблемы».

Возможно, это и был мой далекий луч.

Он остался со мной. Как и мой незаросший родничок.

Я точно знала, что там, за окном, далеко есть тот, кто за мной наблюдает и помогает.

Скажешь, что это мои детские придумки и фантазии?

А кто тогда меня спас?

ПИСЬМО

Меня надо было занять. Девочка из интеллигентной, хоть и рабочей семьи должна быть разносторонне образованной. А лучше показательно образованной. Вот прям в точку. Лучше и не скажешь.

Снова состоялся ИХ семейный совет, куда меня следует отдать для развития. Именно отдать, а не спросить, чем хочет заниматься ребенок.

На спорт, танцы и хореографию меня отдавать было нельзя – плохая наследственность, об этом я напишу потом для сохранения временной последовательности событий.

Было принято решение отдать меня в музыкальную школу на класс аккордеона.

Почему аккордеона? Вот вообще не знаю. Помню, меня вызвали из комнаты, и мама сказала, что ей очень нравится аккордеон, он так красиво звучит, так мелодично. Я буду играть гостям на их вечеринках и праздниках.

Судя по маминым словам, именно я об этом очень мечтала. Или должна была мечтать.

О том, что шестилетнего ребенка посадят в нарушение всех норм и правил за тяжелый инструмент, что осанка будет испорчена, что ноги и спина будут болеть еще со средней школы, это никого не интересовало. У табуретки иногда раскачиваются и ломаются ножки, это не страшно. Она же табуретка. Ее не жалко.

Но решение было принято, меня повезли в музыкальную школу.

С этой музыкальной школой я буду связана долгие 9 лет: с этим педагогическим коллективом, с этим директором, учителями и многими родителями.

Я буду хорошей ученицей: мне настолько легко давалась музыкальная грамота, что даже спустя много-много лет я продолжаю слышать интервалы и гармонии, записывать мелодии на слух.

Как-то недавно (то есть спустя 30 лет) обсуждали с моими одноклассницами годы, проведенные в музыкальной школе: они наперебой продолжали утверждать, что музыка, это самое непреодолимое, что им встречалось в жизни.

Вот так вот получается: что мне было легче-легкого, то другим – огромная сложность.