Калеб на это едва слышно что-то забубнил себе под нос, и из всего его невнятного бормотания Марго разобрала лишь концовку:
– …не какой-то там бессмысленный ребенок, а настоящий кукловод в этой кошмарной ми… ми… мистерии…
– Где ты его услышал, Калеб? – недоуменно спросила она.
– Что?
– Это слово. «Мистерия».
– Папочка сказал.
– Ясно.
– Папочка говорит много плохих слов, когда ты не слышишь, – принялся ябедничать мальчик. – Мерзавец, падаль, висельник, ублюдок, дурачина…
– Достаточно!
Марго глядела в спину сына, а тот как ни в чем не бывало продолжал водить паровозиком по ковру, снова что-то забубнив.
На этот раз Марго не разобрала ни слова. Ее сердце бешено колотилось. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Здесь творилось нечто странное и неправильное, но… что именно?
– Я ведь говорила тебе, Калеб, что бормотать невежливо. Говори громче.
– Громче? Как пожелаешь… мамочка! – ответил Калеб, и в его голосе вдруг прорезалось что-то незнакомое, чужое, как будто до этого момента кто-то просто играл роль Калеба и он устал притворяться.
Этот кто-то был зол. Оттолкнув в сторону паровозик, он захрипел, словно выплевывая слово за словом:
– Мне надоело, что меня вечно воспитывают: «Гаси свет!», «Иди в кровать!», «Говори громче!», «Не отламывай палец Сабрине!» Ты думаешь, что, раз на мне глупая пижама, я какой-то рохля? Никто мне не указ! Делаю что хочу! Наверное, ты забыла надеть свои очки и не видишь, что, вообще-то, я очень занят – ставлю пьесу! И ты ее портишь! Появление родителей должно было произойти только в конце третьего действия, а сейчас второе! Но раз уж ты здесь… Прежде чем заходить в мою комнату, мамочка, тебе стоило бы купить билетик! Ведь это – театр! А в каждый театр вход только по билету! Только по билету!
Марго от потрясения не могла произнести ни слова. Это был не Калеб! Тот, кто называл ее мамочкой, сидел на ковре в комнате Калеба, он надел пижаму Калеба, играл игрушками Калеба. Но это был не ее сын!
Будто подслушав ее мысли, не-Калеб рассмеялся:
– Погляди, мамочка. Ты видишь этих куколок? Знаешь, что их ждет? Знаешь, о чем второе действие?
Свет плавно зажегся, и Марго поняла, что тот, кого она приняла за Калеба, держит в руках керосиновую лампу. А еще она увидела… Старые добрые и такие знакомые игрушки ее сына были выстроены в боевые порядки. Солдатики стояли со вскинутыми саблями, плюшевые медведи, марионетки и щелкунчики были поставлены под ружье – они словно ожидали приказа.
– Второе действие называется «Война», – злобно прошептал маленький генерал в двууголке и пижаме. – Мое любимое действие… Вот-вот деревянные мечи взмоют и опустятся! Игрушечные ружья начнут стрелять! А кровавая краска забрызжет во все стороны! И тогда они все встретят свою смерть! Один за другим! Падут на поле брани, раненые и убитые, со вспоротыми животами и пронзенными сердцами! Я натяну нити марионеток, чтобы им стало мучительно больно! Я повешу на этих нитях всех дезертиров! А потом будет третье действие… Полное страданий, горящих любовных писем и предательства! Кого-то ждет нож в спину, кого-то – чудесное спасение, а еще кого-то – совсем немного… немного мелодрамы… Третье действие так и называется: «Мелодрама». Ты ведь знаешь, что такое мелодрама, мамочка?!
Марго знала, что такое мелодрама. Она с ужасом глядела на маленького монстра, который играл с керосиновой лампой: крутил колесико фитиля, то погружая комнату в кромешную темноту, то ярко ее освещая.
Марго попыталась хоть что-то выдавить из себя. Голос ее дрожал, слова застревали где-то на полпути, но она все же проговорила:
– Кто ты такой?
– Кто я такой? – последовал удивленный ответ. – Ты что, ослепла? Это же я! Твой маленький сыночек! Твой малыш, твой дружочек! Кто же еще здесь может быть, в этой милой, прелестной комнатке? В этой пижамке? С этим лицом?!
Сидящая на ковре тварь вдруг резко дернула головой и повернулась. Марго предстало настолько ужасающее зрелище, что она выронила метлу, непроизвольно вскинув руки ко рту в попытке сдержать крик.
У твари было лицо ее сына! В буквальном смысле! Лицо ее сына, словно маска, было натянуто на чужую, уродливую рожу!
Края лица неровно топорщились, с подбородка на воротник пижамной рубашки капала кровь. Там, где было левое ухо, кожа сморщилась жуткими складками, а веки мерзко наползали на глаза, отчего тварь, казалось, прищуривается и подглядывает в щелочки.
– Что такое, мамочка? Я тебе не нравлюсь?
– Т-твое лицо, – запинаясь, произнесла Марго. – Твое л-лицо…
– Да, мое новое лицо… – тварь чуть склонила голову, – я немного приболел! На мне просто лица нет! Хотя… – уродец хмыкнул, – ты знаешь, мамочка, на самом деле как раз таки есть!
К горлу Марго подступил ком от посетившего ее внезапно осознания, и она почувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Она поняла, что ее сын, ее маленький Калеб, мертв. Что его больше нет.
Ужас заполонил ее мысли. Она будто проглотила острый крючок на бечевке, крючок этот зацепился за что-то внутри, и его потянули наружу. Все ее естество при этом потянулось следом за ним, выворачиваемое наизнанку… Она отказывалась верить. Где-то на дне ее души кто-то крепко сжимал рубильник, пока что не позволяющий затопить ее всю тьмой, и этот кто-то отчаянно, непримиримо вопил во тьме: «Не-е-ет!» Все внутри восставало против мысли, что ее ребенок убит.
– Что не так, мамочка? – прохрипела тем временем тварь, после чего поднялась на ноги и пошагала к Марго неровной, угловатой походкой. – Неужели я не похож на мальчика с фотографии на каминной полке?
Из рукавов пижамы торчали руки с длинными, вырезанными из дерева пальцами, гладкие, лакированные ступни топали по ковру. Шарниры скрипели, большая голова на тонкой шее дергалась с каждым шагом.
Марго будто вросла в пол. Она узнала это существо. Это была та самая кукла! Малыш Кобб, которого Джонатан принес их сыну в подарок на день рождения. Живая колченогая кукла…
Малыш Кобб подошел к Марго и, задрав голову, поглядел на нее.
– Ну почему ты меня не узнаёшь? – Когда он говорил, лицо Калеба дрожало и шевелилось. – Это же я… Я всегда здесь жил. С тех самых пор, как однажды вылез из тебя наружу!
Марго не могла оторвать взгляд от кошмарной маски, не могла даже моргнуть. В легких будто закончился весь воздух.
– Нет, – одними губами произнесла она. – Ты не мой сын. Не мой!
Кукла медленно подняла руку, что-то в ней сжимая. Револьвер! Это была не какая-то глупая игрушка. Малыш Кобб направил на нее самое настоящее оружие!
– Я советую тебе следить за словами, мамочка, – сказал он. – Если ты попытаешься испортить мою пьесу, я выстрелю! Один, два, три, четыре, пять, шесть, восемь, двенадцать! Я плохо считаю, но стреляю я намного лучше. Может, самое время убраться отсюда и дать мне доиграть?
– Я никуда не уйду, – сжав зубы, процедила Марго.
Ей было все равно, убьет ее кукла или нет. Она останется здесь, пока не узнает, что эта тварь сделала с ее сыном. Она должна увидеть его…
И Малыш Кобб понял, что прогонять ее бессмысленно.
– Упрямая какая! – воскликнул он. – Хочешь собственными глазами увидеть мой спектакль? Я не рассчитывал на еще одного зрителя…
«Еще одного?»
Марго вспомнила слова, которые услышала из-за двери. «Маленький зритель!» – это ведь ее Калеб! Он по-прежнему где-то здесь, спрятан в комнате! Если кукла хочет, чтобы он наблюдал за спектаклем, о котором постоянно талдычит, то он рядом – и он… жив!
Первым порывом было закричать и позвать Джонатана, но Марго вовремя себя остановила – вдруг кукла выстрелит?
Она внезапно почувствовала, как ужас… нет, не отступил – он приобрел иную форму. Липкую, вязкую, холодную.
– Где он? – спросила Марго.
