Море чернеет

Шкурой медведя меня обнимают волны,

Бурые,

Серые кое-где, как небо,

Крутящееся над головой.

Песок, мешаясь с водой, истачивает тело,

А может, и заменяет его.

И сыплются временем руки,

Утончаются до безвремения

И бестелесности.

В самую сердцевину себя тащит море,

В самую глубину безвестности,

Где будет ещё безвременнее

И тем —

Покойнее.

Самое сладкое – становиться частью пространства,

Которое бесконечно,

Которое не ограничивается скалами.

Скалами, что разбивают волны и человечков,

Когда не хотят тебя в своей сердцевине

Бурые до черноты неба

Глубины.

Ты берёшь моё неуклюжее сердце,

Что бьётся неравномерным плеском твоим,

И вставляешь витражные блики

С самых высоких волн.

Самые тонкие стёкла,

Наделяющие прозрачностью всё,

К чему прикасаются.

И разрешаешь смотреть через них,

Пока столкновения световых частиц

Не разорвут

Песчиночного моего грудного зверька,

Заставляя становиться алмазным

Или зажмуриться

Навсегда.

В песке растворилась волна,

Оставила солнца соцветия.

В плечах распустилась тесьма

И нитями тысячелетия

Потекла по рукам к ладоням,

Наполняя их сухость словом,

Собралась на мизинцах сонмом.

Надо петь – волны станут солью,

Если их не наполнить тоном,

Из глубинного извлечённым.

Наполняй меня, море, морем.

Я расширюсь. И если лопну —

Ты останешься на дороге,

Растворять мои стопы.

Эти камни они называют «черномарины»

По имени моря.

Смешиваются черномарины тигровой шкурой

С галькой яшмового пляжа,

С проблесками малахита

И неценных пород.

Разноцветные камни судилища

С не чёрно-белой правдой.

Говорят, эта местность пришлась по нраву Одиссею,

Позднее здесь проповедовал апостол Андрей.

Пять лет назад я здесь рыбачила.

Сейчас на этом пляже собираю десяток камней,

Чтобы взять с собой.

По пути камни утрачивают значения,

И домой я привожу лишь половину.

Ночной запах сосновой смолы, глины.

Вечером шёл дождь:

Лицо побережья блестит им до сих пор.

Море чернеет,

Искры пламени контрастируют на горизонте

Со звёздами,

В которых

Лучи солнца качаются на полумесяце.

Если с пирса опустить руку в воду —

Можно качнуть месяц

Как колыбель.

Качнёшь —

И обнаруживаешь,

Что качаешь не месяц, а – себя.

Медуза электрическим током —

К сердцу моему подключается.

Замирают конечности

Распятием

Звезды на камне.

Кружит клювастая птица

над поверхностью.

Она не выклюет печень у того,

У кого её нет.

Можно не бояться

Судьбы Прометеевой.

И Иисусовой.

Но это и хуже.

Закончить беспозвоночным чудовищнее,

Потому что нет шансов

на милость Геракла,

На воскрешение

В прекрасном мире,

В сотворении которого не принимаешь участия.

Сердце набралось кровью

и сделало первый удар.

Удаляется от меня

существо-проводник.

Сон-путешествие завершилось.

Началось путешествие вне сна.

Обнажённые корни дерева на скале

Оголёнными нервами в руках

Цепляются за твердь.

Древесная кора слезает кожей с ладоней.

Струится алое солнце по току смолы.

Шумит море в ушах

Горного побережья —

В гроте под деревом.

Во чреве грота кристаллы зубами скалы

Скалятся

И пережёвывают волны,

Стирающие их.

Непобедимые и непобеждённые существа

Богами передо мной

Совершают единственно верные телодвижения —

Живут неистово.

Свешиваюсь с перил катера:

Волны закручиваются рукавами галактики,

Блики уходят в глубину двоичной спиралью.

Море поглощает молчание пассажиров

И создаёт песнь.

Кажется, ровно до этого мига

У меня не было ушей,

И сейчас наконец могу слышать.

Трётся о волны ветер

И рассыпается по металлу

Над ватерлинией катера,

Подгармоникой вторит басовым нотам глубины.

Сколько под бортом?

Метров сто?

Достаточно, чтобы размозжить голову ныряльщику.

Волнующие сто метров глубины

Поют колыбельную и укачивают, как младенца:

Несётся катер над пропастью,

Удерживая меня своими бортами.

В этом ли не отсутствие времени

И вечная юность?

Двоичной спиралью закручиваются волны,

Обновляя мой код.

Спелые яблоки выпадут из глазниц,

Пальцы спутанными волосами

Поломают ногти,

И чрево не будет хотеть ничего

В своей пустоте,

Вот тогда

Ты придёшь.

И я подумаю, что восходит солнце.

Над отшумевшим морем

Не ставит свечей даже сострадательная луна.

Ибо не море то, что может отшуметь.

И не восходит солнце над тем морем,

Которое расплескало волны и высохло

Или ледяной стружкой окаменело

Как памятник самому себе.

Ты придёшь,

Потому что пустые глазницы

Расцветают ресницами.

Спустя тысячи урожаев яблок,

Что отягощают до треска хребет,

Я узнаю в тебе восходящее солнце.

И твой свет

Смешается с волнами моря.

Бушует море, кусает волнами ноги.

Царапает поднятыми со дна растениями и камнями.

Чёрное-чёрное,

Мутное, как сознание полуночника.

Однажды мне довелось вернуться домой,

Где лопнул аквариум.

Разверзлось пространство,

И посыпалась вода и камни:

Высыпались черномарины слизнями,

Растеклась кровью яшма

По полу.

Рыбы, переживая конец своей вселенной,

Едва не начали говорить.

Море сегодня похоже на то самое возвращение домой:

Посыпавшаяся вселенная,

Бликующие кристаллы которой расползаются

Яшмой-кровью у ног.

Сердце раскалывается стеклом вселенной,

Выведенной из равновесия,

И

Продолжает работу в штатном режиме.

Ибо вселенным не должен приходить конец.

Цвет моря оказался вопросом внутреннего счастья,

Всех моментов работы,

Проделанной множеством волн

Приливов и отливов

Сил.

Не важно, насколько сух этот голос

И сколько не способен осилить октав.

Не важно, сколько изломов в звуковых волнах

Этого голоса —

Он приносит красоту в этот мир,

Он заставляет чувствовать все измерения,

Которые, позабытые, вибрируют в людях

В этот момент

И отвечают волнами,

Проникающими в этот мир

В виде обычных слёз.

Кружатся чайки,

Прикормленные креветками

(Остались после рыбалки).

Кричат.

Звенит в голове сосуд:

Наполнился голосами.

Поднимается волна,

Надвигаются тучи,

Идут от горизонта сюда.

Ветер уносит птиц.

Одна чайка вернулась,

Чумная, орёт о шторме:

«Скоро начнётся буря,

Надо уйти».

Это самая смелая чайка поёт над штормом.

Наполняет сосуд моей головы

И уводит от бури,

Как никогда не уводят от бед крики.

Пена морская в руки мне падала

Вечностью лета, всё отдавало мне

Буйное-буйное море,

Било волною,

Ласкало волною.

Но в темноте я вою,

Вдали, в мире бесцветном, зимнем.

Ах, забери!

Забери меня, море,

Запечатлённое в фотографиях.

Я ничего не вижу и не хочу

Здесь.

Только желание о тебе осталось.

Удовольствие и страдание,

Чувств коктейль без названия.

Мо-оре,

Имя твоё произношу.

И гужу, и гужу, и гужу

Твоим голосом,

Заполняющим от желудка до горла.

Непререкаемая истина

Катится по стеклу тела —

Блёклое крошево

Без тебя.

Прими мою малость, голос,

Отталкивающийся от стен квартиры.

Какая же правильность здесь?

В забывании истин

И вспоминании оных

В дому,

Где одомашненный и бездомный

Питомец твой.

Твоя жалкая паства,

Которой прощаешь жалость к себе.

Сострадание —

Твоя благодать.

И растущие, и увядающие —

Все твои.

Не отворачиваешь взволнованных своих ладоней.

Мои красочные отражения в тебе тогда,

Бьются сейчас друг о друга

Незрячие, замутнённые

Алмазности.

Ты ограняешь горы как камни,

На всех тебя есть.

Моя благодать, море!

Вспыхивает в темноте

Сердце,

Атласом твоим обёрнутое

И выроненное моей неаккуратностью

В отношении к бытию.

Это тебя доносит мокрый снег до меня?

Это ты несёшься машинами в лужах – ко мне?

Обнимаешь

Мокрую свою крыску,

Сложившую лапки

И отрезвляешь

Её крошечную мордочку,

Чтобы продолжала бежать к счастью,

Которое начала постигать

С тобой,

Море.

Поезд идёт!

Даёт гудок.

Пыхтит, стучит.

Меня везёт

К тебе,

Море.

В его утробе

Моя крысья морда

Вытягивается в пёсью,

Утяжеляясь челюстью

И твердея в кости.

Так многое во мне наросло взаперти,

Что не дохнуть без сипа.

В окно ничего не видно…

Ушам почти не слышно,

Но вьются рельсы —

Биением сердца движется поезд.

Горы, холмы, горы,

Перекатывающиеся по ним пятна облаков:

Здесь их барашки иным заполнены,

Чем обитатели городов.

Массивные, но конечные.

Здесь они – вечность на фоне вечности,

Обретающей форму и щедро растрачивающей

Все признаки телесности.

Ослабли мои глаза и истончился слух,

Мне долгое время казалось, что мне до тебя не дойти,

Что спуталось направленье и утерялся нюх,

Что я позабыла – что? – лишь нос от колючек опух.

Но крепла сердечная мышца

На некогда длинном пути —

Это открылось мне нынче, в робких твоих руках.

Пригрели они собакой, потерянной, полуслепой,

И тут нос пронзила свежесть, какая бывает в горах,

Свесивших свои сосны над заревой волной.

«Море!» – Я заскулила. – «Ах, море!

Я твой морской волк».

Рябью под мордой вздрогнуло и будто бы не ушло,

Дослушать решило, что же за существо

В руки ему морду свою втолкнуло.

Ком в горле и соль, и зубовный песок:

Плоды дней ушедших свели мои скулы.

И я улыбнулась в блестящие волны,

И может быть, задохнулась,

Но ты, ты заботой впускаешь дыханье.

И будто я слышу, и вижу всё ярче,

И вздутое брюхо моё через вой выпускает

Восторг и растерянность. Зрячесть.

Так странно поворачиваться к морю спиной —

Сворачивать паруса в конце отпуска.

Прощание.

Розовые облака синими полосами

Внизу солнечного диска.

Бегун на стадионе движется против часовой,

Как и вначале отпуска:

Время здесь идёт по-другому.

Но отпуск всё равно подходит к концу.

Поднимается ветер,

Когда сворачиваешь паруса —

Словно прячешь волшебную палочку,

Когда время магии продолжается.

Лиственницы продолжаю обнажаться —

Бесконечно.

Обнажённая морем моя сущность,

Можешь ли ты так же?

Крики чаек, стрёкот цикад

Всё ещё надувают паруса,

Солёное море

Заворачивается волной на ресницах —

Мои паруса собраны.

Я хочу сохранить вас хотя бы этими строчками.

Спокойствие и уверенную силу.

Необратимость гроз ждёт впереди.

Пусть мне достанет смелости, чтоб развернуть паруса!

Сегодня я рисовала и пила шампанское,

Потому что хотелось.

Что для меня ценно – без промедления.

Эта истина шипит сейчас как никогда.

За окном поднимается ветер —

Успокаивает.

И волнует море.

Когда я приду к морю вечером,

Оно будет бурым,

Водоросли, оторвавшиеся ото дна,

Будут увивать мои ноги.

Но я всё равно буду плыть,

Потому что захочется.

Солнце отбаловалось в листве,

Пришли красноватые грозовые тучи —

Я рисую взволнованное море

То точками, то пятнами и линиями.

Так, как могу.

В реальности я вижу море немного другим.

Но важно ли это,

Если такая картина становится объёмнее?

Потому что хочу.

Да, мне нравится жить.

Август.

Люди прощаются с летом —

С самого начала месяца.

Мой любимый месяц

С привкусом моря: с солёной горечью йода.

С запахом упавших

Груш, алычи и слив,

Первых созревших яблок —

Сладость и хмель.

Прощание и отчаянное наслаждение моментом.

Условность,

Символизм.

Чем завершается лето,

Как не чувством конца?

Царапаньем листьев приближается шторм —

Далёкие (или близкие) раскаты осени.

Не думай об осени,

Не думай о конечности.

Морскую соль между пальцев ног

Покрывает пыль дорог:

Сколько пройдено и сколько доведётся пройти.

Думай о бесконечности,

Думай о неизвестном —

Каждое мгновение впечатляет.

Впечатляйся, не думай.

Конец отпуска,

Собираю вещи:

Больше всего весит вино и шампанское.

Я вешу меньше всего.

Мои истории не снесут тебя с ног,

Ибо море не разбивает голову благоразумным.

Да, я привезу тебе море,

И ты снова поймёшь,

Что больше всего наполняет не вино,

А вылетающее на орбиту солнце,

Ослепляющее пеной волн.

Когда мы встретимся,

Первое время будем молчать,

Ведь не передать запах волн речью —

Только собой.

Общаться можно лишь всем свои существом.

Ты ответишь мне днями отсутствия —

И мы сольёмся в единое целое.

Вещи почти собраны,

Я почти готова вернуться,

Блестящая монета летит в воду —

Чтобы снова уехать

И снова вернуться.

Пёстрое ароматное странствие

Не должно закончиться, пока воды моря полны.

Сумеречное море,

Волны накрывают с головой

И прокатываются по камням.

Не страшно,

Спокойно.

Нефритовая голова Медузы

Щерится змеями и шепчет: «Всплывай».

На поверхности я вдыхаю небо

С росчерками ушедшего солнца.

И снова приближается волна —

Море не отпускает,

Море засасывает в глубину.

Я прыгаю вновь на высоту волны,

И она, черкнув по горлу,

Обрушается на берег.

Горгона ласкает мои стопы у самого дна

Змеями-водорослями.

Нефритовое море с прожилками йода

Оторвавшихся ото дна разнотравий.

Я выхожу на берег,

Который почти опустел —

Люди проводили закат и расходятся по домам.

За спиной грохочет волна,

Вздыбливает гальку.

Слышу тебя, море.

За тысячи километров – слышу.

В раскатах грома,

В проводах радиовышек,

В тени олив

И в шлепках зрелых слив

О землю.

И через время.

Во мне

Память о твоей земле —

О твоей зыбкой поверхности,

О силе и нежности,

С которой касаешься волнорезов,

Когда накрываешь их пеной,

Как человеков – волной.

Со мной

Твои ненавязчивые уроки,

Твои потоки.

В покое и буре

Раскрылось море,

На жёлтом буе

Блестит солью,

Искреннее в своём движении.

Чистое даже мутной водой.

Твой покой переходит в вой,

Твоя буря становится извержением

И затихает в рассвете прозрачностью.

Море всегда есть то, что оно значит.

Загадки Сфинкса не по твоей части.

Честность намерений,

Следование ветрам и настроению —

Это мои домыслы о тебе.

Что я раскрываю в волне,

Говорит обо мне.

Ближе к сердцевине моря

Я поняла:

Чтобы нарисовать море,

Надо знать особенности течения,

Чтобы нарисовать облака,

Надо знать направление ветра.

Надо видеть,

Надо предсказывать,

Но это потом.

В начале – знать, прожить.

Чтобы зритель понял картину,

Надо знать его язык.

В конце концов, картины «пишут».

Я говорю: «Рисовать».

Кем надо быть, чтобы соединить все толки?

Проводником, аккумулятором.

И мастером инструментов.

Ближе к сердцевине моря

Нет вопросов и мыслей,

На берегу —

Они ждут,

Чтобы собрать плоды-щедрость,

Которой наделяет море

И облака над ним.

По февралю разухабисто грохнуло море,

Отмывая кварталы дождём проливным.

Освобождает дороги от пролитой крови:

И своих, и чужих.

Эта картина, я видела, в будущих днях воцарится,

Ибо к ней, я и пьяной, и трезвой походкою шла.

Ибо я, злобой пресытившись на обезумевших лицах,

Одно убиваю лишь – страх.

Море чернеет, клокочет, ветрится и в прошлых, и в будущих днях —

Я, наконец выгребаю, и дно перестаёт мне скользить.

Я собираю все вещи: о чём не врала себе, о чём врала.

О, я касаюсь источника сил.

Сандалии мои из тёплых дней,

Чтобы понять, не стали ли тесны,

Я надеваю и встаю в ручей

Начавшей таянье кругом весны.

Не холодно, я слышу запах волн,

Они теплее сердца – лишь пока.

Я – вера, я – надежда, я – любовь.

Как мне тепло, да будет так же вам.

Как нежно, сладко – ощущенье сил

Пусть тоже к вам на берега придёт.

Я отдаю сандалии вам мои —

Пусть вам неловко строить эшафот.

Милое, дорогое море,

Мы – едины по крови.

Ниже твоего дна

Я легла,

Мысли —

Твоим волнам.

Очистишь —

Спасибо.

Нет – возьму на себя

Обратно

Свою ответственность.

Стократно

Прячет меня поверхность.

Но твоя тишь —

Ею ты говоришь,

И её я слышу.

Этот язык дышит,

Не используя знаки.

Панические атаки

Растворяет как соль

Твоих непокорных волн.

И поэтому именно ты

С милосердием красоты,

Принимающей всё человеческое,

Звучишь во мне бесконечно,

Даже когда глуха.

Не страшно, если отвалится нос —

Твой запах во мне пророс

И идёт сквозь меха

Нечеловеческого лица,

Сквозь его морщины,

Похожие на щетину.

И поэтому я иду

К земляному ядру

В надежде найти там истину,

Стоящую борьбы за жизнь.

Трудно себя не убить,

Но ты простительно —

И это твоё разрешение

Приводит меня к себе,

Спрятанную в яйце,

В ядре

Многослойного семени.

Именно это открытие

Возвращает меня к событиям.

Милое дорогое море,

Я не воин,

Но в поле

Именно твои глыбы

Я рассыплю,

Если то будет пустыня —

Она увлажнится

И породит деревья,

Дающие тень движенью

Твёрдой поступи путника —

Я буду ему спутником.

Утро косит сосновые иглы в травяном сушняке,

Пахнет хвоей, росой на кистях.

Тропа из колючек заканчивается в камнях,

Севших на мель.

Ветреное приливное море

Клокочет, отхаркивает водоросли на камни,

Они насыщенно пахнут йодом,

И теперь – ветрами.

Прибивает рыб к побережью

Вместе с их кормом.

Белая хлопковая одежда

Волнуется, изменяет мою форму:

Я стою на ветру

В стихии стихий.

Шторм закончится – придут рыбаки,

Уже к другому утру.

В их термосах чай будет пахнуть вином,

А руки – курсирующими рядом котами.

А потом женщины понесут корзины

С почерневшим дном,

Бросят в выловленную рыбу можжевельник,

А эксцентричные дамы – лаванду —

Тоже для свежести.

А потом мужчины и женщины

Будут выхватывать друг у друга удочки и корзины,

(Это будет к раннему вечеру,

А может, и посередине

Прогулки светила по небесному полю),

Чтобы не мешали с разбега заскочить в море.

Потом.

А пока – шторм.

Напрягается ли море перед тем,

Как разбить камни,

Перед тем, как разрушить скалы?

Я никогда не видела,

Чтобы из волн пропадал свет,

Сколько бы водорослей в них не болталось,

Сколько б рыб не мельтешило.

Море всегда сохраняет

Природу воды.

И поэтому образ моря мне дорог.

Это мой выбор.

Перед решениями я замутняюсь

Сомнениями и внутренними диалогами,

Сотня течений

Распускает ноги

И асинхронно

Шагает внутри меня.

Пока не наступает в развязку.

Я хочу сохранять в себе природу

Начального замысла,

Того, что выбрала

В ценности.

Перед событиями можно напрягаться,

А можно расслабляться,

Их приближая.

Совершать выбор.

Сохранять природу воды

Именно она протекает направлением,

Когда надо решать внезапно,

Когда нужна реакция.

С природой воды внутри себя

Не теряешься

Ни перед чем.

Я выбрала образ моря

Не просто так.

Во множестве событий

И предваряющих их решений

Лежит выбранный замысел.

Крошатся скалы,

Ломаются камни

Под волнами,

Знающими своё направление.

Ускользают песком из рук события.

Не пальцев больше нам надо,

Не ладони шире.

Мы не хотим охватить всего,

Многое мы не хотим видеть:

Песчинки из обломков костей.

Мы хотим охватить больше,

Мы хотим многое видеть:

Песчинки из обломков ракушек.

Мы не хотим человеческих жертв,

Мы предпочитаем жертвы морских жителей —

Сыплется песок из рук.

Сыплется песок из нас,

Сыплются руки вместе с событиями.

Нам нужно больше пальцев.

Нам нужны шире ладони.

Мы хотим не рассыпаться на песок,

Мы боимся истереть руки.

Ничто нам не подходит,

Потому что песок не перестаёт сыпаться.

Хватательный рефлекс дряхлеет.

Мы дряхлеем, когда не можем выбрать,

Что делать с неподконтрольным.

Мы не контролируем себя.

И тогда мы приходим к морю,

Чтобы отпустить себя на часок

Побегать детьми.

И тогда мы приходим к морю,

Чтобы вспомнить отсутствие

Размышлений о времени.

И тогда мы приходим к морю,

Чтобы научиться помнить «маленькие события».

Потерять и найти игрушку на пляже.

Только свет. И ничего больше.

Масляное море горит,

Заглушает полёт ножей,

Что разрезают гранит.

Увереннее, чем от печени до ушей

Они прошлись,

Незамеченными…

Только свет. И ничего больше.

Научиться бы видеть мглу,

Не отворачивая себя в страхе.

Как пространство гнут

Иглы, охотящиеся за пастью,

Что ляжет от тела отдельно…

Только свет. И ничего больше.

Без сигнала предупреждения —

И не стоит его ждать.

Жжение

Начинается раньше, чем пасть

Получит отметину…

Только свет. И ничего больше.

Из пасти выходит тёмная жидкость,

Оседает под маслом моря —

Это улыбка

Любой погоде.

Это – та самая цельность.

И ничего больше.

ПЕСНЯ 1 для гитары. (Исполняется классическим арпеджио. Скорость средняя)

Безветренным утром, неспешно шагая по гравию,

Я слышу, как ветер уныло доносит прибой,

Рассветные блики метаются по небу стаями,

И дан новый день, может, жизнью, а может – игрой.

Куда же ты скрылся, неведомый сказочник-странник?

Зачем твои звезды опять обманули меня?

Куда улетаешь ты, ныне спасенный ветрами,

И что значит фраза, что жизнь – это поиск огня?

Я сяду на гальку и встречу, прищурившись, солнце,

На линии моря и неба я вспомню все сны,

И если нет будущих, есть уходящие в прошлое

Мгновения словно закат неземной красоты.

Куда же ты скрылся, неведомый сказочник-странник?

Зачем твои звезды опять обманули меня?

Куда улетаешь ты, ныне спасенный ветрами,

И что значит фраза, что жизнь – это поиск огня?

Друзья, незаметно сменившие ноты и тропы,

Вспорхнули, как бабочки льнут на манящий огонь.

Любимые, близкие – все друг для друга лишь «кто-то».

А, странник, ты знал, что задумано этой игрой.