Книга Технология власти - читать онлайн бесплатно, автор Абдурахман Геназович Авторханов. Cтраница 3
bannerbanner
Вы не авторизовались
Войти
Зарегистрироваться
Технология власти
Технология власти
Добавить В библиотекуАвторизуйтесь, чтобы добавить
Оценить:

Рейтинг: 0

Добавить отзывДобавить цитату

Технология власти

И следователь развенчивает михеевского кумира – вот он кто такой, господин Авторханов, он же Александров, он же Кунта. В годы войны дезертировал из Советской армии. Будучи по национальности чеченцем, издавал на оккупированной территории газету. Затем служил в гитлеровской контрразведке, выдавал гестапо советских подпольщиков, коммунистов, комсомольцев, активистов. Словом, у Авторханова руки по самые локти в крови. Когда наступающая Советская армия подошла к тем местам, где развил свою деятельность Авторханов, он поспешил убраться на Запад вместе с хозяевами. Перед самым окончанием войны Авторханов пристроился в лагерь военнопленных под Миттенвальдом, надеясь переждать там трудные времена. Однако для него эти трудные времена миновали довольно быстро. В скором времени в городке Гармиш-Партенкирхен открылась американская разведшкола. Авторханова приглашают читать лекции по истории СССР и КПСС в разведшколу и зачисляют его в штат под именем Кунта. Вот этот-то предатель, на совести которого сотни загубленных жизней борцов с фашизмом, ныне чувствует себя в безопасности под крылышком ЦРУ и пишет книги, в которых клевещет на своих соотечественников, чернит свою бывшую Родину.

…Это не Авторханова развенчивал следователь, а его, Михеева, развенчивал. Вот ты каков, «борец» за «демократию», вот за какую власть ратовал – власть авторхановых!»

В этой моей «биографии» что ни слово, то самое низкопробное вранье. Отвечу на него очень коротко:

1) Я не мог дезертировать из Советской армии, так как никогда в ней не служил.

2) «Будучи по национальности чеченцем» (что это, быть чеченцем все еще «криминал»?), на оккупированной территории я никогда никакой газеты не издавал; поэтому авторы не указывают ни города, ни названия газеты; но добавлю: если бы у меня была возможность, я ее издавал бы.

3) Никого я гестапо не выдавал и ни в какой разведке я не служил. Клеветников из «Огонька» и КГБ я вызываю выступить с этими обвинениями против меня перед судом Федеративной Республики Германии, где я живу, где до сих пор судят за такие преступления, или повторить эти же обвинения в западной коммунистической прессе, чтобы я мог привлечь к судебной ответственности клеветников.

4) «Перед самым окончанием войны» я не «пристроился в лагерь военнопленных, чтобы «переждать там трудные времена».

Редакция «Огонька» очень низкого мнения об интеллектуальном уровне своих читателей, если она всерьез допускает идиотскую мысль, что ее читатели должны поверить и этой примитивной лжи – ведь не может же человек моего образа мышления и действия, человек, открыто и сознательно ставший на путь борьбы со Сталиным, к тому же «преступник» с «руками по самые локти в крови», бежать к концу войны с воли в лагерь советских военнопленных в надежде, что Сталин ему простит его «заблуждения». Редакция «Огонька», как и его издательство «Правда», не походит даже на ту знаменитую старушку, которая врет, врет, но иногда и правду соврет. «Огонек» не соврал ни одной правды, кроме моего авторства «Технологии власти».

Я добросовестно привел все то отрицательное, что сказали о моей книге «диссидентствующие» коммунисты, вроде Медведевых, и все то ужасное, что сказали о моей персоне правительствующие коммунисты. Надеюсь, что я не покажусь Хлестаковым, если осмелюсь предоставить слово и свободным голосам из Самиздата. В моем распоряжении есть много положительных отзывов из СССР, но я приведу только пару примеров из опубликованных на Западе и одну выдержку из письма ко мне из Москвы. Начну с этого письма. Его автор – доктор наук, член партии с видным положением. Но ценность его письма для меня в том, что его отец сам учился в те годы в Институте красной профессуры, окончив его, он получил высокий партийный пост. Написал большую критическую работу в антисталинском плане, но издательства отказываются печатать (может быть, мы ее прочтем в Самиздате). Мне пишет не он сам, а его сын. Вот отрывок из письма:

«Уважаемый тов. Авторханов А.!

Мне представилась исключительная возможность познакомиться с Вашей книгой. Из того многообразия литературы, с которой у меня была возможность познакомиться, Ваша книга – наиболее интересная. Это признали и мои друзья, мои старшие товарищи отца, хорошо знавшие икапистов!.. К сожалению, от старой гвардии осталось Совсем немного… Книга произвела сильное впечатление своей документал ъност ью».

Мой московский корреспондент приводит много интересных деталей, весьма ценных для истории, но, к сожалению, в интересах сохранения анонимности автора, я вынужден отказаться от их цитирования (об успехе «Технологии власти» среди старых большевиков мне также рассказывали Вероника Решетовская-Штейн и Андрей Григоренко).

Мужественная и умная Ланда (Мальва Ноевна) из Красногорска еще до ареста позаботилась о составлении своего будущего «Последнего слова» на суде и пустила его 24 декабря 1972 года в Самиздат. В нем мы читаем:

«Наряду с «антисоветской агитацией и пропагандой» в обвинении (ее – А. А.) речь идет о «клеветнических измышлениях» (в самиздатской – существующей помимо партийного руководства – литературе). Для советского правосудия всякая информация, мнения, «порочащие советский государственный и общественный строй», могут быть только клеветническими измышлениями. Доказательства несоответствия этих «измышлений» действительности по существу не приводятся. Очевидно, это одна из причин, почему суд, как правило, происходит при закрытых дверях… Никто не должен услышать содержание «клеветнических измышлений»; «измышления» – фактические сведения и мнения, касающиеся существенных сторон советского строя, советского образа жизни, скрываются от советских людей. Клеймо – «антисоветские клеветнические измышления» стоит, например, на информации, приводимой в «Хронике текущих событий»… То же самое клеймо стоит на книге А. Авторханова «Технология власти», где восстанавливается история сталинизма, та ее сторона, которая обходится молчанием в советской литературе (в книге используется большое количество советских документов – газеты, стенограммы съездов, пленумов и т. д.). Я читала довольно большое количество самиздатской литературы, но не встречала в ней лжи. Заведомую ложь, клевету я неоднократно обнаруживала – с тех пор как научилась критически относиться к тому, что читаю, слышу, вижу – в советской литературе» (Вольное слово, выпуск 13. «Посев», 1974, стр. 19–20).

В Ногинске судили 26–30 октября 1972 года молодого талантливого советского ученого-астронома Кронида Аркадьевича Любарского за то, что он читал «самиздат». Ему дали пять лет заключения в лагерь строгого режима плюс два года ссылки. Свое «Последнее слово» на суде он превратил в обвинительную речь против порядка мракобесия и средневековой охоты за ведьмами. За такую речь в нормальном правовом государстве Любарский получил бы не семь лет заключения, а звание сразу доктора двух наук – юридических и философских. К сожалению, я могу привести из нее только отрывки, касающиеся «Технологии власти». Сначала Любарский констатирует, что у правительства существуют два подхода, две оценки, два критерия при рассмотрении одного и того же явления: за чтение одних и тех же книг беспартийных наказывают заключением в тюрьму, а других, избранных, поощряют. Он рассказал, что «антисоветские книги издает издательство «Иностранная литература» с грифом «Запрещенная литература»: «спрашивается, для кого же запрещенная. Очевидно, не для тех, для которых они публикуются. Это значит, что имеется определенный круг лиц, которые их могут читать или даже обязаны читать. Остальные граждане Советского Союза, по-видимому, недостаточно грамотны для этого».

Любарский говорит о значении информации для науки: «Информация – это хлеб научных работников. Интеллектуал работает с ней, как крестьянин с землею или рабочий с металлом. Независимое мнение можно составить при условии, что вы располагаете информацией. Например, очень важно знать все обстоятельства прихода Сталина к власти, если история должна нас учить. Но на полках книжных магазинов нет книг на эту тему. Вот поэтому я должен обращаться к Авторханову. Или хочется читать что-нибудь о политических процессах. Хотелось бы это читать в газетах, но там ничего нет о них. И вот тогда я обращаюсь к «Хронике». Что вы можете предложить мне вместо этого? Таковы мотивы, которые привели меня в Самиздат. Есть ли Самиздат нормальное явление? Нет, конечно. Он симптом болезни. В обществе с нормальным развитием все вопросы, обсуждаемые в Самиздате, должны подвергаться анализу в газетах. Только в обществе с аномальным развитием толкают обсуждение больных проблем в подполье, придавая им этим самым окраску нелегальности».

Любарский знает и рецепт, как ликвидировать Самиздат. Он охотно его сообщает своим судьям: «Как можно ликвидировать Самиздат?

Он – раковая опухоль в организме с аномальным развитием. Ее не вырежешь проблематическим ножом; здесь имеются только метастазы… Можно арестовать дальнейшие дюжины математиков, физиков, астрономов и отправить их в лагерь для производства материальных ценностей. Это не хозяйственный метод использования научно-технических кадров в период научно-технической революции. Это неэффективный метод для ликвидации Самиздата. До сих пор каждый судебный процесс вызывал цепную реакцию новых процессов. Если в 1966 году был только один процесс против Синявского и Даниэля, теперь их насчитываются сотни ежегодно (Судья: «Подобной информацией суд не располагает»). Самиздат можно только тогда ликвидировать, если поймут, что он не есть каприз некоторых злонамеренных элементов, а общественное явление, которое соответствует созревшей потребности… Нужно предпринять необходимые меры, чтобы люди не были вынуждены черпать свою информацию из труда Авторханова в Самиздате, а брать открыто из прессы» (Журнал Zeit Bild, № 11, Mai 1974, Bern; из-за отсутствия под руками русского текста я вынужден был делать с немецкого обратный перевод. – А. А.).

Западные путешественники в СССР часто возвращаются оттуда с важными сведениями о деятельности подпольного книжного рынка Самиздата. Интересные сведения на этот счет содержатся в статье Марии Садовой «Москва сегодня», напечатанной в издаваемом в Париже серьезном польском журнале «Культура» (январь 1974 г.). Она сообщает: «На черном рынке (книжном) за Солженицына платят 80 рублей (напомним, что средняя месячная зарплата – 100 рублей). Весьма пользуется спросом религиозная литература – от творений Отцов Церкви до Бердяева и Булгакова. По знакомству можно добраться идо более «засекреченных» политических книг. «Бестселлерами» этого раздела являются вещи Оруэлла и «Технология власти» Авторханова».

Кажется, что единственным политическим процессом в СССР, на котором подсудимые отмежевались от антисталинской литературы, был процесс тех, кто, по утверждению КГБ, сделал больше всего для ее распространения – процесс в Москве Петра Якира и Виктора Красина в августе 1973 года. Я не склонен их осуждать, находясь вне непосредственной досягаемости КГБ. К тому же никто не знает обстоятельств, при которых их сломили. Только одно можно сказать уверенно: они воспользовались правом слабых, будучи сильнее своих душителей – КГБ.

Можно ли выиграть против КГБ? Безусловно можно, но при одном условии: если вы убедите ваших палачей, что ваши честь и идея вам дороже вашей жизни, как это сделали Григоренко, Буковский,

Галансков, Любарский, Мустафа Джемилев, Светличный, Мороз и многие другие. В этом смысле каждый, кто поднимается на борьбу с полицейским режимом, – не просто революционер, но и революционер-«самоубийца». Таковыми были русские народовольцы, социалисты-революционеры, даже некоторые большевики. Но Якир и Красин никакой революцией не занимались и никого свергать не собирались. Они хотели придать послесталинскому коммунизму «человеческое лицо» и вот тогда только они увидели его звериный лик. Увидев, капитулировали – настолько он оказался чудовищным. Осуждать их может лишь тот, кто в равных условиях доказал обратное.

Поведение Якира и Красина на суде наглядно продемонстрировало перед всем миром то, что мы всегда знали: Сталин не умер, он только переоделся, причесался и, как это метко заметили западные карикатуристы, усы приставил к бровям. И получился: «Брежнев – Сталин сегодня», не по классу инквизиции – тут уж никому не дано догнать покойника, – а по классу перевоплощения.

Суд в Москве над Якиром и Красиным открылся 27 августа 1973 года и продолжался три дня. На столе лежало их уголовное дело в 150 томах.

В сообщении ТАСС от 27 августа говорилось: «Петр Якир и Виктор Красин предстали сегодня перед коллегией по уголовным делам Московского городского суда. Они обвиняются в сотрудничестве с «Народно-трудовым союзом», ставящим целью свержение существующего в СССР строя… Якир и Красин полностью признали себя виновными… Так называемого «Демократического движения», якобы представляющего оппозицию властям, в Советском Союзе не существует, заявил Якир. Как и Красин, он назвал это выдумкой буржуазной пропаганды… Подсудимые с горечью признали: какие бы «демократические идеи» ни пытались они распространять, все эти «идеи» оказывались разработанными в НТС. Среди литературы, рекомендованной этим антисоветским центром и рядом связанных с ним организаций, а также радиостанцией «Свобода» для нелегального распространения, была книга «Технология власти» Авторханова, предателя Родины, служившего в годы второй мировой войны в гитлеровских карательных отрядах и участвовавшего, в частности, в массовом истреблении евреев». (Я, собственно, не понимаю логики ТАСС, почему я должен убивать евреев, тогда как Кавказ завоевали не евреи, а русские, геноциду кавказские народы подвергли тоже не евреи, а обрусевшие грузины Сталин и Берия.)

Коммунистические газеты Восточной Европы, в том числе и югославская газета «Борба» (30.8.1973) целиком воспроизвели эту, данную

ТАСС, характеристику моей личности, но газета «Известия» выбросила ее, заменив более «мягкой» формулой: «Свидетель В.В.Кожаринов рассказал о том, как было организовано размножение антисоветских материалов Якиром и Красиным, в частности, книги предателя родины Авторханова, служившего в гитлеровских карательных отрядах» («Известия», 31.8.1973). Таким образом, «массовое истребление евреев», по ТАСС, на страницах «Известий» не состоялось. По-видимому, редакция решила, что врать тоже надо если не в меру, то умеючи. Зато западная печать не поверила ТАСС на слово. Она считается не с инсинуацией, а с фактами. Я читал, например, статью из Москвы специального корреспондента «Нью-Йорк тайме» и «Интернешонал геральд трибюн» (28.7.73) Теодора Шабада о процессе Якира, в которой приводилось обвинение ТАСС против моей книги, но моя биография была рассказана правильно.

Но правило «клевещи, клевещи, что-нибудь да и пристанет» явно подвело кагебистов. Еще суд не кончился, а на Западе писали (не мы, эмигранты, а поклонники Брежнева по «детанту»), что Московский процесс Якира 1973 года со всеми этими «искренними признаниями» по существу есть второе издание процесса его знаменитого отца в 1937 году!

Вот после такой отрицательной реакции Запада режиссеры всей этой трагикомедии – через неделю после суда – решили удивить корреспондентов сенсацией: «по просьбе осужденных им разрешили выступить перед иностранными корреспондентами». Эта пресс-конференция передавалась в западных телевизионных передачах. Впечатление: Ежов, Берия и Сталин ожили в одном Андропове: варварская сцена фальшивых показаний несчастных жертв затмила собою все достижения чекистской техники 1937 года. Якир и Красин огласили на прессконференции письменные заявления, «как они дошли до жизни такой». Внешне – никакой принужденности, никаких следов пыток, но говорят явную неправду. В уста ученого-экономиста Красина вложили даже и марксистское объяснение его «падению». Его заставили сказать: «Может быть поставлен вопрос: как могло во мне, человеке, выросшем при советской власти, воспитанном советской школой и университетом, возникнуть чувство враждебности по отношению к советской власти? Здесь сыграло роль, что я был обижен арестом отца в 1937 году (онреабилитирован) и недоволен собственным невинным арестом в 1949 году. Еще молодым человеком я попал в лагере под влияние враждебных советской власти людей (представителей армии Власова, банды Банд еры и т. д.), от которых я воспринял враждебное отношение к советскому порядку. После освобождения я жил по своей вине в духовной изоляции от нашего общества, интересовался в первую очередь передачами зарубежных радиостанций, которые часто носили антисоветский характер, заграничной контрабандной литературой, в которой обосновывалось отрицание советского порядка. Я хочу сослаться в этой связи только на общеизвестные книги, как «Новый класс» Джиласа и «Технология власти» Авторханова» («Siiddeutsche Zeitung», 8–9 сентября 1973 г.; курсив мой. – А. А.).

Так и хочется крикнуть: «Какая справедливая советская власть: сама убивает людей и сама же их реабилитирует!» Эту каннибальскую философию об убийстве отца («он реабилитирован») вложили в уста Красина сами кагебисты. Очутившись на Западе, Красин отказался от своих показаний на суде и выступления на пресс-конференции, сообщив, что они были навязаны ему кагебистами под угрозой расстрела.

В 1974 и 1975 годах по СССР пошла новая волна арестов инакомыслящих, которая продолжалась до самого конца года.

В декабре 1974 года материалы Самиздата сообщили о новом процессе: «В октябре 1974 г. в Риге состоялся суд над математиком Л. Ладыженским и инженером Ф. Коровиным. Обвиняемым инкриминировалось чтение и распространение «антисоветской литературы» (произведения Авторханова, Амальрика, Даниэля, Конквеста, Мороза, Синявского, Солженицына («Посев», № 12, 1974, стр. 11). В марте 1976 года, через год после ареста, посажен в психиатрическую больницу сын крупного партийного работника – Вячеслав Игрунов – за то, что хранил у себя в Крыму и Одессе (в доме отца) самиздатскую литературу, в том числе «Архипелаг ГУЛаг», «Всё течет…» Гроссмана, фотопленки книги Авторханова, двухтомник Мандельштама» («Хроника текущих событий», № 38, 1976).

В опустевшие на время сталинские концлагеря теперь опять гонят эшелон за эшелоном интеллектуалов, единственная вина которых состоит в том, что они и всерьез поверили, что разоблачение Сталина и сталинского режима на XX и ХХП съездах не театральная мистификация, а выстраданная десятками миллионов сталинских жертв великая правда. Гордость страны – Галансков, Буковский, Горбаневская, Дремлюга, Делоне, Литвинов, Чорновил, Айрикян, Любарский, Плющ, Амальрик, Мороз, Светличный, Джемилев, Марченко, Ковалев, Твердохлебов, Осипов, – имя им легион, – которые в парламентах любого правового государства на Западе достойно украшали бы скамью лидеров оппозиции, как олицетворение национальной совести, или талантливо возглавляли бы свободную печать, как бдительное око общественного контроля над правительством, – либо обрекают на медленную гибель в расцвете молодых лет, как Юрия Галанскова, либо принуждают покинуть собственную страну. Алхимики из КГБ додумались даже до того, до чего не додумался сам «корифей»: они покрывают страну сетью сумасшедших домов, в которых чекистские медики залечивают разными препаратами совершенно нормальных людей до потери ими рассудка. Сколько времени изверги в врачебных халатах терзали душу и тело нормальнейшего из всех советских людей – человека с душой поэта, совестью святого и мужеством богатыря – ген. Григоренко!

«Оттепель» так и не состоялась. Заморозки начинают сгущаться в глыбы ледникового периода сталинщины. Сталинские диад охи, чекистские башибузуки и их идеологические шаманы торжествуют сегодня «второе пришествие Сталина». Этим оправдано и второе издание «Технологии власти».

В этой книге текст первого издания идет целиком без изменения, кроме чисто технических исправлений и маленькой вставки на стр. 359–361. По просьбе издательства, автор дополнил книгу новой главой: «От Хрущева к Брежневу». В основе этой главы лежат политические анализы, излагавшиеся автором в течение нескольких лет на научных конференциях и симпозиумах, посвященных после-сталинской «технологии власти».


1976 г.

А.Авторханов

Часть первая

Бухарин против Сталина

I. Начало конца

Еще в обеденный перерыв нам сообщили, что в шесть часов вечера состоится экстренная и весьма важная лекция. Тема лекции не была названа, и имя лектора держалось в тайне. Однако нас предупредили, что явка для всех студентов Института красной профессуры (ИКП) обязательна. Пропуск на лекцию – по партийным билетам с дополнительным предъявлением студенческих удостоверений.

Столь строгий порядок слушания лекции и инкогнито лектора вызвали всеобщий интерес. Начали гадать, судить и рядить. Некоторые обращались даже лично к ректору ИКП, Михаилу Николаевичу Покровскому, но тщетно. Само здание ИКП (до революции в нем помещался лицей имени цесаревича Николая – Москва, Остоженка, 53) начало принимать торжественный вид. Наскоро сочинялись лозунги, и их старательно выводили белой краской на красных полотнищах. Вывешивались портреты основоположников марксизма, исполненные масляными красками и одолженные, видимо, по столь торжественному поводу у других высоких учреждений. Уборщицы мыли и натирали «во внеочередном порядке» полы. Рабочие чистили двор. Библиотекарши выставляли лучшие книги. Трубочисты лазили по крышам, профессора заняли очередь у парикмахера.

Мы продолжали гадать: в связи с чем устраивается вся эта «потемкивщина». Старожилы-уборщицы рассказывают нам, что подобный переполох происходил у них в случае «высочайшего визита», но ведь Зиновьев, Бухарин, Угланов бывают здесь запросто, следовательно, приезжает не кто иной, как сам Михаил Иванович «Калиныч» – подсказывали нам уборщицы.

Однако если в глазах «простого народа» Калинин был «красным царем», то мы, «красные профессора», измеряли вождей революции по нескольку иному масштабу – политическому и теоретическому. И, с точки зрения этого масштаба, нам казалось, что «Калиныч», хотя и симпатичный старичок, но как политик чужая тень, а как теоретик – круглый нуль. Впрочем, визит «президента»– тоже событие для Института. Мы готовы были снисходительно выслушать и Калинина.

Я занимал комнату в общежитии ИКП на Пироговке. Чтобы не опоздать на важную лекцию, я приехал на полчаса раньше. И неожиданно для себя застал Институт в великом трауре.

В коридорах толпились студенты и тихо, почти шепотом, разговаривали о чем-то таинственном. Профессора успели побриться, но веселее от этого не стали. Торжественная печаль переживаемого момента лишь еще резче подчеркивалась видом их свежевыбритых лиц. Они говорили на темы истории древних вавилонян – «беспартийная» тема, казалось, была нарочито выбрана, чтобы уйти подальше в глубь веков от неприятной современности. Уборщицы, уже в белых халатах и красных платочках, поглядывали исподтишка то на студентов, то на профессоров, явно недоумевая, чего это люди повесили носы накануне столь великого события.

Только наш всеобщий любимец – швейцар Дедодуб – стоял на своем «революционном посту» спокойно и невозмутимо. Не без важности любил он повторять:

– Честно служил четырем царям и всех четырех пережил.

– Последним был Николай Кровавый. Сколько же вам выходит тогда лет, Дедодуб? – спросил я его однажды.

– Последним был Ленин, – увильнул он от прямого ответа.

Между прочим, когда я начинал просвещать Дедодуба, говоря, что Ленин вовсе не был царем, а был самым обыкновенным человеком, которого революция избрала своим вождем, старик ехидно улыбался, приговаривая:

– Да, Николай был человеком, Ленин был человеком, я тоже человек. А вот вы книжники, талмудисты. В книжках родились, в книжках и умрете, не послужив ни царям, ни людям, ни даже себе самим… Ох, жалкий народ этот книжный народ…

Но сегодня Дедодуб был именинником и готовился с достоинством открыть дверь перед пятым царем – Михаилом Ивановичем Калининым. Траур Института до него явно не доходил.

Между тем, Институт все больше погружался во тьму.

Порывшись некоторое время в эмигрантских газетах в парткабинете, я направился в актовый зал. Шептавшимся по углам я на ходу бросил:

– Скоро шесть, пойдемте на лекцию.

Но зал был наглухо закрыт. У входа караулило незнакомое мне лицо в штатском. Я вернулся к толпе и спросил:

– В чем дело? Будет лекция?

Никто не обратил внимания на вопрос. Только мой друг Сорокин подошел ко мне и едва слышным голосом процедил сквозь зубы:

– Дело плохо, очень плохо.

– А именно?

– Не знаю…

– Почему же ты думаешь, что плохо?

– Не думаю, а знаю.

– Так говори же, в чем, в конце концов, дело?

– Не знаю.

Отчаявшись узнать у Сорокина что-либо путное, я направился в учебную часть. Наша секретарша Елена Петровна, всегда веселая и предупредительная, на этот раз была тоже явно не в духе.

– Зубная боль? – спросил я.