Где деньги, мародер?
– …а не тотальная проверка в младшей школе, как в Империи, – продолжал тем временем свою речь Ярослав Львович. – Поэтому обычно мы находим одаренных, когда они уже взрослые. Чтобы вывести на пробой ребенка, его не надо мучить. В сущности, каждый человек в юном возрасте готов к тому, что с ним начнет происходить какая-нибудь магия. Но с каждым годом панцирь на магическом даре становится все плотнее…
Один из парней сорвал с девушки остатки одежды и оттолкнул к стене. Она попыталась прикрыться, слезы безостановочно текли у нее из глаз. Она свернулась в клубок, обхватив руками колени. Двое парней схватили ее за руки, тряхнули и выпрямили. Девушка была очень миленькая, кудрявая и белокурая. А эти двое еще и выставили ее аппетитные прелести напоказ, так что видно мне ее было во всех подробностях. Третий принялся беззастенчиво ее лапать. Ее лицо стало пунцовым до кончиков ушей, она дернулась, попыталась его укусить. Он залепил ей оглушительную пощечину. Из глаз ее снова полились слезы.
– …таким образом теряя примерно четверть из выявленных, – говорил Ярослав Львович. – Некоторые получали травмы, восстановить после которых нам уже не удавалось, а твердолобую защиту над магией некоторых нам так и не удавалось пробить.
Те двое, что держали девушку, повалили ее на пол. Она пыталась вырваться, было видно, что она кричит, только слышно ничего не было. Третий стоял ко мне спиной. Судя по движениям, он расстегивал штаны. Девушка задергалась особенно яростно, но без особого эффекта. Парни удерживали ее, играючи. Смеялись ей в лицо, то и дело хватая ее за грудь или запуская пальцы между ног. Третий навис над ней и, кажется, начал что-то говорить. Она на некоторое время замерла, потом со всей силы боднула его головой в нос. На ее щеку упали пара капель крови. Он провел по разбитому носу ладонью, посмотрел на кровь и без замаха ударил девушку по лицу. Голова ее стукнулась об пол, из разбитой губы тоже полилась кровь.
– Это сестра Феодора, – Ярослав Львович кивнул на окно, рядом с которым мы стояли. – Монашка. Обычно их проверяют на заубер-детекторах перед постригом, но она была сиротой, выросла при монастыре, и никому и в голову не приходило, что ее ждет какая-то другая судьба… А потом выяснилось, что она одаренная. А значит, монашкой быть не может.
Ярослав Львович равнодушно смотрел, как двое здоровенных парней удерживают ее бедра, а третий, тем временем, навалился на нее всем телом, зад его начал резко и ритмично двигаться. Лицо ее исказилось до полной неузнаваемости, миловидные черты превратились в маску боли, отвращения и ненависти.
– Увы, похоже, без шансов… – Ярослав Львович отвернулся от окна, за которым три здоровенных парня насиловали невинную девушку.
– И вы… это не остановите? – спросил я каким-то чужим голосом.
– Зачем? – Ярослав Львович пожал плечами. – Жизни ее ничего не угрожает.
– Но ведь тех парней с ножом вы остановили! – я пошарил рядом с окном в поисках той клавиши, на которую Ярослав Львович нажимал, чтобы отдать свою команду.
– Я повторяю, ее жизни ничего не угрожает, – он обезоруживающе улыбнулся. – У них четкая команда не причинять ей непоправимого вреда. Ну, за исключением… Вы же понимаете…
В этот момент что-то перемкнуло в моей голове. Будто между ушами взорвался фейерверк. Стекло разлетелось на мелкие даже не осколки, а брызги и стеклянным дождем посыпалось вниз. Насильник скатился с девушки и схватился за уши, из-под его пальцев начала сочиться кровь. Двое других просто и без спецэффектов отрубились.
Девушка замерла, распластанная на сером полу. На бедрах – красные разводы. Я скрипнул зубами и повернулся к Ярославу Львовичу. Ожидал увидеть испуг, но он широко улыбался и глаза его сияли. Тут планка ярости рухнула совершенно. Я рванулся вперед, собираясь вцепиться ему в глотку, вырвать глаза или вообще пробить грудину и сжать сердце. Ощущение всемогущества нашептывало, что моей силы достаточно, чтобы порвать этого нелепого толстяка в мелкий кровавый фарш…
Что-то противно прожужжало мимо моего уха. Как комар, если бы он был металлическим. Я вильнул вправо и бросился вперед. По моим расчетам пальцы как раз должны были сомкнуться на горле у Ярослава Львовича. Но вместо этого я снова услышал назойливый писк над ухом, а толстяк остался на том же расстоянии, что и был.
Я понял, что что-то меня держит на месте. Зарычал от напряжения, рванулся изо всех сил. Услышал звук, больше всего похожий на звук рвущихся гитарных струн.
Вот тут на лице толстяка появилось беспокойство. Он сделал шаг назад и вытянул перед собой руки, спешно складывая из пальцев какое-то подобие решетки. Я все еще ощущал путы, которые меня удерживали, но с каждым движением все меньше.
Шаг вперед.
Еще шаг. Я уже могу быстрее.
Бросок.
Мне показалось, что я ударился со всего маху об бетонную стену. В голове зазвенело, уши заложило ватой. Изображение в глазах слегка поплыло.
Зато кровавая пелена ярости на моих мозгах тоже, кажется, сломалась. Остатками сознания в явно стрясенном мозге я смог наконец мыслить словами, а не образами порванных на британский флаг врагов, с выпущенными кишками и отрезанными членами.
Я схватился за стену, чтобы не упасть.
Ярослав Львович наблюдал за мной с безопасного расстояния, но приближаться пока не рисковал. В общем-то, все правильно делал. Кровавая нерассуждающая ярость меня, конечно, оставила. Но взвешенная и продуманная ненависть осталась. Зачем мне на него кидаться? Сейчас я просто сделаю вид, что мне гораздо хуже, чем на самом деле, он подойдет ближе, чтобы оказать мне помощь, и вот тогда я…
– Богдан? – заговорил Ярослав Львович. – Как ваше самочувствие?
– Голова… кружится… – простонал я, изо всех сил изображая слабость и дезориентированность. К слову, голова у меня и правда чувствовала себя не лучшим образом.
– Так и должно быть, молодой человек, – Ярослав Львович сделал шаг ко мне. – И еще слабость. Вы чувствуете слабость?
– Да… – прошептал я, покачиваясь и делая вид, что почти готов упасть.
– Не волнуйтесь, Богдан, – он подошел ко мне и подставил плечо, чтобы я мог опереться. – Давайте вернемся в лазарет…
Договорить я ему не дал. Обеими руками я вцепился в его горло и изо всех сил сжал пальцы. Он захрипел, лицо его покраснело, вены на висках вздулись. Он нелепо дергал руками, кажется пытаясь как-то по-особенному сложить пальцы. А я смотрел в его выпученные глаза. Зачем мне вспоминать свое первое убийство, Соловейка? Лучше спрашивать о последнем…
Скоро его тело обмякнет, глаза безжизненно закатятся, и тогда…
Чья-то легкая рука коснулась моего плеча. Но я был так увлечен процессом, что не потрудился даже посмотреть, кто именно подкрался ко мне со спины. И зря…
Мое тело пронзила адская боль. Такая, что казалось, что на части рвет каждую клетку тела. Будто одновременно мне пнули по яйцам, разом заболели все зубы и уши, и еще… Кажется, я заорал, но это не точно. Боль затопила меня черной волной, шею ненавистного толстяка я, ясен пень, отпустил, а сам занялся единственным, что мог вообще в этой ситуации – скорчился на полу в позе какашки.
Отпустило точно так же резко, как и началось. Только что я извивался и слушал собственный крик, и вдруг наступила всепоглощающая тишина. В которой прозвучал заботливый девичий голос:
– Ярослав Львович, с вами все в порядке?
Я поднял голову, чтобы посмотреть, кто это пришел на помощь толстому интригану.
Глава 6. О дружбе и недружбе
Она оказалась немного выше ростом, чем я думал. Пока она была там, внизу, где ее как куклу перекидывали друг другу трое здоровенных парней, она смотрелась миниатюрной. А сейчас, когда она стояла надо мной, небрежно запахнув полы халатика, вообще не особенно заботясь, чтобы куцая тряпочка хоть что-то прикрывала, она вовсе не выглядела крохотной.
Как там ее назвал Ярослав Львович? Феодора?
– Спасибо, милая, – прохрипел Ярослав Львович. – Жить буду… Лучше о мальчике нашем позаботься.
О мальчике? Это он меня имеет в виду? Или того парня внизу с кровью из ушей?
Блондинка повернулась ко мне. Склонила голову, в той же манере, что и Ярослав Львович, разве что на пастушку при этом похожей не стала. Волосы ее были растрепаны, разбитая губа все еще кровоточила.
– Так это был спектакль? – спросил я и осторожно сел на полу, опершись спиной на стену. Протянутую руку девушки я пока что проигнорировал.
– Ага, – Феодора потрогала языком разбитую губу. – Даже жалко, что ты не досмотрел, у парней еще так много интересных идей было.
Я прикрыл глаза и сосчитал про себя до десяти. Ну, чисто чтобы не влепить ей еще одного леща. Надо же, как меня развели… Я ведь из-за этой сучки тут почти апокалипсис устроили. Так. Подождите. Я… Что?
Я открыл глаза. Ярослав Львович уже поднялся и привел свой костюм в порядок. Феодора закусила губу и сосредоточенно касалась каких-то точек на лице толстяка.
– Хватит, хватит, милая, – он оттолкнул ее заботливые руки. Говорил он уже вполне нормальным голосом, никакой хрипоты и сдавленности. – Не так уж сильно он меня поранил, кроме того, я это заслужил. Мог бы и предусмотреть… Богдан? На сколько по шкале от одного до десяти вы сейчас сердиты?
Я опять почувствовал подкатывающую ярость, но уже отлично понимал, что это скорее не благородное бешенство, вывернувшее меня наизнанку несколько минут назад, а злость на то, что меня примитивно развели. Ну ладно, не примитивно. Смотрелось все настолько натурально, что у меня до сих пор скулы сводило. Впрочем, развели – это, наверное, тоже неправильное слово.
– Это и был пробой, верно? – спросил я вместо ответа.
– В яблочко, Мародер! – ответила Феодора. – Здорово зарядил, я думала, что у Карла голова лопнет и мозгами меня забрызгает.
– А он… вообще… как? – я поднялся, придерживаясь за стену, и заглянул в окно. Стекла больше не было, оно превратилось в стеклянную крошку и валялось на полу. Двоих второстепенных героев эротической сцены в комнате уже не было. А вот главный все еще лежал на полу. Заботливо прикрытый простынкой, под головой – валик из полотенца или чего-то подобного. Рядом с ним на коленях сидела Лизонька. Все в том же образе пацана-заучки. Даже волосы обратно под шапочку собрала. Феодора встала рядом со мной. Видимо, почувствовав, что на нее смотрят, Лизонька подняла голову. Очки ее сверкнули в свете неизвестно как уцелевшей лампочки. Она улыбнулась, на щеках ее появились очаровательные ямочки. Она показала Феодоре большой палец вверх.
– Вот видишь, – Феодора повела плечами, халатик как бы невзначай соскользнул до талии. – Хорошего парня так просто не убьешь.
– Прикройся, Феодора, – скомандовал Ярослав Львович. – Нам сейчас предстоит деловой разговор, а ты отвлекаешь мальчика.
– Извините, Ярослав Львович, – «монашка» бросила на меня обжигающий взгляд, накинула халат обратно на плечи и затянула потуже пояс.
– Так я повторю вопрос, Богдан, – толстячок тоже подошел к окну и с теплотой посмотрел на сидящую рядом с раненым Карлом Лизоньку. – На сколько баллов по шкале от одного до десяти вы сейчас сердиты?
– Примерно на шесть, – сказал я, не особенно задумываясь. – У меня есть пара вопросов к вашему заявлению насчет игры «в светлую».
– И я ничуть не отказываюсь от своих слов, и по прежнему готов дать исчерпывающие ответы на любые ваши вопросы, – Ярослав Львович обезоруживающе улыбнулся. – В том числе и о том, что сейчас произошло. Однако предлагаю переместиться в более подходящее для беседы место. Если вы готовы, конечно.
Был ли я готов? Честно говоря, хрен меня знает. Я чувствовал, что меня втягивают в какие-то корпоративные игры, в которых я пока что нифига не понимаю. Но ведь если я буду от этих игр уворачиваться, то никогда в них и не разберусь.
Так что я кивнул.
– Замечательно, – Ярослав Львович снова широко и простодушно улыбнулся. – Тогда следуйте за мной.
Толстячок бодрым шагом устремился к выходу из коридора с окнами. Я еще раз оглянулся на это странное место. Интересно, предназначенной для меня инсценировкой была только та, в которой участвовала «монашка», или за остальными стеклами тоже были актеры? С другой стороны, а не слишком ли для какого-то там абитуриента, пусть даже с каким-то важным потенциалом?
– Кстати, а что значит… – мне пришлось изо всех сил напрячь мозги, чтобы вспомнить то словосочетание. – «показатель вариативности на шкале деструкции»?
– Не бери в голову, я его подделал, – ответил Ярослав Львович. – Мне нужен был повод, чтобы
– А если бы не подделали, то что это значило бы? – спросил я.
– Шкала деструкции – это основной параметр боевых магов, – ответил Ярослав Львович. – Показатель вариативности по этой шкале означает специализацию. Обычно показатель вариативности находится в пределах двух-трех единиц. Это значит, что маг силен, например, в дистанционных атаках, но в ближнем бою представляет собой пшик. Не сильнее обычного человека. Или наоборот – у него мощный контактный удар, но он совсем не может направлять энергию дальше пары метров от себя. Это если грубо. Когда показатель вариативности больше четырех единиц, то по правилам его полагается прогнать еще через несколько непростых исследований. Твой был три. Я исправил на восемь.
– Но зачем? – я недоуменно нахмурился.
– Иначе бы Сольвейг Павловна осталась сидеть у твоей кровати, – Ярослав Львович пожал плечами. – А потом ты бы снова оказался в какой-нибудь опасной ситуации, только нападал бы на тебя не вонючий корнипедум, а какой-нибудь упырь. Или черт козлоголовый… Вы поймите, Богдан, я уважаю Сольвейг Павловну за ее таланты, но в душах человеческих она разбирается, прости господи, как свинья в апельсинах. Я только мельком смог просмотреть ваши бумаги, но даже одного этого было достаточно, чтобы понять, что вы были солдатом, и убивать вам приходилось по меньшей мере неоднократно. И кто бы на вас не напал, вы воспримите это как ситуацию, конечно, опасную, но обычную. Я бы даже сказал, заурядную. Ведь так? Вам ясна логика моих рассуждений?
– Пожалуй, – я кивнул. Даже особо кривить душой не понадобилось, Ярослав Львович и правда зрил в корень. Как бы там я ни морщился от подземелий, и что бы там ни думал о драках в темноте, но он прав. Ужас, но не ужас-ужас. Случалось, проходили, нейронные связи настроены и отработаны. Я открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, но в этот момент сильная рука Феодоры вдруг обняла меня за талию. Она резко притянула меня к себе и зашептала:
– Быстро закрой глаза и обопрись на меня! – ее пальцы больно воткнулись мне под ребра. – Не спрашивай, просто делай! Или мне придется тебя вырубить!
Я обмяк, повис на ее плече и прикрыл глаза. Продолжая, впрочем, смотреть сквозь прикрытые веки.
Ах вот оно что!
Мы свернули в коридор к лазарету, а там у дверей дежурила троица моих давних знакомых – Леннон, Кортес и третий. Леннон от нетерпения аж приплясывал на месте. Кортес сидел на полу, привалившись к стене, а третий просто стоял рядом.
– Вот он! – Леннон рванул к нам. – Ну наконец-то!
– Ну-ка ша, мародеры! – Феодора выставила вперед открытую ладонь. – Утром приходите. Или вам не терпится на поминках вашей абитуры нажраться?
– Да он вроде нормально выглядит… – Леннон нерешительно остановился.
– Это ты что ли его наставник, очкарик? – Феодора приобняла меня крепче. – Давай-ка дальше ты потащишь. У меня уже руки отсохли.
Она разжала объятия и легонько толкнула меня вниз. Я послушно ссыпался мешком к ее ногам. Упав так, чтобы обзор себе оставить. Пока она меня роняла, ее халатик разъехался в стороны открыв трем заинтересованным зрителям полное отсутствие под ним белья. Для эффекта она еще резко свела лопатки, и ее внушительные сиськи упруго подскочили сосками вверх.
– Упс… – сказала она, не делая никаких попыток прикрыться. Кортес и третий предсказуемо остолбенели. Взгляды их были направлены понятно куда. На меня посмотрел только Леннон.
– Где ты его нашла? – спросил он.
– Там, где ты его бросил, очевидно же, – ответила Феодора и медленно свела полы халатика вместе. Неплотно. – Его нужно отнести в третью палату. Я его залатаю, утром будет как новенький.
Интересно, а куда делся Ярослав Львович? Все ведут себя так, словно его нет рядом. Он точно сворачивал вместе с нами, но сейчас куда-то делся…
– Закрыто, – Кортес, не сводя взгляда с Феодоры подергал дверь лазарета.
– Ах да, сейчас… – она сунула руку в карман, и что-то металлически звякнуло об пол. Ну да, еще не все продемонстрировала, конечно. – Вот блин…
Она повернулась ко всем задом и наклонилась. Как бы невзначай зацепив подол и так короткого халатика. Вот теперь и Леннон тоже слегка согнулся. Честно говоря, у меня самого возникла недвусмысленная тяжесть где-то в районе ширинки. Коварные ключи, конечно же, закатились под стул для посетителей, и Феодоре пришлось нагнуться еще ниже. Полы халата снова разъехались. Поза была ну настолько откровенной, что даже дебил бы догадался, что она все это делает специально. Только вот что это меняло?
И не отвернешься, я же по легенде бесчувственное тело. Разве что глаза плотнее зажмурить… Ага, вот еще! Но хороша ведь, сучка! Просто огонь огненный!
Она встала, поправила халат, запахнула его до самой шеи и завязала пояс. Правда теперь уже это ничего не меняло. Перед глазами все равно маячили ее торчащие соски, сочные ягодицы и розовые лепестки между гладких бедер. Оххх…
– Несите его за мной, – сказала она и пошла по коридору. К той самой палате, где я и пришел в себя некоторое время назад.
Кортес и третий, подхватили меня за плечи и ноги и потащили. Дышали они тяжело, и им явно сейчас не было дело до моего самочувствия. Леннон шел рядом. Лица его мне было не видно. Но на меня он тоже не смотрел.
– Так что с ним такое? – спросил Леннон, стоя в дверях и глядя, как двое его приятелей укладывают меня на кровать.
– Не твое дело, мародер, – сказала Феодора. – Ты должен был следить, значит твой просос.
– Так я у дверей ждал! – заорал Леннон.
– А меня вытащили из постели с тремя офигенными мужиками, – отчеканила Феодора. – И потом мне пришлось тащить его на себе с третьего подвального яруса. И сейчас мне всю ночь еще возиться, чтобы он не превратился в останки.
– А пробой-то был? – спросил Кортес.
– А вот у Соловейки и спросишь! – Феодора ослепительно улыбнулась. – Что встали, выметайтесь! Вы мне здесь больше не нужны. Хотя нет… Подежурьте пока, мне надо за Ярославом Львовичем сбегать.
Она быстрым шагом покинула палату, оставив троицу рядом с моей кроватью.
– Ебаный ты покос… – простонал Кортес. – Я думал у меня штаны лопнут.
– Ссссука… – третий опустился на стул. – Трое мужиков, ну охренеть теперь…
– А что, думал дотрахать предложит? – язвительно спросил Леннон. – Давайте ходу отсюда, пока она Кащеева не притащила.
– А этот? – третий мотнул головой в мою сторону.
– Утром заберем, – помолчав, сказал Леннон. – Вдруг он правда только снаружи нормально выглядит, а внутри – фарш из мяса и говна.
Все трое быстро выскочили из палаты, и я остался один. Расслабился, развалился на кровати поудобнее.
Да уж, грубо, но эффективно. Такое откровенное актерство, что и дурак бы догадался, что его разводят. Наверное, если бы на кону стояла их жизнь или хотя бы здоровье, они вряд ли бы пялились на внезапные голые сиськи. Хотя ладно, кого я обманываю? Конечно, пялились бы…
– Я бы предложил вам прогуляться вместе до какого-нибудь уютного кабака и вместе что-нибудь выпить, – как ни в чем не бывало продолжил разговор появившийся на пороге Ярослав Львович. – Но вы чуть позже поймете, что в ваших интересах, чтобы нас с вами пореже видели вместе.
– Потому что я мародер, а вы – каратель? – спросил я.
– Фу, как же я не люблю этот жаргон, – поморщился Ярослав Львович. – Но по существу – все верно. Моих подопечных называют каратели, а птенцов Сольвейг Павловны – мародерами.
– А почему? – спросил я.
– Это довольно просто, – Ярослав Львович подвинул ближе к кровати один из стульев. – Вне зависимости от одаренности в дисциплинах, люди условно делятся на два типа. Одни склонны воздействовать на неодушевленные предметы и объекты, а другим легче дается контакт с физическими телами.
– Одни калечат, другие лечат? – я усмехнулся.
– Все немного сложнее, но пока сгодится и такой вариант, – Ярослав Львович ответил на улыбку, но глаза его были серьезными. – Лизонька и Феодора учатся на медицинском факультете.
– Но почему мародеры? – я задумчиво почесал затылок.
– Так сложилось, – он снова поморщился. – Видите ли, само существование университета требует от его сотрудников и студентов немалых вложений. Да, кланы промышленников были бы рады нас поддерживать и содержать, но тогда пришлось бы обязательно принимать чью-то сторону. Кому-то при-над-ле-жать. Понимаете?
Я кивнул.
– Где-то в середине пятидесятых прошлого века университет был на грани исчезновения, – сказал Ярослав Львович. – Не было денег, не было ресурсов. И тогда появилась группа инициативных студентов, не отягощенных моралью в финансовых вопросах. Они все родились и выросли уже после баниции, так что имперские законы для них были практически пустым звуком. Они начали реквизировать некоторые лишние богатства окрестных промышленников, золотодобытчиков, ватажников и просто неосторожных людей. И все эти сокровища полились в казну университета.
– Так вот откуда мародеры, – сказал я.
– Разумеется, такой ход событий понравился не всем, – продолжил Ярослав Львович. – Кое-кто начал возмущаться, кое-кто угрожать. Тогда появилась другая группа инициативных студентов. Они тоже не афишировали своих имен, как и первые. И тоже вольно обращались с моралью. Но благодаря их действиям, особенно рьяные противники независимого сибирского университета начали… умирать. От загадочной болезни, от отравления грибами, от глупого несчастного случая.
– Каратели, – усмехнулся я.
– Официально никого из них не существовало, разумеется, – продолжил Ярослав Львович. – Собственно, университет всячески старается эти страницы извлечь из своей истории.
– Простите, а сейчас казна университета продолжает пополняться из не вполне официальных источников? – спросил я.
– О, не сомневайтесь, вопроса пополнения казны университета вы еще неоднократно коснетесь, будьте уверены, Богдан, – Ярослав Львович неожиданно мне подмигнул. – Но, смею вас уверить, разнузданным разбоем, как семьдесят лет назад, мы больше не занимаемся.
– Даже жаль, – сказал я. – Есть в этом что-то… романтичное.
– О да, в каком-то смысле времена были выдающиеся, – Ярослав Львович снова слегка улыбнулся. – Но про такие времена лучше читать в книгах, согласны?
– Пожалуй, – я кивнул. – Не очень, правда, понятно, как получилось, что мародеры и каратели друг друга не любят. Они вроде бы союзниками должны быть, за одно ведь дело воевали… Кстати, а куда делась Феодора?
– Я отправил ее заниматься другими делами, – проговорил Ярослав Львович. – Она хорошая девочка, но слишком уж склонна перетягивать на себя внимание. А у меня к вам, как я уже говорил, серьезный разговор.
Глава 7. Искусство разговорного жанра
Меня вербуют. Но за кого? За карателей против мародеров? Очень вряд ли, какой смысл? Он ведь прямым текстом у Соловейки меня отжал. А если она и есть глава мародеров, значит у него на меня виды не как на засланного казачка в тылу неофициальных соперников.
Что-то другое.
Я поерзал на кровати, устраиваясь поудобнее. Расслабься, Лебовский. Ты не знаешь никаких военных тайн, тактических и стратегических планов и расположения огневых точек. Тебя не принимают в спальне Ее Величества, и не зовут на важные совещания по вопросам международной политики. Ты вообще пока никто, Лебовский. Так что это не вербовка, это заначка. Не дорос ты пока до настоящих серьезных разговоров.
Все эти мысли промелькнули в моей голове буквально за несколько секунд. И все это время Ярослав Львович внимательно внимательно и серьезно смотрел на мое лицо.
– Знаете, Богдан, мне бы чертовски хотелось как-нибудь за рюмкой чая послушать рассказ о ваших приключениях… – сказал Ярослав Львович задумчиво. – Что-то мне подсказывает, что это крайне захватывающая история.
– Кто знает, может это и не такое уж несбыточное желание, – с самым легкомысленным видом ответил я.
– Я не буду ходить вокруг да около, – Ярослав Львович сцепил пальцы на животе. – Я хочу, чтобы мы с вами подружились. Я готов оказывать вам всяческую поддержку. Неофициальную, заметим. Официальная поставила бы вас в неловкое положение.
– Очень лестно, Ярослав Львович, – сказал я. – Но пока выглядит как бесплатный сыр. И это при том, что я не уверен пока, съедобен ли я.
– Что вы имеете в виду? – Ярослав Львович нахмурился.
– Наверное, я не так выразился, – я сел на кровати. Продолжать лежать и дальше показалось мне невежливым. Все-таки, я уже даже ранен не был. – Просто когда о дружбе мне говорит человек, сильно превосходящий меня по опыту и положению в обществе, я начинаю ощущать какой-то подвох.