Кирпич
Мировой прогресс, как это ни парадоксально, отбросил нас назад. Как страна, мы— и прежде не особо участвовали в толкотне тяжеловесов.
Теперь же с ускорением технической мысли мы превратились в сторонних наблюдателей битвы чужих— интеллектов.
И теперь мы уже не лаборатория дружбы народов и не тюрьма, мы не зона и не база. Мы рынок сбыта, покупательская масса. Наше движение поступательно обратилось вспять. Большие государства давно корпят над другими проблемами, а мы все еще никак не разберемся с национальной исключительностью и вопросами изучения родного языка.
Сама постановка и суть горячо обсуждаемых нами вопросов морально устарели. Многим в современном мире наши проблемы кажутся смешными. Их умы заняты другим, а мы все еще спорим: какой бог лучше тенгрианский или исламский? Кто наш предок Чингисхан или Аттила? Чей род древнее и чей батыр мощнее? Кто из казахов настоящий, а кто с примесью?
И мало кто понимает, что все эти навязшие в зубах вопросы по сути своей тормозят, а не развивают. Они вносят еще больший раскол в не самые тесные ряды любителей поговорить о судьбах Отечества.
Задача встать вровень с другими странами в нашем нынешнем положении утопия, потому что в корне многих наших мнимых достижений живет обычное фрондерство. Желание утереть нос соседу, закатив свадьбу на пятьсот гостей больше. Казалось бы, глупость несусветная. Но она работает. И, скорее всего, будет работать еще долго. А значит, мы так и останемся массовкой в общечеловеческом контексте.
Потому что над нами довлеет невыносимая узость мышления, которую мы ошибочно выдаем за национальный колорит. И мы даже не понимаем, что войну за будущее мы проиграли. Смертоносное оружие не ракеты с ядерными боеголовками, а сотовые телефоны с расширенными опциями, не самозарядные автоматы, а компьютеры с навороченными программами, не скоростные танки, а народный автомобиль «тойота». Почему? А потому что все это придумали не мы.
Между тем Господь был к нам милостив. Он подарил нам не только нефть, но и много другого добра. Но мы не смогли всем этим правильно воспользоваться и накормить 17 миллионов. Мы закормили небольшую горстку избранных. Касту неприкасаемых. Здесь мы обошли в заочном соревновании Нигерию. Тоже нефтяная держава, но примерно 70 процентов населения живут за чертой бедности. И тоже упиваются своей независимостью.
Конечно, дело не только в том, что люди перестали читать. Плохо, что люди перестали учиться. Перестали постигать. Люди обленились настолько, что обычное человеческое общение свелось к перепискам в сетях. И речь сегодня не столько о чтении, сколько об отношении к культуре в целом. Но мы и культуру подчинили коммерции. Мы забыли, что деньги есть не цель существования общества, а всего лишь средство достижения целей.
Есть армии, которые рубятся за Идею. И есть наемники, которые с равным усердием будут рубить и своих, и чужих. Но это разные армии!
И мы даже не понимаем, что войну за будущее мы проиграли. Смертоносное оружие не ракеты с ядерными боеголовками, а сотовые телефоны с расширенными опциями, не самозарядные автоматы, а компьютеры с навороченными программами, не скоростные танки, а народный автомобиль «тойота». Почему? А потому что все это придумали не мы.
И когда я говорю о книге, о честном образовании, о серьезном искусстве, я говорю о качестве населения. Оно будет быдлом, если относиться к нему как к быдлу, подсовывая обернутую в шелестящий фантик пустышку. И оно будет народом в высоком понимании этого слова, если относиться к нему как к сообществу людей. И само это сообщество будет способно сформировать то к себе отношение, какое заслуживает. А для этого надо, чтобы люди вернулись к книге. Чтобы люди вернулись к музыке. К театру и кино. Для этого в стране должна сложиться соответствующая обстановка.
Он смотрит на мир такими глазами, что даже на кладбищах вместо крестов видит одни только плюсы.
А что сейчас определяет образование и культуру? Телевидение.
Нынче это антиобщественная организация, обслуживающая клановые интересы. Тот же «Хабар», к примеру. Он смотрит на мир такими глазами, что даже на кладбищах вместо крестов видит одни только плюсы. КТК наоборот: питается мусором, который собирает по всему миру, особенно усердствуя на помойках.
Современное телевидение занимается разложением сознания. Главный герой ТВ террорист, вор, насильник и убийца. Телевидение сейчас это монолог. Цель этого монолога напугать и развлечь. Таким образом, телевидение крадет время и отбивает интерес к чтению. На пару с интернетом оно формирует неадекватное мировосприятие. Книга не может противостоять социальным сетям, огромному количеству телеканалов и пультудистанционнику. Книга скромнее.
Есть такой термин «заппинг». Его придумали для тех, кто не может усидеть на одном канале более трех секунд. Таких зомбированных прыгунов набирается примерно 47 процентов от всех смотрящих. При постоянных скачках с канала на канал составляется картинка из фрагментов. Человек в уме монтирует свою передачу из разнородного видео. Плюс здесь же реклама, сериалы, в которых одна история рубится на сотни кусков, и ее можно смотреть с любого места.
В последние годы наметилась тенденция: школьники теряют способность следить за сюжетом. Они не могут внятно пересказать прочитанный текст элементарный, не говоря уже о таких сложных вещах, как «Путь Абая» Ауэзова или «Кочевники» Есенберлина.
С введением в стране цифрового телевидения (и, как следствие, с увеличением количества каналов) такая тенденция будет только нарастать.
На противоположном конце цепи этих логических построений имеются другие примеры.
Когда Британская империя распалась, в английские вузы стали приглашать выходцев из колоний. Наиболее перспективных, кто в дальнейшем мог бы стать управленцем этих стран. Цель была проста: воссоздать целостность англоязычного мира. И инструментами в этом деле стали образование и культура.
Во Франции существует Министерство франкофонии. Занимается исключительно продвижением французской культурной политики в мире. В Англии Британский совет является неправительственной организацией, но занимается распространением глобального британского влияния.
У американцев есть Голливуд, и он молотит круче любых профильных организаций. Это такой широкоформатный каток, который ровняет с американским плинтусом все, что попадается ему на пути.
Ну ладно. Бог с ними, с американцами. Давайте лучше о тех, кто нам ближе об азиатах. Кто из них круче всех? Японцы, наверное.
Что главное в японской культуре? Опять же способность делать чужое своим и доводить его до совершенства. Тому есть множество подтверждений. Например, самые ранние письменные источники, касающиеся древнейшего периода Японии, являются китайскими.
Что еще отличает японцев?
Практицизм, своеобразное чувство юмора, изысканность и чувствительность, почитание традиций и соблюдение чести семьи, учтивость и вежливость, склонность к самоанализу, самоконтроль и зависимость от благожелательности других (по японски «амаэ»), умение восторгаться красотой, любовь к природе, подчинение личных интересов общественным, преданность властям и патриотизм.
Между прочим, первые японские источники, содержащие материалы о японской истории, появились лишь в VIII в. н. э. Ими стали известные хроники «Кодзики» («Записи о делах древности», 712 г.) и «Нихонги» («Анналы Японии», 720 г.).
Вывод: не надо бояться чужих культур. Надо считаться с ними, осваивать, но больше отстаивать Свое. Но как держаться за свое, когда вокруг все чужое? Вопросы культуры сегодня тесно переплетаются с вопросами политики и национальной безопасности. В современном мире не природные ресурсы, а наука и искусство определяют будущее страны.
Ждать нельзя, хоть и говорят, что мудрость приходит с возрастом. Иногда случается так, что возраст приходит один (М. Жванецкий).
Нам всего лишь девять лет. Но в этой гонке интересов мы смотримся беспомощными жалкими стариками.
Кирпич четвёртый
О морали
«Разумное и нравственное всегда совпадают».
Л.Н. Толстой
Был недавно в Германии. Возил свою «Келин». Это была двадцатая страна, в которую пригласили фильм. И в Чехии ее смотрели, и в Канаде, и во Франции, и в Италии, и в Израиле, и в Японии… Где-то ее критиковали, где-то хвалили. Запомнились слова Катрин Денев. После просмотра она сказала, что бывала в Казахстане и что «.эта страна многое может рассказать миру из того, что затем обязательно войдет в сокровищницу человеческого духа». Запомнилась публикация Джея Кокса, киноведа журнала «Тайм». Он написал: «Келин» это вещь в себе. Она обманчиво проста. И, несмотря на нашу уверенность в том, что мы знаем, что такое кино или чем кино может быть, художники всегда могут изменить уже сложившееся определение». Пожалуй, стоит привести отрывок из The Hollywood reporter: «Возможно, нам не дано до конца понять этих загадочных наследников кочевых цивилизаций. Их экспрессию, их невероятную энергетику, которая преломляется в столь ошеломительный эмоциональный ряд. Понять и принять их образ мышления. И нужно еще отметить, что эта картина «не молчит». Ни в коем случае. Она «говорит». Говорит обо всем том, о чем мы, живущие здесь на Западе инфантильные в большинстве своем люди, давно перестали думать. А возможно, и не думали вообще. Эта удивительная картина говорит о простых, казалось бы, вещах: о матери, о женщине, о святости семейного очага. О самопожертвовании. О выживании. Как показывает практика, такие фильмы переживают само время».
Читать такое, конечно, приятно. И малость неудобно. Но уж тут никуда не денешься. Таков формат моей жизни. Вынужден жить в публичном поле, а там и мед, и уксус.
Так вот, насчет уксуса.
Звонят мне из АлмаАты и спрашивают, что я думаю насчет пресс-конференции, которую провели какие-то люди по поводу «Келин». Отругали ее в очередной раз ну и заодно призвали общественность как то повлиять на режиссера. Признаться, я давно привык к нелицеприятным высказываниям в свой адрес у себя дома, но так, чтобы целую прессконференцию посвятили…
И забыл про это. А тут вдруг на днях приносят мне газету «Ана тiлi>, где некие агрессивно настроенные люди, представляющие молодежные организации, вполне официально обращаются в Алматинскую городскую прокуратуру, Комиссию по правам человека РК, Министерство иностранных дел, в парламент. Суть их требований: «Фильм «Келин» наносит вред имиджу Казахстана, он аморален, и поэтому нельзя этот фильм представлять на «Оскар» от имени страны».
Ну что ж. Наверное, в тридцатых годах цены бы не было этим ребятам. С другой стороны, наверное, повезло мне со временем. В тех же тридцатых меня бы уже трижды расстреляли.
А если серьезно, то, знаете, иногда юмора уже не хватает. Не такие уж это безобидные вещи. Одно дело, когда ругают «профессиональные патриоты», на чью святую мораль я посмел замахнуться. А тут молодежь. Которые считают, что я наношу вред. Теперь они требуют «запретить!», «отозвать!», «наказать!».
Что тут скажешь?
Всю жизнь меня гнобили «радетели народа». В чем только меня ни обвиняли: и в предательстве, и в том, что я перевираю историю своего народа, что не помещаюсь в их понятийную линейку, в порнографии, что я вообще аморальный тип.
А что есть мораль в таком случае?
Я думаю, морально ли, когда умение нажить состояние на отчаянии целого народа оценивается как добродетель и талант? Морально ли, когда 90 процентов нашей прессы и ТВ принадлежат различным кланам и группировкам? Они показывают и пишут то, что им велено показывать и писать. Морально ли, когда огромная наша страна, за которую так болеют эти молодые люди, разделена на сферы влияния и поделена между единицами? Морально ли, когда страна на весь мир объявляет себя демократической, а парламент по сути является однопартийным? Морально ли, что у нас не осталось подлинной интеллигенции, а та, назначенная, что есть, поет по заказным партитурам и ест с высочайшей руки? Морально ли, когда успешные детки отдают в дома престарелых своих стариков, а скудоумие и продажность ассоциируются с чиновничьим сословием самого высокого ранга? Морально ли, когда даже похороны превратились в элемент показухи и престижа?.
Много чего еще я думаю. И я не знаю, кто стоит за этими молодыми патриотами. Если это их личная инициатива, то это не сильно меня расстраивает. Они еще вырастут. Перебесятся. Я надеюсь.
Еще я думаю, что лучше не стоит у нас заводить разговоры о морали, а то сразу возникают неудобные вопросы. И, наверное, заблуждаются те, кто считает, что других проблем, кроме морального облика гражданина Турсунова, в этой стране больше не осталось. Все остальные проблемы уже решены.
Что еще я думаю?
Да ничего я уже не думаю. Я просто улыбаюсь.
Я думаю, морально ли, когда умение нажить состояние на отчаянии целого народа оценивается как добродетель и талант? Морально ли, когда 90 процентов нашей прессы и ТВ принадлежат различным кланам и группировкам? Они показывают и пишут то, что им велено показывать и писать. Морально ли, когда огромная наша страна, за которую так болеют эти молодые люди, разделена на сферы влияния и поделена между единицами?
Кирпич пятый
Ценность личности определяется калькулятором
«Самое сильное чувство разочарование. Не обида, не ревность и даже не ненависть… После них остается хоть что то в душе, после разочарования пустота».
Эрих Мария Ремарк
Шариковы вырвались на волю и заполонили собой всё: парки, площади, школы, вузы, магазины, больницы, сцены, сенат, парламент…
Шариковы успели дать потомство. Те, в свою очередь, завели себе вожаков. Поделили сферы влияния. Их объединяют стадные интересы, они разговаривают на своем сленге и живут в своем понятийном контексте. У них общие радости и горести, свои маскарады и карнавалы. Они легко поддаются дрессуре: достаточно слегка ослабить ошейник и бросить кость пожирнее. Их можно выводить гулять на длинном поводке, и они не будут бросаться на прохожих, надо только заранее покормить и причесать. Их примитивные желания вполне предсказуемы. Если на время закрыть глаза на их шалости, то с ними вполне можно ладить. Самое главное их надо развлечь. Это несложно. Для этого существует магический ящик, где крутятся их любимые шоу и сериалы о придуманной жизни, где герои смеются «гургурным» смехом и обливаются глицериновыми слезами.
Есть множество и других нехитрых способов. Главное выключить мозг. Заставить их только желать. Для этого достаточно составить несложную комбинацию из наслаждений и развлечений. Все остальное никчемное грузилово.
В итоге результат превзошел все ожидания: моя земля живет нынче по блатным законам, за которыми мрачно проступают контуры ее мутного будущего.
Почему так?
Колониальное сознание не могло измениться в раз. Шура Балаганов не смог удержаться стибрилтаки кошелек в трамвае. Это не красит Шуру, но многое в нем объясняет. Мы так долго жили впроголодь, что кинулись набивать брюхо про запас. Об остальном думалось не так усердно. Осознать свободу не успели. В итоге нам удалось опровергнуть один из основных законов мироздания: при фактическом единстве в пространстве у нас не случилось единства во времени. Внутри собственно Казахстанского общества мы до сих пор умудряемся жить в нескольких временных параллелях: кто-то застрял в лубочной древности, другой затаился, припрятав партбилет под подушкой, кто-то успешно суетится в акординских приемных, кто-то жирует в мутной воде, а молодежь завязла в соц сетях.
Наша разобщенность логически проистекает из всей нашей предыстории. Чтобы ее разглядеть, не нужен микроскоп. Нужна беспристрастность и беспощадная честность. Тем более что сегодняшняя наша реальность имеет исключительный дар убеждения.
Мы так долго жили впроголодь, что кинулись набивать брюхо про запас. Об остальном думалось не так усердно. Осознать свободу не успели. В итоге нам удалось опровергнуть один из основных законов мироздания: при фактическом единстве в пространстве у нас не случилось единства во времени.
Замечено: великие почему-то часто высказываются о своих земляках в довольно резких тонах. Наверное, они видят все по другому. Под другим углом. И принимают острее через боль.
Вот у Пушкина есть: «…Презираю отечество свое с головы до ног». Оскар Уайльд: «Англия родина лицемеров». Фрейд в письме другу: «.Не могу не признать, что мои дорогие соплеменники, за небольшим исключением, ничтожества». Джойс в письме жене: «Мне отвратительны Ирландия и ирландцы». А что говорил Абай о земляках.
Я не обладаю видением великих и вижу то, что видят все. Причем не особо напрягая зрение. Просто хотелось бы поразмышлять об этом вслух.
Как и все мы, я живу в атмосфере бахвальства и самодовольства, натужного смеха и подлинного горя, продажности и фарисейства. Я вижу, как мы стали жить в согласии с очевидно безнравственными вещами. Мои дорогие соотечественники, уверовав в культ денег, стали в некотором смысле идолопоклонниками. И если они уже окончательно поверили в то, что деньги могут сделать всё, следовательно, они теперь и сами могут сделать всё за деньги.
Показательно, что нас не интересует результат. Нас больше заботит наша правота. А поскольку у каждого из нас своя правда, то шансов на единение, опять же, нет. И мы носимся каждый со своей правдой.
Собственно, и жизнь наша превратилась в товар. Мы готовы пойти на любые сделки, лишь бы наши котировки на рынке повышались с каждым преодоленным шагом. Мы так и говорим: такой-то весит лим ($1 млн), а такой-то ярд ($1 млрд)… Критерием личности стали вполне конкретные вещи. Человек стал измеряться в цифрах. Ценность личности нынче определяется калькулятором.
Метафора эпохи: взятка приобрела созидательное значение. Развернут занимательный карнавал, в котором кондиционеры борются со взяточниками, крупные воры разоблачают мелких. Или незадачливых. Такая, знаете, возня нанайских мальчиков. Драка бульдогов под ковром. «Коммунисты в законе» бьются с окрепшими хозяевами новой жизни. Со стороны это выглядит забавно. Мы смеемся. С наших лиц не сходят улыбки. Попутно мы устраиваем споры вокруг очередной подброшенной темы: получится ли у нас пробиться в пятьдесят самых развитых или нет? Показательно, что нас не интересует результат. Нас больше заботит наша правота. А поскольку у каждого из нас своя правда, то шансов на единение, опять же, нет. И мы носимся каждый со своей правдой. Мы готовы пожертвовать своим счастьем ради своей правоты. В результате линия жизни непродуктивна. Она не работает. Наверное, поэтому у нас так любят затевать реформы: так легче скрыть неумение править.
Что делать, они не боятся своего народа. Не уважают. А должны бояться. Значит, это уже не тот народ, которого следовало бы бояться. И уважать. Поэтому они научились говорить лишь некоторую часть правды. А это самый изощренный вид лжи. В данном случае так называемому народу стоило бы помнить: чем глубже мы прячем свои головы в песок, тем беззащитнее выглядят наши задницы.
И что теперь? Я про общую картину.
Чудовищная статистика случаев суицида среди подростков, заброшенные аулы и малые города, прообразы Чайнатаунов в микрорайоновских многоэтажках, никудышная судебная система, силовики с моралью уголовников, непреодолимый статус сырьевого придатка, кумовство, трайбализм, кабальные нефтяные контракты, 120 миллиардов долларов внешнего долга и народ, подсаженный на кредиты…
А могло ли сложиться иначе?
Честно говоря, вряд ли. Потому что это противоречит логике. Потому что.
– Первый театр появился в Афинах в 497 году до н. э.
– Дао дэ Цзин был написан еще в III веке до н. э.
– Леонардо умер в 1519 м в Италии, а не у нас.
– Колумб перепутал Индию с новой землей.
– Сырыма отравили, а Кенесары предали. Свои.
И, в конце концов, альФараби ушел пешком в Дамаск.
Плюс ко всему семьдесят четыре года в большевистском гетто. А до этого, если быть точным, с 1731 года подданные Российской империи. Боролись с царским режимом бесстрашно и отчаянно, но разрозненно и стихийно. До царских порядков была невнятная автономия в виде отдельных княжеств с уездными князьками. У каждого свой царь. И не надо придумывать небылицы тогда тоже не было единства. Была общность. Временные союзы перед лицом общей опасности. Не было и не могло быть государства в его классическом смысле. Были, возникали и гибли могущественные племена, целые империи, но это было так давно. И всегда была обширная малоосвоенная территория, которая исстари использовалась как транзитный коридор, соединявший Европу с Китаем. Так уж сложилось, и не о чем тут спорить. Но еще Вольтер говорил: «Кто хорошо служит своей родине, тот не нуждается в предках».
Чем глубже мы прячем свои головы в песок, тем беззащитнее выглядят наши задницы.
Кирпич шестой
Время идет, а мы в нем стоим
«Падает тот, кто бежит. Тот, кто ползет, не падает».
Плиний Старший
Не помню точно момент, когда это произошло. С какого времени началось массовое и неуклонное вытеснение всего подлинного из нашей жизни. Когда наши детки запели их голосами и начали танцевать их танцы. Когда мы стали повторять за ними все: от манеры одеваться до манеры преподносить себя. Наша действительность стала напоминать плохую копию сомнительного оригинала. Не осталось почти ничего настоящего. У каждого явления появился свой компилированный вариант. У литературы. У театра. У кино. Псевдо-книги, псевдо-спектакли, псевдо-фильмы. Как-то незаметно всему нашлась замена: подобие образования, подобие здравохранения, подобие демократии… Суетливая беспорядочная возня в итоге породила подобие жизни.
Всей этой грандиозной фальсификации придумали название транзитный период. То есть мы еще в пути. При этом не совсем ясно, куда идем. Совсем не факт, что в верном направлении. Есть подозрение, что наши поводыри не знают дороги, поэтому часто сверяются с чужими картами.
Из прошлого нам досталось в наследство возвеличенное самолюбие, не подкрепленное ничем значительным ныне.
Честно говоря, я был бы рад, если бы все эти трансформации, вся эта ономастическая чехарда со сменой имен, прозвищ, названий и обозначений были вызваны к жизни лишь моей персональной болезненной рефлексией. Но ведь достаточно выйти на улицу, и через пару шагов я наткнусь на ларек мусоросборник, завешанный по кругу газетно-журнальной макулатурой. Магазины забиты товаром, привезенным в большинстве своем «оттуда». Все люди с головы до ног одеты во все «ихнее». Вдоль улиц висят рекламные щиты, с которых на меня смотрят красавицы с ничего не обещающими улыбками и рекламируют их продукцию: мебель, дома, машины, шмотки.
Мы живем в мире вещей, созданных чужими руками. В атмосфере чужих достижений и открытий. Увлекшись подражательством и копированием, мы потеряли собственное лицо. Утратили мироощущение великого воина и философа, творца и труженика, поэта и мудреца. А если говорить другими словами, то колонизация приобрела более цивилизованные формы.
Да что там шмотки! Недавно ко мне на кастинг привели двух девочек близняшек. Очаровательные первоклашки, чем-то смахивающие на Макпал Жунусову в детстве. На вопрос: «Как зовут?» младшая ответила: «Анжелика», а та, что на три минуты старше, Альбина. Подумалось: ну вот, даже имена у нас стали такие… со стразами.
А на днях друзья рассказали о молодой семейной паре, которая упорно держится за корни и первенца нарекла не заезженным именем Аттила. Бабушка зовет малыша на свой манер Ателенок. (Не спорю: наверное, это лучше, чем Орындык. Или Шайнек. Или Амсипаш.)
«Чему смеетесь?» обращался гоголевский городничий к своим.
И правда чему? (Ответ: Слово второе, Абай.)
Приходится признать: сейчас другие пассионарии. Они навязывают нам свои правила. И когда мы вспоминаем свои победы над джунгарами, на самом-то деле мы оплакиваем былое свое величие. В нас саднит утрата былых позиций.
Из прошлого нам досталось в наследство возвеличенное самолюбие, не подкрепленное ничем значительным ныне. Поэтому наши идеологи до сих пор празднуют Анракайскую битву.
Опять же почему так?
Наверное, потому, что всякое постижение требует усилий. С этим сложно. За нас все уже сделано. Мы живем в мире вещей, созданных чужими руками. В атмосфере чужих достижений и открытий. Увлекшись подражательством и копированием, мы потеряли собственное лицо. Утратили мироощущение великого воина и философа, творца и труженика, поэта и мудреца. А если говорить другими словами, то колонизация приобрела более цивилизованные формы.