Феноменология психических репрезентаций

А «единственно правильным способом ее описания во всех случаях» для нас является в первую очередь описание наших сенсорных ее моделей, которые, однако, сами являются специфически человеческими и оттого крайне субъективными и зависимыми как от нашей биологии, так и от наших концептуальных систем.

В психологии доминируют представления, противоречивость и неясность которых, как это ни странно, не привлекает к себе внимания исследователей. Например, с одной стороны, считается, что образ восприятия предмета – это психическое явление, а раз так, то, как и все ментальные феномены, он существует в особом воспринимаемом психическом пространстве. С другой стороны, постулируется существование вокруг нас еще и реального физического пространства, заполненного физическими предметами, которые мы и воспринимаем. Никто особенно не возражает и против теории И. Канта о том, что в физической реальности нет предметов или вещей, а есть лишь «вещи в себе», которые еще и не вещи вовсе. Вещи же, в соответствии с теорией И. Канта, появляются лишь в сознании воспринимающего. В результате в сознании исследователей происходит «удвоение», а то и «утроение» сущностей. Кроме «вещи в себе» и вещи-репрезентации, между ними появляется более понятная «здравому смыслу» третья «вещь» – «физическая».

В этом умножении сущностей нашим сознанием виноваты наши старые как мир теории, моделирующие этот мир и нас в нем, которые, как всем представляется, настолько бесспорны, что даже не нуждаются в подтверждении. Нам следует, однако, вспомнить здесь слова У. Джеймса и других философов о зависимости рассматриваемой сущности от плоскости ее рассмотрения или контекста. Если мы рассматриваем, например, свой образ восприятия в качестве воспринимаемого нами элемента физического мира, то он превращается, как отмечали У. Джеймс, Э. Мах и Б. Рассел, в физический предмет, существующий в объективной физической реальности. Если же мы рассматриваем тот же самый вроде бы элемент физического мира, но уже как свой образ восприятия (в качестве психического феномена), то в нашем рассмотрении немедленно появляется некая психическая «как бы копия» физического предмета, существующая уже в воспринимаемом психическом пространстве.

Нейтральные монисты допускали, что одна и та же сущность может как бы превращаться для нас в два разных объекта: и физический предмет, и психическое явление в зависимости от контекста рассмотрения, но фактически объект все же один – психический и в разных контекстах, просто он выглядит и трактуется нами по-разному. Следовательно, мы приходим к тому, что физический объект и образ его восприятия – это одна и та же сущность, которую можно рассматривать под разными углами зрения и трактовать в разных плоскостях по-разному: то как физический объект, то как психический образ его восприятия.

Обращают на себя внимание и другие существующие в психологии противоречия, заключающиеся в том, что, с одной стороны, образ восприятия репрезентирует предмет восприятия, с другой стороны, он же «имеет качество предметности»; с одной стороны, он репрезентирует объект внешней реальности, с другой стороны, он же «имеет свойство реальности»; с одной стороны, он моделирует целостный объект, с другой стороны, он сам «является гештальтом» (см., например: Ф. Х. Олпорт, 2002; А. Н. Гусев, 2007; А. Д. Логвиненко, 1987 и др.). Забавно то, что «здравый смысл» обычного человека естественно и привычно отождествляет образ восприятия объекта с самим объектом и лишь исследователи их разделяют.

Попробуем замкнуть логическую цепь. 1. Во внешнем по отношению к сознанию мире нет физического объекта, а есть лишь неясный и недоступный нашему прямому познанию и пониманию, данный нам лишь в форме чувственно воспринимаемых психических явлений, то есть трансцендентный, как указывают нам великие философы, фрагмент «реальности в себе». 2. В сознании есть то, что принято называть «образ восприятия объекта», который, однако, обладает всеми свойствами объекта: предметностью, реальностью, полнотой или завершенностью, целостностью, достоверностью, дистальным характером по отношению к наблюдателю, находится во внешней реальности и т. д. [Ф. Х. Олпорт, 2002; А. Н. Гусев, 2007; А. Д. Логвиненко, 1987 и др.]. 3. При этом мы упорно и привычно пытаемся вставить между фрагментом «реальности в себе» (или «вещью в себе», по И. Канту) и тем, что называется «образом восприятия объекта», еще и некий понятный «здравому смыслу» физический объект. Возникает вопрос: насколько это адекватно и оправданно?

Мне представляется очевидным, что необходимо сделать заключительный шаг, чтобы принять факт идентичности образа восприятия физического объекта и того, что мы называем самим физическим объектом, – понять, что образ восприятия объекта – это не просто «как бы картинка в голове», а единственно реальный объект внешнего мира, данный нам в единственно возможной для нас форме – в форме психической репрезентации. Он и есть конституируемый сознанием именно в таком виде объект реальности. Другого физического объекта нет и не может быть нигде больше. Образ восприятия поэтому представляет собой абсолютный и единственно данный нам «подлинник» того, что мы привыкли считать независимо от нас существующим физическим объектом. И «вещность» объекту придают исключительно наши психические, чувственные его репрезентации. Привычному же для «здравого смысла» самостоятельному от нас объекту и некуда «вклиниться» между амодальной «частью реальности в себе» и ее перцептивной полимодальной репрезентацией в нашем сознании в виде воспринимаемого нами предмета.

Могут задать вопрос: если образ восприятия – это не копия, а единственный подлинник объекта, то почему я, например, называю его психической моделью? Мне остается только признать это противоречие. Оно демонстрирует существующее несовершенство нашего понятийного аппарата. Говоря о психической модели, я использую этот термин в ином, не совсем привычном значении, но другого термина пока просто нет.

Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) пишут:

Представьте, что мы показываем яблоко тому, кто никогда не встречался с подобного вида фруктом. Он вряд ли поймет, что это и для чего это предназначено. Однако можно гарантировать, что он увидит нечто круглое, красное и, без сомнений, существующее материально – короче, он воспримет это яблоко как объект [с. 253].

Образ восприятия мы действительно расцениваем всегда и однозначно не иначе как физический объект или непонятное, но реальное явление. Однако яблоко репрезентировано в сознании взрослого человека и чувственными образами, и понятием яблоко. Поэтому могут спросить: раз есть две разные репрезентации яблока, как же тогда можно отождествлять образ восприятия яблока и объект «яблоко»? Здесь, однако, нет никакого противоречия, так как вербальная репрезентация яблока вторична по отношению к чувственной репрезентации. Вербальная репрезентация всегда дублирует чувственную репрезентацию там, где есть последняя. Там же, где ее нет, вербальная репрезентация сама конституирует объект реальности, подлинный или мнимый, и становится им для человека. Как мы увидим ниже, она конституирует объекты и другие сущности физической реальности столь же легко и часто, как делают это чувственные репрезентации.

Кстати, в литературе давно и с самых разных позиций, в том числе и прямо противоположных моей, обсуждается идея о том, что наш образ восприятия объекта и есть объект. Так, Н. Смит (2003) сообщает, что Б. Скиннер, например, подвергает сомнению логику, лежащую в основе предположения, что мы реагируем на репрезентации мира, а не на сам мир. И приводит его слова:

Если познание заключается в конструировании психических (ментальных) копий реальных вещей, как мы познаем копии? Быть может, мы создаем копии копий, копии, копии, копии и т. д.? Когда мы передвигаемся по определенной местности, конструируем ли мы карты, по которым мы ориентируемся, или мы ориентируемся на самой местности? А если у нас есть карты, создаем ли мы карту карты? Напротив, считает он, «тело реагирует на мир в точке контакта; создание копий было бы пустой тратой времени» [с. 110].

Н. Смит (2003) продолжает:

…Теория прямого реализма также подхватывает аргументацию, критикующую репрезентационизм. Герген (Gergen, 1994) также считает, что конструкт ментальных репрезентаций должен предполагать, что и ученые имеют дело только с собственными репрезентациями, а не с реальным миром; и в конечном итоге научная психология становится просто невозможной, а мир оказывается лишенным познаваемой реальности. В таком случае мы можем знать мир только в том виде, как он репрезентируется [с. 110].

Дж. Гибсон (2002а) не формулирует прямо идею о том, что восприятие – это не «отражение», а процесс построения нашим сознанием окружающего мира, сопровождающий непосредственное взаимодействие нашего тела с «реальностью в себе». Он не предлагает какой-то ясной и законченной теории, которая могла бы конкурировать с общепринятой. Тем не менее и его не устраивает репрезентационизм. Он пишет:

Согласно развиваемой здесь теории, не нужны никакие процессы для превращения сенсорных данных в образы восприятия. Предполагается, что не только качественные характеристики объектов, но и сам их объективный характер, их реальность, вещественность и тому подобное раскрываются в стимуляции. Объекты как бы «ощущаются». Данный подход, следовательно, не является теорией восприятия в обычном смысле этого слова. Предлагается полностью отказаться от понятия ощущения как первоосновы феноменального опыта и таким образом очистить психологию от упорно сохраняющегося мнения, что сенсорные впечатления являются предпосылкой других впечатлений [с. 185].

В другой работе Дж. Гибсон (1988) пишет более ясно:

…когда я утверждаю, что восприятие окружающего мира является прямым, я имею в виду, что оно не опосредовано никаким изображением – ни сетчаточным, ни нервным, ни психическим. Прямое восприятие – это собый вид активности, направленный на получение информации из объемлющего светового строя. Этот процесс я назвал извлечением информации [с. 213].

Ниже он снова уточняет, что «прямое восприятие» – то, которое не опосредуется предварительными гипотезами, то есть из его работ однозначно не следует, что он готов отказаться от образов восприятия, заменив их объектами реальности. Однако идея некоего «прямого» восприятии окружающей реальности постоянно подспудно присутствует в его работах, и он то и дело возвращается к ней.

Б. М. Величковский (2006а) замечает:

Внутри определенной «экологической ниши» восприятие не должно быть конструкцией мозга (мнение Гельмгольца) или вероятностной игрой в угадывание (мнение создателя вероятностного функционализма Экона Брунсвика) – оно может быть и действительно является прямым. В этом ответе на то, как осуществляется восприятие, суть экологического подхода Гибсона [с. 320–321].

Н. Смит (2003) обращает внимание на утверждение Дж. Гарфилда о том, что:

…репрезентации являются не внутренними состояниями организма (или компьютера), а отношениями организма (или компьютера) и окружающей среды, точно так же, как быть родителем – это не внутреннее состояние, а наличие определенных отношений со своим потомством [с. 88].

Итак, в окружающем нас физическом мире вне нашего сознания нет, например, сиреневого сильно пахнущего гиацинта или кислой дольки лимона с цитрусовым ароматом и желтой корочкой, а есть совершенно иные «сущности в себе», не имеющие вне нашего сознания ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни формы. Придать последние конституируемому предмету может лишь наше сознание, ибо все перечисленное – это его атрибуты, психические явления, а не свойства неких физических предметов, и именно наше сознание наделяет амодальные «вещи в себе» чувственными свойствами и специфическим бытием.

1.4.5. Физическое и психическое

Если согласиться с тем, что образ восприятия объекта – это и есть физический объект, становится понятно, почему завершились неудачей все попытки философов разделить физическое и психическое. Одну из первых широко известных попыток такого рода предпринял еще Ф. Брентано (2006). Согласно его представлениям, психическими феноменами являются психические акты:

…слышание звука, созерцание цветного предмета, ощущение тепла или холода… [с. 71].

Тогда как физическими феноменами являются сами

цвет, фигура, ландшафт… аккорд… тепло, холод, запах… [там же].

После этого подобные попытки делали и многие другие исследователи.

Аргументированную и сравнительно недавнюю попытку разделить психические и физические явления предпринял, например, С. Прист (2000). Он пишет:

Мой взгляд, в соответствии с которым и ментальное, и физическое реальны, дофилософски и эмпирически убедителен. Также ничто не является ментальным в том отношении, в котором оно является физическим, и ничто не является физическим в том же отношении, в котором оно является ментальным [с. 266].

На основании анализа литературы автор выделяет следующие признаки ментального и физического (табл. 3).

Таблица 3. Признаки ментального и физического

Если даже забыть на время обо всем, сказанном выше относительно того, что образ восприятия может быть либо психическим феноменом, либо физическим объектом в зависимости от плоскости его рассмотрения, приведенные С. Пристом признаки многозначны и явно неспецифичны, а потому и не могут быть использованы с поставленной им целью. Например, внешнее – внутреннее. Внешнее по отношению к чему? Телу или сознанию? Если по отношению к сознанию, то сразу возникает вопрос, какой объем в пространстве занимает сознание? Его еще никто не определил и не локализовал в пространстве. Если по отношению к телу, то уже само ментальное пространство явно не «умещается» в нем. Где, например, локализуется представляемый мной плывущим в море или летящим в космосе корабль? Какой будет представляемая мною за окном на фонаре птица – внешней, как она мне видится «умственным взором», или внутренней, так как это мой ментальный образ представления? Каким является мой видимый мною палец? Внешним по отношению к моему сознанию, так как он – физический объект, или внутренним, так как это – мой образ восприятия и часть моего тела?

Темпоральное (развернутое во времени) – пространственно-временное. Предполагается, что ментальное – это не пространственное, а только временное. Тогда чем отличается в смысле пространственности воспринимаемый мною стол, стоящий в комнате, и представляемый мною тот же стол, стоящий в той же комнате? Я лично полагаю, что и тот и другой обладают пространственностью.

Личное – общедоступное. Подразумевается, что личное психическое содержание – недоступно и уникально, а физический объект общедоступен, то есть вызывает у всех людей одинаковые образы восприятия и ощущения. Но это не так. Самый простой пример – разное восприятие одного и того же цвета светофора обычным человеком и дальтоником. Следовательно, один и тот же цвет доступен одному и недоступен другому. С другой стороны, тот факт, что Вторая мировая война закончилась в 1945 г., является лишь фактом сознания, но при этом он – общедоступен.

Некорректируемое – корректируемое. Критерий, восходящий к Р. Декарту, который полагал, что знание о сознании некорректируемое, а знание о физических объектах корректируемое. Мне, наоборот, представляется, что, скорее, наш образ восприятия физического объекта некорректируем нами субъективно, в отличие от легко корректируемого образа представления этого же объекта. Но при этом образ восприятия может быть дополнен при восприятии того же объекта в другом ракурсе, например.

Некоторые критерии имеют явное отношение не столько к ментальному вообще, сколько скорее к «Я». Например, единственное – многое, свободное – детерминированное, активное – пассивное, неделимое – делимое, непротяженное – протяженное, бесформенное – обладающее формой, невидимое – видимое. Психическое содержание явно состоит из многого, но сознание – единственное. «Я» активно, но прочее психическое содержание – пассивно. Точно так же и физическое отчетливо делится на активное (живое) и пассивное (мертвое).

Можно констатировать, что предложенный С. Пристом список не предоставляет нам никаких возможностей для дифференциации ментального и физического. Как, впрочем, и следовало ожидать. Попытка разделить их обречена на неудачу так же, как и попытка разделить точку, находящуюся на пересечении двух прямых линий. Еще раз вспоминается в этой связи открытие У. Джеймсом того, что психическое и физическое различаются нами лишь вследствие контекста, в котором мы их рассматриваем.

Б. Рассел (2007) пишет:

Я думаю, Джеймс прав… По-видимому, есть психологические и физические законы причинности, отличающиеся друг от друга. Мы можем определить психологию как изучение одной разновидности законов, а физику – как изучение другой. Но когда мы начинаем рассматривать строение двух наук, кажется, что существуют некоторые индивиды, подчиняющиеся только физическим законам (а именно материальные предметы в отсутствие восприятия), некоторые индивиды, подчиняющиеся только психологическим законам (а именно по крайней мере образы), и некоторые индивиды, которые подчиняются и тем и другим законам (а именно ощущения) [с. 237].

Решение многих нерешенных на протяжении веков и кажущихся неразрешимыми проблем психологии и философии заключается в понимании того, что корни этих проблем – в теоретических конструкциях, доминирующих в научном сознании. Лишь их радикальная смена может привести к выходу из тупика, так как именно устаревшие научные взгляды порождают псевдосущности и создают псевдопроблемы. К ним, в частности, относится и проблема соотношения материального и идеального, или физического и психического.

С. Прист (2000) сам замечает:

Ни один идеалист не отрицает, что существуют столы, кирпичи, куски дерева и все другие предметы, которые мы обычно относим к физическим объектам. Просто идеалисты отрицают два голословно утверждаемых факта относительно физических объектов… что физические объекты существуют вне восприятия и мышления; что физические объекты материальны, то есть состоят из субстанций под названием «материя». …Главное утверждение идеалиста заключается в том, что физические объекты не существуют независимо от сознаний. Если бы не было сознаний, то так называемые физические объекты не могли бы существовать. То, что существует, существует только в сознании, поэтому то, что мы на уровне здравого смысла, или дофилософски, рассматриваем как физическое, есть на самом деле ментальное. Физическое есть ментальное [с. 94].

Исходя из позиции С. Приста, мою точку зрения следовало бы считать идеализмом, но это лишь очередное упрощение, так как «реальность в себе» есть. Однако физический мир не только дан нам лишь в форме знаковых репрезентаций, но, более того, он строго определенным образом конституирован человеческими понятиями. Любой самый простой физический объект не существовал бы для нас без соответствующего понятия, выделяющего его из аморфной физической «реальности в себе» и отграничивающего его от прочих ее элементов, тоже конституируемых сознанием.

В основе привычного для «здравого смысла» разграничения физического и психического лежат, по сути дела, феноменологические различия между образами восприятия и образами представления-воспоминания. Физическим мы считаем то, что непосредственно чувствуем и воспринимаем. Ментальным же чаще всего – свои образы представления и воспоминания, то есть как бы нечто вторичное по отношению к образам восприятия и ощущениям. Однако привычный нам физический мир в предметной форме – не более чем конструкция, возникающая в нашем сознании в результате взаимодействия нашего тела с физической «реальностью в себе». Конструкция, репрезентирующая нам даже не «реальность в себе», а лишь изменения в нашем теле, сопровождающие процесс ее взаимодействия с ним.

И декартовский дуализм тоже результат нашего интрапсихического феноменологического дуализма – наличия в сознании образов представления и воспоминания, с одной стороны, и образов восприятия – с другой. Б. Рассел (2001) говорит о том же:

Когда на основе обыденного здравого смысла люди говорят о коренном различии между духом и материей, они в действительности имеют в виду коренное различие между зрительными или осязательными восприятиями и «мыслью» – например, воспоминанием, чувством удовольствия или волнением. Но это, как мы видели, есть различия внутри мира сознания; восприятие является таким же психическим явлением, как и «мысль». Более искушенные люди могут думать о материи как о неизвестной причине ощущения, как о «вещи в себе», которая, конечно, не имеет вторичных качеств и, возможно, не имеет также и первичных. Но сколько бы они ни подчеркивали непознаваемый характер «вещи в себе», они все же думают, что достаточно знают о ней, чтобы быть уверенными в ее отличии от духа. Я думаю, что это происходит оттого, что они не избавились еще от привычки представлять себе материальные вещи как что-то твердое, с чем можно столкнуться. Вы можете столкнуться с телом вашего приятеля, но не с его духом; следовательно, его тело отлично от его духа. Этот аргумент как продукт воображения упорно держится у людей, которые отвергли его на основании рациональных соображений [с. 247].

Вопрос о критериях разделения ментального и физического бессмыслен, поэтому прав Ж.-Ф. Лиотар (2001), который замечает, что:

феноменология с необходимостью приводит к отказу от классического различения между внутренним и внешним… [с. 64].