Осень в розыске
– Нет… еще нет.
– А когда?
– Не знаю… право же, не знаю… я думаю… успеется… все успеется.
– Поторопитесь.
– Да, да, конечно же…
– Почему… почему нет?
Этого он уже не спрашивает, этого уже никто не спрашивает, я смотрю на бесконечный список гениев, которым рукоплещет мир, каждому свой. Спрашиваю, почему среди них нет меня, спрашиваю ни у кого, даже не у себя самого.
Снова перевожу взгляд на бескрайние равнины, над которыми парят корни на парусах, паруса на корнях.
Вспоминаю про огонь в очаге, почему я не хочу про него вспоминать, почему, почему…
Смотрю на бескрайние равнины, на деревья, увешанные свитками, мне показалось, или я вижу корни под парусом, парус с корнями, который осторожно отогнул лист…
Теория Книги
Я не ожидал увидеть её здесь – то есть, нет, её-то я увидеть как раз ожидал, ещё бесконечно издалека в темноте ночи я почувствовал запах непорочной девушки, – но я никак не ожидал, что она окажется прикована к стене в комнате высокой башни, а длина цепи позволяет ей обойти комнату, но не более того. Она даже не испугалась, увидев меня, хотя прекрасно поняла, кто я такой – слухи обо мне ходили по всему городку, люди вечерами запирали ставни и вешали обереги, стараясь спасти своих дочерей.
– Вы… – начал я неуверенно, и сам испугался своего голоса: мне еще не доводилось говорить со своими жертвами.
– Вы можете вытащить меня отсюда? – она бросилась ко мне, сжала мои плечи, от неожиданности я понял, что больше не могу владеть собой и вонзил клыки в её пульсирующее горло, вытягивая жизнь по каплям. Сам не знаю, как я нашел в себе силы отпустить её, ещё живую, что было совершенно не в моих правилах.
– Боюсь… у меня нет при себе ни напильника… ничего такого…
– Вы можете сообщить в полицию?
Эта просьба вызвала у меня невольную усмешку – хорошо же будет, если в полицию придет тот, кого считают умершим, да вдобавок тот, кого разыскивает весь город, чтобы вбить мне, наконец, в сердце осиновый кол.
– Гхм… я постараюсь что-нибудь сделать…
– Постарайтесь обязательно… а теперь поторопитесь, скоро рассвет… вам ведь нужно вернуться на кладбище?
– Ну да… в фамильный склеп…
Время поджимало, но я все-таки спросил то, что нужно было спросить с самого начала:
– Как вас зовут?
– А я думала, вы знаете Бекки Трис… – она чуть смутилась.
Её имя показалось мне очень и очень знакомым, но я никак не мог вспомнить, где именно его слышал. И только когда я оставил попытки что-то припоминать и уже собрался вылететь в раскрытое окно, озарение пришло само собой.
– Бекки Трис, конечно же! Ваша могила… ваша надгробная плита рядом с моей…
– Ну вот, – она вздрогнула, я прямо-таки почувствовал, как холодок пробежал по её телу, – меня, оказывается, похоронили… отец хочет, чтобы меня считали мертвой…
– Ваш отец… Тэд Трис, не так ли? Я тоже что-то про него слышал…
– Теория Книги вам ни о чем не говорит?
– Гхм… что-то припоминаю, но не могу припомнить, что именно.
Я чувствовал, что готов стоять здесь целую вечность и даже несколько вечностей подряд – но рассвет приближался неумолимо, поэтому мне не оставалось ничего кроме как покинуть высокую башню и заторопиться в сторону кладбища…
…я все еще опасался выходить в ненастоящие ночи – не в те ночи, когда наша земля отворачивала наш городок от солнца, а в те ночи, когда какая-нибудь из лун закрывает солнце. В нашем городке упорно называли остальные шесть земель лунами, – в отместку за то, что они называли нашу землю седьмой, самой последней, еще и оправдывались, что семь – счастливое число…
– …напомним, ежегодная премия вручается тому, кто сможет объяснить феномен астероидов – почему наши семь ничтожно малых планет находятся на постоянном расстоянии друг от друга, как им удается удерживать атмосферу. Ежегодную премию в этом году по-прежнему никто не получил – хотя общественность требует дать приз зрительских симпатий Тэду Трису, который на полном серьезе уверял, что уникальную планетарную систему можно объяснить только одним способом – если весь наш мир не существует на самом деле, а является вымышленным миром какой-то книги…
В ночь, когда Бекки должна была вырваться на свободу, расправить черные крылья и сжечь дотла весь город, в домах не зажигали огней – на всякий случай, а мало ли. Девушка (мы привыкли называть это чудовище девушкой даже когда узнали, что она чудовище) потребовала на полном серьезе запереть её в башне и приковать кандалами – опять же на всякий случай. Старый Трис протестовал, но его дочь была непреклонна, она не хотела, чтобы с городком случилось несчастье.
Тщательно штудировали книгу, вернее, те обрывки книги, которые доходили до нас в снах, проверяли, какие дома охватит пожар, а какие чудом уцелеют. Больше всех волновался бакалейщик, он прямо-таки замучил народ вопросами, сгорит его дом вместе с лавкой на первом этаже, или нет, и сгорит ли он сам. Ему отвечали, что какая в самом деле разница, не сгорит же он по-настоящему, а волнуется так, будто должен и правда поджечь себя и свой дом.
Пережидали опасную ночь, молились не знали, кому, наутро выходили из домов, дружно праздновали спасение…
– …боюсь, у меня плохие новости…
Начинаю осторожно, понимаю, что за этим может последовать взрыв негодования, а ведь последует, за Картером не убудет.
Картер смотрит на меня с вызовом:
– А у вас бывает что-нибудь кроме плохих новостей?
Не выдерживаю, отвечаю тем же тоном:
– Бывает. И еще как. Но сегодня новости далеки от хороших…
– И… и что же?
Начинаю издалека, так проще, начинать издалека:
– Итак, вы просили меня установить, в какой книге мы существуем… является ли наша история дешевым бульварным чтивом, или представляет собой не меньше чем бессмертную классику на века…
– Именно так. И вы, конечно же, ничего не нашли?
Меня передергивает, еле сдерживаюсь, чтобы не дать ему промеж глаз:
– Если бы я ничего не нашел, стал бы я приглашать вас сюда?
– Так что же… надеюсь, у вас хорошие новости? Ах да, вы уже сказали, что плохие… Ну что же… небольшое утешение, что мы по крайней мере в величайшем из романов…
– …к сожалению, нет.
– Ну, если это бульварная книжонка, то у нас с Бетти есть шансы…
– К сожалению, нет.
– Тогда что же…
– …боюсь вас огорошить… но мы находимся в реальности.
– Простите?
– В реальности.
– Это, разумеется, розыгрыш?
– Отнюдь…
– То есть, вы отвергаете теорию Триса…
– Ни в коем случае… Трис был совершенно прав… и все-таки…
– И все-таки что случилось?
– Вот именно, случилось… когда мы стали поступать наперекор законам книги… мы её разрушили… она перестала быть книгой…
– …а, господин Картер… что-то вы зачастили… ну неудивительно, все понимаю, у вас с Бекки…
– Да, я по поводу Бекки.. я… гхм…
– Говорите, говорите, Картер… понимаю, это волнительно, я сам когда делал предложение Элен…
– Да нет, вы поймите… Бекки не сожгла город, и…
– …ничего себе… и вы хотите сказать… что теперь наша книга стала реальной… и это значит…
– Это значит только одно, уважаемый Трис… я скажу только одно – планетоиды в потоке не могут лететь вечно, не падая друг на друга, и не теряя атмосферу… и когда это случится, это лишь вопрос времени… и боюсь, у нас есть только один способ спасти мир…
– И какой же?
– Бекки должна сжечь город… и чем быстрее, тем лучше.
– Вы же сами понимаете, что об этом не может быть и речи.
– Вы хотите, чтобы погиб весь мир?
– Послушайте, Картер… честное слово, должен быть какой-то другой выход…
– И какой же?
– Ну… я не знаю… например…
– То-то и оно, что никакого другого варианта нет… только один…
– …но мог ли знать Картер, стремясь освободить девушку, что Бекки в тысячи раз опаснее самого Картера, и недаром отец объявил её мертвой и приковал в башне…
– …Бекки, Бекки, ну вы же сами понимаете, если вы не сделаете этого, мир не выживет…
Сегодня я пришел ненастоящей ночью, потому что шестая земля закрыла своей тенью нашу землю, а значит, можно прятаться в тени, затаиться от беспощадного солнца.
Бекки не отвечает, как будто вообще не видит меня, – она все еще в кандалах, хотя могла бы снять их в любой момент.
– Вы что… не понимаете… наш город уже окружают…
– Кто… окружает?
– Да все, все, как вы не понимаете, никто не хочет, чтобы мир погиб…
Бекки опускает голову, я понимаю, что она не сделает того, что должна сделать – ни за что на свете…
– …почему… почему ничего не происходит? – предводитель восстания (я узнаю булочника) оторопело смотрит на исполинские луны, все так же парящие в небе. Я тоже оторопело смотрю на луны, мы все оторопело смотрим на луны, одна из которых закрывает солнце, а остальные тускло подсвечиваю ночь полумесяцами.
Чувствую, что разгадка близка, что вот-вот, сейчас-сейчас, только бы ухватить её за самый кончик, а вот…
– …ну, конечно же!
– Что такое?
– Когда Бекки отказалась жечь город… Когда вы пошли войной на город… вы создали новую историю на месте реальности… Так что мы продолжаем жить…
Не договариваю – из-за шестой земли показывается краешек солнца, еще успеваю почувствовать, как нестерпимый огонь испепеляет меня на месте…
Землепорт
…нам повезло, или, наоборот, не повезло жить в портовом городе – дело в том, что наш славный городок расположился на возвышенности, где космос опускался к самой земле, изгибался почти спиральной дугой и касался каменистой пустоши. Именно там, в изгибе космоса и появился наш городок со всеми его улицами, домами, башенками, фонарями и проспектами. История городка до сих пор не знала точно, то ли город построили уже в те времена, когда прокладывали космические пути, то ли поселение бесконечно давно возвели пастухи, привлеченные хорошими местами для пастбищ. Так или иначе, мы еще детьми бегали смотреть, как на землю плавно опускаются космические корабли, придерживаясь русла космоса, а потом так же плавно поднимаются в небо. Разумеется, мы и сами любили искупаться в космосе, даже устраивали нешуточные состязания, кто заплывет как можно дальше, – это-то и обернулось однажды непоправимой бедой, когда мы с Марком поспорили, что тот, кто заплывет дальше всех, будет ухаживать за Ритой – но Рита оказалась проворнее нас обоих, она поднялась по руслу космоса так высоко, как мы и не могли себе представить. На нашу беду мы слишком поздно спохватились, что Рита плывет, уже не по своей воле, а подхваченная волнами, – и не успел я и ахнуть, как светлые волосы Риты мелькнули в последний раз и исчезли где-то в черной пустоте. Может, это трагическое событие и определило мой дальнейший жизненный путь – я твердо решил стать матросом на космическом корабле, да не на таком, который поднимается в небо до луны, а на огромном, под бесчисленными парусами, который плывет по космосу до самых далеких звезд. Я спрашивал у ученых мужей, есть ли у человека шансы выжить в бесконечных просторах вселенной – и когда кто-нибудь уклончиво отвечал мне, что да, в общем-то, если зацепится за какой-нибудь астероид, – мое сердце радостно прыгало в груди…
..любопытно… – он свернул мою рукопись, – очень оригинально вы придумали – жизнь на земле… впрочем, больше ничего такого нового вы и не написали, потеря любимой женщины, потом он будет искать её всю книгу… Но вы пишите, пишите, только тему какую-нибудь другую возьмите… талант у вас определенно есть…
Он еще раз посмотрел на безжизненную землю, которая лежала у подножия нашего городка, где космос опускался к самой земле, и бесчисленные вереницы землеходов то возвращались в порт, убирая колеса и поднимаясь в пустоту, то отправлялись в путь, выпуская колеса или причудливые ходули. Несмотря на его критику, я твердо решил довести рукопись до конца…
Отчет об отчете
Сообщаю вам…
(зачёркнуто)
Довожу до вашего сведения, что…
(зачеркнуто)
Вынужден сообщить…
(зачеркнуто)
Вечером…
(зачеркнуто)
В 23:30 по местному времени был получен сигнал бедствия…
(зачеркнуто)
Сигнал о помощи…
..из района северо-северо-востока.
(зачёркнуто)
Из района…
(примечание – вспомнить название района)
Силой двенадцать с половиной баллов
(сверху над строкой приставлено – сигнал)
На место происшествия…
(зачеркнуто)
…в место расположения сигнала
(зачеркнуто)
Туда…
(зачёркнуто)
Был направлен отряд в составе меня…
И…
…и все.
(примечание – все, все зачеркнуто, все по новой, все сначала)
На месте происшествия…
(зачёркнуто)
На месте сигнала оказалась…
(зачеркнуто)
Была обнаружена
(зачеркнуто)
Была найдена девочка лет пяти, плакала навзрыд
(зачеркнуто)
Плакала, говорила, что потеряла маму. Возражение, что мам не существует, что это сказка, выдумка, в её возрасте можно бы уже и знать – не приняла.
В ответ на вопрос
(зачеркнуто)
Отвечая на вопрос, что случилось, сказала, что потеряла шарик. При просьбе описать шарик сказала, что он разноцветный, синий, с зелеными и коричневым узорами, и покрыт облаками.
Приношу свои извинения…
(зачеркнуто)
Признаю свою вину…
(зачеркнуто)
…что тратил время на поиски шарика…
(зачеркнуто)
…делал вид, что ищу шарик, когда возникла чрезвычайная ситуация, требующая действительно серьезного вмешательства, сигналы бедствия…
(зачеркнуто)
…сигналы о помощи со всех сторон, потому что земной шар…
(запись оборвана)
Плачущая сказка
…больше всего я был возмущен даже не тем, что меня похитило созвездие, а тем, какое это было созвездие – ну что такое Центавр, что такое Центавр, почему вообще Центавр, а не Кентавр, он и сам не знает, почему. Нет, ладно бы что-то зодиакальное, ну хоть не Стрелец, но… ну как не Стрелец, если я стрелец, значит, и похитить меня должен был Стрелец, ну хотя бы скорпион какой или дева, но уж никак не Центавр, который даже не Кентавр…
– Вы поможете мне – не то говорит, не то просит Центавр.
– Э-э-э… простите… я бы, конечно, рад, но…
– Моя звезда уходит от меня, – признается Центавр.
– Ничего не понимаю, на всякий случай сочувствую.
– Проксима… она уходит… скоро она совсем перестанет быть моей…
Наконец, понимаю, о чем идет речь.
– Скажите… – не отстает Центавр (да почему Центавр, а не Кентавр?) – как это у вас получается?
– Что… получается?
– Ну, вот вы меняетесь, молекулы покидают ваше тело, на смену им приходят другие… а вы по-прежнему остаетесь самим собой, и никем больше…
Смотрю на него, и думаю, как ему объяснить, что он – это он, а я – это я, и быть мной у него не получится…
…вот такая сказка у меня получилась, но когда я пришел с ней в редакцию, мне сказали, что такие сказки сейчас не нужны.
– Ну, вы же сами понимаете… – сказали мне, – ну какие созвездия, какие созвездия? Да вам любой читатель рассмеется в лицо и скажет, что звезды объединяются в кластеры, а не в созвездия. Да и вообще, самому-то не смешно? Мы думаем, как расшевелить разум космоса, а вы несете нам какие-то сказки!
Мне не оставалось ничего кроме как в гневе хлопнуть дверью и выйти на улицу, чуть подернутую дождем, ведя за собой сказку. Я боялся, что сказка расплачется, но она держалась удивительно спокойно, и даже спросила меня:
– А что они там хотят расшевелить, какой разум космоса?
– Ой, ну это долго объяснять…
– Так объясните… – сказка поежилась под дождем и ускорила шаг – у нас еще много времени…
– Ну, понимаете… скопления звезд напоминают скопление нервных клеток… строение нервной системы…
– Как удивительно, – сказка даже захлопала в ладоши.
– И вот кто-то из наших ученых голов установил, что через какие-то там миллиарды лет всякие там энергетические импульсы от звезды к звезде сложатся в настоящий разум…
– Невероятно, – сказка даже подпрыгнула от восхищения.
– …но на это нужно слишком много времени, больше, чем проживет вселенная…
– Ну вот, – сказка, кажется, по-настоящему загрустила.
– Вот наши ученые головы и пытаются что-то сделать… отправлять какие-то экспедиции, слать какие-то сигналы… чтобы ускорить все это… понимаете?
– Как интересно… а меня возьмут в экспедицию?
– Ну что вы… вы же… сказка…
– Ну вот… – и вот теперь сказка действительно расплакалась, горько и безутешно.
– Ну что вы, что вы, – заволновался я, – вы… а вы попробуйте, правда… сходите в этот центр… где космонавтов берут… может… может, у вас получится?
– Получится, обязательно получится!
Сказка захлопала в ладоши и убежала куда-то в никуда. Мне казалось, что её не возьмут, её не могли взять, и еще мне почему-то казалось, что именно она, сказка, могла решить этот вопрос, как расшевелить вселенную, но её не возьмут, поэтому она ничего не решит, и у нас ничего не получится…
Гроза, бегущая от грозы
…бежим – во весь дух, со всех ног, во весь опор, перескакиваем через овражки, через канавки, кто-то спотыкается, падает, тут же подскакивает, чтобы скорей-скорей поспеть за остальными.
Бежим – со всех ног, во весь дух, во весь опор, обгоняя самих себя, скорей-скорей успеть домой под крышу – до грозы, до темноты, до неминуемого страшного.
Бежим – во весь опор, со всех ног, во весь дух, через лес, через поле, через крохотную речушку, кто-то споткнулся, промочил ноги, ай, ах, – некогда, некогда, скорей-скорей успеть до грозы, вон она уже громыхает…
А дома мама смотрит в окно, а дома все мамы смотрят в окно, ждут, когда мы вернемся, быть не может, чтобы не вернулись, не успели до грозы, скорей же, скорей…
Бежим – через Европу, через Африку, через Америку, через континенты и океаны, скорей-скорей боимся не успеть, а в небе уже громыхает…
Бежим – кого-то подхватываем на бегу, кого-то ведем с собой, скорей, скорей, да чего мешкаешь-то, бежим через поле, над которым уже вспыхивают молнии.
Бежим – ветер свистит в ушах, через лес, через темную чащу, кто-то кричит, кто-то зовет на помощь, ищем кого-то, нам кричат – бросьте, бросьте, и никого не найдете, и себя загубите – все-таки ищем, находим, вот она плачет под деревом, хватаем её за руку, тащим её с собой скорей-скорей к дому, на бегу спрашиваем, тебя как зовут, отвечает – гроза…
Кто-то спотыкается, кто-то падает, кто-то не успевает, кто-то на бегу подслушивает ваши мысли, ну не спешите, ну спрячьтесь от грозы где-нибудь под деревом, а что, так можно, да, да? – прячутся под деревьями в густом лесу, только не под самым высоким, добавляют ваши мысли не слушая вас.
Бежим – во весь опор, из галопа в карьер, вздымая копыта, слышим приближающийся гром и грохот, уже над нашими головами, скорее, скорее, скорее, вот уже огни дома мелькают на горизонте, он кажется бесконечно далеко, не на другой стороне поля, а через мириады и мириады световых лет…
Бежим – галопом, во весь опор – к распахнутой двери, мама встречает на пороге, все мамы встречают на пороге, удивленно смотрят на грозу, а это кто с вами, говорим – гроза.
Ой, какие вы молодцы, что грозу привели, говорит мама, а то мы уже всех собрали, всякой твари по паре, и солнце, и луну – а грозу не нашли, думали, она погибнет. Скорей, скорей, говорят мамы – и мы бежим в дом, и за нами захлопывается исполинская дверь толщиной с человеческий рост, и грозе пододвигают кресло у очага, наливают чашку чая. Снаружи уже грохочет, удар в сколько-то там мегатонн, выжженная земля под выжженным небом. Мама спрашивает у вас, а вы моих не видели, ну трое их, еще быстро бежать не могут, вы им что-то про лес и дерево говорили – и вы не знаете, что ответить…
Дети с северо-запада и дети на юго-восток
Что с моими детьми, спрашивают меня.
Что с моими детьми, спрашиваю я себя.
Почему мой старший сын летает только в одном направлении, с северо-запада на юго-восток, почему не сворачивает на север, на юг, на восток, на запад, почему летит только так.
Я не знаю, говорю я им.
Я не знаю, говорю я себе.
Почему мой младший сын летает только в одну сторону, с северо-востока на юго-запад, почему не летит на юг, на север, на запад, на восток.
Я не знаю, говорю я им.
Я не знаю, говорю я себе.
Почему я подхватил его – старшего сына – неумолимо падающего с небес, потому что так положено, подхватывать тех, кто падает, я знаю это, я видел это сотни раз, подхватывают падающих детей, чтобы снова поднимались в небо, расправляли крылья. Почему я называю его старшим сыном, разве так появляются сыновья, нет, они, конечно, летят по небу, и падают, и мы подхватываем их – но до этого бывает еще что-то, еще много чего, не бывает, чтобы вот так, сразу – падает с небес, и едва успеваешь стремительно подхватить падающее нечто.
Почему я подхватил его – младшего сына – неумолимо падающего с небес, при этом еще и пылающего, почему я подхватил его, обжигая свои крылья, беспомощно кувыркаясь с ним в облаках, подхватывая нечто пылающее, гаснущее в тумане.
Что с моими детьми, спрашивают меня.
Что с моими детьми, спрашиваю я себя.
Почему старший сын не говорит, спрашивают меня, почему не слышно его песни в туман облаков. И я не могу объяснить, что его песня слышна, но нужно прислушаться к таким высоким частотам, которые не может уловить даже самое чуткое наше ухо.
Почему младший сын не говорит, спрашивают меня, почему не звучит его песня в облачно-белом тумане.
И я не могу объяснить, что его голос звучит так, что неслышим для простых смертных, зато его голос уносится в бесконечные дали до самых звезд, – но кого это волнует среди крылоптиц.
Что с моими детьми, спрашивают меня.
Что с моими детьми, спрашиваю я сам себя.
Почему наши дети сотканы из легких перьев и алой крови, горячего сердца и трепещущих крыльев – а твой старший сын соткан из титана и стали, электрических импульсов и солнечных батарей.
Почему наши дети сотканы из влажных глаз и хрупкого остова, криков, разрывающих горло, и биения мыслей – а твой младший сын из фаялита, нарочно выучили это слово, чтобы спрашивать тебя – почему.
И я не знаю, что ответить.
Казалось бы, так просто, – подхватить того, кто падает, не дать сверзнуься в бесконечные бездны, да есть ли там вообще что-нибудь далеко внизу – наверное, ничего, только облака.
Осень, пора завершений, осень, пора подведения итогов, осень, пора, когда представляют своих сыновей и дочерей, осень, пора свадеб, осень, пора обетов и нерушимых клятв.
Что с моими детьми, спрашивают меня.
Что с моими детьми, спрашиваю я себя.
Что с тобой, вопрошаю старшего сына, и знаю, не ответит, полетит дальше с северо-запада на юго-восток, поя неслышимую песню.
Что с тобой, вопрошаю младшего сына, и знаю, не ответит, полетит дальше с северо-востока на юго-запад, поя неслышимую песню.
Осень, пора печалей. Осень, пора усталости, когда крылья уже не так легки и послушны, как раньше, и глаза видят не так далеко, и мир вокруг все больше заволакивает дымка, и ищешь тех, кто подхватит тебя, когда будешь падать, и не находишь, потому что один летит с северо-запада на юго-восток, поя неслышимую песнь, и второй летит с северо-востока на юго-запад, поя неслышимую песнь.
Осень, пора желтеющих и облетающих перьев. Смотрю на сыновей, стараюсь не вспоминать, что осень – пора свадеб.
Квариат
Скачу во весь опор, подгоняю взмыленный экипаж, стремительно перебирающий копытами, быстрее, быстрее, хотя, кажется, куда еще быстрее. Варк умолял успеть, любой ценой, немедленно, добраться до поместья, пока не случилось непоправимое.
Потому что Квар…
Да, вот с этого надо было начать.
С Квара.
…я давно знал, что Квар, мягко говоря, позорит звание квариата, и чем дальше, тем больше – но та крайность, в которую он скатился на этот раз затмила все его предыдущие выходки.
– С чего вы взяли… что это вообще возможно? – спросил я наконец.
Ну как вы не понимаете… – Квар смотрит с вызовом, он всегда смотрит с вызовом, по-другому не может, – если есть квариат, то где-то есть и…
– …вы должны остановить его… любой ценой, – говорит Варк, как всегда стоит ко мне спиной, что за манера, говорить, повернувшись к квариатам спиной, так и хочется сказать, что это порочит имя квариата, – вы должны остановить его…
Говорит так, будто я должен любой ценой понять, кого он имеет в виду, да как можно не понять, стыд и позор – но все-таки я спрашиваю:
– Кого?
– Да кого-кого, Квара же? Он же найдет… найдет…
Подгоняю взмыленный экипаж, он в изнеможении падает в кусты, с треском ломая ветви, проклинаю все на свете, теперь идти пешком, черт, черт, черт, бежать, бежать к поместью, пока не случилось непоправимое…