– Контракт, правда, пробный тогда со мной заключило агентство, очень крупное западное. На сезон и фотосъёмки. Вот и… Из двадцати четырёх часов в сутках если часов пять спишь, это отлично, остальное добираешь в автобусах, на гриме, вместо обедов… В квартире вроде этой могло человек сорок жить, представьте, и переезды, беготня, я не помнила, когда просыпалась, где я, ни разу за эти восемь недель. Так что… думаю, шлюхам легче даже…
Мы замерли и смотрели на неё, роскошную московскую фифочку в жёлтом шёлковом платье сегодня в каких-то умопомрачительных цветочках, нашитые поверх ткани, будто они растут на ней, как на поляне, шёлк тонкий, прозрачный на рукавах и плечах, пуговки на груди… Мы думали всё немножечко не так у этих моделей…
– А если действительно оказалось бы, что я этим местом заработала, что подняли бы щас сумки и назад в свой автобус? Сегодня деньги вам пахнут? – спросила Таня.
– Ну… Тань, скажу тебе честно, – проговорил Серёга, поднимая круглые брови. – Если они твоим этим местом пахнут, то я очень даже согласный.
Таня прыснула:
– Дурила!
Захохотали все.
– Володьку-то из дома за твои трусы выгнали, – хохоча, воскликнул Серёга, вот язык-то, как помело, хоть не говори ничего, Таня и так в глаза прямо не смотрит мне.
– Как это… – Таня посмотрела на меня.
– Не бери в голову, – сказал я. – Я разберусь.
– Разберись, пожалуйста.
Таня положила ключи на стол.
– Ладно, располагайтесь, ребят, отдыхайте с дороги, вечером созвонимся.
И направилась в переднюю. Серёга толкнул меня в бок.
– Ты чё встал-то? – прошептал он, хотя дверь в передней уже щёлкнула. – Гони за ней, ты мужа этого видал, как картинка в завидном журнале, будешь ворон считать, думаешь, её детский интерес к тебе долго продлится?
– Да, я бы от такого как её Лиргамир на тебя охламона рыжего патлатого сроду смотреть не стала бы, – цыкнула Мэри.
– Да ладно, там husband тоже рыжий белобрысый, – сказал Вилор.
– А ты чё, разглядел?..
Я погнался за Таней, вовсе не потому, что они все говорили это. Но она восприняла иначе. Услышав, что я несусь сзади, обернулась.
– Ты что, Володя, забыл что-то?
Мы были на улице, на Садовом кольце, и мне казалось, стоим внутри большого сосуда, он гудит пульсом города. Огромного сильного города. Люди обтекали нас как незначительное препятствие.
– Что случилось, Таня?.. ты… из-за того, что я не пришёл тогда? Что… понимаешь, я домой поехал, Рите всё сказать, а она… сказала, что беременна. Я… мне так тошно стало… вроде радость, а… словом, напились мы с Серёгой, как…
– Ты… алкоголик?
– А?.. да… не без этого…
– А я не пью, – почему-то сказала Таня. – Пошли?
Куда «пошли» и зачем, мне было всё равно, пусть бы она отвела меня хоть до Москва-реки и с берега бросила, что в Мавзолей, Ленина изображать, не зря я его тёзка теперь. Но нет, мы прошли пару домов, и она показала на арку, ведущую во двор.
– Вот там наш дом, в глубине – сказала она, но мы пошли дальше, скоро зашли в соседнюю арку, не доходя до театра, и пошли дворами куда-то.
– Ты… счастлива с ним? – спросил я.
– Да, – сказала Таня.
Я остановился.
– Почему?.. ты… поэтому не хочешь… быть со мной, даже со мной говорить? Даже смотреть на меня! Таня… да остановись!
– Остановиться? Зачем, Володя? – она взглянула на меня, глаза тёмные, ни тебе проблеска синего неба, осенняя тёмная вода, а вокруг-то май, Таня! Таня… – Почему ты ушёл из дома? От жены, от ребёнка? Почему ты так сделал? Тебе непременно нужно вернуться.
– Я не могу этого сделать.
– Ты не можешь этого не сделать, там твоя семья. И они не виноваты, что ты… особенный человек, которому мало просто хорошего. Мы… «мы в ответе за тех, кого приручили».
– Ты Лиргамира приручила?
Таня отвернулась, качнув головой.
– Нет, это… другое.
Мы сели на какой-то троллейбус.
– Куда мы едем? – спросил я, опомнившись.
– Покажу тебе кое-что. Потому что ты… как будто мы все ещё в девятом классе – вздохнула Таня, оплачивая проезд за меня и за себя.
– А для меня ничего не изменилось.
– А для меня изменилось.
– А мне казалось, что… четыре дня назад ты…
– Четыре дня назад мы оба были в ослеплении… И… я не знала, что ты станешь отцом вот-вот. Ты… сам знал?
– Не знал. Но… это ничего не изменило бы. И не изменило…
– Это меняет очень многое.
Я опустил руки. Мы сидели рядом в полупустом троллейбусе, подрагивая и покачиваясь от его движения.
– Я не отказываюсь от отцовства, только… я не хочу жить во лжи, притворяться, чтобы мой ребёнок вырос и понял, что мать и отец друг друга ненавидят.
– Зачем же ты женился, обещал?
– Рита тоже обещала… но не исполнила. Вернее. Исполняла, пока хотела, пока всё строилось так, как она вообразила себе… а… это всё ложь, Танюша… А я не хотел лгать. И не стану.
