– Очень хочу… – Таня отвела мою руку, соединив свои пальцы с моими. – Но… это… какая-то другая реальность, Володь… Мы то, что мы есть. Ты музыкант и тебе нужны зрители, поклонницы, визги, дикость, драки за автографы.
– А тебе? Все эти мужчины?
– А мне нужна свобода.
Я сел тоже и так же сложил ноги как она, почти по-турецки.
– Я понимаю. Но я хочу быть с тобой всегда, всегда хотел и… когда я встретил тебя в Питере… когда увидел… я бежал за вашей машиной от Кировского театра до самого «Англетера», и я… побегу за тобой, куда угодно. Даже если ты этого не захочешь. Чтобы хотя бы видеть тебя.
Таня посмотрела на меня, губы заиграли усмешкой.
– Я фотку тебе подарю, хочешь? – прыснула она. – С автографом… Ну а чё? Я тоже хочу быть знаменитой…
Я засмеялся и повалил её на спину, целуя.
– А ты и станешь, будут говорить все:
– Гляди-ка, какая классная чика! Это жена Книжника, то есть Ленина.
– Крупская!..
Мы хохотали и смешили друг друга ещё, снова легли на диван, где толстые кожаные подушки, собираясь уснуть, и снова занимались любовью.
– Здесь ещё помещение есть, надо спальню оборудовать, – сказала Таня.
– С кроватью, наконец… – засмеялся я.
Глава 5. Боль и оперетка
– Сынок, как твои дела? – улыбнулась мама, встречая меня сегодня одного, хотя мы собирались с Таней вместе заехать за ней и втроём после на дачу, туда же приедут и танины родители, чтобы всем вместе провести выходные. И что теперь получалось, я один буду в их компании? Хотя бы Платон с женой тоже поехали, но нет, оказалось, что самого Платона нет, куда-то отправился в срочную командировку. Какая командировка?! Всё враньё, мне кажется, что оба они, Таня и Платон так похожи, как не предполагают даже сами. Их не удерживает ничто и никто…
Её нет два дня, завтра День Победы, я мог бы найти её, я бы отыскал и очень быстро, я знаю, где она может быть, но я не стал, застать снова голого Книжника, этого я уже не выдержу. Мне оставалось только ждать, пока я понадоблюсь ей для чего-нибудь. Такое не случалось раньше, но тогда всё было по-другому. Тогда я знал, что она вернётся. А теперь… нет, я не думаю, что она уйдёт в Книжнику, хотя он расскандалился со своей семьёй, даже с родителями, и о причине гадать не надо… Я знаю, что она не уйдёт, это очень глупо, а Таня не глупая, но… Одно дело знать, что тебя не убьёт падающая звезда, и совсем другое не бояться этого, знать, как это глупо, этот страх, понимать, что этого не произойдёт, и всё же думать, что она летит прямо тебе в темя…
– Ты как-то изменился, – сказала мама, погладив меня по щеке. – Всё в порядке? Ты… не болен?
– Болен? С чего это ты взяла… нет-нет, я здоров.
– А… Таня? Она приедет?
– А… да, да, конечно, – растерялся я, не ожидал, что мама спросит.
– Это хорошо. Когда её выставка?
– В июле. Но у неё ни черта не готово. Сама говорит, что выставлять нечего. Не представляю… всегда всё в последний момент. Она даже за границу едет, каждый раз собирается в последние полчаса, невозможный человек… Зато, чтобы вот на дачу с родичами, будет сарафанчик выбирать полдня, с панамкой и какими-нибудь босоножками, или кедами, чтобы они провалились, когда она надевает их, мне кажется, она ещё в седьмом классе…
– Ты любишь её, – улыбнулась мама.
Я вздрогнул, мы не обсуждали чувств ещё никогда.
– Да-да, мы очень любим друг друга, – поспешил сказать я.
– Конечно-конечно, – покивала мама, всё с той же улыбкой. – Но ты любишь её. Я тогда ещё поняла, когда ты привёл её на дачу ровно пять лет назад, ты сам тогда ещё не понимал… А отец сразу почувствовал, так и сказал мне: «Ну вот и девочка нашлась для нашего мальчика».
– Я… – мне стало неловко, хотелось как-то отвлечь её от этой мысли, будто она пытается вмешаться или обсуждать это со мной.
Но нет, мама вовсе не была тем человеком, который полезет в душу. У отца она этому научилась или сама была такой, поэтому они были такой счастливой парой, но мама сама закрыла тему, доставая зелёную папку из ящика стола.
– Да, это список компаний, интересующихся инвестициями. И… сибирские заводы выставлены на торги, ты слышал?
– Я даже слышал, кто их покупает… Их скоро не будет.
Мама лишь пожала плечами.
– Ни я, и ни… словом, никто не сможет помешать, всё решено и куплено уже… повыше нас, – она нахмурилась, остывая, и я удивился в который раз, как быстро у неё меняется лицо от мягкой женской улыбки, сделавшей её лицо, её губы розовыми и выпуклыми и тем, как они побледнели и застыли. – Так… который час?
Мама поднялась из-за стола, этот громадный стол я помню всю жизнь, у него резьба, зелёное сукно на столешнице, которое пришлось заменить, когда я в третьем классе опрокинул чернильницу. Да, и чернильница до сих пор существовала, и в ней до сих пор были чернила, фиолетовые, паркер…
У мамы затренькал телефон, она взглянула на экран и сказала мне, прежде чем ответить:
– Это Олейники, значит, машина доехала за ними. Можно выходить. Таня приедет сразу на дачу?
Я не успел ответить, как у меня тоже зазвонил телефон. Удивительно, но это была жена Платона, Вика.
– Марк? Ещё не поздно присоединиться к вам?
– Ты одна?
– Почему же? – удивилась Вика.
– Разве Платон не уехал?
– Нет, там отменили что-то.
Ну что ж, хоть что-то, Платон, и даже его жена, которая была как раз из тех женщин, что вызывали у меня стойкое отвращение, хотя, кажется, она старалась достичь как раз обратного, и думаю, не раз заметила своему мужу, что я настоящий педик, потому что не проявляю к ней интереса, но даже эта Вика лучше, чем ничего, особенно как «нагрузка» к самому Платону.
Не успел я сказать маме, что Платон тоже поедет, как позвонили в дверь. Обычно мы сами не открывали, но сейчас прислуга отправилась на дачу, чтобы устроить там всё для праздника, ведь планировалось, что мы пробудем там этот день и следующую ночь, а с утра все сразу поедут на работу. Я не сразу вспомнил, что кроме нас с мамой дома никого нет, поэтому пришедшему пришлось позвонить ещё раз, прежде чем я отправился открыть. И это оказалась Таня, с распущенными волосами, в сарафане со смешной вязаной кофточкой с «жуткими розочками», носочках и каких-то невозможных тапочках. Я задохнулся…
– Ох, слава Богу, я думала, не успею… ты… что так смотришь? Марк, ну… не обижайся, у меня телефон разрядился, – она улыбнулась, но как-то нерешительно и это так… возбудило меня, что захотелось тут же и прижать к стене… как слабость возбуждает, надо же, я не думал…
– Маркус, кто там? – мама вышла в прихожую. – О, Танюша, ну, как раз, машина внизу, пошли? Здравствуй, милая!
Таня приобняла маму, она завела эту привычку обниматься с мамой при встрече, и притом, что Таня выше ростом, но настолько тоньше мамы, что когда они обнимались, казалось, что Таня исчезает там где-то в маме.
Когда мы выходили, Таня шла впереди, мама похлопала меня по плечу и у неё опять появилась та же улыбка…
В машине Таня сидела возле меня, касаясь меня бедром, а я думал, какие трусики там на ней, потому что лифчика, конечно, никакого не было, и это подтверждалось тем, как свободно колыхались её груди под шёлком и «розочками», я не смотрел, но я видел. Я положил руку на её бедро, хотелось касаться её, чувствовать тепло её кожи, напряжение мышц, Таня посмотрела на меня, улыбнувшись, и накрыла своими пальцами мою ладонь, не позволяя больше трогать себя, или напротив, ободряя, но я так наэлектризован, что это только раздражает меня, поэтому я сжал пальцы, тогда она развернула мою руку, сцепляя свои пальцы с моими. Мне очень многое хотелось сказать ей, во мне пузырились и злость и вожделение… Господи, как хорошо я жил без этого…
Когда мы приехали, выяснилось, что все уже здесь и очень рады видеть нас, на стол уже накрывали, я заметил, что Платон странным образом раздражён, и, похоже, причина в Тане, что было необычно, потому что вообще они очень ладили, становясь рядом похожими как близнецы. Вот это уже становилось интересно, и я спросил Таню об этом, пока накрывали на стол, и мы ушли с ней, пройтись, а Вика, мама и Лариса Валентиновна болтали и смеялись, вызывая улыбки у мужчин. Таня посмотрела на меня.
