Сталинизм. Книга 2. Тотальная Родина

Начиная с юности и в течение всей жизни Горький постоянно повторял, что не «пишет», а только «учится писать». Себя писатель с молодых лет называл человеком, который «в мир пришёл, чтобы не соглашаться»

С детства Алексей был пироманом, чрезвычайно любил смотреть, как завораживающе горит огонь.

В 1884 году Алексей Пешков приехал в Казань и попытался поступить в Казанский университет, но потерпел неудачу. В тот год уставом университета было резко сокращено число мест для выходцев из беднейших слоёв, к тому же у Пешкова не было аттестата о среднем образовании. Работал на пристанях, где начал посещать сходки революционно настроенной молодёжи. Познакомился с марксистской литературой и пропагандистской работой. В 1885—1886 годах работал в крендельном заведении и булочной В. Семёнова. В 1887 году работал в булочной народника Андрея Степановича Деренкова (1858—1953), доходы которой направлялись на нелегальные кружки самообразования и прочую финансовую подпитку движения народников в Казани. В этом же году потерял бабушку и дедушку: А. И. Каширина скончалась 16 февраля, В. В. Каширин – 1 мая.

По мнению психиатра, профессора И. Б. Галанта, который в середине 1920-х годов изучал личность писателя и психопатологическую подоплёку его произведений и его жизни, в юности Алексей Пешков был психически неуравновешенным человеком и сильно страдал по этой причине; о выявленном им постфактум «целом букете» психических заболеваний профессор Галант сообщил в письме самому Горькому. У молодого Пешкова усматривался, в частности, суицидальный комплекс, склонность к самоубийству как к средству кардинального решения житейских проблем

С октября 1889 года Пешков работал письмоводителем у адвоката А. И. Ланина. В этом же месяце впервые был арестован и заключён в нижегородскую тюрьму – это было «эхо» разгрома студенческого движения в Казани; историю первого ареста описал в очерке «Время Короленко».

29 апреля 1891 года Пешков отправился из Нижнего Новгорода странствовать «по Руси». Побывал в Поволжье, на Дону, на Украине (в Николаеве попал в больницу), в Крыму и на Кавказе, большую часть пути прошёл пешком, иногда ехал на подводах, на тормозных площадках железнодорожных грузовых вагонов. В ноябре пришёл в Тифлис. Устроился рабочим в железнодорожную мастерскую. Летом 1892 года в Кутаисской губернии в Абхазии работал на строительстве шоссе Сухум – Новороссийск, после чего ненадолго завербовался на бакинские нефтепромыслы – этот труд писатель потом называл самым тяжёлым из всех, что выпали на его долю. Предлагал рабочим записывать в тетради и блокноты факты произвола и угнетения со стороны администрации на предприятиях, поскольку верил, что зафиксированное в письменном источнике обладает силой свидетельства и подтачивает социальную несправедливость. Тифлисские знакомые отмечали могучую фигуру Пешкова, его нарочито грубоватые манеры, движения и жесты. В тифлисский период Пешков написал целые тетради высокопарных стихов в подражание Байрону, наизусть читал соседям по подвалу «Каина» и «Манфреда». Впоследствии на основе своих стихотворных набросков создал поэму «Девушка и смерть», впервые опубликованную в 1918 году. Напротив, устные рассказы Пешкова, по воспоминаниям слушателей, отличались житейской достоверностью, ироничным стилем и яркостью деталей.

К 1892 году Пешков уже имел опыт работы грузчиком, столяром, красильщиком, хлебопёком, бурлаком, строителем, сторожем, репортёром и др.

В 1898 году издательством С. Дороватовского и А. Чарушникова выпущены первые два тома сочинений Горького. В те годы тираж первой книги молодого автора редко превышал 1000 экз. А. Богданович советовал выпустить первые два тома «Очерков и рассказов» М. Горького по 1200 экз. Издатели «рискнули» и выпустили больше. Первый том 1-го издания «Очерков и рассказов» вышел тиражом 3000 экз., второй том – 3500. Оба тома были быстро распроданы. Через два месяца после выхода книги писатель, чьё имя было уже на слуху, был снова арестован в Нижнем, этапирован и заключён в Метехский замок Тифлиса за прежние революционные дела.

…

То, что произошло в России в начале 20 века нельзя понять без образа Максима Горького. Он прожил долгую жизнь, он видел и то, как зарождалась революция, и то, к какому ужасу она пришла. И к первому и ко второму он имеет самое непосредственное отношение.

С детства Алексей был пироманом, чрезвычайно любил смотреть, как завораживающе горит огонь.

От этого огня едва не сгорел весь мир. Кстати один из трех признаков будущего маньяка.

Горький родился в семье, которая по меркам того времени относилась к среднему классу, даже наверное к высшему его слою. Он не был родом из курной избы или из рабочей слободки. То есть с материальным у семьи было все в порядке. Но он с детства познал трагедию – от болезни умер отец, причем заразился он от него, от маленького Алексея. В семье был отчим, которого он чуть не зарезал за жестокость к матери.

Типичный путь трудного подростка того времени – прибился к уличной шайке, поворовывал помаленьку. Ходил в тряпье. Понятно, что отчим его одевать не стал бы.

В нем было видимо в избытке то, что имеет очень меткое название – окаянство. Не русская черта, но в России оно проявляется специфически – в виде бунта. Россия – это не только страна великих композиторов, художников, писателей, ученых. Это еще и страна великих бунтовщиков. Тема русского бунта, восстания против порядка – проходит через века. Для Горького это был сначала бунт против Бога. Для Сталина – тоже, он в семинарии сказал – Бога нет, нам всё врут. Горький изрезал святцы. Он не готов был подчиняться.

Вдобавок, он видимо обладал повышенной эмпатией. Мог чувствовать чужую боль. Так в революционное движение пришли многие. Дочь генерала Шура Коллонтай стала революционеркой, когда посетила рабочую казарму и увидела тамошних детей. Но у Алексея Пешкова путь был другим. Он никогда не был профессиональным революционером – хотя для революции сделал, может быть не меньше чем Ленин и Сталин. Он стал писателем и начал писать о том, что творится внизу. Печатным словом сшивать две России – Россию петербургских дворцов и Россию рабочих окраин. При этом он стал говорить литературным языком о мало кому знакомом. Страдания крестьян для верхов вряд ли были новостью, тем более что крепостное право отменили. Горький начал писать о русском городе. О его низах. О нищете, о страданиях, о всей мерзости.

При этом Горький писал не только о том, что видел – но и о том, что испытал, он ведь и сам с детства водился с босяками, погружался на самое дно. Он не был в полном смысле этого слова писателем – он был скорее социальным журналистом, в стране, где была цензура. Но в том, то все и дело, что русские цензоры тут сильно просчитались. Они выискивали прямую крамолу на власть, на Государя. Но Горький не писал прямой крамолы, он просто показывал жизнь, как она есть. Не давал отвернуться и не видеть того что происходит. И это была самая страшная крамола.

Кстати в тот момент – зарождается первородный грех нашего печатного слова. В условиях цензуры и ограничений на издание газет и журналов – политическую и социальную журналистику частично подменяет собой художественная литература на социальные темы. В художественной литературе нет запрета на выдумку, писатель не обязан быть точным, правдивым. Таким образом, у нас журналистика частично подменяется писательством, а человек пишущий – становится политически пристрастным борцом. У него уже нет внутреннего запрета на неправду, гиперболу, если эта неправда «ради благого дела». Так умирает, едва родившись, журналистика и рождается пропаганда, так интеллигенция получает моральную санкцию на ложь. Потом эту санкцию просто перехватит государство, не спросив разрешения. Право возвышенно лгать с полным осознанием своей правоты – это типично русское, и к каким бедам оно приведет?!

Но Горький ведь писал не только о нищете и страданиях, он писал и о другом. Есть такая его пьеса – Мещане, которую блистательно разобрал Семен Экшут. Суть простая – старшина малярного цеха Бессеменов и двое его детей, получивших образование. Сын – уже почти революционер, выгнали из университета за беспорядки. И дочь – земская учительница, тоже настроенная антиправительственно…

Горький пишет еще и о конфликте поколений. О том, что правда отцов и правда сыновей совсем разная. О том, что отцы и дети – это по сути два разных народа…

После всего шести лет регулярной литературной деятельности 25 февраля 1902 года происходит избрание Горького в почётные академики Императорской Академии наук по разряду изящной словесности. Возмущённый Николай II наложил язвительную резолюцию: «Более чем оригинально». И прежде чем Горький смог воспользоваться своими новыми правами, его избрание было аннулировано правительством, поскольку новоизбранный академик «находился под надзором полиции». В связи с этим Чехов и Короленко отказались от членства в Академии. Дружить с Горьким и проявлять солидарность с ним в литературной среде стало престижно. Горький становится основоположником течения «социальный реализм» и законодателем литературных мод:

Напомню – до тридцати лет Горький считал, что он только учится писать, писал крайне безграмотно, жена корректировала. Какая тут изящная словесность! Но избрание Горького – это и признание того что вот эта литература нужна людям и афронт интеллигенции власти.

В Нижнем Новгороде, при щедрой финансовой и организационной поддержке Горького завершалось строительство Народного дома, создавался народный театр, открылась школа им. Ф. И. Шаляпина.

Квартиру писателя в Нижнем Новгороде современники называли «Горьковской академией», и в ней, по оценке В. Десницкого, царила «атмосфера высокого духовного настроя». Почти ежедневно писателя посещали в этой квартире представители творческой интеллигенции, в просторной гостиной зачастую собирались по 30—40 деятелей культуры. Среди гостей были Лев Толстой, Леонид Андреев, Иван Бунин, Антон Чехов, Евгений Чириков, Илья Репин, Константин Станиславский.

В нижегородской квартире Горький закончил пьесу «На дне», ощутил вдохновляющий успех после её постановок в России и Европе, сделал наброски к роману «Мать», написал поэму «Человек», осмыслил канву пьесы «Дачники».

Максим Горький талантливо проявил себя и как издатель. С 1902 по 1921 год он возглавлял три крупных издательства – «Знание», «Парус» и «Всемирная литература». Под началом Горького издательство «Знание» полностью сменило своё направление, сделало главный упор на беллетристику и развило большую активность, выдвинувшись на лидирующие позиции в России. Ежемесячно выпускалось около 20 книг совокупным тиражом более 200 тысяч экземпляров.

В начале 1906 года Горький покинул Россию, где его начали преследовать за политическую деятельность, и стал политическим эмигрантом.

Кто такой Горький в начале 20 века? По сути, он – воплощение американской мечты в России. В детстве гонял с босяками и воровал дрова. Спустя 15 лет – он известнейший и один из богатейших русских писателей, основатель направления в русской литературе, крупный издатель – по своему направлению крупнейший в России. Это к тому, что описанная Горьким в его литературе безысходность – как то не соответствует реальному положению дел, и это видно на примере самого Горького. Россия начала 20 века – это страна быстрых, почти фантастических успехов. Успех Горького – это часть стремительного развития России в то время. Появляется массовое книгопечатание на новых типографских мощностях, а поезда позволяют быстро доставить книги по всей России. Появляется городской средний класс, и даже верха крестьянства, которые не озабочены выживанием, которому интересно что-то прочесть о себе самих. Если есть спрос – появляется и предложение: Горький.

И тем не менее, Горький остается самим собой. Он не становится солидным книгоиздателем, с усмешкой вспоминающем в престижном клубе на Пэлл-Мэлл за сигарой и коньяком каким он был в молодости. Он начинает помогать самой страшной, самой непримиримой политической партии того времени – партии большевиков Владимира Ленина.

В 1917—1919 годах Горький, прохладно воспринявший Февральскую, а впоследствии и Октябрьскую революцию, вёл большую общественную и правозащитную работу, критиковал методы большевиков, осуждал их отношение к старой интеллигенции, спасал ряд её представителей от репрессий большевиков и голода. Вступался за низложенных Романовых, над которыми повсеместно глумились стихийно собирающиеся толпы.

В газете «Новая жизнь» Горький выступил в качестве колумниста; из своих публицистических колонок, которые Дм. Быков оценил как «уникальную хронику перерождения революции», позже Горький сформировал две книги – «Несвоевременные мысли» и «Революция и культура». В ноябре 1917 года Горький писал, что «Ленин…считает себя вправе проделать с русским народом жестокий опыт, заранее обречённый на неудачу». Красной нитью публицистики Горького этого периода были размышления о свободе русского народа («Готовы ли мы к ней?»), призыв к овладению знаниями и преодолению невежества, к занятиям творчеством и наукой, к сбережению памятников культуры, которые в то время нещадно разграблялись или уничтожались. Горький активно осуждал разгром «звероватыми» сельскими мужиками имений Худекова и Оболенского, сожжение барских библиотек, уничтожение картин и музыкальных инструментов как классово чуждых крестьянству предметов. Неприятно удивило Горького, что из всех ремёсел в стране процветала спекуляция. Не понравилась Горькому начавшаяся в России люстрация и публикация списков тайных сотрудников охранного отделения, которых, к удивлению писателя и общества, в России необъяснимо оказались многие тысячи. «Это позорный обвинительный акт против нас, это один из признаков распада и гниения страны, признак грозный», – счёл Горький. Эти и подобные заявления вызвали напряжённость во взаимоотношениях писателя и новой рабоче-крестьянской власти.

16 октября 1921 года – отъезд M. Горького за границу, слово «эмиграция» в контексте его поездки тогда не употреблялось. Официальной причиной отъезда было возобновление его болезни и необходимость, по настоянию Ленина, лечиться за границей.

В мае 1928 года по приглашению Советского правительства и лично Сталина первый раз за 7 лет после отъезда в эмиграцию Горький приехал в СССР. Но в СССР Горький не остался, осенью уехал обратно в Италию.

С 1928 по 1933 годы, как утверждает П. В. Басинский, Горький «жил на два дома, зиму и осень проводя в Сорренто» на вилле Il Sorito, а окончательно вернулся в СССР 9 мая 1933 года. Большинство распространённых источников указывает, что Горький приезжал в СССР в тёплый сезон 1928, 1929 и 1931 годов, в 1930 году не приезжал в СССР из-за проблем со здоровьем, а окончательно вернулся на родину в октябре 1932 года.

В 1934 году Горький проводит I Всесоюзный съезд советских писателей, выступает на нём с основным докладом. В этом же году Горький – соредактор книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина». Это произведение Александр Солженицын охарактеризовал как «первую книгу в русской литературе, воспевающую рабский труд».

18 июня 1936 года около 11 утра Максим Горький скончался в Горках, на 69-м году жизни, пережив сына чуть более чем на два года. Последние слова Горького, оставшиеся в истории, были сказаны медсестре Липе (О. Д. Чертковой) – «А знаешь, я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!».

…

Отношения Горького с властью похолодели после его возвращения в Советский Союз в 1933 году – больше его не выпускали за границу. Он продолжал писать пропагандистские статьи в «Правде» и прославлять Сталина. Однако к 1934 году его отношения с режимом становились всё более отдаленными. Горьковская концепция «социалистического реализма» и создание Союза писателей вместо того, чтобы положить конец «литературной диктатуре» РАПП и объединить «пролетарских» писателей с осуждёнными «попутчиками», становится инструментом усиления цензуры…

А знаешь, я сейчас с Богом спорил. Ух, как спорил!

По-моему, для Максима Горького лучшей эпитафии и не придумаешь. Ух, как с Богом спорил!

Существует несколько очень разных Горьких. Молодой Горький – одно. Горький в эмиграции – другое. Горький в 1917 году – третье. Горький при Сталине – четвертое.

Молодой Горький – бунтарь, спорщик с Богом и властью, говорящий то, что нельзя и остающийся сам собой даже став одним из самых богатых литераторов России. Дальше идет Горький – революционер, помогающий большевикам, через него проходили сотни тысяч, возможно миллионы на содержание когорты профессиональных революционеров за границей.

А вот 1917 год стал для Горького горьким, очень горьким уроком. Он видел его совсем не так.

Все же Горький сильно переоценил народ. Непонятно, когда – но переоценил. Горький из народа из самой его толщи – но в отношении народа он разделяет все без исключения заблуждения интеллигентов и политиков. Что достаточно скинуть ненавистную царскую власть, выбороть свободу – и все будет хорошо. Это общее заблуждение всех русских политиков, включая, кстати, и Ленина. Чего они катастрофически недооценили – это стремление народа к социальной мести.

Немного отойдем в сторону. В 1917 году было ведь несколько левых, марксистских партий. Почему же победили большевики, ведь эсеры считались более радикальными. Более того – они и на выборах в Учредительное собрание взяли большинство. Я вам скажу. И меньшевики и эсеры, а несколько ранее их даже кадеты споткнулись на одном и том же. Они пытались проводить процесс социального примирения и сплочения перед лицом врага. Они все, поочередно попадая во власть, начинали и вести себя как власть. Ответственно, проводя политику компромисса или пытаясь ее проводить. Тут же они теряли поддержку улицы. Тут же! Народ в лице наиболее агрессивной его части – звериным чутьем чувствовал, что они вошли в соглашение с властью и сами стали властью – и тут же отворачивался от них. Восстание 1917 года было восстанием не за свободу, оно было восстанием против государства и против элит в целом. Это страшно признать – но это надо признать. Восставшие страшились установления любого порядка, ибо подозревали, что любой порядок будет рано или поздно обращен против них. И это – во время войны.

Как тогда удержались большевики, как они получили власть? Конечно, Ленин. Он был гениальным политическим хамелеоном и остро чувствовал момент. В Петроград он приехал в шляпе, но уже через неделю заменил ее на кепку, которую и не снимал. Он не постеснялся закончить войну, подписав тяжелейший для России мир. Ленин никогда и ни перед чем не останавливался. Другой, его антипод – Троцкий. Именно он создал армию с царскими офицерами, крестьянскими солдатами и комиссарами как специалистами по агитации и гарантами лояльности, как первых, так и вторых. Армия выиграла Гражданскую войну. Вот и всё.

А потом пришел Сталин. Организационный гений и гений террора. Он начал восстанавливать по сути то же автосубъектное государство, какое и было до 1917 года – только с собой в качестве царя. И получил в этом поддержку самых разных слоев населения. Начиная от обывателя, которому просто надоел революционный бардак. И заканчивая притаившимся, но никуда не девшимся миллионом бюрократов, мелких и средних – которые чутьем распознали в Сталине своего. А он распознал своих. Тех кто будет выполнять его приказания и не задавать глупых вопросов. Так закончилась антипатримониальная революция в России – ее поражением и полным восстановлением довлеющего государства.

Ну а Горький?

Горький попытался сначала публично протестовать, а потом когда понял, что плетью обуха не перешибешь, и его просто не слышат, смирился и стал просто жить. Принял щедрые подачки от власти и пытался в личных беседах переубедить Сталина делать то, что он делал. Не переубедил – только оттолкнул от себя.

Затем он попытался убедить сам себя что происходящее – нормально. Поздний Горький запятнал себя поездками с НКВД на великие стройки коммунизма, выполняемые государственными рабами и хвалебными статьями про это, про всё. Еще одним пятном стала его снохаческая любовь к невестке Тимоше – но это так к слову.

Чему нас учит судьба Горького?

Первое – русская интеллигенция так и не выработала до конца понимания свободы.

Сложно сказать, почему. У нас как то так получилось, что свобода не обязательно предполагает свободы личности. Свобода личности предполагает развитое чувство собственного достоинства – а его то в России никогда не было и что удивительно – интеллигенция не очень и протестовала. Ставка на общинность – это ведь ставка и против свободы личности, верно?

В итоге не было выработано верной системы координат, которая бы позволила вовремя оценить, что такое ГУЛАГ, измерить верной меркой все начинания Сталина, начиная с той же коллективизации. Посещение ГУЛАГа должно было вызвать в Горьком протест именно против попрания чувства собственного достоинства, триумфа коллективного над индивидуальным, причем насильственного – а не вызвало!

Второе – это изначальная глубокая бытовая нечистоплотность и аморальность нашей интеллигенции.

Какую вообще систему моральных норм могли выработать те, кто еще во второй половине 19 века… Знаете, кстати, что такое располагать собой? Об этом рассказал Семен Экшут. В те времена девушка могла свободно выбирать место жительства и род занятий без согласия родителей, только если выходила замуж. И вот очаровательные россиянки массово стали заключать фиктивные браки с прогрессивными юношами просто для того, чтобы иметь возможность жить, как они хотят – не с тем, с кем они брак заключили. А прогрессивные юноши считали за честь помочь барышне. Потом, правда, проблемы начались. Например – вы полюбили друг друга, можно в церковь идти – ан нет! Там уже есть запись о браке! И супруга/супругу нигде не найти. То ли она в революцию ушла, то ли еще где. Или такой поворот сюжета: вам 50 лет, открывается дверь, и вам заявляют – здрасьте, я ваш сын/дочь. Откуда?! Ну, вы же «цать» лет назад заключили брак с моей маменькой? Заключили. Дети, нажитые в таком браке – считаются вашими. И что там, кстати, с наследством: большое?

Или такие вещи: жизнь втроем. Бывший муж, с которым брак отнюдь не расторгался, жена и ее нынешний муж/любовник. И это считалось нормальным! Даже прогрессивным.

Горького в США выставили из гостиницы посреди ночи, когда узнали что Мария Андреева – не миссис Горькая. А в старости он снохаческой любовью полюбил невестку Тимошу. Которой домогался Ягода и сам И.В. Какую систему моральных ценностей могли разработать такие люди?

А без нее – как можно было предотвратить то, что произошло?