Сталинизм. Книга 1. Без царя в голове

Глава 3. Русское народничество и его борьба со свободой. Народофилия. Тоталитаризм слева.

Интеллигенция как родоначальник тоталитарного сознания в России

В каждой стране – есть люди, которые являются своего рода поводырями общества. Элита, пассионарии… называйте их как угодно. Они могут не иметь ни политической, ни экономической власти в обществе – но именно они задают систему координат (моральных норм), в которой общество существует. Определяют, что есть хорошо и что – плохо. В нашем случае – это русская интеллигенция, и именно она несет большую долю ответственности за то что с нами произошло в двадцатом веке.

Конечно, можно сказать и по-другому. Большевики соблазнили святой в своей наивной простоте русский народ! На деньги немецкого Генштаба! Недоучившийся семинарист с уголовным прошлым создал одну из самых страшных тоталитарных государственных машин в истории! Но – полноте, господа! Никто в одиночку не смог бы такое создать, но главное – другое. В каждом обществе время от времени рождаются нездоровые люди с мегаломанскими идеями как всех осчастливить. Но в большинстве обществ это все так и остается идеями. Если наше общество приняло сначала Ленина, а потом Сталина – значит, в самом нашем обществе было что-то не так. Значит, оно было готов принять все это безумие. Конечно, надеясь на лучшее, а как иначе?

Весь 19 век – Россия провела под знаком французской революции. Нет слов, чтобы описать то воздействие, которое она оказала на русское образованное общество, которое еще и поголовно знало французский язык и могло читать подлинники из Франции. Общество левело и проникалось революцией – и в то же самое время в Россию стекались беженцы из Франции и других стран Европы, где стало неуютно – служить русскому Государю. При Николае I Россия стала едва ли не мировым оплотом консервативной реакции, пугалом для всей просвещенной части Европы – в немалой степени этим обусловлена Крымская война. В то время как образованное общество левело – государство и его слуги правели. Начинался великий раскол.

Начать надо, наверное, с декабристов. Декабристы – это видимо была последняя возможность России совершить преобразования европейским путем. Что значит – европейский путь? То, что сначала политические права получает дворянство, и потом оно добровольно или силой – делится ими со всем обществом. Разница между этим путем и тем, что сделали мы, является то – что ко второму этапу мы уже имеем действующие институты. То есть, не надо придумывать парламент, он уже есть, надо просто создать палату Общин. Не надо писать закон о выборах – он есть, и опыт есть, надо просто допустить к выборам новые слои населения. Не надо придумывать политические партии – они тоже есть, просто у них появятся новые избиратели. В 1917 году у нас ничего этого не было, все пришлось придумывать с нуля. Не успели.

Вторая половина 19 века – это время Великих реформ и появление разночинцев – то есть образованного класса, который назвали «интеллигенция». Особенностью России было то, что это были не дети богатых, пошедшие в университеты – а дети бедноты в основном. В России – накопление общественного богатства и появление образованного класса – совпало по времени, что тоже сыграло свою негативную роль.

Девиз французской революции – Свобода, Равенство, Братство – но свобода там понимается исключительно как свобода от королевского (царского) режима, и после того как такая свобода достигнута – в дело вступают два других лозунга, равенство и братство. Французы сами не заметили, что в их схеме – просвещенная деспотия королевского режима заменяется деспотией наиболее агрессивной части общества. Не заметила этого и наша интеллигенция, с восторгом восприняв французскую революцию и борьбу французского общества за эмансипацию (а она продолжалась весь девятнадцатый век) как идеал.

При этом наша интеллигенция не поняла, что ей придется действовать в совершенно иной стране. Стране с куда более скудной прослойкой образованного, да и просто – городского населения. Стране с совершенно иными интеллектуальными традициями.

Другим вопросом было то, что власть в России в лице династии Романовых – была ничуть не хуже, а может даже и лучше Бурбонов. Еще Пушкин сказал – все Романовы революционеры. Отмечу – не все, а каждый второй. В 19 веке это выдерживается – прогрессивного Александра I сменяет консерватор Николай I, которого сменяет прогрессивный Александр II, которому наследует ретроград Александр III. Причем все прогрессивные монархи – были прогрессивными не по принуждению, они искренне верили в необходимость реформ. И лишь несчастный Николай II выпадает из этой цепи – он, по сути, махровый реакционер, дал России первый в ее истории конституционный акт, но дал вынужденно, и впоследствии не мог себе этого простить. И другие реформы он проводил в основном вынужденно – хотя технически он был прогрессистом. Если бы он был истинным реформатором – многое могло бы пойти иначе.

Реформы Александра II одновременно с ускоренным развитием русского общества, появлением первой массовой прослойки людей с высшим образованием породили трагедию русского революционерства. Власть была готова на ограниченные и постепенные реформы с расширением свобод. Образованное общество считало, что свободы должны быть все и сразу, но главное – их надо вырвать из рук власти, а не получить их добром. Кроме того, русские революционеры имели самые смутные и примитивные представления о том, как же должно быть устроено государство после их победы. Они считали, что достаточно свергнуть старую власть и предоставить народу права – и народ в силу своей природной доброты и прочих положительных качеств – сам определит, как ему дальше жить. До самого 1917 года интеллигенция не имела и не хотела иметь четкого образа желаемого государственного устройства. Все говорили о том, что необходима конституция, но никто не знал – какая. Конечно, частично в этом виновата и власть – интеллигенция рождалась в условиях отсутствия парламента и ограничения публичной политики – потому ей не приходилось ни предлагать что-то конкретное, что можно прописать в законе, ни отвечать за свои слова и действия результатами на выборах. Интеллигенция отличалась постоянной и безответственной говорильней. Интеллигентность – поза и готовность жертвовать, а не менять. Но и сама интеллигенция виновата.

Вина интеллигенции заключается как раз в ее максимализме и принципиальном отказе от принятия уступок властей. Вместо того чтобы совместно работать и расширять пространство свободы – интеллигенция взяла курс на конфронтацию. Что еще хуже – интеллигенция избрала врагом мещанство и обмещанивание (то есть буржуазное развитие общества), и тем самым вступила в конфликт с той частью общества, которая как раз и нуждалась в легальных политических правах и могла их переварить, применить себе и стране на благо. По сути, если власть своими реформами пыталась создать значимый имущий класс – то интеллигенция рьяно защищала нищету. Точнее даже не защищала, а требовала консервации нищеты, как части русского своеобразия и неотъемлемой черты русского народа. Русский – значит бедный.

Таким образом, интеллигенция взяла курс на оппозицию к парламентаризму и политическим свободам, потому что это мешало делать революцию. О враждебном отношении к свободе как таковой – упоминал например, Нечаев.

С этим мы подошли к 1905 году – революции, в которой власть одержала победу, а интеллигенция проиграла. О ней говорить большого смысла нет, потому что она мало что дала принципиально нового, только озлобила обе стороны общественного противостояния. Но появился и анализ того, «почему мы проиграли».

В 1909 году – появилась книга «Вехи» – первый столь подробный рассказ интеллигенции о самой себе, наполненный горькими прозрениями относительно того, о чем раньше не говорили вслух.

Это сборник статей, брошюра, в которой несколько авторов – делали своего рода прижизненное вскрытие русской интеллигенции и пытались предупредить всех – власть, общество, с чем они на самом деле имеют дело.

Вехи, несомненно, явились главным литературным событием 1909 года. Эта небольшая по объему книга вызвала настоящую бурю, шквал эмоций, социальный взрыв. По важности воздействия на общественное сознание до 1917 года – Вехи как минимум не уступают «Что делать» Чернышевского и даже «Капиталу» Маркса – только в отличие от этих книг они вызвали шквал отторжения и ненависти.

Ни до, ни после «Вех» не было в России книги, которая вызвала бы такую бурную общественную реакцию и в столь короткий срок (менее чем за год!) породила бы целую литературу, которая по объему в десятки, может быть, в сотни раз превосходит вызвавшее её к жизни произведение… Лекции о «Вехах» и публичные обсуждения книги собирали огромные аудитории. Лидер партии кадетов Милюков совершил даже лекционное турне по России с целью «опровергнуть» «Вехи», и недостатка в слушателях он, кажется, нигде не испытывал.

В. И. Ленин назвал «Вехи» «энциклопедией либерального ренегатства» и «сплошным потоком реакционных помоев, вылитых на демократию».

Официальная советская критика и современные представители коммунистических течений дали этому сборнику крайне негативную оценку:

…пресловутый сборник статей либерально-октябристской профессуры и интеллигенции, вышедший в эпоху реакции, в 1909 г… В этом сборнике оплёвывалась революционная деятельность интеллигенции в прошлом, революционеры третировались, как худшие враги страны и народа… В своё время «Вехи» встретили резкий отпор со стороны революционных кругов, в первую голову, разумеется, со стороны нашей партии.

Тем не менее, читая Вехи, понимаешь, почему наша история первой половины 20 века пошла именно по тому пути, по которому она пошла.

Итак, каковы были основные черты русской интеллигенции согласно Вехам?

1. Осознанная лживость как инструмент борьбы. Сознательное отторжение истины, пренебрежение истиной, если эта истина чем-то не устраивает…

С русской интеллигенцией в силу исторического ее положения случилось вот какого рода несчастье: любовь к уравнительной справедливости, к общественному добру, к народному благу парализовала любовь к истине, почти что уничтожила интерес к истине. А философия есть школа любви к истине, прежде всего к истине. Интеллигенция не могла бескорыстно отнестись к философии, потому что корыстно относилась к самой истине, требовала от истины, чтобы она стала орудием общественного переворота, народного благополучия, людского счастья. Она шла на соблазн великого инквизитора, который требовал отказа от истины во имя счастья людей. Основное моральное суждение интеллигенции укладывается в формулу: да сгинет истина, если от гибели ее народу будет лучше житься, если люди будут счастливее; долой истину, если она стоит на пути заветного клича "долой самодержавие".

…

Когда взрослый студент, идейный интеллигент, стремится при помощи обмана "проскочить" на экзамене, обмануть профессора, – казалось бы, это должно вызывать определенное отношение товарищей. Между тем в среде студенчества к таким подвигам относятся с удивительным благодушием. Никого не возмущают и факты подделки аттестатов зрелости. Вад. Левченко, об искренней статье которого мы уже говорили, подчеркивает широкое распространение лжи в студенческой среде. "Лгут, – пишет он, – в полемическом раздражении, лгут, чтобы побить рекорд левизны, лгут, чтобы не утратить популярности. Вчерашний революционер, произносивший с кафедры на сходке агитационную речь, гремевший и проклинавший, сегодня идет на экзамен и, чтобы "проскочить" без знаний, прибегает к жалким, обманным приемам; отвечая на экзамене, бледнеет и чуть не дрожит; "проскочив", он снова самонадеян и горд".

А. С. Изгоев. Об интеллигентной молодежи.

2. Приверженность агрессивной демагогии в сочетании со склонностью к популизму и радикальным решениям.

И к философии, как и к другим сферам жизни, у нас. преобладало демагогическое отношение: споры философских направлений в интеллигентских кружках носили демагогический характер и сопровождались недостойным поглядыванием по сторонам с целью узнать, кому что понравится и каким инстинктам что соответствует. Эта демагогия деморализует душу нашей интеллигенции и создает тяжелую атмосферу. Развивается моральная трусость, угасает любовь к истине и дерзновение мысли. Заложенная в душе русской интеллигенции жажда справедливости на земле, священная в своей основе жажда, искажается. Моральный пафос вырождается в мономанию. "Классовые" объяснения разных идеологий и философских учений превращаются у марксистов в какую-то болезненную навязчивую идею. И эта мономания заразила у нас большую часть "левых". Деление философии на "пролетарскую" и "буржуазную", на "левую" и "правую", утверждение двух истин, полезной и вредной,– все это признаки умственного, нравственного и общекультурного декаданса. Путь этот ведет к разложению общеобязательного универсального сознания, с которым связано достоинство человечества и рост его культуры.

Русская история создала интеллигенцию с таким душевным укладом, которому противен был объективизм и универсализм, при котором не могло быть настоящей любви к объективной, вселенской истине и ценности. К объективным идеям, к универсальным нормам русская интеллигенция относилась недоверчиво, так как предполагала, что подобные идеи и нормы помешают бороться с самодержавием и служить "народу", благо которого ставилось выше вселенской истины и добра. Это роковое свойство русской интеллигенции, выработанное ее печальной историей, свойство, за которое должна ответить и наша историческая власть, калечившая русскую жизнь и роковым образом толкавшая интеллигенцию исключительно на борьбу против политического и экономического гнета, привело к тому, что в сознании русской интеллигенции европейские философские учения воспринимались в искаженном виде, приспособлялись к специфически интеллигентским интересам, а значительнейшие явления философской мысли совсем игнорировались. Искажен и к домашним условиям приспособлен был у нас и научный позитивизм, и экономический материализм, и эмпириокритицизм, и неокантианство, и ницшеанство.

Н. А. Бердяев. Философская истина и интеллигентская правда.

3. Стойкая психология подполья, склонность к преступному и безответственному поведению, пренебрежение законными средствами в угоду более эффективным незаконным, пусть даже и насильственным.

Помимо прочего это сделало возможность прихода к политической власти людей, сидевших даже не по политическим, а по уголовным статьям. У общества не было, да и сейчас в общем то нет стойкого иммунитета к уголовникам и уголовщине. Можно сказать, что раз уголовник, раз сидел – может, за правду, за народ пострадал. И это примут – не все, но большинство. Российское общество вообще отличается нездоровой толерантностью ко всему уголовному, не отторжением, а принятием уголовщины как варианта нормы.

Изменились только статьи. До революции – героями общества были те кто сидел по террористическим статьям – но оправдывались и эксы (грабители, разбойники, бандиты). После Сталина – массовая посадка людей в ГУЛАГ по надуманным обвинениям обесценила отрицательную социальную ценность судимости вообще. Как можно делать изгоем сидевшего человека при таком количестве отсидевших явно невиновных?

Характер русской интеллигенции вообще складывался под влиянием двух основных факторов, внешнего и внутреннего. Первым было непрерывное и беспощадное давление полицейского пресса, способное расплющить, совершенно уничтожить более слабую духом группу, и то, что она сохранила жизнь и энергию и под этим прессом, свидетельствует, во всяком случае, о совершенно исключительном ее мужестве и жизнеспособности. Изолированность от жизни, в которую ставила интеллигенцию вся атмосфера старого режима, усиливала черты "подпольной" психологии, и без того свойственные ее духовному облику, замораживало ее духовно, поддерживай и до известной степени оправдывая ее политический моноидеизм ("Ганнибалову клятву" борьбы с самодержавием) и затрудняя для нее возможность нормального духовного развития. Более благоприятная, внешняя обстановка для этого развития создается только теперь, и в этом, во всяком случае, нельзя не видеть духовного приобретения освободительного движения. Вторым, внутренним фактором, определяющим характер нашей интеллигенции, является ее особое мировоззрение и связанный с ним ее духовный склад. Характеристике, и критике этого мировоззрения всецело и будет посвящен этот очерк.

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

…

Русский интеллигент испытывает положительную любовь к упрощению, обеднению, сужению жизни; будучи социальным реформатором, он вместе с тем и прежде всего – монах, ненавидящий мирскую суету и мирские забавы, всякую роскошь, материальную и духовную, всякое богатство и прочность, всякую мощь и производительность. Он любит слабых, бедных, нищих телом и духом не только как несчастных, помочь которым – значит сделать из них сильных и богатых, т. е. уничтожить их как социальный или духовный тип,– он любит их именно как идеальный тип людей. Он хочет сделать народ богатым, но боится самого богатства как бремени и соблазна и верит, что все богатые – злы, а все бедные- хороши и добры; он стремится к "диктатуре пролетариата", мечтает доставить власть народу и боится прикоснуться к власти, считает власть – злом и всех властвующих – насильниками. Он хочет дать народу просвещение, духовные блага и духовную силу, но в глубине души считает и духовное богатство роскошью и верит, что Чистота помыслов может возместить и перевесить всякое знание и умение. Его влечет идеал простой, бесхитростной, убогой и невинной жизни; Иванушка-дурачок, "блаженненький", своей сердечной простотой и святой наивностью побеждающий всех сильных, богатых и умных, этот общерусский национальный герой есть и: герой русской интеллигенции. Именно потому она и ценит в материальной, как и в духовной области одно лишь распределение, а не производство и накопление, одно лишь равенство в пользовании благами, а не самое обилие благ; ее идеал – скорее невинная, чистая, хотя бы и бедная жизнь, чем жизнь действительно богатая, обильная и могущественная.

С. Л. Франк. Этика нигилизма.

…

4. Сочетание максимализма (отказ от любого компромисса) с глубокой аморальностью и действиями в стиле «все позволено». Дореволюционная интеллигенция отличалась особым мировоззрением – претензии к власти были в основном этического свойства, в то время как сама интеллигенция считала себя полностью свободной от каких-либо этических норм, кроме тех которые были посвящены необходимости борьбы. Фактически, власть была виновна в том что не позволяла себя победить, и эта претензия предъявлялась вполне серьезно.

С максимализмом целей связан и максимализм средств, так прискорбно проявившийся о последние годы. В этой неразборчивости средств, в этом героическом "все позволено" (предуказанном. Достоевским еще в "Преступлении и наказании" и в "Бесах") сказывается в наибольшей степени человекобожеская природа интеллигентского героизма, присущее ему самообожение, поставление себя вместо Бога, вместо Провидения, и это не только в целях и планах, но и путях и средствах осуществления. Я осуществляю свою идею и ради нее освобождаю себя от уз обычной морали, я разрешаю себе право не только на имущество, но и на жизнь и смерть других, если это нужно для моей идеи. В каждом максималисте сидит такой маленький Наполеон от социализма или анархизма. Аморализм или, по старому выражению, нигилизм есть необходимое последствие самообожения, здесь подстерегает его опасность саморазложения, ждет неизбежный провал. И те горькие разочарования, которые многие пережили в революции. та неизгладимая из памяти картина своеволия, экспроприаторства, массового террора, все это явилось не случайно, но было раскрытием тех духовных потенций, которые необходимо таятся в психологии самообожения…

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

…

5. Героический пафос борьбы с режимом – доходящий до тоталитарной нетерпимости к тем кто с режимом не борется, а ищет иные пути – и одновременно с этим ханжество и поза. Действительная оппозиция в этом случае превращается как раз таки в оппозиционную позу, потому что за осуждением власти ничего нет. Оппозиция является оппозицией только тогда, когда она готова стать властью и делать правильно то что нынешняя власть делает неправильно. В нашем же случае борьба с режимом превратилась из средства в цель, и крах режима означал и крах борющихся с ним, потому что кроме этой борьбы – они больше ни к чему не были способны. Что и вышло в 1917 году. Равно, такая поза лишает возможности борцов нормально жить в обществе, которое получится после из победы, после того как бороться будет уже не нужно.

Подъем героизма в действительности доступен лишь избранным натурам и притом в исключительные моменты истории, между тем жизнь складывается из повседневности, а интеллигенция состоит не из одних только героических натур. Без действительного геройства или возможности его проявления героизм превращается в претензию, в вызывающую позу, вырабатывается особый дух героического ханжества и безответственного критиканства, всегдашней "принципиальной" оппозиции, преувеличенное чувство своих прав и ослабленное сознание обязанностей и вообще личной ответственности.

…

Оборотной стороной интеллигентского максимализма является историческая нетерпеливость, недостаток исторической трезвости, стремление вызвать социальное чудо, практическое отрицание теоретически исповедуемого эволюционизма. Напротив, дисциплина в послушаниях должна содействовать выработке исторической трезвости, самообладания, выдержки; она учит нести историческое тягло, ярем исторического послушания; она воспитывает чувство связи с прошлым и признательность этому прошлому, которое так легко теперь забывают ради будущего, восстановляет нравственную связь детей с отцами.

Напротив, гуманистический прогресс есть презрение к отцам, отвращение к своему прошлому и его полное осуждение, историческая и нередко даже просто личная неблагодарность, узаконение духовной распри отцов и детей. Герой творит историю по своему плану, он как бы начинает из себя историю, рассматривая существующее как материал или пассивный объект для воздействия. Разрыв исторической связи в чувстве и воле становится при этом неизбежен.

С. Н. Булгаков. Героизм и подвижничество.

6. Уже сформированное стойкое тоталитарное сознание, сознание агрессивного племени, стада, шпыняющего и изгоняющего любого, кто не только против, но и кто посмел сомневаться. Задолго до сталинизма – в интеллигентской среде отрабатывались основные модели группового поведения, которые так трагически проявят себя при Вожде. Группирование, публичные коллективные присяги «единственно верному», травля и остракизм «посмевших сомневаться», называние «врагами» тех, кто перешел в другой лагерь, выработка «единственно верных» доктрин и формулировок.

…

Русский интеллигент – это, прежде всего, человек, с юных лет живущий вне себя, в буквальном смысле слова, т. е. признающий единственно достойным объектом своего интереса и участия нечто лежащее вне его личности – народ, общество, государство. Нигде в мире общественное мнение не властвует так деспотически, как у нас, а наше общественное мнение уже три четверти века неподвижно зиждется на признании этого верховного принципа: думать о своей личности-эгоизм, непристойность; настоящий человек лишь тот, кто думает об общественном, интересуется вопросами общественности, работает на пользу общую.