Штык ярости. Индийский поход. Том 2
Ящерица терлась о мою руку и не думала никуда уходить. Трапезничать рептилиями мне еще не приходилось, но я так проголодался, что мог сожрать даже лягушку.
Я приготовился схватить свой бегающий обед за туловище и животное замерло на месте. Видимо, почувствовала мои намерения. Торопясь, чтобы она не убежала, я извернулся и схватил ящерицу за тонкое тело.
И чуть не откинул копыта от ужаса, потому вместо ящерицы в моих руках извивалась змея, огромная и яростно шипящая. Я действовал на автомате и тут же перехватил ее за шею, не давая укусить.
Сделал я это чертовски вовремя, потому что змея разинула пасть и рванулась уже ко мне. Я принял сидячее положение и держал извивающуюся добычу перед собой, не в силах произнести ни слова от шока.
Затем я поднялся, нашел камень и схватил его одной рукой, продолжая в другой удерживать шею змеи. Рептилия обвилась вокруг моей руки и сдавила ее. Она была необычайно сильная и мускулистая. Я прижал ее голову к земле и ударил камнем.
Голова змеи хрустнула, она извивалась еще сильнее, но я держал ее крепко. Затем ударил снова. Змея обмякла, тугие кольца распались и перестали сжимать мою руку. Я завороженно смотрел на ее остренькие изогнутые зубы, торчащие из изуродованной пасти. На кончиках застыли капельки яда.
Только отпустив змею, я ощутил, как сильно ее сжимал. Пальцы онемели от боли. Я потряс рукой и шумно выдохнул. Потом сел на песок и с полчаса не мог пошевелиться. Только когда заметил, что возле трупа змеи копошатся муравьи, понял, что надо действовать.
Ножа при мне не было. Еще в Чимкенте, сразу после боя я оставил саблю и кинжал на Смирном, своем ужасно вредном скакуне. Патроны и порох тоже остались в переметной сумке на коне. Штуцер был заряжен, но в нем осталась только одна пуля. Теперь я снял штык с ружья и отрезал голову змеи. Отряхнул от песка и насекомых и огляделся.
Солнце садилось, вечерело. Огнива у меня не было, придется жевать сырую змею. Честно говоря, мне хотелось больше пить, чем есть, но выбирать не приходилось. Надо съесть змею, пока в ней остались кровь и кое-какие другие питательные соки, это утолит жажду.
Я поднес змею ко рту, понюхал и поморщился. Ладно, надо просто представить, что это селедка. Или, например, устрица. Их можно кушать в сыром виде. Подождав минуту и справляясь с неожиданно накатившей тошнотой, я сказал себе хриплым голосом:
– Ешь, придурок. Или сдохнуть хочешь?
Мой слабый голос так напугал меня, что я тут же сунул змею в рот и оторвал от нее кусок. Затем принялся жевать.
Хм, в целом чешуйчатый ужин оказался не так уж и плох. Я вспомнил, что в некоторых странах Азии змея считается деликатесом и еще больше приободрился. Быстро проглотил кусок и отрезал штыком еще один. Из разорванного туловища пресмыкающегося сочилась буро-красная жидкость, а этого я уже никак не мог допустить. Я сунул туловище змеи в рот и принялся жадно высасывать влагу, надеясь, что это не яд.
Когда я закончил трапезу, от змеи осталась половина. Я насытился и поглядел на муравьев у своих ног. Насекомые разочарованно бегали вокруг. Я поймал одного мураша и тоже закинул в рот. Где-то я читал или смотрел, что их можно употреблять в пищу. У меня нет воды и пищи, я в крайне опасной ситуации. Чего еще ждать?
Я наклонился и начал ловить муравьев и тут же бросать их в рот. Приходилось сжимать их языком и перекусывать. Некоторые кусали меня в язык и десна, но мне было все равно. Я то и дело напоминал себе, что это делается для собственного выживания.
Вскоре муравьи закончились и я осмотрелся, разыскивая их гнездо. Солнце опустилось за горизонт.
После ужина я почувствовал себя гораздо лучше. Жажда прошла, только во рту остался металлический вкус, будто я катал зубами свинцовую палочку. Я вытянул шею, выглядывая из-за склона холма, как суслик из норы. Жара спала, можно идти дальше.
Я оглянулся на облюбованный уголок и с сожалением выполз из щели. Не знаю, попадется ли мне еще такое удобное укрытие. Может быть, утром палящее солнце застанет меня на сплошном песчаном пространстве и я не найду, где спрятаться. Живое воображение тут же услужливо показало мои белеющие на солнцепеке кости, оставшиеся после неудачного путешествия.
От страха я чуть было не забился обратно в щель, но вдруг вспомнил Суворова. Что он бы сказал, увидев меня? Что он бы сделал на моем месте?
– Ни шагу назад, тварь поганая, – яростно сказал я себе, чувствуя, как на зубах скрипит песок. – Пошел вперед, живо. И быстро.
Я поднялся по склону холма, утопая ногами в песке, поправляя ружье за спиной. Затем пошел на восток. Я решил, что лучше сдохну по дороге, чем буду сидеть в этой укромной норке, как перепуганная крыса.
В пустыне быстро темнело. Я шагал по все еще горячему песку и напряженно всматривался вперед. На небе показались звезды. Я хотел пройти как можно большее расстояние до того, как окончательно стемнеет.
Когда настала ночь, я так и не нашел укрытие, вроде того, где прятался днем. Ноги болели. Я отыскал небольшую ямку в песке и рухнул в нее, свернувшись калачиком, как собака.
Заснул, едва закрыв глаза. Последней мыслью была тревога, что во время сна мне за шиворот может залезть скорпион или каракурт.
Проснулся я от дикого холода. Руки свело судорогой. Живот крутило, меня сотрясали позывы к рвоте. Я закашлялся и поднялся с мерзлого, как снег, песка. Что же так холодно-то, как на Северном полюсе? Я совсем забыл, что ночью в пустыне жуткие перепады температур и все леденеет, вот прям по-настоящему.
До утра я уже не мог заснуть. Хотел спать, ложился на остывшую землю, только-только дремал и просыпался от холода. Вставал, топал ногами и махал руками, а затем очень быстро уставал.
Лучи утреннего солнца я встретил в пути. Дико хотел спать, но не мог из-за холода и когда начало светлеть, я решил, что лучше идти вперед.
С восходом солнца быстро начало припекать. Вскоре я уже чертовски жалел, что холод пропал. В горле пересохло. Вокруг стояла сплошная пустыня с гладкими холмами барханов и я в отчаянии оглядывался по сторонам, разыскивая убежище на день. Песок от ветра лежал на земле ровными аккуратными складочками. Убежища не находилось и я понял, что нашел себе на задницу самое худшее приключение из всех, что можно было отыскать.
Солнце жарило все сильнее и я напрасно облизывал языком сухие губы. Вокруг по-прежнему высились барханы и только изредка попадались небольшие желтые растения, стелющиеся к пескам.
Через какое-то время, наверное, ближе к полудню, у меня потемнело перед глазами и я просто свалился на горячий песок лицом вниз. В последний миг я успел вытянуть руки и смягчить падение. Песок обжег грудь и живот даже через одежду, но сил встать у меня уже не было.
– Вперед, – прохрипел я и пополз дальше, не разбирая направления.
Руки покрылись волдырями от ожогов, но я этого не ощущал, вернее, чувствовал, но не обращал внимания. Я просто загребал песок, отталкивался ногами и полз дальше.
Наверное, палящее солнце совсем меня доконало, потому что переползая за гребень бархана, я остановился, удивленный открывшимся зрелищем. Наверное, у меня галлюцинации от солнечных ударов, подумал я и в глазах в очередной раз потемнело.
Глава 3. Солнце слепит глазки
Когда зрение вернулось ко мне, зрелище возникло и в самом деле умопомрачительное. Только это был не дворец, утопающий в прекрасном саду и построенный на берегу полноводной реки, как можно было ожидать от видений, вызванных обезвоживанием, а то, что я искал с самого вчерашнего появления здесь.
Передо мной за барханом показался отряд казаков на горячих конях. Я усмехнулся и опустил голову в песок. Подождал чуток и поднял взгляд.
Странно, казаки никуда не исчезли, наоборот, четверо спрыгнули с коней и побежали ко мне. Приблизились, увязая в песке и схватили меня за руки.
Кажется, я бессвязно благодарил их и пытался обнять ноги. Сил стоять на своих собственных уже не было. Казаки поволокли меня за руки к отряду и спустили с холма.
– Держись ужо как-то, – приговаривал один из спасителей, пожилой казак справа, от него несло табаком и луком.
Остальные молчали, а я наконец уверился, что это вовсе не галлюцинации. Радоваться сил тоже не было, я уронил голову на грудь и позволил тащить меня куда угодно.
– Да, бедолага, сильно ему досталось, – донесся до меня знакомый голос. – Эй, браток, говорить можешь?
Нет, это все-таки мираж, причем знатно уготовленный. Такого просто не может быть. Я поднял голову и увидел Юру Уварова, адъютанта Багратиона. Мы с ним неплохо сдружились во время последнего рейда в тыл врага. Мой товарищ, спасший мне, кстати, жизнь, сидел на коне рядом с есаулом и сочувственно глядел на меня.
В следующее мгновение он тоже узнал меня и резко переменился. Загорелое на южном солнце лицо исказилось, глаза вспыхнули яростным огнем.
– Э-э, друг, – сказал я, улыбаясь и протянул к Юре руки.
– Вот он, тот самый чревовещатель и иноземный злоумышленник, про которого я вам поведал! – воскликнул мой друг, указывая на меня в ответ. – Попался, голубчик!
Казаки отпустили меня, будто прокаженного и я грузно шлепнулся на землю, как мешок с мукой. Поскольку я чуток пришел в себя, то кое-как встал поднялся на ноги и стоял, покачиваясь на ветру.
– Я не могу понять причину столь неблагоприятного отношения к себе, – сказал я, надеясь только, что не свалюсь сейчас в обморок.
– Ишь ты, как глаголет по-нашему, – подивились казаки, а тот самый, пожилой, что утешал меня во время транспортировки, взял и от души саданул локтем в живот. – Получай, скотина иноплеменная.
Я чуть не задохнулся, согнувшись пополам, а затем рухнул на обжигающий песок.
– Ну-ну, господа, он хоть и чужеземный шпион, но тоже человек, – укорил казаков Уваров.
– Эй, кончайте пленного мучать! – прикрикнул есаул. – Пущай в штабе разберутся.
Хотя моя голова по причине жары и так соображала чертовски туго, тем не менее, я догадался, что мое таинственное исчезновение в Э-куполе Юра воспринял, как сговор с иностранной разведкой. Кешу, видимо, он принял за главу резидентуры.
Эх, и ведь не объяснишь ничего, никогда не поверят. Придется ждать, пока доберемся до Суворова, уж главнокомандующий сможет решить это недоразумение.
Покорившись таким образом, злодейке судьбе, я покорно молчал, пока мне связали руки и усадили на свободную лошаденку. В конце концов, на что мне жаловаться? Хоть истощенный, обожженный и арестованный, но я все-таки достиг своей цели и вернулся в Южную армию. Кроме того, казаки невольно спасли меня от смерти в пустыне, так что я, пожалуй, должен их благодарить, даже за столь не дружелюбную встречу.
Мы поехали дальше на юг через пустыню, причем я раскачивался в седле больше положенного. Поглядев на меня, Юра сжалился и дал попить воды из жестяной фляжки. Я проглотил всю воду и чуть не захлебнулся, но все равно продолжал пить.
Опустошив фляжку, я почувствовал себя гораздо лучше. Темнота перед глазами прошла, в ушах перестало звенеть. Я благодарно отдал фляжку Уварову.
– Вот упырь перевернутый, всю воду выхлебал, – проворчал мой бывший товарищ и спрятал бутыль в седельную сумку.
Мы ехали весь день и большую часть пути молчали. Я думал о том, что снова совершил прыжок во времени на два столетия назад. Причем прыгнул уже из измененного времени.
Что теперь будет с человечеством и какие там в прошлом случились изменения, Бог весть. Жаль, я не догадался спросить у Кеши учебник истории. Если бы я прочитал его, то, получается, мог узнать историю этой реальности. Я бы узнал, удалось ли Суворову благополучно завершить поход на Индию или нет. Я бы узнал, сколько продержался Наполеон. Может быть, на пару с Павлом он захватил всю Европу, включая Англию.
От раскрывающихся возможностей захватывало дух. Большую часть дня, пока снова не пересохло горло и не засвербило в желудке, я размышлял над тем, сможет ли Наполеон справиться с этой грандиозной задачей. Во всяком случае, в том мире, где родился я, у него ничего не вышло.
Я старался не подавать виду, что страдаю от старых ран, которые все никак не зажили и недавних ожогов. Делать привал никто не собирался и от мыслей о политике я незаметно перешел на более романтические размышления. Меня приятно поразил звонок Иришки. Уже одно то, что мы, оказывается, совсем не разошлись, необычайно воодушевило меня.
Из приятных дум меня вывел толчок в плечо. Я обернулся вбок и зажмурился.
– Что, солнце глазки слепит? – спросил Юра. – Твои пронырливые хитрющие глазки? У, гнида, так бы и выколол тебе их кончиком сабли.
Из-за маниакальной подозрительности Павла в стране в ту эпоху чрезвычайно развилась охота на ведьм, вернее, на шпионов и заговорщиков. Что же, надо признать, что у Павла были все основания бояться интриг врагов, поскольку он сам от них в итоге и погиб. Вот только почему его подданные, уверившись в паранойе императора, видели козни даже там, где их не было?
Взять, к примеру, меня. Это же надо было придумать, будто бы я, невинный учитель истории и лекарь-самозванец, могу вынюхивать что-либо в пользу иностранной державы!
– Вы чего здесь потеряли в песках? – хрипло спросил я. – Заблудились, что ли?
Юра протянул мне знакомый конверт, на котором было что-то начеркано затейливыми завитушками.
– Держи, женишок, выронил из кармана во время поездки. Это ты потерялся, а не мы. Я, слава богу, не шляюсь по стране, заглядывая в каждый угол, а выполняю поручение командующего и веду дальний дозор, чтобы вылавливать соглядатаев, вроде тебя.
Я совсем забыл про письмо Ольги, дурья башка! Столько событий прошло, что поневоле и голова забудешь, не то, что послание от девушки из далекого прошлого.
– Мне что же, зубами его рвать? – спросил я недобро, указав подбородком на связанные руки. – Чего вы меня спеленали, как каторжника? Куда я денусь с этой пустыни, со скорпионами и фалангами сбегу танцевать?
Казак, ехавший рядом, вопросительно поглядел на есаула и тот кивнул, разрешая снять с меня путы. Когда мне развязали руки, я тут же, как коршун, выхватил письмо из ладони Юрия.
– Полегче, проныра! – смеясь, упрекнул он. – Не убежит твоя суженая, все равно скоро узнает, что ты разоблачен.
Пустынная местность к тому времени сменилась хоть и засушливой, но степью. Всюду, куда не кинь взгляд, до самого края горизонта росли пыльные кусты репея и полыни. Неподалеку казаки обнаружили мелкий прудик с мутной водой и решили устроиться здесь на ночлег, все равно поблизости не было других водоемов.
Пока служилые люди готовились ночевать, я уединился и вскрыл, наконец, конверт. Это что же получается, у меня теперь по женщине в каждой эпохе, самодовольно думал я, разворачивая исписанные ровным красивым почерком листы бумаги. Надо же, не ждал, не гадал, а заделался вдруг казановой и разбивателем женских сердец.
«Милый, дорогой мой друг Виктор», – писала Ольга и от этого душевного начала у меня дрогнуло сердце.
Графская дочь, как водится, не сразу приступила к самому главному. Согласно правилам этикета, сначала ей требовалось поведать все новости, что произошли в провинциальном городе за время нашего отсутствия.
Так, я вынужден был прочитать, опасаясь, что как что-нибудь действительно важное, что в Оренбурге готовятся к проведению ежегодной ярмарки, что недавно сгорела часть крепостной стены, что вытье собаки по ночам предвещает сильную беду и позавчера Ольга проснулась посреди ночи, потому что пронзительно и тоскливо выли все городские псы.
С замиранием сердца и тревогой на душе Ольга слушала собак всю ночь, гадая, к чему эта дурная примета и молила Бога, чтобы не получить утром весть о моем ранении или, того хуже, смерти. Утром обнаружилось, что от меня до сих пор нет вестей, ни плохих, ни хороших и в соседнем поместье крепостные устроили бунт, наподобие миниатюрного Пугачевского и туда спешно выслали два полка казаков из оренбургского гарнизона, которые сурово карали за малейшее неповиновение. В общем все закончилось хорошо, виновных крепостных повесили, некоторых перед смертью хорошенько мучали, предварительно отрубив руки и ноги, а затем подвесив на крючьях.
Интересное, кстати, зрелище, Ольга ходила посмотреть на сон грядущий, чтобы немного развеяться. Кроме мужчин, наказали и некоторых непокорных женщин, их били кнутами, оторвали ноздри и навеки сослали в Сибирь. После такого справедливого решения Ольга вместе с подругой, говорят, долго восторженно хлопали в ладоши.
Что же вот такие произошли основные события, писала девушка. В целом, живется в городе скучно, развлечений почти нет, раз в месяц устраивается костюмированный бал, но последний прошел недавно и там не было ничего интересного, кроме как утомительных танцев, во время которых легко можно подвернуть ногу или подхватить лихорадку.
В общем, совершенно бессмысленное занятие, Ольга никак не могла взять в толк, почему только это мероприятие приводит в дикий восторг ее подруг по пансиону, а еще для этого нужно заказывать платье. Это такое утомительное занятие, надо ехать к портнихе, сидеть в очереди с подругами, выслушивать все местные сплетни и рассказывать самой, а Ольга ненавидит так делать. Хотя перед последним балом пришлось так сделать и Ольга так засиделась, что не заметила, как настала ночь и папенька прислал камердинера, узнать, почему она так задержалась.
Папенька, кстати, все время постоянно мотается по городу, оформляет бумаги и у него совершенно нет времени поговорить с родной дочерью. Приходится ужинать все время одной, жалея, что армия уехала в поход и не осталось никого из достойных людей, кого можно пригласить на трапезу.
Кстати, недавно, чтобы немного скрасить свой скромный и однообразный быт, Ольга нас брать уроки танцев, а ее партнером оказался весьма достойный и обходительный молодой человек, он недавно приехал по делам из Петербурга. Продолжая читать про это, я и сам не заметил, как девушка перешла наконец к сути послания.
Оказалось, что этого шустрого молодого человека зовут Сергеем, что он великолепно поет и танцует, а также чертовски остроумен и весьма эрудирован. При этом свои достоинства он умудряется не выпячивать, а скромно старается избежать излишнего внимания к своей персоне.
В общем, сей столичный ферт уже который день посещает их ужины, гуляет по саду, играет на пианино, в общем, ведет себя в их доме, как в своем собственном. Так-так-так, подумал тут я, кажется, я уже слышал где-то эту историю.
Действительно, в самом конце своего многословного и пустозвонного послания Ольга, наконец призналась, что этот чертов хлыщ из престольного града весьма пришелся ей по сердцу. Она считает своим долгом сообщить мне, что дает мне отставку и надеется, что я поведу себя, как достойный человек и не буду по возвращении устраивать дикие скандалы и смертоубийственные дуэли, как это произошло с не к ночи помянутым будет Буриновым.
Засим девушка выражала надежду, что у меня все отлично со здоровьем и я слежу за тем, чтобы мне не отстрелили башку, а затем пожелала мне всяческих благ и высказала робкую надежду, что я войду в ее положение и мы останемся друзьями.
Дочитав письмо до конца, я проклял всех столичных франтов в общем и переменчивое девичье сердце моей подруги Ольги в частности. На что я рассчитывал, безмозглый осел, уезжая в поход? На то, что Ольга будет сидеть у окошка и ждать моего возвращения? Все что угодно, только не это! И тем более не такая ветреная девушка, как Ольга!
Я посмотрел на дату послания и обнаружил, что оно писано еще месяц назад, через пару недель после нашего отъезда из Оренбурга. Великие небеса, она даже не удосужилась подождать меня хоть немного! Стоило мне исчезнуть, как я выпал из ее сердца вон.
Я сидел и сокрушался по поводу скоротечности девичьей любви, когда подошел казак и угостил меня галетой, сухарями и водой. Я с удовольствием отвлекся от письма, затем выпил и съел все, что мне дали.
– Ну, как ваша возлюбленная, сидит и льет горючие слезы, ждет, когда вы вернетесь? – спросил Юрий, усаживаясь рядом на все еще горячий песок. – Судя по вашему сокрушенному виду, вы измучены тоской по ней. Право, Виктор, на вашем месте я бы не мучал достойную девушку. Подумайте о том, как ее сокрушит новость о вашем аресте. Вы же компрометируете ее, понимаете вы это?
– Слушай, Юрий, заткнись, пожалуйста, – сказал я устало. – Ты со своими разговорами о моей измене вот здесь мне уже сидишь. Ты что, так и не понял, что тогда случилось после того, как ты спас меня от Иваныча?
– Ого, сударь, вы нарываетесь на поединок, – сказал Юра. – А что тут понимать, скажете вы? Я собственными глазами видел иноземную диковинку, в которой сидел человек. По русски он говорил с явным акцентом, звал тебя с собой, а когда я хотел предотвратить это, меня обезвредили подлым ударом по голове сзади. Когда я пришел в себя, тебя и след простыл. Я разыскивал тебя везде и нигде не находил. Тогда я и догадался, что ты трусливо сбежал с чужеземцем, о чем и доложил в Тайную экспедицию.
– Чего? – изумился я и почесал обожженный нос, затем щеки. – Ты еще и до этого додумался? Донести на боевого товарища ищейкам? Да, Юра, я был о тебе лучшего мнения.
– Кто из нас хуже, а кто лучше, мы решим на рассвете, – сказал Юра, задрожав от бешенства. – Мне надоели ваши беспочвенные намеки и я вызываю вас на дуэль. Что касается Тайной экспедиции, то я не считаю, что поступил плохо, рассказав о тебе, куда следует. Такие, как ты, ставят под угрозу успех нашего похода. По пришествии в армию ты предстанешь перед его превосходительством Барклаем де Толли, который по совместительству и уполномочен проводить такого рода расследования по армии.
– Отлично, спасибо тебе за эту ценную услугу, – я отвесил шутливый поклон. – Что касается твоего вызова, то я бы ответил на него прямо сейчас , если бы не погорел так во время пребывания в песках. Хорошо, мы поговорим с тобой на рассвете, причем не на саблях, как ты предпочитаешь, а на ружьях.
– Мне все равно, хоть на вилах или мотыгах, я тебя все равно прикончу, – пообещал мой глупый товарищ Юра и удалился.
Господи, ну почему ты населил эту реальность такими непроходимо тупыми людьми? Сначала свою мерзкую сущность показала Ольга, а теперь и этот бывший соратник, с которым мы вместе дрались в строю.
Ладно, утром мы решим, кто из нас прав, утомленно решил я и улегся спать. Это единственное, на что я был способен тогда и я уснул, едва только смежил веки. Об Ольге я решил подумать потом, на досуге, хотя о чем еще тут можно было говорить после ее письма, ясно расставившего все по местам? А я еще считал себя местным донжуаном, идиот эдакий.
Ночью мне снились какие-то кошмары и я несколько раз просыпался. В ночи горел костер и где-то в степи выли шакалы. А может волки, черт его знает.
Утром Юрий прислал есаула и тот заявил, что уполномочен быть секундантом на моем поединке. Поскольку у меня нет своего секунданта, я могу его назначить.
– Давайте любого, я все равно согласен, – сказал я, щупая обожженные руки.
Интересно, прокатит ли у меня вторая штука со штуцерами, вроде той, что я выкинул с Буриновым. На саблях противостоять Юре я не смогу, единственный шанс выжить – это ружья.
Выслушав мои условия, есаул согласился. Без особых церемоний мы вышли с Юрой в степь подальше от стоянки и встали с ружьями в руках. Я поежился от ночной прохлады.
– Что это? – спросил есаул, заметив на вдали темную полосу. – Господа, кажется, вам предстоит повременить с выяснением отношений. Я не сомневаюсь, что это враги.
Глава 4. В кольце ядовитых змей
В самом деле, полоса быстро превратилась во всадников, скачущих к нам во весь опор. Я увидел, что они вооружены и настроены весьма серьезно.
– Чего мы ждем? – спросил я у есаула. – Пока нас порубят в капусту?
– Это дружественные нам племена, – невозмутимо ответил тот. – Они идут со стороны Чимкента. Наверняка, это киргиз-кайсаки, отправленные в разведку.
Я обернулся и еще раз поглядел на приближающихся всадников. Вроде бы действительно это союзные кочевники, но если это не так?
– Тебя как зовут, есаул? – спросил я, чувствуя, как от топота копыт потихоньку гудит земля.
Командир отряда отвел взгляд от надвигающейся конной лавы и посмотрел на меня в упор. Восходящее солнце осветило сбоку его округлое лицо с толстым картошечным носом и мясистыми губами. Большие серые глаза спокойно глядели на меня. Ростом есаул был на голову выше меня и вдвое шире в плечах, эдакий былинный богатырь, очутившийся в начале девятнадцатого века.
– Зовут меня Степан Серовский, ваше благородие, – ответил он. – А воюю я с тех пор, когда мне исполнилось десять годочков. Так что вполне могу отличить неприятеля от союзника.
Букву «г» он говорил с небольшим придыханием.
– Это хорошо, есаул, – ответил я. – Опыт у тебя, значит, огромный. А я какой-то лекаришка, да еще и под арестом, говорю тебе, что ты и твой отряд сейчас на Востоке. Здесь всё не так, как ты думаешь. И на твоем месте я лучше поостерегся бы, так, на всякий случай.