Огоньки без огранки
Дмитрий Денисовский
Огоньки без огранки
Дмитрий Денисовский ОГОНЬКИ БЕЗ ОГРАНКИ
От Автора:
Эта книга не претендует на документальную точность, хотя главная сюжетная линия этого произведения основана на реальных событиях. Дерзкое по своему замыслу и исполнению преступление, положенное в основу книги, на самом деле произошло в Советском союзе за десятилетие до его развала.
Имена некоторых руководителей правоохранительных органов страны того времени оставлены в книге действительными. Тем не менее Автор не утверждает, что здесь все правда и ничего кроме правды.
Несомненно, в процессе создания книги пришлось прибегнуть и к некоторой доле авторского вымысла. Иначе повествование превратилось бы в документально-пресное изложение следственного дела, чего Автору, бесспорно, хотелось бы избежать.
И да! Автор взял на себя смелость объединить в книге плохо совместимые вещи: иронию и трагедию. По мнению Автора, такое чередование этих жанров часто сопутствует в жизни у большинства людей. Что из этого получилось – судить Читателю!
Глава 1 – ноябрь 1977 года – «Громкое дело»
Празднование Дня советской милиции в, по-осеннему прохладном и слякотном ноябре 1977-го года было омрачено одним событием, о котором обычный житель страны ничего не слышал. Об этом не говорили по телевидению и не писали в газетах. Даже сарафанное радио тех благостных, на чей-то вкус конечно, времен застоя строительства коммунизма не донесло еще никаких слухов об этом происшествии до простого обывателя. Хотя дело это вполне можно было назвать настоящим ЧП Союзного масштаба. Именно так и отзывались о нем в больших кабинетах на Огарева и даже на Старой площади.
Правда слухи, а точнее сказать, обрывистые намеки на это событие начали уже тонкими ручейками вытекать из квартирных кухонь милиционеров, владеющих информацией. Разносились они вовсе не «беззубыми старухами», как метко пел о слухах Владимир Высоцкий, полузапрещенный в то время. Источниками этих намеков были вполне себе молодые жены милиционеров, которые не научились еще держать язык за зубами обо всем, что слышали дома от своих мужей.
Ручейки, состоящие из слушков и сплетен, петляли, сливались вместе и собирались в большую запруду, которую вот-вот должно было прорвать. Вот тогда молва об этом преступлении уж точно покатится по городам и весям огромной Советской страны.
Потом перевернутая, перевранная дойдет до больших ушей-локаторов какого-нибудь Голоса Америки. Тут же выплеснется из вражеских радиоприемников с заключением о том, что «советские люди, доведенные до отчаяния от бедности, решились на дерзкое преступление»!
И конечно же, эти чужие радиокомментаторы запоют свою обычную песню о «неспособности советских властей и правоохранительных органов справиться с ситуацией»! В этом случае, оргвыводов и наказаний от всевидящего партийного ока будет не избежать. Внутренние органы все это прекрасно понимали, но сделать пока ничего могли. Не получалось.
Младшие милицейские чины, задействованные в расследовании этого преступления, прятали глаза от начальников среднего звена. А те уже, в свою очередь, и сами не смели прямо смотреть в ясны очи своих руководителей, облаченных в форменные, синие брюки с красными, генеральскими лампасами.
На генеральских широких столах вот уже третий месяц пылились докладные, разосланные Генеральной прокуратурой СССР, где черным по белому значилось: «В ночь с пятого на шестое августа сего года, в городе Ереване из хранилища Государственного банка Армянской ССР были похищены денежные средства на сумму один миллион, пятьсот две тысячи, семьдесят рублей и ноль копеек. Похищенные банкноты были номиналами в десять, двадцать пять и сто рублей билетов Государственного Казначейства СССР. Оперативно-розыскные мероприятия по горячим следам успеха не принесли, и преступники задержаны не были…»
От такой похищенной суммы непроизвольно округлялись глаза даже у генералов, получавших более чем достойное денежное довольствие. А что уж говорить о милицейских офицерах среднего и нижнего звена? Уму не постижимо!
Советские люди о кражах миллионов могли только читать в книжках или смотреть в каких-нибудь западных вестернах, изредка показываемых в кинотеатрах. Трудящиеся советской страны привыкли оперировать совсем другими суммами. При зарплате рублей в сто пятьдесят, считающейся неплохой, умудрялись откладывать по двадцатке-тридцатке в месяц на покупку чего-нибудь стоящего. Копили несколько месяцев, а то и лет, и выждав длинные очереди, покупали наконец вожделенные товары «не первой необходимости», о которых долго мечтали.
Холодильник «Днепр» стоил 250 рублей, цветной телевизор «Рубин» 625 рублей. За шкаф-стенку югославского или ГДР-ского производства приходилось выкладывать по тысяче рублей, без учета дачи «на лапу» знакомому продавцу или товароведу.
А уж на легковую отечественную машину терпеливому и непьющему трудящемуся приходилось копить лет десять, а то и больше. Если трудящийся этот не был, конечно, знаменитым писателем, певцом, космонавтом или моряком, на худой конец.
Юбилейный концерт 10 ноября в Колонном зале Дома Союзов прошел, на первый взгляд, по обычаю, торжественно и помпезно, как всегда.
Многоголосый шум нескольких тысяч приглашенных на представление гостей, переговаривающихся между собой, умолк наконец. Затихла также негромкая какофония оркестровых инструментов, в последний момент продуваемых и дергаемых за струны перед выступлением. Тяжелые атласные кулисы бордового цвета, закрывающие сцену, ожидаемо разъехались в сторону, и в огромном зале повисла торжественная тишина.
Большинство зрителей, сидящих в креслах и ожидающих начала концерта, были облачены в парадную милицейскую форму, увешанную яркими орденами, медалями или более скромными орденскими планками. Первые ряды занял генералитет, а дальше – от сцены по ранжиру, как прописано в уставе милицейской службы. А она была, как известно, «опасна и трудна»!
Вот и сидели в первых рядах те заслуженные сотрудники органов, кто был послабее глазами в силу возраста или более уставшим от опасностей и трудностей службы, чем их молодые подчиненные.
Рядовых и сержантов тоже, правда, хватало, но разместились они в дальнем конце зала и на галерке, откуда сцена казалась размером с пачку сигарет «Космос». Благо, что мощные динамики отлично доносили все происходящее на ней до ушей молодых сотрудников правопорядка.
Наконец-то, ведущие – Игорь Кириллов и Анна Шилова – вышли на сцену и объявили поочередно в своей вступительной речи: «Наш праздничный концерт, посвященный шестидесятилетию советской милиции, открывает Образцово-показательный оркестр Внутренних войск МВД СССР…»
Грянула торжественная музыка нескольких десятков инструментов и заполнила весь огромный концертный зал. Седовласый дирижер, в форме полковника Внутренних войск, умело руководил музыкантами, стоя в пол-оборота к зрителям.
Как и предполагалось, Образцово-показательный оркестр исполнил композицию Минкова «Незримый бой» из телесериала «Следствие ведут знатоки».
Большинство, из присутствующих здесь зрителей, старались не пропускать по телевизору ни одной серии этого фильма, снятого по прямому указанию Министра МВД Щелокова. Поэтому они, зрители эти, прекрасно знали и слова песни, написанные поэтом Гороховым.
Многие просто шевелили губами во время исполнения оркестром композиции. А некоторые даже пели в голос, стараясь попасть в такт музыке:
«Наша служба и опасна и трудна,
И на первый взгляд, как будто не видна.
Если кто-то кое-где у нас порой
Честно жить не хочет.
Значит с ними нам вести незримый бой
Так назначено судьбой для нас с тобой-
Служба дни и ночи…»
Затем, для благодарных зрителей, полностью заполнивших огромный зал, спели Юрий Гуляев и Елена Образцова.
Лев Лещенко выступил с недавно сочиненным Тухмановским шлягером «День Победы».
По обычаю посмешил и Аркадий Райкин со своим «Серым веществом».
«Березка» порадовала суровый милицейский глаз стройными ногами своих танцовщиц. Седые генералы, разместившиеся в первых рядах, старательно прятали свои заинтересованные взгляды на эти точеные ножки, полностью оголяющиеся при каждом вращении. Не хотели они, чтобы их дородные супруги, сидящие рядом, заметили огоньки вспыхнувшего интереса. Жены-то наверняка считали, что такие искры в глазах своих пожилых мужей давным-давно и безвозвратно погасли. Как, впрочем, и многое, остальное.
Эти властные генеральши, зашитые в неимоверно сверкающие платья из новомодного люрекса, неодобряюще глядели на юных соблазнительниц их немолодых мужей, у которых, оказывается, еще остался интерес к жизни. Генеральши, в отличие от громко аплодирующих супругов, жиденько хлопали после каждого танца. И то больше для порядка.
В общем, все прошло, как всегда, на самом высокохудожественном уровне, заранее одобренным и обезжиренном худсоветом Москонцерта и Министерством культуры СССР.
Но было кое-что отличающее завершение этого традиционного представления от всех предыдущих. На этот раз, некоторые высокопоставленные милицейские полковники и генералы, приглашенные после концерта на юбилейный банкет в столичное Административное Управление МВД, совсем не торопились туда.
В предыдущие годы, по обычаю, там раздавали пряники в виде очередных званий, наград или переходящих красных вымпелов, на худой конец. Но это было раньше, а теперь все могло произойти с точностью наоборот!
Генералы прекрасно осознавали, что после торжественной части, придется докладывать Щелокову что-то по делу. Впрямую рапортовать министру МВД СССР о результатах расследования, которых не было!
Мощная советская машина правопорядка, полностью укомплектованная всем необходимым, вот уже три месяца как завязла, не продвинувшись в расследовании ни на шаг. Ни ее опытные сотрудники, ни многочисленные явные и тайные агенты ничего не могли прояснить по этому делу.
Все начальники внутренних органов, поставленные руководить следствием, топтались на месте и уже начали перекладывать стрелки на других коллег, обвиняя их в бездеятельности, что, в общем-то, было свойственно милицейской верхушке того времени.
Умение лавировать в сложных жизненных обстоятельствах и угождать начальству были залогом получения больших звезд на погоны. Ему же, начальству этому, главное ведь сказать то, что оно хочет услышать, а не то, что ты думаешь сам. Твои мысли никому не интересны, и вполне могут навредить тебе самому, если ты вдруг решишься нарушить эти устоявшиеся правила карабканья по генеральской, служебной лестнице.
Но в этот раз высокие милицейские чины, приглашенные на торжественный банкет, понимали, что обычной показухой своего служебного рвения не обойтись. Не тот случай. Сейчас нужны были только сухие факты и реальные результаты по делу. Чувствовали многоопытные знатоки высоких кабинетных интриг, что терпение руководителей страны истекает. А это вполне может привести к звездопаду. Причем, совсем не в астрономическом смысле.
По этой причине генералы и не торопились на банкет, как это всегда бывало раньше. Еле тащились старческими походками на выход из Колонного зала Дома Союзов.
В гардеробе намеренно вежливо пропускали вперед коллег и старались укрыться за широкими спинами своих жен, раздобревших на генеральских харчах, словно пышные пироги после русской печки.
Игорь Иванович Карпец, начальник Управления уголовного розыска СССР, одетый в новенькую форму генерал-лейтенанта милиции, подавая жене пальто, заметил возле себя одевающегося Генерального прокурора Руденко.
Генпрокурор СССР, невысокий, полный человек с лысой макушкой, обрамленной жидким полукругом волос, топтался на месте и совсем не торопился покинуть гардероб. Он медленно застегивал сейчас свою шинель с каракулевым воротником, пряча за отворотом золотую звезду Героя Соцтруда, украшающую парадный китель.
Лицо самого начальника Управления Карпеца было больше похоже на физиономию добродушного профессора каких-либо, гуманитарных наук, чем на лицо руководителя уголовного розыска всей страны.
За большими квадратными очками по-доброму светились его ласковые, казалось бы, глаза. Но, сотрудники, сталкивающиеся с Карпецом по служебным делам, знали, насколько обманчив этот его внешний вид. Начальник Управления мог быть очень суровым и даже порой жестоким.
Карпец, сделав шаг и наклонившись ближе к Генпрокурору, спросил у того тихо:
– Как вы считаете, Роман Андреевич, на банкет как на заклание идем? Леонид Ильич уже успел сделать оргвыводы?
Маленькие глазки Генпрокурора забегали. Он огляделся вокруг – не слышит ли кто? Ответил полушепотом:
– Надеюсь, что нет, Игорь Иванович! – и продолжил после паузы. – Но, как водится, стрелочника, конечно, найдут!
Оба одновременно тяжело вздохнули и медленно пошли на выход, в душе надеясь, что лично их минует эта участь.
Выйдя на улицу, они пропустили вперед своих дам и сами медленно заползли в черные, служебные «Волги», подкатившие ко входу.
Оба с неохотой бросили своим водителям:
– В Управление МВД!
Их жены, прошедшие с мужьями все трудности подъема по карьерной лестнице, понимали озабоченность супругов. Молчали по дороге и не лезли к ним с разговорами.
А потом, тайком перекрестили мужей в спины, когда те, выйдя из машины, сделали первый шаг к большим резным дверям Управления, где их ждал непростой разговор с министром.
Глава 2 – октябрь 2021 года – «Похмелье»
Удивительно, как прошлый опыт очередной отдачи от старых грабель ничему не учит? Позднее утреннее похмелье было невыносимо жутким. Голова у Артема болела так, что хотелось засунуть ее в морозилку холодильника и оставить в состоянии анабиоза до тех пор, пока холод окончательно не выморозит алкогольные пары того пойла, которое он пил вчера, не задумываясь о последствиях.
Это отнюдь не относилось к качеству спиртного. С этим-то как раз все было в порядке, а вот с количеством Артем явно переборщил. Впрочем, как обычно в последние два года.
Ощущения были такие, будто чья-то безжалостная рука вворачивала в затылок старый, затупившийся винт, дергая его из стороны в сторону без всякой оглядки на нестерпимую боль, которую доставляла несчастной жертве.
Ко всему прочему, ему казалось, что во рту побывала огромная стая кошек. Не домашних пушистиков, ухоженных и хорошо пахнущих, а самых настоящих помойных котяр, грязных и вонючих. Именно такой привкус остался на его языке и слипшихся от обезвоживания губах.
Артем, по обычаю, никогда не похмелялся. Не понимал он такого лечения. Пробовал не раз, конечно, но кроме рвотных позывов и отвращения к утренней рюмке ничего другого не испытывал. Посему и не верил в утверждение бывалых алкашей, что «чем заболел, тем и лечись». Тем более что пил он вчера армянский коньяк, которого дома не было ни капли.
Артем, если разобраться, изрядно прикладываться к бутылке начал только пару лет назад. Он по инерции все еще следил за собой, стараясь не выходить в люди не то, чтобы небрежно одетым, а даже тщательно не побрившись. Старался надираться в основном только по пятницам или субботам, чтобы за выходные можно было отойти от похмелья. Правда, получалось это не всегда и на работу он частенько приходил с вчерашним перегаром, особенно в последнее время.
Он не любил и не понимал дневную дозированную выпивку среди рабочей недели или смакование одного-двух бокалов за весь вечер, хотя сам предпочитал благородные напитки вроде текилы или хорошего рома. Водкой, конечно, тоже не брезговал, но старался пить ее не часто, выбирая только дорогие и чистые сорта.
Артем старался не пить в одиночку, предпочитая большие и веселые компании. Такие, где можно было вести долгие пьяные разговоры на различные темы и даже попеть, потанцевать, если в компании, на счастье, присутствовали дамы.
Таким многолюдным застольям в последнее время стали сопутствовать некоторые сложности, связанные с всеобщим коронавирусным безумием.
Но в итоге научились справляться и с этим. Держали в кармане медицинские маски, чтобы напялить их сразу, если придет проверка. Гулянки переместились из ресторанов и баров в квартиры, закрываемые на все замки. Правда, музыку для танцев приходилось включать не на полную мощность, чтобы бдительные соседи не позвонили куда следует.
В прочем, в этом, небольшом по российским меркам, районном городишке, где сейчас проживал Артем, к карантинным мерам относились не слишком строго.
Здесь продолжали гулять на широкую ногу, что было обычным для провинции. Местному населению позволялось гораздо больше, чем жителям столицы или других больших городов. Кроме того, здесь все мало-мальски значимые люди прекрасно знали друг друга. Поэтому, те, кто чувствовал потребность в веселых застольях, продолжали делать это, не переживая за большие штрафы или какое-нибудь другое наказание.
Еще Артем не любил чувство «недопитости». Ему всегда хотелось продолжить «до победного, без сдачи». Зато по утру, когда многие из вчерашних застольных коллег, проспавшись и протрезвев, воскрешали себя после пьянки свежими огурчиками, Артем, в отличие от них, чувствовал себя полностью разбитым.
Он мучился от непрекращающегося похмелья, головной боли и бессилия, выбивающего из колеи, которое проходило только к вечеру, а то и на следующий день.
Была ли это врожденная особенность его генов, или Артем сам выработал такую черту в процессе своей алко-эволюции, он и сам не знал. Задумывался об этом, конечно, но продолжал надираться до полной безсознанки, ничего толком не помня на следующее утро. Хорошо хоть, что было это не часто. А впрочем, как посмотреть?
Спроси его, зачем он это делал? Знал ведь прекрасно, что пьянки не идут ему на пользу, медленно, но верно убивая здоровье. Да и, что немаловажно, служебную карьеру! Но Артем, каждый раз кляня себя за неспособность вовремя остановиться, был уже готов для очередного застолья буквально через неделю после каждого тяжелого похмелья.
Вот и сегодняшнее пробуждение после ночной гулянки почти ничем не отличалось от всех тех треморно-разбитых состояний, накрывающих Артема, когда он с бодуна продирал глаза.
Ему потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы решиться приподняться и сесть на небрежно застеленном диване, куда он рухнул только под утро. Каждое его движение отдавалось нестерпимо-ноющей болью в голове и всем теле. Создавалось впечатление, что по нему вчера проехал какой-то тяжелый каток, основательно утрамбовавший все его выпирающие части.
Если, худо-бедно, с головной болью удалось довольно быстро справиться с помощью двух таблеток немецкого аспирина, которые Артем достал из тумбочки, то общее его состояние оставляло желать лучшего.
Артем просидел на диване с четверть часа, пока не решился встать и нетвердо прошествовать в ванную, широко расставив руки и иногда опираясь на стены.
Он, заглянув в зеркало, ужаснулся. Физиономия в отражении была та еще! Светлые волнистые волосы всклокочены и кистями торчали в разные стороны. Под серо-зелеными, покрасневшими глазами появились темные мешки. Сухие губы потрескались. Рыжая щетина, только-только начавшая пробиваться на подбородке, дополняла картину. Проще говоря, на Артема из зеркала смотрел обычный, российский алкаш, которых жило много по соседству с ним.
Артем долго и тщательно чистил зубы и полоскал рот, чтобы избавиться от мерзкого ощущения, оставшегося там после пьянки. Только после этого побрел на кухню, где в холодильнике его ждала заветная бутылка холодного Нарзана.
Достав минералку нетвердой рукой и открыв ее, Артем приложился прямо к горлышку и жадно вылакал полбутылки. Он в легкую опустошил бы ее и всю, но решил оставить холодную, животворящую жидкость на потом.
Душный, спертый воздух на кухне, пахнущий скисшим куриным бульоном, оставшимся в кастрюле на плите, не позволил Артему широко вздохнуть. После выпитого Нарзана стало значительно легче, но ему захотелось продышаться и проветриться.
Артем распахнул настежь кухонное окно и некоторое время постоял возле него, обдуваемый легкими порывами прохладного ветерка, залетающего с улицы.
Благодатная погода бабьего лета в середине октября уже стала меняться на холодные, неуютные ночные отголоски осени, вступающей в свои права. Затяжные осенние дожди еще пока не накрыли окрестностей, но перемена погоды уже чувствовалась.
Солнце, двигающееся по безоблачному небу к зениту, слепило глаза, но уже так не грело своими лучами, как это было всего неделю назад. Ветер, гуляющий по лиственному парку, примыкающему к дому Артема, начал уже срывать яркие, желто-красные наряды с деревьев, словно настойчивый любовник, стаскивающий одежду с неопытной девчонки.
Артем смотрел в окно с меланхоличной грустью, которая всегда накрывала его в это время года. Осень он не любил. Никогда не понимал Пушкинских восторгов по отношению к осеннему увяданию природы. Такая душевная грусть проходила у Артема только после первого выпавшего снега, когда окружающая картина полностью менялась.
Он не стал закрывать кухонного окна. Напротив, побрел в комнату и приоткрыл там балконную дверь, чтобы прохладный сквозняк протянул всю квартиру и выветрил оттуда неприятный запах его собственного перегара.
Артем, оглядев комнату, увидел свои брюки и стильный, шерстяной свитер, небрежно брошенные на пол возле дивана. Своего возвращения домой он не помнил, но сообразил, что сил раздеться по-человечески у него явно не хватило. Пришлось собрать разбросанную одежду, достав до кучи носки из-под дивана, и отнести все это в ванную, где стояла старенькая стиралка.
Переборов похмельную лень, Артем решился и встал под прохладный душ. Он, стоя под тугими струями воды, постарался убедить себя, что они должны напрочь смыть с тела все остатки его вчерашней пьянки.
После душа и правда стало значительно легче. Посвежевший Артем не остановился на полумерах. Он, еще раз скептически взглянув на свое отражение в зеркале, настроился и тщательно побрился. Насухо вытерев подбородок, слегка обдал его из любимого черного флакона с надписью Том Форд.
Артем почувствовал себя кем-то похожим на человека после того, как поменял нижнее белье и надел свежие джинсы и чистую, фланелевую рубашку с клетчатым, красно-черным рисунком.
Он понимал, что в этом состоянии полезно было бы что-нибудь закинуть в себя. Но, ни поздний легкий завтрак, ни тем более ранний сытный обед в глотку не лезли. Вообще любая мысль о еде вызывала неприятные ощущения. Артема продолжало немного мутить, поэтому он обошелся большой кружкой крепкого, горячего чая, который пил маленькими глотками.
Артем, сидя за кухонным столом, мучительно попытался вспомнить все события вчерашнего вечера, плавно перешедшего в сегодняшнюю, затуманенную пьяную ночь.
Вчера, кое-как отсидев в кабинете скучный и, по обычаю, ничем не примечательный рабочий день, он, капитан полиции Артем Геннадьевич Нестеров, собирался уже было отправиться домой.
Вечером должны были показывать очередные, неумелые потуги отечественных миллионеров-футболистов, пытающихся пробиться на заветный мундиаль. Артем, каждый раз садясь у экрана поболеть за «наших», потом клял себя за глупый оптимизм и веру в этих горе-профессионалов, проигрывающих с завидной стабильностью не только грандам футбольного мира, но и середнячкам.
Он с усмешкой слушал пылкие речи комментаторов, восторгающихся «мастерством» команды, если та вдруг выигрывала у соперников, представляющих страну размером с российскую область, а может и район.
Артема раздражали эти комментарии, но он с упорством мазохиста снова и снова садился к телевизору с надеждой на чудо, которого в жизни, как правило, не бывает.
Капитан Нестеров, сдав ключ от кабинета и расписавшись в журнале у дежурного, вышел из здания местного отделения внутренних дел с твердым намерением зайти по пути в магазин. Времени вполне хватало, чтобы купить традиционные «подфутбольные» четыре бутылки светлого пива и чего-нибудь к нему.
Не успел Артем спуститься со ступенек входной лестницы, как его окрикнул знакомый, дружелюбный голос:
– Тема, постой, не спеши! Дело есть!
Голос принадлежал капитану Вадику Дронову, жизнерадостному приятелю и частому собутыльнику капитана Нестерова.
Вадик, после трех неудачных браков, был по своему собственному выражению «мужиком на условно-досрочном освобождении от семейных обязанностей».
Он, в свои неполные сорок, успел трижды выйти на эти самые УДО по своей воле, а вовсе не по желанию бывших жен. Они-то, как раз, были и не против продолжения семейных отношений, но Вадик каждый раз рвал брачные узы, как только чувствовал в них рутину и унылую бытовуху.
Разводился без ругани и скандалов, оставаясь с бывшими женами в хороших отношениях, и был готов к новым семейным авантюрам сразу после очередного развода.