То есть там, где остальные дети просто волнуются перед контрольной, ребенок с травмой неудачи может потерять сон и аппетит, заболеть, упасть в обморок или пытаться всячески избегать любых проверок, тестов и контрольных. Его сверхтревога является естественным ответом на закрепленный опыт пережитой личной катастрофы. В его опыте нет иных вариантов. Он ожидает только катастрофы, и факт того, что на одну травматическую неудачу у него приходится много удачно написанных контрольных, для него в этот момент ничего не значит.
Травма создает «туннель», в котором кажется, что нет никакой свободы выбора – все будет плохо. Но когда это «плохо» все же не случается, тревога… продолжает расти. Потому что случившаяся травма меняет наше представление о себе и мире. И если это представление сформировалась по принципу «я недостаточно хорош» или «мир ко мне враждебен и обязательно меня высмеет», то когда мир вдруг ведет себя иначе, человек пропускает этот момент как незначимый и с еще большим напряжением начинает ждать, когда же произойдут события, подтверждающие его картину мира. Стоит кому-то косо на него взглянуть, и он тут же скажет самому себе: «Ну да, все так и есть, они только и ждут случая посмеяться надо мной». Это отчасти объясняет тот факт, почему травматически тревожные люди очень беспокоятся, когда все идет вроде бы хорошо, и успокаиваются тогда, когда все по-настоящему плохо.
Всем нам нужно на что-то опираться: жить в непредсказуемом мире сложно для всех, а для людей с повышенной тревогой – особенно. Парадокс в том, что для тревожных людей опорами становятся их негативные представления о себе и мире, сформированные вследствие травмы. Для них обычно очень важно подтверждать свои устойчивые конструкции, даже если эта картина мира им невыгодна, потому что нарисована в достаточно мрачных красках и подрывает желаемое, но пока невозможное позитивное восприятие себя.
То есть для того чтобы избавиться от тревоги, нам нужно стать более уверенными в себе и принять тот факт, что окружающий мир к нам более-менее дружелюбен. Хотя сама травма будет диктовать нам обратное, раз за разом цементируя наше представление о том, что не стоит ждать ничего хорошего ни от мира, ни от себя самого. Поэтому любые наши попытки убедить травматика в том, что «все будет хорошо, и волноваться совершенно не о чем» приведут к обратному эффекту: травматик лишь почувствует себя непонятым и одиноким, и тревога его усилится.
Работая с травмой и связанной с ней тревогой, мы должны дать место всем самым катастрофичным фантазиям. Не важно, терапевты мы или просто близкие люди, находящиеся рядом с «бегающим по потолку» от избыточного возбуждения травматиком. «Расскажи, что самого страшного может случиться, если…». В процессе рассказа нам нужно будет несколько раз повторить странное для травматика предложение: «А дальше?». «Что значит дальше?» – часто спрашивают они. Так устроено их представление о катастрофе: после нее – никакого «дальше». Хотя на самом деле «дальше» жизнь все равно продолжается, и ему полезно про это хотя бы пофантазировать.
Приведу несколько примеров из давней практики, когда я еще работала с детьми. Есть такое упражнение у прекрасного детского психолога и автора замечательных книг Вайолет Оклендер, оно называется «лодка в шторме». Мы предлагаем ребенку (или взрослому – с ними это тоже прекрасно работало) нарисовать лодку в шторме. После нарисованного, разумеется, проективного рисунка, спрашиваем:
– Сколько баллов твой нарисованный шторм, насколько он сильный и как долго продлится?
– Как ведет себя лодка в шторме? Справляется сама? Просит о помощи?
– Какие последствия и/или разрушения будут у лодки после пережитого шторма?
– Что происходит после того, как все закончилось?
Понятно, что шторм – символ происходящих стрессов и сложностей, а поведение лодки – то, как мы будем с этим справляться.
Один из очень тревожных детей – мальчишка лет девяти сказал, что шторм будет длиться неделю, и в результате лодку разобьет о камни.
– Что будет дальше? – спокойно спрашиваю я. Он смотрит на меня с изумлением: «что, мол, тебе непонятно?»
– Ее разнесет в щепки! – говорит он уверенно и почти с воодушевлением, пытаясь донести до меня окончательность катастрофы.
– В щепки?! Надо же… А дальше?
– Что дальше? Она утонет! – заявляет он почти со злорадством.
– Утонет… Да, это очень печально. А что будет дальше? – не унимаюсь я. Он задумывается, обмякает.
– Ничего. Она так и будет лежать на дне, всеми позабытая.
– Наверное, долго будет лежать, одиноко ей будет, как думаешь? А дальше?
Выдержав некоторую паузу, он внезапно улыбается и с большим облегчением говорит:
– А дальше в ней заведутся крабики всякие, рыбки, водоросли. Она станет для них домиком. И ее жизнь продолжится! – сообщает он, почти ликуя.
– Да, она перестанет быть лодкой, а станет домиком. Вот как!
– И это, между прочим, не так уж и плохо, – заканчивает он упражнение с изменившимся настроением.
Согласна, не так уж и плохо. А вот другая история, чем-то похожая на эту.
Я работала с ребенком 12 лет, у которого был высокий уровень тревоги в силу его психиатрического диагноза. Он рисовал мир, неуклонно двигавшийся к катастрофе: взрываются вулканы, происходят цунами, землетрясения, наводнения.
– Земле – конец! – кричал он, сильно возбуждаясь.
– То есть все люди на Земле погибнут? – спрашиваю я.
– Не только люди, всей Земле конец!
– А как с ней этот конец случится?
– Как? Ее взорвут!
– А кто взорвет? Если все люди уже погибли?
– Инопланетяне! Они прилетят и взорвут Землю бомбами!
– Хорошо, а зачем им это нужно?
– Они не хотят, чтобы Земля существовала!
– Ничего себе, а что потом?
– Как что? – его возмущению нет предела, – Она же взорвалась!
– Ну да, я поняла, а потом что? Кусочки-то остались.
– Они разлетелись по всему космосу!
– И… дальше что?
– И стали метеоритами и кометами, – отвечает уже спокойнее и с интересом.
– Как думаешь, каково это – быть метеоритом или кометой?
– Не так уж и плохо, даже прикольно может быть.
Понятно, что от этих упражнений у ребят не произошло никакого чудесного исцеления, ибо проблем и у того, и у другого было немало. Но эти случаи иллюстрируют то, как можно помогать людям, охваченным тревогой. Важно не прерывать это переживание, потому что любое прерывание только загоняет проблему внутрь, а позволить тревожному клиенту допрожить свой катастрофический фантазийный сценарий – завершенное переживание уже само по себе способно снизить накал чувств.
Это упражнение также закладывает идею того, что нет чего-то окончательного в нашей жизни. Даже смерть – после нее будет еще что-то, скорее всего, произойдет какая-то трансформация. Возможно, мы поменяем свою природу. Возможно, будем жить только в памяти наших близких. Примечательно, что переживание и проговаривание катастрофичного в нашем воображении конца всегда происходит на задержке дыхания: на вдохе без выдоха, или наоборот – на выдохе без последующего вдоха.
Вспомните, как тревожно описывали предстоящее событие ваши знакомые:
– Представляешь, выйду на сцену, и все слова забуду! – и не дышит.
– Хорошо, забудешь, а дальше? Дальше, наверное, вспомнишь или не вспомнишь слова. И тогда?
– А что тогда? Они все начнут надо мной смеяться! – (и опять не дышит).
– Смеяться – это неприятно. Что потом, сколько они будут смеяться?
– Десять минут! – (в реальности это будут секунды).
