…в трубке послышался низкий мужской смех, такой издевательский и грубый, что я обомлела.
Все внутри омертвело. Я почувствовала, что сердце будто сдавливают в тисках.
– Кто это? – спросила в надежде, что телефон нашел кто-то из проезжающих мимо водителей.
– Здравствуй, малышка.
Этот голос!
Земля ушла у меня из-под ног.
Я вспомнила, как чужак шептал, присев передо мной на корточки, когда я корчилась от боли. Это был он убийца моей семьи!
– Как я рад, что ты позвонила. Ты уже успела соскучиться?
Я не могла вздохнуть – слишком страшно, слишком много эмоций. И ярость, которая включилась по щелчку пальцев. Даже больше – жажда его крови. Я до дрожи хотела, чтобы он сдох в мучениях!
– Где моя мама? – сдавленно зашипела я в трубку.
– А как ты думаешь, зайчонок?
«Зайчонок», – так я была записана в мамином телефоне.
– Что ты с ней сделал?! – заорала я.
Слезы брызнули из глаз. Нет, это не были слезы жалости к себе, это была слепая ненависть и бессилие.
– Ну, малышка, не плачь, – его шепот был таким горячим и липким, что меня передернуло. – Твои слезы – только мои. Я хочу не только слышать их, но и видеть, ощутить их вкус. Такие соленные, как и твоя кровь.
– Что ты сделал с мамой?!
– Убил. Это было очень приятно. Почти так же хорошо, как и с твоей сестрой. Но Ангелину я еще выпил всю, до последней капли. Пока я трахал ее, я наслаждался ее изысканным вкусом.
Я резко убрала телефон от уха, не в силах это слышать. Я беззвучно орала в потолок, не понимая, за что эта тварь так хладнокровно мучает меня.
Резко выдохнув, я приказала себе успокоиться. И снова поднесла телефон к уху.
Я не доставлю ему удовольствия своими слезами, мольбами или страхом. Если он идет за мной, то я сделаю все, чтобы этот путь принес ему лишь страдания.
– Зачем ты забрал телефон?
– Хочу найти тебя. Мне так жаль, что я не поставил скихр. Я буду опечален, если тебя присвоит кто-то другой. Ты должна быть моей, Эля. Я как раз смотрел ваши совместные с Ангелиной фото. Вы здесь такие веселые и беззаботные малышки…
– Что с моим отцом, урод?
– О, не говори о нем… я хотел, чтобы он насладился тем, что я делал с твоей матерью. Но он испортил мне все веселье, сдохнув раньше времени.
Меня ослепила ненависть, и я закричала в трубку:
– Ненавижу тебя! Ты пожалеешь о том, что сделал. Я убью тебя!
– Тогда я просто обязан найти тебя, Эля.
– Оставь меня в покое!
– М-м-м… дай-ка подумать, – и он выдыхает коротко: – Нет.
– Зачем… за что?!
– Я голоден.
– Сукин сын!
– Твоя ненависть… это так сладко. Где ты, Эля? Здесь было столько крови, что я потерял твой след. Но это ненадолго. Я почувствую тебя, где угодно.
– Я лучше умру!
– Не огорчай меня. Ты портишь мне охоту.
Я желала испортить всю его жизнь.
– О-хо, Эля. Такая решительная. Скажи, ты станешь сопротивляться, когда я приду за тобой? Попробуешь навредить мне? Я хочу, чтобы ты сопротивлялась.
– Я тебе не достанусь! – выпалила я и сбросила звонок.
Меня не отпускала ярость.
Она колотила меня так долго, что я не сразу подумала о госпитале, резервации и ребятах, которые здесь лечились. Неужели они все погибнут из-за меня? Если чужак придет, он не пощадит никого.
Меня охватила такая паника, что я едва добежала до унитаза и меня пару минут мучали рвотные позывы. Я сползла на пол, стирая с лица немые слезы. Мысль о том, что я следующая, что я точно умру и умру страшно, сводила с ума.
С другой стороны, сейчас я принадлежу самой себе и если уж выбирать свою смерть – то лучше свести счеты с жизнью самостоятельно.
Я доползла до койки, снова схватила телефон и открыла страницу браузера. Напечатала в поисковой строке «профессор Севастьянов», и, к моему удивлению, выпало множество ответов и даже фото.
– Доктор биологических наук, – прочитала я. – Севастьянов Алексей Станиславович, академик РАН, член российского физиологического общества…
Что бы делать ему на военной базе в Подмосковье?
И я вдруг вспомнила, как Сергей с Константином переговаривались, и что говорили, думая, что я еще не пришла в себя. Когда я только очнулась, они говорили, что некто может почувствовать мою кровь.
Почему они выслали меня сюда? Опасались ли они за собственные жизни? Или они опасались чего-то другого?
Меня пронзила безумная догадка.
Дверь в бокс отъехала в сторону, и я увидела Никиту, с лица которого сползла улыбка. Он с изумлением обнаружил меня на полу, зареванную и совершенно растерянную. Взглянул на нетронутую еду.
– Ты что? – ошалело спросил он. – Каша не понравилась, что ли?
Я с трудом поднялась, протянула ему телефон.
– Мне нужно срочно поговорить с Инной Владимировной. Пожалуйста. Это очень важно.
Он забрал телефон, рассматривая меня с жалостью и думая, наверное, что я слетела с катушек от горя.
– Я скажу ей, – тем не менее, согласился он. – Она зайдет после обхода.
– Нет, Никит, – взмолилась я. – Он идет за мной, понимаешь? Вы все в большой опасности. Мне нужно связаться с профессором Севастьяновым.
– С кем?
– Поторопись… прошу.
Он нахмурился, кивнул и снова запер меня в боксе.
Глава 4
Суров задремал.
На сон всегда было слишком мало времени, особенно сейчас, когда его стали одолевать воспоминания. Это была прошлая жизнь. Жизнь, в которой он сделал выбор – стал человеком без сердца.
Неожиданно затрещал телефон, и Константин скинул ноги со стола и выпрямился в кресле. Отерев лицо, будто смахивая остатки сна, он принял звонок:
– Подполковник Суров слушает.
По этому телефону никогда не звонили просто так – дело, по которому Сурова беспокоил полковник Шилов лично, должно быть чем-то из ряда вон.
– Ты охренел там, Сура! – заорал динамик, и Константин отодвинул телефон от уха. – Вы там, вообще, с ума посходили? Какого черта происходит? Ты, сопляк, какого хрена пасть свою не держишь закрытой?
– Да в чем дело? – нахмурился Константин. – Какие-то новости?
– Новости, – выдохнул Петр. – Ты передал девку в Васильевскую?
Константин потер глаза, проклиная все на свете. Если бы Шилов не был его старым другом, разговор, наверняка, строился бы иначе.
– Да. С ней проблемы?
– Она, вообще, откуда взялась?
– Подобрал ее на дороге, передал в госпиталь. В чем, черт побери, дело?
– Она подняла там всех на уши. Она что контактировала с чужаком?
Константин помедлил с ответом, но все-таки лгать не стал:
– Да.
– Ты знал об этом?
– Знал, – раздраженно проговорил Суров.
– Ты, черт, идиот совсем? Ты понимаешь, что чужаки обычно так не делают? Сегодня эта девка говорила с одним из них прямо из госпиталя. По телефону.
– По телефону? – ошалело выдохнул Константин. – Какого хрена ей это надо? Они что обменялись номерами?
– Сура, сейчас важно только то, что он ищет ее. А если найдет и узнает что-то о проекте… Даже думать об этом не хочу. Ты понимаешь, что стоит на кону?
Константин напрягся.
– Что предлагаешь? – проговорил он голосом, в котором заскрежетал металл. – Пустить ей пулю в башку?
– Она хочет поговорить с вашим профессором.
– А это еще зачем?
– Может, потому что она что-то увидела, когда была на базе, Костя? – голос Петра стал язвительно-холодным. – Не догоняешь, в чем может быть дело?
Суров ненавидел, когда сокращали его имя.
– Я решу этот вопрос.
– Реши так, Костя, чтобы у нас не было проблем, понял? – и Шилов отключился.
Константин зашагал по комнате в поисках зажигалки. Он был страшно раздосадован. Еще не хватало, чтобы из-за его неосмотрительности информация о проекте стала известна одному из чужаков.
Закурив, он вышел из кабинета и направился в лабораторию, где заканчивалась его зона ответственности и начиналась территория Севастьянова и его коллег. Здесь была такая степень защиты, что можно было ослепнуть. Затушив сигарету, Константин надел экранирующую одежду и преодолел несколько «линий света», чтобы найти Севастьянова.
Совсем скоро они оказались на вертолетной площадке. Константин снова курил, наблюдая, как садится солнце, зажигая над степью оранжевый туман. Ему не хотелось думать, что в отношении Черниковой придется принимать какое-то решение. Если она знает то, что знать не должна – решение будет плохим. Очень.
Когда они прибыли в Васильевскую, уже стемнело и были включены фонари. Спустившись в бывшее бомбоубежище, душное, как закупоренная банка, Суров ощутил неприятное предвкушение.
Эля сидела за столом с чертовой шитой раной на лбу, со ссадинами на губах и щеке, с грубо зачесанным светлым хвостом, таким небрежным, будто она только что проснулась. Одета в военный комбинезон с мальчишеского плеча.
У Сурова потеплело где-то внутри – неясно, с какого перепугу. Краска бросилась в лицо, и он вдруг смутился, ощущая себя полным идиотом.
Он даже не сразу заметил главного врача госпиталя, которая разглядывала пришедших с надменным лицом, будто их визит отнимал слишком много ее времени. Поджарая, с короткой стрижкой, тонкими недовольно изогнутыми губами и цепким, по-мужски открытым взглядом, она побуждала Сурова искать причины выдворить ее за порог.
– Подполковник Суров, – представился он.
– Рада, что вы прибыли лично, – женщина поднялась из-за стола и протянула руку: – Инна Владимировна. Рудова.
– Мне не хочется создавать вам проблемы, – Суров убедился, что ее рукопожатие было крепким, сухим и горячим. – Мы можем поговорить с девушкой наедине?
Пожалуй, он сознательно избегал называть Черникову по имени. Произнести его, поворочать во рту, выдохнуть – то же самое, что признать: Черникова Элеонора больше, чем очередная задача в перечне его дел.
– Пожалуй, сделаю еще кофе, – сказала Инна, поднимаясь.
Когда она зашагала к двери, Суров отчетливо услышал биение собственного сердца. Ему показалось, что его «ПЛ1» жжет ему бедро.
– Нам пришлось пригнать сюда вертолет, – сказал он с укором, когда дверь за Рудовой закрылась. – Ты что здесь вытворяешь?
Эля метнула в него рассерженный взгляд.
Вряд ли она знала, что значило поднять в небо «Ансат». Разумеется, ее больше заботила собственная жизнь, чем его бюрократические проволочки.
– Я хотела говорить только с Алексеем Станиславовичем, – заявила она, доводя Сурова до бешенства.
– Ты давай лучше излагай, – грубо ответил на это подполковник. – Все решения буду принимать я. Ты поняла?
Эля отвернулась.
Расплачется, что ли?
Константин ненавидел слезы, особенно женские.
– Вы кого-то держите на той базе? – между тем, ее голос звучал твердо.
До того твердо, что Суров не сразу осознал, что она спросила, а когда смысл сказанного дошел до него и пронзил, точно раскаленная игла, он едва сдержал сдавленное шипение.
– Это один из чужаков? – Эля вдруг повернулась, вглядываясь в лицо Константина.
Он поджал губы, не зная, что ответить.
Севастьянов внезапно произнес:
– Это не совсем верное название для этих существ. Я бы назвал их пришельцами. Предполагаю, что они прибыли из космоса.
Суров поперхнулся воздухом, пронзая профессора предостерегающим взглядом.
– Вы изучаете его? – спросила Эля. – Хотите понять, как его уничтожить?
– Пока не один из известных нам методов не дал положительного результата, – спокойно ответил профессор. – То есть, не убил его.
– Но вы смогли его поймать.
– Благодаря определенному излучению и системам свечения, – пояснил Севастьянов. – На создание ловушки ушло почти три года. Она единственная в своем роде.
Слушая их разговор, Суров пытался совладать с эмоциями и своей совестью. Иногда ради спасения многих нужно пожертвовать одним, даже, если этот один – ни в чем неповинная девушка.
– Можете быть уверены, я ничего не скажу тому уроду, который идет за мной, – Эля вдруг взглянула на Сурова прозрачными, как хрусталь, глазами. – Но, если я могу вам помочь… Я сделаю все, что в моих силах.
Константин стиснул зубы – гребанное дежавю. Все это уже было в его жизни. Он больше не желал делать выбор.
– Собирайся, – бросил он внезапно. – Мы возвращаемся на базу.
***
Вдоль горизонта протянулась тонкая нить алого зарева – солнце окончательно скрылось за выжженной степью. Я почти ничего не слышала из-за рева двигателей, но за бортом вертолета, где стремительно расползалась холодная звездная ночь было по-прежнему безмятежно.
Если бы не знать, что человечество давно захлебнулось в собственной крови, можно было бы любоваться видом распростертой на многие километры темноты, лишь кое-где потревоженной светом.
Прислонившись виском к стеклу, я смотрела, как затухают последние закатные лучи. Я цеплялась за них, будто за остатки собственной жизни. Казалось, вместе с надвигающейся ночью жуткая тьма вползает мне в сердце.
Я ненавидела чужаков.
Теперь само слово ненависть обрело для меня тот самый первозданно-сакральный смысл.
Это не то, что ненавидеть дождь или пробки в час пик, жаренный лук или несладкий капучино. Ненавидеть – это сгорать дотла от желания отнять жизнь и причинить боль тому, кто разрушил весь твой мир.
Я жаждала крови, словно вышедшая на охоту волчица.
Если бы я смогла хоть чем-то помочь Севастьянову и найти способ уничтожить тварей, которые истребляли нас, словно скот, я бы без раздумий пожертвовала своей жизнью. Героически умереть за высшую цель – это ведь круто. Это намного лучше, чем стать добычей чокнутого инопланетного засранца.
Я взглянула на Сурова, который сидел на соседнем сидении, прикрыв веки. Не думаю, что он спал. Он будто провалился в себя, ища ответ на вопрос, который неприлично звенел в воздухе: «Почему он рискует всем ради незнакомой девушки?» Разумеется, он ставил на кон и собственную жизнь. Может быть сейчас, в этот самый момент, когда его зрачки нервно дергаются под веками, он придумывает хитроумный план, как обернуть всю эту ситуацию себе на пользу.
– Подлетаем, – закричал профессор сквозь шум работающих лопастей, – он почувствует вас, Эля. Мы усилим мощность излучения в ловушке.
Только сейчас я в полном мере осознала, что они привезли меня туда, где содержится пленник. И хоть он обезврежен, он не перестал быть убийцей. Он, возможно, сожрал десятки, а то и сотни таких девушек, как Геля. Он заслужил персональный ад. Если было бы можно крутануть тумблер света на полную мощность, я бы умоляла сделать это собственноручно.
Посмотрев сквозь стекло, я увидела военную базу, сверху напоминающую сияющую белым светом трехгранную звезду. Основные помещения лаборатории находились под землей, о чем я, разумеется, узнала позже.
– Здесь дислоцируется гарнизон численностью двести пятьдесят человек, – заметив мою заинтересованность, сказал Севастьянов.
«Все эти люди могут погибнуть из-за меня», – пронеслось у меня в голове.
Я вдруг остро ощутила тоску по родным. Мне захотелось положить голову на мамино плечо и снова стать просто «зайчонком». Для Гели – плаксой.
– Сначала в санчасть, – велел Суров, когда вертолет приземлился на площадку. – Сергей обработает ее раны. Я дам команду, чтобы девчонку разместили за линией «вепрей».
«Вепрями» называли особые прожектора, источающие неприятный для чужаков свет. Он был не способен убить их, но боль причинял точно.
Сергей приветствовал меня изумленным выражением лица. Спрятав руки в карманы халата, он окаменел в дверном проеме, стоило ему переступить через порог медицинского кабинета, куда меня привели под конвоем.
Он тщательно замазал, заклеил и забинтовал мои раны. Лицо его на протяжении всех этих манипуляций оставалось непроницаемым, и я подумала, что он осуждает Сурова за решение снова привезти меня сюда, потому что я могу стать причиной всеобщей гибели.
– Простите… – стоило этому слову слететь у меня с языка, как Сергей печально улыбнулся.
Сейчас, когда я сидела на кушетке, едва доставая ногами до пола, а он возвышался напротив, весь пропахший лекарствами, я внимательно заглянула в его лицо.
– Я не хотела подвергать вас опасности…
Сергей вскинул взгляд.
– Надеюсь, база выстоит против одного пришельца, – он оглядел мои раны: – Потребуется время, чтобы все это зажило. Прости за нескромный вопрос… когда у тебя… гм, следующие дни женского недомогания?
Я вспыхнула от стыда. Нет, я вовсе не была ханжой, просто глупая девичья стыдливость несколько выбила меня из колеи.
– Они чувствуют любую кровь, – видя, что я пытаюсь шевелить губами в тщетных попытках выдавить из себя слова, объяснил он. – Составь, пожалуйста, мне календарь.
– Ладно, – я потерла шею от неловкости.
– Без необходимости не выходи за линии света. У «ловушки» несколько ярких источников.
– У ловушки?
– Так мы называем комнату, где находится объект. Его пребывание здесь строго засекречено.
– Я никому не скажу.
Это заверение вновь вызвало на мужском лице усмешку.
– Ловушка располагается под землей, как и лаборатория. Тебя разместят там, а пока побудешь у меня.
– Там? Рядом с этим… рядом…
– Там ты будешь в большей безопасности. Это снижает вероятность почувствовать тебя извне. Но не исключает, – он завернул смоченную в перекиси марлю в пакет: – Это нужно побыстрее утилизировать. Посиди здесь, Эля.
Если бы он мог, он бы, наверняка, поспешил утилизировать и меня. И за это я не могла на него даже сердиться.
Мне было предложено разместиться на больничной койке и провести в медпункте всю ночь, а утром перебраться за одну из линий света, в подземную лабораторию.
– Хочешь вколю тебя успокоительное? – предложил Сергей, наблюдая за тем, как я ерзаю на койке. – Ты пережила сильный стресс. Чувствовать тревогу – это нормально.
Не знаю, что в моем поведении натолкнуло его на мысль, что мне нужен очередной укол. Возможно, то, что я чересчур суетилась, сопела и жмурила глаза, пытаясь сдержать слезы?
– Дело в том, что они чувствуют не только кровь, но и эмоции людей, – вдруг сказал Сергей. – Мы вырабатываем различные гормоны: дофамин, серотонин, кортизол, адреналин… Они влияют на чужаков. Повышают их уровень заинтересованности в жертве.
– Я не буду плакать. Обещаю, – со злостью выдала я.
– Хорошо. Но твои надпочечники вырабатывают слишком много адреналина.
Мы всерьез обсуждаем мои надпочечники?
Я отвернулась к стене и затихла, опасаясь, что Сергей и правда введет мне какое-нибудь лекарство.
– Постарайся поспать, Эля, – тихо прошептал он.
Кажется, какое-то время он стоял, привалившись плечом к стеллажу и наблюдал за мной. Быть может, моя фантазия была слишком красноречива, но я ощущала, как холодные щупальца спрута утягивают меня на незримое морское дно.
Я медленно погружалась в холодную бездну, на глубину триста атмосфер и меня остро пронзали лучи света, проступающие из мрака. Я потянулась к ним так самозабвенно, что совершенно не заметила, как сомкнулись вокруг зубы глубоководного удильщика.
– …значит, решили дать шанс Дубровскому? – сквозь сон донеслись до меня обрывки разговора. – И ты хочешь включить в проект Элю? После всего, что с ней случилось? Тут мужики ломались… А что, если девушка не согласиться?
Сновидения утягивали меня в прошлое, когда мы с Гелей забирались в постель друг другу, чтобы не было так страшно в темноте. Но мы не имели ни малейшего понятия, какие жестокие монстры могу прятаться во мраке.
– А разве у нее есть выбор? – прозвучал, как приговор голос подполковника Сурова.
Глава 5
Выбора мне и правда не оставили. Десять минут на душ, пять – на завтрак. Все передвижения по базе под присмотром.
От Сергея я узнала, что для Сурова сон – редкость, а с моим появлением подполковник и вовсе перестал спать. После рассвета он выехал за периметр базы, вернулся спустя два часа и засел в своем кабинете.
За это время я заполнила тонны бумаг, необходимых, как мне сказали, для моего дальнейшего пребывания здесь. Только после этого, показали лабораторию и второе кольцо света.
Всего колец было шесть. За пятым находились комнаты ученых: различных физиков, оптиков, медиков и биологов. Дело в том, что лаборатория была сконструирована так, что ее окружали мощные непрерывные световые «линии», шириной не менее трех метров каждая. Сквозь такую защиту, предполагалась, не проскочит ни один чужак.
Световые источники были защищены от механических повреждений, и источали мощное электромагнитное излучение. Остальное пространство было пропитано ультрафиолетом и любовно называлось «солярием».
Около восьми утра мне было велено явиться к Сурову.
Кабинет подполковника был небольшим вытянутым прямоугольником, в котором помимо стандартных стола, шкафа и офисного кресла, располагался еще раскладной диван, на котором, собственно, Суров мог спать в полглаза.
Вид этого человека – взрослого и серьезного – подействовал на меня, словно удар под дых. Я впервые оценила его суровую, грубоватую внешность, кричащую о том, что шутки с ним плохи. Если я и помышляла о том, чтобы говорить с ним на равных, то теперь об этом не было даже речи.
– Сядь.
Суров лишь мазанул по мне взглядом, и я снова увидела в нем того сурового мужика, который силой запихал меня в машину.
– Я не просто так тебя сюда привез.
– Не для того, чтобы спасти, то есть?
А вот теперь Суров поднял взгляд и надолго задержал. Дерзить ему еще никто не смел, особенно здесь – это я отчетливо уяснила.
– Ко мне здесь обращаются товарищ подполковник. Если надо что-то сказать, говори: «Можно обратиться?»
Я стиснула зубы. С одной стороны я все понимала, с другой – какая же дурость!
– Можно обратиться? – мрачнея, выдавила я.
– Обращайся.
– Что мне нужно делать?
Суров отложил документы. На его столе, кстати, был слишком вычурный военный порядок… фанатично-педантичный…
– Знаешь, кто такой профессор Дубровский? – на мое отрицательное покачивание головой, подполковник ответил: – Марк Дубровский – профессор кафедры палеонтологии, специалист в области геологии и биологии. Астро2– и ксенобиолог.
– Это выдержка из Википедии?
Суров не сразу сообразил, что я изволила пошутить. В его картине мира случился Апокалипсис.
Глаза подполковника сощурились – он вынимал из меня душу, взвешивал и препарировал.
– Ксенобиолог… – решила исправиться я, ерзая на стуле: – Он изучает НЛО?
– НЛО занимаются уфологи.
«Ну, это меняет все в корне», – с иронией подумала я.
– А я вам зачем?
Вопрос был простым, но Суров не спешил отвечать. Он так внимательно разглядывал мое лицо, что это натолкнуло меня на скверную мысль – я точно стану подопытным кроликом.
– У Дубровского есть теория, что эти выродки здесь с определенной целью. Как любая раса они связаны между собой социальными, экономическими и культурными связями, – Суров поднялся и подошел к доске на стене, взял маркер: – Есть некая шкала Кадышева. Придумал ее советский радиоастроном. Он считал, что все цивилизации разделены на три типа, – он выделил их на доске римскими цифрами: – Это крайне спекулятивная вещь. Дубровский выделяет еще четвертый и пятый типы. Цивилизация пятого типа может использовать энергию метавселенных и изменять их физику.
– Что это значит?
– Что они могут путешествовать между мирами… и существовать вечно.
Внутри у меня что-то надломилось, и я не сдержала изумленного вздоха.
Рука Сурова вывела на доске знак бесконечности.
– Дубровский предположил, что чужаков невозможно уничтожить, и все, что в наших силах – с ними договориться, – подполковник поймал мой ускользающий и растерянный взгляд. – Он предложил метод с использованием прикладного анализа поведения.
Суров обошел стол и облокотился на него бедром, все еще глядя на меня сверху-вниз, страстно ища в моем лице хоть какую-то реакцию на эти откровения.
– С помощью этого метода мы могли бы добиться изменения социально значимого поведения этих существ. Для этого мы должны войти с ними в контакт, но наш пленник совершенно не хочет разговаривать. За два месяца, которые он провел в ловушке, он не сказал ни слова.
Наконец, до меня начало доходить, к чему он клонит.
– На первоначальном этапе теория взаимодействия, – продолжил Суров, игнорируя отразившееся на моем лице изумление, – была отсеяна, как псевдонаучная. Проект получил Севастьянов и Крылов. Первый занимался поиском способов умерщвления этих существ, второй – сдерживания. Но прошло почти два месяца, и это не принесло результата. После многочисленных исследований мы убедились, что наша первоначальная версия провалилась – солнечный свет не способен их убить.
– Крылов это…
– Доктор физико-математических наук. Он со своей командой разработал ловушку для чужака и систему свечения.