***
Что касается секретов и тайн, то, уж поверьте мне на слово, дом был ими полон. И, конечно, не обошли они и маму Катю. Её комната располагалась на нижнем этаже, а окно выходило на противоположную, относительно комнаты дочери, сторону. Всегда плотно зашторенное, оно оголялось резким движением руки лишь с наступлением темноты. Даже в юности Катерина не была чрезмерно склонна к романтизму, но всё же её всегда завораживало холодное мерцание звёзд на темном небе. Глаз не оторвать! В такие моменты ей самой хотелось стать ночным небом! Или даже вселенной. А может, и галактикой. И тихо мерцать, изредка посматривая на Землю…
Звезды. Робкая немногословная Катюша их обожала… Когда-то давно, ещё в том возрасте, что у других зовется юностью, эти небесные искры… заговорили с ней! Именно так – не удивляйтесь! Гораздо позже выяснилось, что это называется астрологией и что такой метод общения мудрецы практикуют с древности.
Точная эзотерическая наука стала для Кати страстью и отдушиной. К тому же в этом самом нежном возрасте по велению судьбы Катерина оказалась отшельницей, и как следствие – изгоем среди сверстников. Вялотекущая, откуда ни возьмись болезнь забирала у девочки всё больше и больше. Но и давала! Теперь она обладала неисчерпаемым ресурсом свободного времени. То, что другие всецело растрачивали на первые любовные чувства и эксперименты, Катерина отдавала изучению мироздания. Её миновали весёлые дни рождения и бесшабашные колядки, беззаботная болтовня с подружками и красноречивые переглядывания с мальчишкой за соседней партой… Она никогда не крутилась у зеркала, не танцевала, не ныряла с обрыва в реку, не спорила до хрипоты о смысле жизни… Только книги, книги, книги… В них заключена была вся радость и печать, вся любовь и вся ненависть, вся правда и вся ложь мира.
Астрология была изучена на одном дыхании по книге, которую Катя обнаружила в старинном сундуке, странным образом оказавшемся в их доме.
Всё случилось в тот год, когда девочка не выходила за порог дома всю зиму, и большую её часть провела в постели. Последняя цепко, словно капкан, ухватила слабое тело и не выпускала. Настоящая западня. И день-деньской, пока родители были на работе, девочка читала, скучала или спала. И во сне тоже читала. Бесконечные полки бесконечных библиотек были плотно уставлены книгами – вперемешку толстенными и совсем тонюсенькими. Конечно, то были какие-то другие, невиданные книги. Картинки в них двигались (при чем в нужном ей, Кате, ритме и направлении), а смысл текста (актуальный только там), минуя органы зрения, проникал прямо в мозг при одном лишь проявленном интересе к конкретной книге. В сознании текст моментально концентрировался в виде пророческих символов и знаков. Впрочем, расшифровке «на человеческий» книги не всегда поддавались, и «прочитанное» после пробуждения больше походило на бред. Катя умудрялась заскучать и в тех библиотеках, и как только просыпалась – вновь тянула руку к бумажному сокровищу. Приятный шелест страниц успокаивал воспаленный мозг, подавлял душевную тревогу.
Чтение, скука, сон… Одно состояние перетекало в другое. Привычно. Монотонно. Круг за кругом. Постоянная погруженность в себя сделали внутренний мир Катерины объёмным, красочным. Он рос и ширился. И ничего, абсолютно ничего, не происходило снаружи.
И вот однажды, привычно задремав с книгой в руках, Катя сквозь сон услышала, что вернулась с работы мать. Но та, как это бывало обычно, не кликнула её, не зажгла всюду свет, не скинула пальто и даже не разулась. Так, в чём была, Марья торопливо бросилась по лестнице наверх. Распахнула чердачную дверь и обратно вниз по скрипящим половицам.
Чердак – так родители по привычке называли недостроенную мансарду – не отапливался и потому в холодное время года пустовал. Что же так срочно потребовалось матери там? И что такое неподъёмное она теперь волочит, по пути собирая за собой длинные тканые дорожки. «Может, подарок мне?» – подумала было девочка и, кутая в старушечий пуховый платок плечи, босая, затаив дыхание, на цыпочках отправилась проследить за матерью. Но пронзившая её на секунды восторженная радость в одночасье улетучилась. Оказалось, мать уже затащила в дом увесистый предмет и теперь, превозмогая себя, пёрла его к чердачной лестнице. Ящик?.. Комод?.. Нет… что-то другое. В полутьме удалось разглядеть деревянный с резным рисунком сундук, который Марья, крепко схватив за кованные ручки по бокам и придерживая коленом, вот уже затаскивала наверх, с грохотом переставляя его со ступеньки на ступеньку.
«Она же не любит старье и всякую рухлядь… Зачем же ей этот сундук?..» – недоуменно, всё ещё прищурившись, и почти не дыша, рассуждала про себя Катя.
***
Сундук Марья заволокла в самый темный угол мансарды. Из своей засады девочка увидела, как уже спускаясь, мать замедлилась, и, вся скорчившись, повисла на перилах. Катя уже хотела броситься на помощь, как вдруг та выпрямилась и плотно закрыв обеими ладонями рот, как-то наскоро не то всхлипнула, не то взвыла. Было видно, что одуряющая душевная боль спазмами лупила её изнутри. Но Марья могла себе позволить лишь секунды внешнего проявления слабости. Лишь секунды… Растрёпанная, запыхавшаяся женщина громко сглотнула, подолом протёрла раскрасневшееся лицо, затем звонко отхлестала себя по щекам и быстро спустилась вниз.
Катя влипла в стену. Она зажмурилась что есть мочи и не дышала. Поэтому ли, или потому, что в висках у Марьи бешено стучало и было мутно в глазах, девочка, сидящая за комодом и даже отползающая из полумрака гостиной в чёрный проём своей комнаты, не была обнаружена.
Марья переоделась в домашнее, всюду зажгла свет, включила погромче радиоприёмник и как ни в чём ни бывало принялась за готовку.
До самого ужина Катя делала вид, что спит и ждала, когда в дверях тихо нарисуется знакомая фигурка, и такой же знакомый голос так же тихо произнесёт её имя. А когда та не отзовётся – потреплет по волосам, прикоснётся губами ко лбу.
«Катенька! Катюша! Спишь всё? Кааатя!!!Ой нет! Сегодня тут у нас Сонечка! Поднимайся-ка, соня-засоня! Что ночью-то делать будешь?»
Так мать обычно проявляла ласку. Скупую, но настоящую. Кате её было вдоволь. И с головой укутавшись в одеяло, она ждала новую порцию нежности. И каких-то объяснений. Однако сегодня мать так и не появилась в её комнате. И из своего «кроватного капкана» пришлось вылезать без приглашения.
Девочка робко просочилась на кухню. Мать не отправила её мыть руки, не напомнила про лекарства, не велела звать к ужину отца, хозяйничавшего тем временем в подполе. Словно бы ВСЁ ЭТО, ежедневно-привычное, отныне стало не важным.
За столом Марья была задумчивее обычного, но всем видом демонстрировала сдержанную уверенность и расторопность хозяйки. Еда была, как всегда, вкусной, кухня чистой. Но благодарностей ждать не приходилось – не было принято в их доме хвалить за исполнение рутинного семейного долга. Не гармонировало с показным спокойствием только то, как мать часто и нервно передёргивала плечами, и без надобности то и дело поправляла белокурые, собранные в неплотный пучок и уже давшие у висков седину, волосы. И ни разу не взглянула в глаза ни мужу, ни дочери, словно боясь, что её тайна тотчас будет раскрыта. А ведь ещё не время… Да и настанет ли оно?..
Конечно же, не последовало никаких намёков ни на подарок, ни на приобретение. Словно бы ничего секретного, а значит, запретного, в доме и не появилось.
И уже на следующий день, улучив момент, Катерина пробралась к сундуку. И, открыв, была поражена его содержимым.
Сундук, резной и точно древний, до верху был забит старинным добром. Это были даже не вещи, а вещицы – крайне милые и крайне бесполезные. Сундук явно принадлежал весьма романтичной особе из прошлого века. Рябиновые бусы и брошь с жемчужиной, носовые платки с вышивкой и пара тончайших шифоновых шарфиков, шелковый веер и красная свеча, длинные перья и несколько засушенных роз, оловянный гребень и круглое в берестяной оправе зеркальце, мешочек с рапанами и перетянутый ниткой букетик вереска, склянки с некогда душистой водой и посеребрённые шпильки, атласные ленты и пожелтевшие кружева, камушки речные и самоцветы… В глуби сундука расположились исписанные чернилами, выцветшими до блекло-серого, тетради. Ниже – до пожухлости страниц зачитанные книги – словно их не просто читали, а досконально изучали. На самом дне – пухлые альбомы с карандашными набросками, деревянная вся в мазках палитра и ощетинившиеся кисти всевозможных размеров…
Из сундука пахло осенью и прожитым счастьем.
Ничего подобного в доме Кати не водилось. Красоваться и украшать себя, как и «будоражить душу всякими ихними искусствами», было не принято и даже осуждалось. Природная привлекательность Марьи такое упущение с лихвой компенсировала. Кроме того, всё это считалось либо «излишеством», либо «барахлом». «Неизойде на такое деньги изводить. Е-рун-да! А книжки в библиотеке бесплатно дают – зачем тратиться?» – твёрдо произносила мать, когда Катя заглядывалась на диковинные безделицы на городских ярмарках и в книжных лавочках. И теперь, оказавшись один на один с сокровищем, девушка почувствовала себя в полной власти этих не просто прекрасных женских безделушек – винтажных вещиц с историей.
Она не могла оторвать он них глаз. Но не смела прикоснуться.
А ты помнишь тот свой День, когда рухнули запреты? Когда табу (и родительские, и общественные) посыпались, как карточный домик, и показались глупой выдумкой, на годы отлучившей тебя от желаемого…
Что стало тому причиной? Уж не тот ли пресловутый взмах крыла, что прозвали «эффектом бабочки»? Как бы то ни было, теперь перед тобой была рассыпана просто колода карт – раздавай по своему усмотрению. Только тебе отныне решать – ходить с козырей или шестерок. Или, может, выстроить новый карточный домик?..
Запретов больше нет. Ты обрел свободу. Это твой личный День независимости.
Ведь у тебя же есть такой день?!
***
Исчезновения из сундука одной, хоть и самой толстой, книги мать никогда бы не заметила. И изрядно потрёпанный томик, полный древних знаний по астрологии, беспрепятственно перекочевал в личную Катину библиотеку. Здесь он, предусмотрительно обернутый в газету, был в безопасности – родители не обременяли себя литературой, но радовались, наблюдая дочь за чтением. Хромая библиотекарша, однокашница не то Марьи, не то Ивана, оказавшись рядом в длиннющей очереди в магазин или на фельдшерском пункте, всегда громко хвалила Катю – за интерес к книгам и любознательность. Родителям было лестно.
***
Не проходило и ночи, чтобы Катюша не взглянула вверх. И – о, счастье! – если небо было безоблачным! Для неё оно было не просто куполом, утыканным светящимися точками: все звёзды соединялись между собой тонкими пунктирными линиями в затейливые рисунки. Ровно как в той старинной книге из сундука. А само ночное небо представляло собой чистоту и ясность. Ничего лишнего. Ничего бессмысленного.
Книга подтверждала многие её догадки: о бесконечности пространства и времени, о многомерности, в конце концов, о бессмертии…
Звёзды предсказывали события, высвечивая тысячи вариантов их развития. – Лишь соедини эти небесные искорки умело, творчески, нетривиально. Но каждый вариант, даже самый замысловатый, так или иначе неминуемо вёл из пункта А в пункт Б. Звёзды объясняли мудрую неизбежность событий. И в этом крылась их неизбежная мудрость.
Удивительно было выяснять, что в ряде вариаций развития событий неизбежность может быть счастливой. А значит, при определенных условиях, счастье неизбежно.
«Счастье неизбежно» так-то написала Катя на титульном листе астрономической книги. И глядя на небо, нередко произносила, словно загадывала, эту фразу вслух. Звёзды одобрительно подмигивали с высоты. Живые и осознанные, они могли с Катериной просто поболтать и пофилософствовать, рассмешить её и заставить заплакать. Её рукой звёзды чертили одну за другой натальные карты известных и неизвестных людей, выдавая бесконечные тайны из сердца самой Вечности…
…С годами белые северные ночи стали казаться Катерине недоразумением. А в последние годы, с середины мая и вплоть до последней декады июля, женщину мучала бессонница, необъяснимая тоска и… насекомые.
Прекраснокрылыми бабочками обращаются девы, которые при жизни сумели попробовать волшебный июльский коктейль – отхлебнули благодати большим глотком. Сюда, на земные цветущие луга, возвращаются с небес светлые души прекрасных женщин, по-старинному – баб, бабушек, бабулек, бабочек.
На Руси так и повелось звать бабочек да мотыльков душами, душками, душечками или душеньками.
Порхая с цветка на цветок, привлекают они внимание людей, озаряют их жизнь красотой и изяществом. Они – само совершенство.
Порхающие душеньки многое видели, многое знают. И неслучайно они наделены волшебной силой. Бабочки-душеньки оберегают нас, живых…
***
За оградой дома – другой, большой, мир. До самого дальнего, темного, леса простираются цветущие луга – летняя резиденция бабочек. Отсюда дом с мансардой выглядит игрушечным – в кармашке уместится. А если прилечь в траву – его и вовсе не видно. Только небо. Будто весь мир –одно лишь голубое небо. И кружащие в нём бабочки. И если включить воображение, то можно представить, что ты среди них и беззаботно порхаешь с цветка на цветок, с цветка на цветок…
Леночке нравилась эта игра. Как бы ей хотелось, чтобы она никогда не заканчивалась.
Но наступление холодов неминуемо. И всегда так неожиданно! С первыми заморозками бабочки затихают, а затем, обратившись снежинками, разлетаются по всему бескрайнему северу.
…Первые лучи весеннего солнца пробуждают жизнь полей и лугов. И на их ласковый призыв, сбросив ледяные наряды, прекрасные создания слетаются в родные края.
Это перерождение могла год за годом своей, ещё пока не длинной, жизни наблюдать Леночка. И это казалось ей самый настоящим чудом.
Впрочем, это и есть чудо. Самое настоящее.
…Новое лето вновь в разгаре. Ещё спозаранку, сунув в кармашек шифоновый шарфик, девочка отправлялась к своим крылатым подружкам, луговым душенькам.
