Нарушаю все правила
Скользнув взглядом по его полицейской форме, незнакомка слегка округлила глаза.
– Какие-то проблемы, офицер?
Тон ее выдавал нечто среднее между раздражением и настороженностью, однако вопрос был задан так прямолинейно, что Остин понял: хотя его форма и удивила женщину, но ничуть ее не напугала.
Она вызывающе вскинула заостренный подбородок.
Купер сразу решил перейти к делу:
– Все в порядке, мэм?
Если отбросить в сторону ее сексуальное поедание мороженого – быть может, у этой женщины с растрепанными волосами и в домашних тапках серьезные неврологические нарушения? А вдруг она упала, ударилась головой и теперь из-за давления на мозг или кровоизлияния бродит тут, повредившись рассудком?
Незнакомка уставилась на него, и хмурое раздражение на ее лице сменилось искреннейшим удивлением.
– А с чего вы взяли, что у меня что-то не в порядке? Я просто ела мороженое.
– Два, если сказать точнее.
– Да, я не смогла выбрать, какое лучше взять. – В ее тоне явственно сквозило: «Ежу ж понятно!» – А еще, – женщина подняла повыше коричневый бумажный пакет, до этого ютившийся у нее под мышкой, – у меня есть пирог.
До сих пор Остин не замечал у нее в руках пакета, хотя сам он очень хорошо знал коричневые пакеты от Энни. Эта пироговая стояла здесь еще до его рождения.
– Вы случайно нигде не ударились? Не пребываете… в смятении рассудка?
Она опустила руку с пакетом:
– Нет.
То есть она всегда выходит из дома в таком виде, будто ее протащили через живую изгородь?
– А вы в курсе, что на вас… пижама?
Незнакомка снова нахмурилась.
– Никакая это не пижама. Хотя…
Легонько пожав плечами, женщина оглядела на себе одежду, затем снова бросила взгляд на полицейского и недовольно поджала рот, чем привлекла его внимание к своим соблазнительно полным губам. И Остин Купер («Господи, помоги!») готов был поспорить на последний пенни, что у этих губ сейчас сладостный вкус!
– Ну, чисто технически действительно минувшую ночь я провела в этих штанах, – пояснила незнакомка. – Но это лишь потому, что мне лениво было их снимать, да и к тому же было слишком холодно, чтобы спать голой.
«Допустим…» – мысленно согласился Остин.
– А… тапочки? – Он опустил взгляд на две заячьи головы с мягкими торчащими ушами у нее на ногах.
На этот раз незнакомка уперлась рукой в бок.
– А что, в вашем прелестном захолустье на самой обочине Восточного Колорадо ношение домашних тапок вне дома считается незаконным?
Несмотря на ее обидное предположение, что Криденс – мелкий, захолустный городок, Остин покачал головой:
– Не считается.
Она снова опустила руку.
– На улице холодно.
Сказано это было так, будто разумней объяснения было не найти.
– Да, – подтвердил Остин. – И вправду холодно.
У нее же наверняка есть туфли? Хоть какая-нибудь обувь для выхода на улицу и в люди.
– Как вас зовут?
Незнакомка разом напряглась, вскинула бровь.
– Я не обязана называть вам свое имя.
– Ну, на самом-то деле обязаны, мэм. Согласно административному постановлению пятьсот восемьдесят три, раздел первый, любое лицо обязано удостоверить свою личность по требованию представителя закона.
Остин знал наизусть несколько городских постановлений. Ведь именно это и приносило ему хлеб насущный. Обеспечение правопорядка.
– Ах да, точно! Вы ж законник! Мужчина правил и регламентов! Ну, разумеется! – Она скрестила руки на груди. – Прямо как Чарли Хаммерсмит, черт его дери!
Остин вздохнул.
– Ладно, так и быть, клюну на наживку. Кто такой этот Чарли Хаммерсмит?
– Мой бывший говнюк-начальник.
– Ясно.
Вряд ли сказанное что-то прояснило Куперу, но это было и не важно.
– Я не намерена сообщать вам свое имя, – вызывающе зыркнула на Остина незнакомка. – Я заявляю о своем конституционном праве хранить молчание.
«О боже… Даруй мне терпение!»
– Вы не под арестом, мэм.
– Так арестуйте меня! – Она протянула к Остину запястья. – Наденьте мне наручники.
В иных обстоятельствах Купер с огромным удовольствием надел бы наручники этой загадочной и сумасбродной гостье Криденса, но сейчас она имела в виду совсем другое.
– Я не собираюсь вас арестовывать.
– Почему же? – требовательно спросила она.
– Потому что нет такого постановления, чтобы брать под арест того, кто раздражает окружающих. – Будь там подобный пункт, Остин уж точно бы его запомнил! – К тому же это не то нарушение, за которое можно арестовать.
«К сожалению».
– Отлично. – Она опустила руки и вскинула подбородок. – А как насчет перехода улицы в неположенном месте? – Скользнув мимо Купера, она ступила на проезжую часть возле капота его машины. – Я нарушаю закон?
Вздохнув, Остин посмотрел ей в лицо:
– Да. Городское постановление четыре-шестьдесят семь, раздел два, параграф А.
Купер только что сочинил эту галиматью, однако незнакомке совсем не обязательно было это знать.
– Что ж, ладно… – И она двинулась на середину дороги.
– Мэм… Что вы делаете? – Поскольку ни единой машины на улице не было, Остин не волновался, что женщину могут задавить.
– Перехожу дорогу в неположенном месте. Арестуйте меня!
– Мэм…
Она вновь протянула к нему руки:
– Посадите меня в «обезьянник».
Тут уже, не в силах сдержаться, Остин запрокинул голову и расхохотался.
В «обезьянник»? Дамочка явно пересмотрела телевизор!
– Мэм, насколько мне известно, большинство людей как раз стараются любой ценой избежать того, чтоб оказаться за решеткой. Что с вами стряслось?
– Я нарушаю правила, – заявила женщина. Сперва она слегка нахмурилась, словно не уверена была в таком определении своих действий, но потом кивнула, видимо, решив, что это вполне годится. – Точно. Отныне я нарушительница правил.
«Отныне?»
Неожиданно она вернулась к Остину, поднялась на тротуар и, подступив к нему почти вплотную – вторгнувшись в его личное пространство, – толкнула в грудь:
– Я сделаюсь самым жутким твоим кошмаром, парень.
Обычно, когда какой-либо гражданин пытался на него агрессивно наскакивать – даже здесь, в Криденсе, где он знал всех до единого, – у Остина в мозгу сразу звучали сигналы тревоги. Его учили всегда быть начеку и близко к себе не подпускать никаких представителей населения. Однако почему-то эта женщина совершенно не воспринималась им как угроза.
Более того, Остину сейчас, как ни абсурдно, хотелось от души расхохотаться.
– Офицер Купер, – поправил он дамочку, указав на свой нагрудный знак.
Кивнув, женщина повторила:
– Офицер, – и толкнула в грудь, – Купер. – Толкнула еще раз.
С такого близкого расстояния он хорошо мог разглядеть эти необыкновенные, переливающиеся, зеленые глаза и манящие пухлые губы, крошечные морщинки вокруг глаз. Она была немного старше его, успел осознать Остин, прежде чем его осенила другая догадка: никак от этой дамочки припахивало… пивом?
Он немного отступил:
– Мэм, вы что, пьяны?
– Что? – раздраженно сверкнула она глазами. – Нет, конечно. – Но тут же выражение лица у нее переменилось: – Ах да, погодите… Я действительно пила пиво на завтрак. Но я нисколько не пьяна.
– Вы пили на завтрак пиво? – Теперь у Купера начала вырисовываться картинка.
Она кивнула, вновь внезапно приняв свой задиристый образ.
– Ну да. А знаете почему? Потому что я нарушаю все правила. – Тут же на его глазах незнакомка вновь изменилась в лице. – Погодите… – прищурила она один глаз. – А ведь появление на публике в нетрезвом виде противоречит закону, верно?
Остин кивнул и на ходу сочинил несколько цифр:
– Муниципальное постановление один-восемь-два, тире девять.
– Ну, в таком случае – я пьяна. Я в стельку пьяна, оциффер. Я отказалась сообщить вам свое имя, я переходила улицу в неположенном месте и появилась пьяная в публичном месте.
И, дабы усилить впечатление от сказанного, женщина рыгнула, причем довольно громко.
Боже милостивый! С ее впечатляющим умением рыгать, непослушными растрепанными волосами, видавшей виды одеждой, весьма сомнительной обувью и пивом на завтрак эта колоритная особа казалась пылкой ночной мечтой какого-нибудь неопытного мальчишки-студентика. Остин Купер никогда не был членом мужского студенческого братства, и все же он солгал бы, если б не признал, что сам от этой женщины слегка завелся.
– Я правонарушительница, – продолжала она, – и ваша обязанность меня арестовать. – И она опять протянула к нему руки.
Остин вздохнул. Он в жизни не встречал человека – будь то мужчина или женщина, – который бы так настойчиво стремился попасть за решетку.
В сущности, кто он такой, чтоб обмануть надежды дамы?
– Ну что ж, ладно, – кивнул он и указал рукой на свою патрульную машину: – Садитесь.
Нахмурившись, женщина не двинулась с места.
– Вам что, не нужно надеть на меня наручники?
– Если вы желаете, чтоб я надел на вас наручники, то мы можем потолковать об этом как-нибудь вечерком, после приятного ужина или танцев. Но на службе я надеваю наручники лишь на тех, кто представляет угрозу обществу, или когда есть риск, что некто сбежит.
Незнакомка вскинула бровь:
– Что же заставляет вас считать, что я не то и не другое?
– Исключительные навыки работы в полиции.
Смешливо закатив глаза, она сказала:
– Я могла бы вас охмурить.
Остин сдержал улыбку, в душе восхищаясь ее дерзкой храбростью.
– Ничто не мешает вам попробовать, мэм.
Пару мгновений она оглядывала его с ног до головы, словно всерьез над этим размышляла, после чего пришла к неизбежному осознанию ситуации.
– Ладно, – недовольно фыркнула женщина. – Обойдемся без наручников. Но про ужин и танцы забудьте. Это был ваш первый и последний шанс.
И она рывком распахнула дверцу машины.
Остин усмехнулся. Когда ему бросали вызов, он был не в силах устоять.
Глава 3
Би ни разу в жизни не была в полицейском отделении, так что не особо представляла, чего ей следует ожидать. Однако место, куда ее привели, мало чем отличалось от антуража полицейских сериалов, которые ей доводилось смотреть урывками в прошедшие годы. Разве что все здесь было старое и потрепанное, выцветшее бог знает сколько лет назад.
Этой конторе определенно требовался ребрендинг.
Первое, что увидела там Би, – это длинная массивная стойка, верх которой был, похоже, сделан из толстой деревянной плиты. За ней стоял мужчина среднего возраста в полицейской форме и в очках. Когда Би с офицером Купером вошли в участок, тот поглядел на них с любопытством, однако ничего не произнес. Купер провел ее мимо стойки в центральную часть помещения, где стояли, сдвинутые квадратом, четыре рабочих стола c монитором на каждом.
Прямо как в детском саду – не хватало разве что баночек с гуашью и пластилина!
Один из столов был занят другим мужчиной средних лет в форме (вокруг него прямо витала аура тестостерона). С широкой ухмылкой он оглядел Би в ее ушастых тапочках и сказал:
– А что, Арло, думаю, понравится, – после чего вернулся взглядом к своему компьютеру.
Би успела даже задуматься, кто такой этот Арло, но тут офицер Купер огрызнулся:
– Отвянь, Рейнольдс!
Позади составленных в центре столов виднелись два кабинета. У одного было широкое окно с поднятыми жалюзи, но закрытая дверь, а у другого – створка нараспашку. На стеклянной дверной панели, что поменьше, было выведено: «Начальник отделения». Причем надпись была сделана таким избитым вестерновским шрифтом, что покоробила Би как рекламного дизайнера.
У дальней стены слева от Би располагались обшарпанные картотечные шкафчики – по два с каждой стороны от открытого дверного проема. Сверху на них лежала всякая дребедень – от фонариков и портативных раций до йо-йо.
За проемом Би увидела коридор, но куда он вел или что там находилось, было непонятно.
Может, камера предварительного заключения?
– Садитесь, – предложил офицер Купер, снимая шляпу.
Би поглядела на указанный им стул и бросила бунтарский взгляд:
– Это не тюрьма.
Полицейский, которого Купер назвал Рейнольдсом, глумливо фыркнул, а красавчик, доставивший Би в отделение, уперся руками в бока и покачал головой, после чего указал большим пальцем себе за плечо:
– Она там. – Купер выдвинул ящик своего стола – очень аккуратно прибранного стола, поскольку он определенно был человеком правил, – и извлек оттуда связку ключей. – Идите за мной.
Полицейский направился к двери в коридор, и Би, по-прежнему цепко держа бумажный пакет с выпечкой, последовала за ним, впервые отметив про себя, что у этого офицера очень даже симпатичная задница. Разумеется, ей не следовало сейчас об этом думать, поскольку он собирался в самом прямом смысле посадить ее за решетку. К тому же это был мужчина, а сейчас Беатрис Арчер не интересовал ни один представитель его пола.
А еще – он был явно лет на десять моложе ее.
Но поскольку Би и не собиралась его клеить (это было скорее по части ее матери), да и в принципе не была слишком зла и обижена на мужчин, она не могла объективно не признать несомненное великолепие его ягодиц. Попутно Би не могла не отметить, как его сильные плечи волшебно обтягиваются форменной рубашкой и с какой уверенной легкостью делает он каждый шаг.
А еще то, как его светлые, песочного оттенка, волосы касаются сзади воротничка вышеупомянутой рубашки.
Свернув в коридоре налево, офицер Купер сделал всего три шага (Би понадобилось сделать пять), и они оказались перед камерой. Первой из двух имеющихся в участке. Самой что ни на есть настоящей камерой с крепкой решеткой.
– Вам сюда, – произнес Купер, потянув на себя дверь. – «Обезьянник» ждет.
Чувствуя, как ускоряется пульс, Би сделала пару шагов внутрь камеры. Помещение было маленьким, холодным, аккуратным и сурово-аскетичным. Из обстановки там были только скамья, приделанная к стене, да голый металлический унитаз без сиденья, который пристроился в самом углу, за скамьей. Понятно, что сделано это было, чтобы обеспечить уединение, но все же… бр-р!
Внезапно Би пожалела, что выпила на завтрак пиво.
Но как только дверь за ней, металлически лязгнув, закрылась и в замке провернулся ключ, Би осознала, что подавляющее большинство людей попадают сюда отнюдь не по собственному желанию, и до глубины души прочувствовала, как чертовски ужасно оказаться в этих спартанских условиях, в этой бесчеловечной клетушке с пробирающим до костей холодом. С туалетом, от одного взгляда на который может развиться геморрой, и со следящей за каждым движением камерой, которую она заметила под самым потолком в противоположном углу.
В памяти всколыхнулось далекое-далекое, еще детское, воспоминание: как однажды мать арестовали на каком-то марше протеста, и отец привез ее, донельзя взвинченную, из полицейского участка домой. Би сидела в пижаме на верхней ступеньке лестницы, обхватив руками колени, и слушала просачивавшуюся сквозь закрытую дверь гостиной сердитую перепалку родителей. Наконец ее нашла бабушка и велела отправляться в постель.
– Желаете выйти? – спросил офицер Купер.
Би уловила в его тоне нечто вроде: «Дерзости-то в тебе, гляди, и поубавилось», – и стряхнула непрошеное воспоминание. По собственному желанию оказаться за решеткой – совсем не то же самое, что быть брошенным туда помимо воли. И она не собиралась повторить путь матери, несмотря на мрачные прогнозы отца, высказанные, когда он узнал, что Би уволилась с работы.
Расправив плечи, она прошла к скамейке и уселась, положив рядом пакет с пирогом. Немного поерзала на месте. Сиденье было твердым как камень.
– Ну, как ощущения?
Би сложила руки у груди и вздернула подбородок, вызывающе (как, во всяком случае, она надеялась) поглядев на офицера Купера:
– Как у нарушительницы правил.
Произнеся эти слова, Би вовсе не была в этом уверена. Ей показалось, так могла бы скорее ответить ее мать. Впрочем, Би тут же поняла, что ее мама вообще никогда не придерживалась правил, так что сравнивать было нечего.
– Хорошо.
Купер прислонился плечом к решетке, очевидно, смирившись с разыгрыванием этого действа, и заткнул большой палец под ремень на боку. Поза полицейского была небрежной и непринужденной (он определенно не видел в незнакомке ни малейшей угрозы), и Би медленно опустила взгляд туда, где форменные брюки плотно облегали его узкие бедра и длинные ноги.
– Ну что, начнем тогда сначала. Ваши имя и фамилия? – спросил офицер Купер.
Одним из элементов ее новой жизни, которыми Би так наслаждалась в последние две недели, была ее полная анонимность. И пока она не готова была с ней распрощаться.
– Зачем вам так понадобилось знать, как меня зовут?
– Затем, что если мне придется составлять протокол обо всех нарушениях общественного порядка, в которых вы только что признались, то мне необходимо указать ваше имя. А также адрес и номер социальной страховки.
Прозвучало это разумно и убедительно – однако Би решила покончить с разумностью в своих поступках.
– Ясно… И все же я настаиваю на Пятой поправке, – мотнула она головой.
Губы Купера изогнулись в улыбке, непроизвольно приковавшей внимание к его лицу. Без шляпы, поля которой тенью скрадывали его черты, этот парень оказался очаровательным созданием. С очень красивыми губами, острыми скулами, волевым квадратным подбородком. Легкая щетина говорила скорее о лени, нежели о решении стилиста. Мускулистые плечи смотрелись замечательно.
– Мэм, я знаю, что вы та самая женщина, которая сняла квартиру над кофейней «Дежа-брю».
Би уже начало нравиться то, как он то и дело «мэмкает» ей, что во всех смыслах звучало экзотично и абсурдно.
– Да? – Она изогнула бровь. – И как же вы об этом узнали?
– Городок маленький. Я знаю всех до единого в самом Криденсе и окрест. А вот вас я здесь покамест не встречал.
Сказал он это так, будто, несомненно, запомнил бы ее, если бы когда-то встретил, и Би даже задумалась, не комплимент ли это, часом, а еще – почему ей это не безразлично?
– А что еще вы обо мне знаете?
– Что у вас BMW.
– Да ладно! Об этом-то откуда вы могли узнать?
То, что он так легко вычислил ее личность, было объяснимо, но вот его осведомленность насчет ее авто показалась Би настораживающей.
– Потому что вот уже две недели на парковке позади «Дежа-брю» стоит новенький BMW модели М3. Никто в округе, кроме Уэйда Картера, не может себе позволить разъезжать на такой тачке. Однако: а) самого Картера сейчас нет в городе и б) он ездит на «Тесле» с тех самых пор, как появились электромобили.
После того как брошенный в карту дротик угодил в точку с названием «Криденс», Би обнаружила, что это еще и родной город бывшего квотербека из команды «Денвер Бронкос». И хотя у нее не было времени смотреть футбол, даже она знала, кто это такой.
– Я отказываюсь подтвердить это или опровергнуть.
– Как вам угодно. – Купер сменил позу. Слегка наклонившись, он просунул руки между прутьями решетки вдоль железной поперечины и сцепил пальцы. – Я могу просто взять и спросить у Дженни Картер.
– Ну и ладно, – пожала плечами Би. – Дело ваше.
Она взяла стоявший с ней рядом бумажный пакет, раскрыла. Ноздри мгновенно затрепетали от сахарного дуновения изнутри. Истекая слюной, точно сенбернар после удаления зуба с обезболивающим, Би сунула лицо в пакет и глубоко вдохнула восхитительный аромат.
– А я пока побуду здесь, – добавила она. – Поем наконец пирога.
Вот только с какого начать? Она же купила по ломтику трех разных видов. Один с вишней, один с яблоком и еще один – самый крупный кусок – лаймовый.
– Мэм… С вами точно все в порядке?
Зазвучавшая в его голосе нотка искренней озабоченности оторвала Би от пирога, и она села, выпрямившись и резко вскинув голову, отчего стукнулась макушкой о стену из шлакоблоков.
– Я что, кажусь вам слегка не в себе?
Возможно, именно такое впечатление она и производила. Или, по крайней мере, – эксцентричной тетки в растянутых на коленках трениках и ушастых тапках, которая в буквальном смысле засовывает голову в бумажный пакет, вбирая в себя насыщенный запах углеводов, точно токсикоман – пары нитрокраски.
«Ну и хорошо».
Би невыносимо устала быть все время такой предсказуемой, такой сосредоточенной на деле и благоразумной. Пора уж сделать перерыв.
– Да нет, – ответил офицер Купер. – Но, может быть, вы… ненароком оступились и ударились обо что-то головой?
Би отложила пакет.
– По-вашему, у меня какие-то проблемы… по части неврологии?
Если честно, она даже не сомневалась, что Чарли Хаммерсмит, главный исполнительный директор крупной рекламной компании Jing-A-Ling, равно как и другие пятеро мужчин-руководителей, нечто подобное и предположили, когда она им велела засунуть эту работу себе в зад.
– Вы знаете, где находитесь? И какой сейчас год? И какой сегодня день недели?
– Не знаю. Но на трусах у меня написано «Вторник», так что…
Купер снова рассмеялся, и на сей раз Би заметила, как в уголках глаз у него появились тонкие морщинки, отчего он стал выглядеть немного старше. И Би сразу сделалось чуточку легче в связи с ее недавними непристойными мыслями.
– А у вас что, на трусиках всегда написан день недели?
Господи боже! От того, как этот парень произнес слово «трусики», Би почувствовала непривычное, приятное покалывание, пикантно пробежавшее по телу. Совсем не так, пожалуй, она должна была бы ощущать себя в камере захолустного полицейского участка в заднице мира, штате Колорадо, причем общаясь с копом, который собирался повесить на нее сразу несколько нарушений городского устава.
В том, как это слово слетело с его языка, было что-то неприличное и совершенно плотское, мужское.
– А что такого? Вы что, никогда в жизни не носили трусы с днями недели?
– Носил, естественно. Когда мне было лет пять.
– Да, но у меня – дизайнерский вариант.
– А! Ну тогда, конечно. – Он ухмыльнулся, и в его усмешке ощущалось нечто греховно-шаловливое. Прямо повеяло Дином Винчестером. – Это совсем другое дело!
И черт возьми, но от этой ухмылки сердце Би радостно подскочило, а губы изогнулись в ответной улыбке. Не успев взять себя в руки, она спросила:
– А вас как зовут?
– Офицер Купер, – ткнул он пальцем в значок на груди. – Забыли?
Би уставилась на него:
– Я имею в виду ваше имя.
– Простите?.. – Он притворился оскорбленным. Вообще, Би показалось, что этот человек был слишком невозмутимым, чтобы принимать что-то очень близко к сердцу. – То есть я должен сообщить вам, как меня зовут, а вы взываете к Пятой поправке?
– Да, несладко вам приходится, верно?
В ответ он хохотнул – совершенно умопомрачительным, бархатистым смешком. И это подействовало на нее еще убийственнее. «Бог ты мой, какой же он… неотразимый».
– А вы довольно хороши собой.
Полицейский снова рассмеялся, качая головой:
– А вы всегда говорите то, что приходит вам на ум?
– Нет. – Би вздохнула. Эта мысль подействовала на нее внезапно отрезвляюще. – Я как раз не привыкла высказывать то, что думаю.
Она просто копила все эмоции в себе, пока однажды не взорвалась под влиянием взбесившихся женских гормонов. Да, она много лет ни слова никому не возражала – но корпоративная скотина Чарли Хаммерсмит это ничуть не оценил.
– Вы произвели на меня совсем другое впечатление.
Би подтянула повыше колени, обхватила их руками и уперлась в ноги подбородком.
– Я переворачиваю новую страницу своей жизни. Так что с этих пор я буду вслух высказывать все, что приходит в голову.
– Мне, значит, повезло. – Они улыбнулись друг другу. Отсутствие нехороших предчувствий в этом человеке было чертовски очаровательным! – Итак… Среда.
Будучи одурманена его улыбкой сильнее, нежели вообще позволительно дамам ее возраста и жизненного опыта, Би наморщила лоб:
– Это у вас такое имя?[3]
– Нет, – усмехнулся Купер. – Сегодня среда. А зовут меня Остин.
– Ну разумеется!
«Бог ты мой… у него даже имя звучит по-мальчишески!»
– В смысле? – Он повернул голову в профиль, затем анфас. Улыбка Купера в любом положении действовала на нее дурманяще. – Я что, по-вашему, похож на Остина?
Би подумалось, а существует ли такое городское постановление, которое она нарушает прямо сейчас, воображая, как неухоженная щетина этого служителя правопорядка, мягко покалывая, трется о те места, упоминать о которых неприлично.
«Недозволенный разгул фантазии в отношении должностного лица округа». Так, может быть?
Или: «Мысленное раздевание офицера полиции на службе»?
– Да уж куда больше, чем на Среду, – насмешливо отозвалась Би.
Полицейский издал очередной смешок, и тот факт, что от этого словесного пинг-понга Купер, несомненно, получал удовольствие, привел ее в необъяснимый восторг.