Зург : Я – выживу. Становление. Империя
Владимир Геннадьевич Поселягин
БФ-коллекция
Ворх Росс – не просто паренек, что умудряется выжить там, где другой давно бы погиб, он ещё и наш современник, душа которого по воле судьбы вселилась в тело ребёнка на другой планете. И у Ворха далеко идущие планы. А задачу он поставил себе очень серьёзную: создать на руинах планеты новое государство и дать людям надежду.
Владимир Поселягин
Зург: Я – выживу. Становление. Империя
Я выживу
Пролог
Легким касанием пальцев, стараясь не уколоться о шипы, я осторожно опустил нижнюю ветвь аллори, чтобы через густую листву этого лечебного дерева рассмотреть два квадра и среднего класса внедорожный грузовик с большой кабиной на восемь человек, по виду ранее принадлежавший бродячим торговцам, только те устанавливали съемные полки на борта вроде прилавка. Сейчас, конечно, полок не было, но крепления остались. Наверняка трофей.
Два десятка бродячих бандитов, судя по экипировке, относящихся к ненавистным трэдам, по-земному шакалам, сидели у трех костерков компактными кучками и ужинали старыми армейскими пайками. Одеты они были как бродячие торговцы с охраной, но меня маскировкой не проведешь, я точно знал, кто это.
Срок годности пайков вышел еще четыреста лет назад – я знаю, у меня в рюкзаке лежали такие же. Более того, они ужинали моими пайками. Стиснув зубы, я тихо, едва слышно простонал, часто заморгав в попытке остановить слезы. Поднявшийся ветер скрыл мой стон за шелестом листвы и веток. Причина для горя была, и этой причиной, как ни горько осознавать, был я.
* * *
Думаю, прежде чем описать причину гибели деревушки от рук бандитов, следует рассказать о себе.
Как я очутился на чужой планете? Все оказалось проще некуда для технического описания, однако сложно для понимания. Может, мой рассказ покажется сумбурным, но я сейчас не в том состоянии, чтобы раскладывать все по полочкам.
Меня зовут Валентин – ну да, Валька, уже привык за тридцать шесть лет жизни и не лезу с кулаками на окликнувшего. От этой фобии окончательно избавился в школе, у нас в классе кроме меня было еще три Валентина. В общем, мои полные имя, отчество и фамилия – Валентин Маркович Азенштейн. Не еврей! Так я отвечал новым знакомым. Дед из бывших солдат вермахта, которые после капитуляции трудились на просторах СССР, восстанавливая разрушенное. После депортации выживших обратно в Германию (много пленных погибло от болезней) бабушка осталась с трехлетним сыном на руках и фамилией Азенштейн. Небывалый случай – им дали разрешение официально пожениться! Однако уехать с депортированным бабушке не разрешили. Вот такие тогда были порядки.
Я был поздним ребенком, у меня были еще два брата и сестра. Жили мы дружно, а после перестройки еще и достаточно обеспеченно. Оказалось, дед был жив и почти здоров, и не забыл, что у него в России остались жена и сын, так что когда открылись границы, он прилетел в Питер и довольно быстро нас отыскал. Бабушку не застал, она умерла за семь лет до этого, но с остальными Азенштейнами познакомился. Я это хорошо помню, мне тогда едва пятнадцать исполнилось.
В общем, дед, а также его (а теперь уже и наша) семья помогли. Дед второй раз женился уже в Германии. И вот казус – снова не на немке, теперь на француженке, так что кроме нас у него было еще трое детей и одиннадцать внуков. Правнуков я не считал.
Отец открыл пару магазинов, торгующих запчастями для германских иномарок. За пару лет он выплатил кредит и стал вполне преуспевающим бизнесменом – это к шестидесяти-то годам. Я пошел по стопам отца – технический институт и работа по профилю, ремонт техники. В общем, у меня была своя автомастерская для иномарок. Также моя мастерская занималась восстановлением ретро-автомобилей. Золотое дно для понимающего человека. Я понимал.
К тридцати шести я твердо стоял на ногах, был обременен семьей – жена и красавица-дочка – и вполне доволен жизнью. Что именно произошло, не знаю, но, думаю, догадываюсь.
Решив навестить родственников в свой законный отпуск, взял с собой дочку (у жены были какие-то дела в ее модельном агентстве, и она обещала прибыть позже), и мы вылетели в Мюнхен. Не долетели.
Последнее, что помню – яркий свет за иллюминатором и крепкая ладошка дочки, испуганно сжимающая мою руку. Потом все померкло. Что произошло, понять было не трудно – мы разбились, вот только принять, что это случилось не только со мной и что дочка тоже погибла…
Очнулся я достаточно быстро, и первым изумлением было не то, что я жив, а то, что отчетливо вижу каждую трещинку на беленом потолке. Это с моими-то посаженными глазами?!
«Где я? Неужто выжил?!»
Неожиданно в поле зрения появилась беловолосая кудрявая девочка лет четырех, которая изучающе разглядывала меня, а заметив, что я открыл глаза, что-то непонятное радостно завопила и убежала. Сил, чтобы повернуть голову и посмотреть, куда, не было, поэтому я устало смежил веки.
Из дремы меня вывели чьи-то тяжелые шаги. Открыв глаза, я увидел склонившихся надо мной мужчину лет тридцати и женщину чуть младше. Причем женщина явно была в положении, на это тонко намекал ее отнюдь не маленький живот. Девочка влезла между ними и стала поглаживать мою руку, отчего появилось щемящее чувство нежности. Все они были внешне очень похожи. Голубоглазые блондины.
Первым заговорил мужчина, но его слова оказались для меня непонятной тарабарщиной. Девочка в это время приподняла мою руку и ласково прижала к груди. Мою руку. Детскую загорелую руку. Мою руку?!
Где и кем я оказался, я узнал только через земной год, когда практически в совершенстве выучил «общий». Местный язык.
Картина складывалась удручающая. Планета называлась Зория, и ранее она входила в состав империи Антран, а четыреста пятьдесят циклов назад (цикл – это фактически земной год) случилась война с империей архов, паукообразных разумных.
Что произошло точно, почти никто не знает. Выживших в этой войне оказалось очень мало, а уж информированных – тем более. Но на Зорин существовала одна версия: крупный флот Содружества, куда входила империя Антран, после начала войны ушел на территорию архов, уничтожая их материнские планеты и станции-соты. По слухам, уничтожено было все, хотя от флота и остались рожки да ножки.
По странному стечению обстоятельств одновременно и архи отправили свой флот к нам с тем же заданием. Флоты не встретились на Фронтире (хотя и подрались с пограничными эскадрами) и занялись своим делом. В отличие от Содружества, у архов имелось принципиально новое оружие – Н-пушки.
После прохода флота Содружества по вражеским системам там оставались оплавленные планеты и уничтоженные станции. А там, где поработали эскадры арахнидов – пустые планеты и корпуса кораблей без экипажей. Да, Н-пушки уничтожали только живую материю, причем в основном разумных, включая даже биопроцессоры искинов. Животным они не вредили. Во всем Содружестве выжила едва одна десятая процента населения, причем в самых глубоких бункерах, спрятанных станциях или шахтах, до которых у арахнидов просто не дошли руки.
Получив сообщение, что их планеты уничтожают, оба флота повернули обратно, и тут произошло знаменательное событие, причем на том же Фронтире. Враги встретились. Точно не известно, но по основной версии, остатки флотов уничтожили друг друга.
Дальше просто: уцелевшие пытались выжить и сохранить знания, но не преуспели. Началась деградация, войны за ресурсы. Они отбросили цивилизацию еще глубже в каменный век. Прекратилось сообщение между планетами, последний корабль-грузовоз приходил на Зорию более трехсот лет назад. По крайней мере такие слухи ходили среди аборигенов. Цивилизация сохранились на нескольких центральных планетах, а окраины бывшей империи Антран стали Дикими мирами. Зория входила в их число.
Однако не все было так плохо. Цивилизация начала выкарабкиваться. Например, на Зорин в данный момент население, по примерным прикидкам, уже приближалось к миллиону, даже, может, чуть превышало. Сорок лет назад на орбите появился кораблик – как сказал старик Краф, это был корвет – и снова установилась связь с другими системами. Теперь мы узнали о Торговом Содружестве Антран. В него входили одиннадцать миров, которые ранее принадлежали империи Антран.
С появлением корабля и последующих караванов ничего на Зорин принципиально не изменилось, не считая того что начали реконструкцию заброшенных наземных космопортов и вывели, вернее – отремонтировали, четыре спутника на орбиту. Теперь у нас появилась связь по всей планете. Не интернет, но похоже. Назвали Галанет. Даже у нас в деревне имелось восемь терминалов для выхода в него (вообще-то благодаря мне, это я собрал из полуразбитых блоков работающие устройства). В других деревнях едва ли было по одному терминалу у самого зажиточного, обычно у старосты. Сам Галанет, несмотря на название, был, по сути, планетарной сетью, так как спутников с гиперсвязью для общения с другими планетами не сохранилось.
В общем, как жили общинными укладами, сформировавшимися за четыреста с лишним лет, так и продолжали жить. Новый выход в космос на это никак не повлиял. Были на планете деревни свободных рыболовов, охотников, крестьян, ну и сквады бандитов, куда же без них? Были одиночки – техники, которых называли зургами. Они считались элитой, и их старались не трогать даже самые отмороженные бандиты, потому как знали: тронешь – попадешь в черный список. А в этом случае можно вообще скатиться в каменный век. Чинить тебе оборудование и технику кто будет? Рабы если только. Бывало, и зурги в них попадали. Редко, конечно – за это жестоко мстили, про что знали все бандиты.
Еще были торговцы и, конечно, охотники за древностями, сталкеры. Вообще-то сталкерами я их назвал, а сами себя они именовали искателями. Сталкеры рыскали по Зорин в поисках городов и складов гражданской обороны. Во время атаки на планету, когда добили оборону главного грузопассажирского терминала, и теперь продолжающего крутиться оплавленной кучей металла на орбите, эскадра арахнидов нанесла удар по поверхности не только Н-пушками, но и обычным крупным калибром. Так что где можно было встретить полностью вычищенные сталкерами руины городов, а где и километровые озера удивительно правильной круглой формы. С учетом того, что таких бункеров и подземных убежищ на планете было за три тысячи (кто-то выложил в Галанете уцелевший архив из командного убежища), можно понять, что желающих разбогатеть хватало. Да что там говорить, если я сам к ним относился!
В общем, цивилизация после большой и нескольких мелких войн ухнула вниз, но это не мешало в нашем доме пользоваться разными высокотехнологичными вещами. Например, кухонный лазерный измельчитель для мяса прекрасно уживался с деревянной колотушкой, а панель визора – с бревенчатым срубом дома. Вот такие дела.
Теперь можно рассказать, в кого я попал. В пятилетнего мальчика по имени Ворх, сына Луца Росса. Мой отец (теперь я уже готов считать его отцом) был следопытом из охотничьей деревушки Большого леса, что рос на краю Мертвых земель. Считали следопыты себя свободными, и никакой сквад бандитов им не предоставлял защиту. Свободные люди Большого леса обычно могли постоять за себя.
Если коротко, Мертвые земли – это обычная пустыня. Лес же рос по двум берегам большой реки, и, по слухам, требовалось дней сорок, чтобы пересечь чащу пешкодралом. Дичи в лесу водилось много.
Кроме нашей было еще пять охотничьих деревень да три рыбачьих на берегу реки – это те, о которых мы знали, а сколько их было в действительности… На ту сторону мало кто ходил, и живут ли там, знали только бродячие торговцы.
Через год, когда я более-менее освоился, старик Краф рассказал, что Ворх зачем-то залез на крышу его дома и коснулся открытого источника питания. Короче, замкнул аккумулятор солнечных батарей на себя. Шибануло изрядно, хорошо, что Краф как раз в это время вышел на крыльцо, и когда дымящаяся тушка Ворха, пролетев метров восемь, упала на землю, оказал неотложную помощь, умудрившись запустить детское сердечко. А через четыре дня в этом теле очнулся я.
То, что я ничего не помню и издаю странные звуки (так деревенские воспринимали русский мат), удивляло окружающих, но бродячий лекарь заявил, что такое бывало и лучше учить меня всему с чистого листа. Молодец, спасибо ему.
Так и началась моя новая жизнь. Первые шесть месяцев я осваивался, бродил по деревне, когда пришел в норму – бегал. Тут детишек много, внимания никто не обращал. Несколько освоившись с местными реалиями и научившись сносно говорить на «общем», направился к старику Крафу, который был зургом, то есть деревенским техником – чинил все, что ему приносили. А так как моя основная специальность была именно техническая, я и подался к нему. Отец, конечно, хотел, чтобы я пошел по его стопам, но и против знаний зурга не возражал, однако тренировки не уменьшал. Я не говорил? Стоило мне встать на ноги, раз, а то и два в неделю мы уходили в Лес, где из меня старались сделать охотника.
Старик Краф, хотя сначала и был против, когда я пришел к нему и попросился в ученики, но хмыкнул, отхлебнул из кружки и, нахмурившись, ткнул пальцем в проржавевшее нечто, велев сообщить, что это такое.
Осмотрев метровой высоты ком грязи и ржавчины (кажется, вчера сталкеры приволокли), я пожал плечами:
– Похож на электродвигатель.
– Хм… В действительности не похож, но он это и есть. Ладно, парень, я подумаю…
Шесть лет я прожил в этой деревушке среди двух десятков бревенчатых домов в полной гармонии и счастье. Первое время мои трудности списывали на травму, потом просто привыкли. Кроме двух соседних деревень я побывал в небольшом городке рядом со старым космопортом, который понемногу приводили в порядок. Если у соседей было все привычно, мало чем отличалось от нашей Дубровки, то город и космопорт меня поразили. Полгода назад мы со старым Крафом ездили туда на его колымаге, единственном транспортном средстве нашей деревни. Когда-то это был трактор, который после многочисленных переделок превратился в уродца с мощным двигателем, большим кузовом и широкими колесами с почти стершимся протектором.
Городок под названием Гнезды держал сквад, сидевший на складе ополченцев уже более двухсот лет. Говорят, глава склада, тот, кто нашел склад, был до сих пор жив, хотя уже и собирался отходить. А что ему будет? Если средняя продолжительность жизни тут за двести пятьдесят. Я, когда в первый раз осознал эту информацию, то где стоял, там и сел. Оказалось, моей бабушке было двести девять лет – та еще старушка.
Хм, совсем забыл представить своих родственников Россов. Отца звали Луц, маму – Тони. Еще у меня были три сестренки. Старшая из них – Лидия, та самая, которую я увидел первой, когда очнулся. Она младше меня на год. Потом Лиза, в тот день, когда я очнулся, она еще не родилась. Лизой – это я ее назвал, в честь моей погибшей дочери. Младшей была двухлетняя Кнопка-Мила. Кроме них с нами жила Ария, бабушка мамы Тони, – седая старушка всегда с ласковой улыбкой и вкусностями в кармане. Большая любительница огородов, она занималась нашим довольно скромным участком.
