Но любовь из них больше
Хождение по гостям тоже не было принято – цыгане жили обособленно. Но Донка была любопытной и сразу же приняла приглашение матери Анвара. В следующие выходные девушка скромно сидела у них дома, разглядывая вышитое вручную полотенце. Она водила пальчиками по искусной вышивке, на которой были изображены две девушки, пасущие в небольшом пруду пять гусят. Края полотенца были обвязаны каймой, выполненной также вручную с помощью крючка и белого тонкого хлопка. Донку увиденное по-настоящему увлекло – никто в таборе не вышивал и не вязал. Не принято было. Больше шили и перешивали. Особенно подолы юбок.
– Нравится? – спросила Жамиля, заметив, как девушка внимательно изучала вышитый рисунок на ее полотенце.
– Да, очень, – ответила девушка и убрала руки с белоснежной ткани.
– Ну рассказывайте, как так получилось, что вы друзьями стали? – спросила мать Анвара
Парень с девушкой переглянулись, улыбнулись, и Донка, нисколько не смущаясь, ответила:
– Мы встретились в поле. Он шел с Бурым. И я решила подшутить над ним, попросив продать или отдать коня. А он таким серьезным был, нахмуренным, что-то проворчал и дальше пошел.
– Это ты начала ворчать, когда я отказался, – вмешался Анвар в Донкин рассказ. Юноша старательно нарезал только что испеченный хлеб, помогая матери накрывать на стол.
– Без коня нам никуда, он хоть и старый, а служит верно, – добавила Жамиля и тут же спросила, – а табор надолго засел в наших краях?
– Да вроде бы нет, скоро должны тронуться дальше, – ответила девушка, и взгляд ее резко потух. Загрустил после таких слов и Анвар, который не хотел терять новую подругу.
– И что вы головушки повесили-то? – спросила хозяйка дома, разливая чай из самовара. – Тебе ж Донка не привыкать к кочевой жизни-то. Цыгане любят свободу.
– Любят, да, очень любят. Я тоже свободу люблю. Но мне кажется, что для свободы не обязательно переезжать с места на место, можно быть свободным имея свой дом и землю, – принялась рассуждать девушка, поглаживая рисунок на полотенце.
– Мда… Земля это золото. Сколько крови пролито за нее, – Жамиля вдруг вспомнила своего мужа и тоже загрустила.
– А где мой чай? – громко спросил Камиль, появившийся из ниоткуда, чем не на шутку напугал свою мать.
– Ну кто так в дом забегает? – спросила Жамиля младшего сына и огрела его по спине тем самым вышитым полотенцем. – Руки сначала мой, а потом уже чай проси.
Шумный мальчик отвлек Донку от мыслей о скором переезде, и ее взгляд устремился на вкусное малиновое варенье. Такое лакомство было редкостью в таборе – если ягоды и варили, то немного. То тары не находилось, то для банок в повозке просто не было места. Девушка растворилась в атмосфере деревенского быта и не заметила, как вечер настал. Как раз к концу чаепития замычали коровы, вернувшиеся с пастбища. Каждая в стаде знала, где ее дом. Вот и буренка Жамили встала возле ворот и давай мычать, требуя впустить ее во двор. Женщина с мыслями о том, почему сегодня стадо немного запоздало с возвращением, не спеша взяла ведро и направилась к выходу. Парень помог матери завязать скотину и пошел с Донкой в табор. За ними увязался и Камиль, но Анвар прогнал его.
Довольные тем, как хорошо и славно прошло знакомство и чаепитие, девушка и парень шли веселые, беззаботно болтая о том, как было бы хорошо показать матери Анвара цыганский быт, позвав ее в гости, но понимали, что женщина скорее всего откажется. Пока они рассуждали о том, какие же они разные и жизни их ничем не похожи, мимо промчались пастухи, которые только что проводили стадо до деревни. Это показалось Анвару странным. И через некоторое время пара услышала цыганские и татарские крики. Они побежали на шум и увидели неподалеку четырех мужиков, размахивающих руками и что-то объясняющих друг другу. Анвар сразу понял в чем дело – снова вышел спор между цыганскими и деревенскими пастухами. Опять, наверное, поле не поделили. С ужасом заметив, что началась драка, Донка предложила другу разбежаться: она за бароном, а он за главой. Без посторонней помощи такая стычка могла закончиться плохо.
Первым, конечно же, на коне прискакал барон. И выяснилось, что деревенские пастухи гнали стадо домой, а цыганские преградили им путь своим табуном. Коровы разбежались, и пришлось пол часа собирать их в кучу.
– Зачем так поступили, Арсен? – потребовал объяснений от мужа Рузанны барон.
– Так мы ж не специально! – начал защищаться мужчина. – Откуда мы знали, когда их коровы пойдут?
– Вы тут вообще пастись не должны! – закричал один из пастухов. – Это наше поле! Убирайтесь отсюда! И чтоб ваших лошадей мы больше тут не видели!
Это очень возмутило Арсена, он снова набросился с кулаками на мужиков, но барон, мужчина высокий и крепкий, встал на его пути и, грозно посмотрев, остановил. Арсену ничего не оставалось, как сделать несколько шагов в сторону – если разозлить барона, достанется не только ему, но и всему табору. На неделю, а то и на две, он может запретить любые гулянья, песни и танцы, что станет тяжелым испытанием для шумных и веселых кочевников. Осознавая, что пора бы успокоиться, Арсен поднял руки открытыми ладонями к барону, показывая, что сдается и умолкает.
– Дорогие пастухи, давайте уладим все мирно, – вежливо обратился барон к мужикам. – Мы понимаем, что земля эта – ваша, поэтому я лично прошу у вас прощения.
Пастухи, не привыкшие к извинениям, не знали, что и ответить. Они просто молчали, глядя друг на друга. Хорошо, что им на выручку как раз подоспел глава сельсовета. Бедолага бежал, весь запыхался, но достойно выслушал барона, пожал ему руку и был очень рад тому, что к моменту его появления спор уже почти разрешился. Арсен, желая угодить барону, позвал пастухов к себе, отведать рюмочку ягодной водки. Те с радостью согласились и направились за цыганами. Глава, выдохнув, тоже побрел домой, размышляя о том, что завтра утром этих пастухов можно не ждать и прежде чем лечь спать, нужно поискать других.
Рузанна, издали заметив мужа с двумя незнакомцами, поняла, что это гости, и тут же принялась накрывать на стол. Арсен любил вкусно угощать. Она поспешно налила по тарелкам думалы с бараниной (острый суп), наложила гору лепешек, поставила водку и спряталась в шатре. Вечер выдался веселым. Позже к компании присоединились и другие цыгане. А когда Рузанна уже начала засыпать, не обращая внимания на шум, к ней ввалился пьяненький Арсен и весело закричал:
– Жена моя, а станцуй-ка нам, красивая!
– Я же говорила тебе, что не люблю танцевать перед деревенскими. Они смотрят странно. Мне неприятно это, – тихо произнесла Рузанна.
– Я уже всем сказал, что ты будешь танцевать! – начал злиться пьяный цыган. – Поэтому ты будешь танцевать! Вставай!
Рузанне больше ничего не оставалось, как подчиниться. Спорить сейчас, когда муж на хмеле, было бесполезно. Она выбрала платок побольше, чтобы не оголяться перед чужаками, и собралась выходить, как вдруг Арсен остановил ее, сильно сжал руку девушки и злобно спросил:
– Зачем наряжаешься как на похороны? И почему лицо такое грустное?
– Все хорошо, хорошо, – почти неслышно произнесла Рузанна, стараясь не гневить мужа, и даже улыбнулась, в надежде задобрить его.
– В глаза мне посмотри, – прошипел Арсен. – Возьми свадебный платок. Ты должна быть красивой. Все должны видеть, какая у меня жена и завидовать мне. Понятно?
– Да, понятно, – ответила девушка, всеми силами сдерживая слезы и желая того, чтобы муж быстрее ослабил хватку.
Пьяный цыган, услышав, как гости зовут его, отпустил руку и поспешил на выход. Снаружи его голос сразу же повеселел, стал дружелюбным и даже ласковым. Рузанна же, потирая больное место, приказала себе не реветь. Она распахнула занавеску шатра и вышла к гостям с широкой улыбкой на лице. Увидев ее, цыгане заиграли на гитаре и запели. Приложив огромные усилия, девушка принялась танцевать, стараясь сдерживать слезы. Ей хотелось быстрее вернуться в шатер, скрыться от похотливых и пьяных глаз, которые разглядывали ее. И как только музыка остановилась, Рузанна забежала в палатку и упала на постель. Теперь она могла дать волю слезам. Крупными каплями они потекли по красным от стыда щекам, да так сильно, что девушка не успевала их вытирать. Еще не переведя дух и не успокоившись, она снова услышала пьяный приказ мужа: "Рузанна, станцуй нам еще!" Девушка подняла голову и с ужасом поняла, что ночь сегодня будет длинной и поспать ей вряд ли удастся.
Глава 3. Неугомонный Камиль
«Что-то ты тощая совсем», – думала про себя Жамиля, поглядывая на Донку, которая снова была у них в гостях. Женщина, когда-то мечтавшая о дочери, проявляла к цыганке особую заботу. Ей хотелось накормить ее, заплести вечно растрепанные волосы, что-нибудь посоветовать. И Донка относилась к ней с теплотой. Жамиля, которая совсем недавно упрекала сына в привязанности к таборной девушке, неожиданно всей душой прилепилась к ней сама. Анвар с Камилем готовили сарай к возвращению их буренки с пастбища, а мать угощала Донку яблочным пирогом.
– Ешь больше, – обратилась Жамиля к гостье.
– Я ем, ем, – еле открывая рот, ответила девушка. – И так уже три куска слопала, куда еще?
Донка сидела с набитым ртом, старательно пережевывая, как вдруг в дом залетела молодая девушка с выпученными глазами и с порога выпалила:
– Вы что лошадь новую купили!? А почему нам ничего не сказали? – у Донки от неожиданности кусок в горле застрял. Много видела она шумных юных особ, особенно в таборе, но настолько громких впервые.
– Здравствуй, Карима, – протяжно произнесла хозяйка дома, намекая девушке на то, что сначала надо бы поздороваться, а уж потом вопросы задавать.
– Здравствуйте, Жамиля-апа! – чуть ли не закричала гостья. – Ну так что, купили лошадь, да?
– Ну откуда у нас деньги на новую лошадь? Это кобылка Донки.
Карима как будто только сейчас увидела цыганку. Она медленно повернула к ней голову, затем немного наклонила ее влево и презрительно осмотрела Донку, которая так и сидела с набитым ртом.
– Сейчас пирог изо рта вывалится же, – решила уколоть ее Карима.
– Нормально все и с пирогом, и с ее ртом, – резко ответила Жамиля и, стараясь обратить внимание девушки на себя, спросила, – лучше скажи, как там дела у Зухры? Что-то вчера она так и не зашла ко мне за хлебной закваской.
– Нормально все и у мамы, и у закваски, – съязвила нежданная гостья, демонстративно развернулась и вышла из дома.
– Вот Зухру люблю, а дочку ее терпеть не могу, такая наглая, резкая, громкая, – обратилась Жамиля к Донке и, заметив застывшее лицо девушки, спросила, – а ты чего не жуешь-то?
Цыганка резко оторвала взгляд от двери, повернулась в женщине и несколько раз кивнула.
Зухра со своей семнадцатилетней дочерью Каримой были соседками Жамили и ее сыновей. И если Анвар почти не замечал девушку, то та буквально вилась вокруг юноши, не давая ему спокойно и шагу ступить. Он за коровой, и она с ним. Он купаться на речку, она уже там. На вопросы матери о том, зачем она так унижается перед юношей, девушка отвечала: «Он будет моим. И когда это время настанет, унижаться уже придется ему, а не мне. Я потреплю». Зухре оставалось только развести руками. Оставшись вдовой после стычки с белыми, она просто-напросто не справлялась с воспитанием дочери в одиночку. Не хватало Кариме отцовского ремня. Оттого и поведение ее часто было непредсказуемым и даже опасным. Девушка не боялась рисковать, особенно когда дело касалось Анвара. Как-то раз ей очень захотелось посмотреть на то, как юноша купается. Она еще до его прихода к речке прибежала на берег, залезла на дерево, дождалась парня, но так и не смогла полюбоваться им. Ее напугал Камиль, который издалека заметил соседку на дереве, тихонечко подошел и специально громко спросил: «А что ты там делаешь, Карима?» Девушка, не ожидая, что ее кто-то заметит, испугалась и упала с дерева, сломав себе правую руку. На помощь ей сразу же прибежал Анвар, поднял ее и отнес домой. Карима не чувствовала боли, потому что была рядом с любимым парнем. За его внимание к ней она была готова не только руку сломать, но и ногу, и шею, и что угодно.
Тогда с гипсовой повязкой на руке Карима не могла помогать матери, и Анвар, добрейшей души парень, возложил на себя хлопоты и соседского дома. Девушке такое только на руку – любимый почти всегда был рядом. А когда пришло время снимать повязку, Карима изобразила боль и не дала этого сделать, чтобы Анвар продолжал приходить к ним и радовать ее своим присутствием. Что рука давно здорова, Зухра узнала случайно. Поняв, что дочь схитрила, достала-таки отцовский ремень и наказала непутевую Кариму. И таких казусов и приключений у Зухры со своей дочерью было много. Вся деревня знала неспокойный нрав девушки и старалась не связываться с ней. По крайней мере, никто не рассматривал Кариму в качестве завидной невесты для своих сыновей. Тем более Жамиля, которая жила рядом и каждый день видела сюрпризы молодой соседки.
– Анвар, ты где?! – закричала Карима, выйдя из дома во двор.
– Я тут! – ответил Камиль, спрыгнув с сеновала.
– Да не ты мне нужен, мизинец, а брат твой, – недовольная девушка вошла в сарай, увидела Анвара, чистящего коровью кормушку, и спросила, – чего не отзываешь-то?
– А что случилось?
– А то, что в вашем доме цыганка какая-то сидит, а я об этом даже ничего не знаю. Кто она?
– Это Донка. Недавно с ней познакомился, когда ходил к цыганам подковы Бурому менять, – ответил Анвар и, понимая, что сейчас от девушки последует еще много вопросов, поспешил в дом со словами, – воды надо еще принести, пойду я.
– А почему ты мне не рассказывал о ней!? – крикнула ему вслед Карима, но парень сделал вид, что не расслышал ее, и скрылся за дверью.
– А что это он должен все тебе рассказывать-то? Раб что ли твой? – спросил Камиль, неожиданно оказавшийся рядом с девушкой.
– Отстань от меня, мизинец, не приставай! Вечно лезешь, куда не просят! Что за привычка такая, за взрослыми следить? – нервно ответила Карима и пошла к себе во двор.
– Ой-ой-ой, старушка ты наша взрослая. Ты всего лишь на семь лет меня старше, – не успокаивался Камиль, следуя за ней. Но Карима закрыла свои ворота прямо перед его носом и скрылась в доме.
После возращения стада Анвар и Донка пошли в табор, ведя за собой белую кобылку. Парень вдруг понял, что не знает клички животного, и спросил девушку, как она ее называет. Оказывается, Белой. В таборе Анвар сразу же направился к кузнецу, а Донка захотела повидать Рузанну. В шатре девушка была не одна, рядом с ней сидела ее бабушка, разглядывая руку внучки. На ней, чуть ниже плеча, виднелся большой синяк, оставленный пальцами Арсена. Старушка была в негодовании и сильно ругалась, но Рузанна старалась успокоить бабушку:
– Ничего страшного. Он просто пьяный был, поэтому разозлился.
– Хочешь сказать, если он напился, то ему все можно что ли? – спросила раздосадованная старушка.
– Пожалуйста, бабушка, ничего не говори ему. Он уже попросил у меня прощения, подарил вот эти бусы и обещал больше никогда меня не обижать, – попросила Рузанна и показала украшение, которое действительно было очень красивым.
Но бабушку успокоить было сложно. Она выпросила у Рузанны обещание, если Арсен сделает что-то подобное еще раз, то та обязательно расскажет ей, и они вдвоем пожалуются барону. Внучка согласилась с ней, но не собиралась жаловаться на мужа, потому что искренне считала, что он спокойный, а буянит лишь тогда, когда выпьет. В нем как будто сочетались две личности – светлая и темная. Трезвым он был словно ангел, но стоило ему напиться, сразу же превращался в демона. И тогда не было разницы, кто перед ним стоит – барон ли, жена ли, друзья ли. Доставалось всем. Арсен и сам это понимал, поэтому старался не напиваться, но не всегда получалось у него контролировать себя во время гуляния. Да и Рузанна считала, что ошибиться может каждый и нужно всегда прощать и давать еще один шанс.
Донку спор между Рузанной и ее бабушкой как-то мало волновал. Она рассматривала бусы, пытаясь понять, из чего они сделаны. В семейные дела ее подруги девушка решила не влезать. Во-первых, мала она еще была, чтоб советы давать. А во-вторых, Рузанна не жаловалась ей. Значит, и помощь ей была не нужна. Донка, пока Анвар был у коваля, помогла подруге приготовить ужин. Когда парень освободился, она решила проводить его до речки.
– А с Каримой у тебя любовь что ли? – спросила Донка, чем очень удивила Анвара.
– Какая там любовь? – усмехнулся парень. – Мы просто с детства друг друга знаем и живем рядом.
– Ну а если бы ты решил жениться, то женился бы на ней? – продолжала любопытничать цыганка.
– Ни за что, – уверенно ответил юноша, – если уж выбирать жену, то лучше тебя.
– Мы ж друзья, Анвар, с ума что ли сошел? – теперь удивляться пришла очередь Донки.
Парочка посмеялась, дошла до речки и разошлась. Не успел Анвар добраться до своих ворот, как там его уже поджидала Карима. Девушка сидела на лавочке и грызла семечки из подсолнуха, высматривая вдалеке любимого. И как только заприметила, сразу двинулась ему навстречу с предложением пойти в клуб на танцы. Парень не прочь был повеселиться и потому согласился. Карима ждала, пока Анвар выполнит несколько материнских поручений и переоденется, не отходя от его ворот, как-будто сторожила, чтобы никто из девушек в деревне к ее соседу не подходил. Жамиля, поглядывая на Кариму из окна, предостерегла сына быть с девушкой поаккуратнее – уж слишком та была настойчива. И вообще, приглашать парня в клуб было, по мнению женщины, не скромно. Анвар же ничего странного или наглого в поведении Каримы не замечал. Поэтому воспринимал ее спокойно, хоть иногда и уставал от чрезмерного внимания.
С ними в клуб собрался пойти и Камиль. Но Карима, увидев братишку Анвара, сразу же начала прогонять его:
– Мизинец, иди домой! Маленький ты еще на танцы ходить!
– Сама ты маленькая, злюка деревенская! – крикнул Камиль, не желая отступать.
– Не гони его, пусть сходит с нами, – вмешался старший брат, – он там никому не помешает.
– Бе-бе-бе, – обрадовался мальчик и стал приставать к Кариме со своей болтовней, – знаешь, злюка, а я когда вырасту, обязательно на тебе женюсь. Кроме меня тебя замуж никто никогда не возьмет!
– Ага, разбежалась я за тебя замуж выходить, ты ж мизинец, – рассмеялась Карима в ответ.
– Это я сейчас маленький, а когда подрасту, ты первая в меня же и влюбишься. Сама ко мне придешь и со слезами просить будешь, чтоб я на тебе женился, – продолжал ёрничать Камиль.
– Уф, слушать не могу, какую ересь ты несешь! Заткнись лучше, пока я тебя не стукнула!
– Да, Камиль, не говори чепухи, – согласился с Каримой Анвар.
Но мальчик и не собирался успокаиваться. Он очень любил дразнить соседку. Поэтому донимал ее до самого клуба. А там уже было не болтовни. Когда по всему миру молодежь изучала фокстрот и танго, деревенские парни и девушки водили хоровод, а потом танцевали заученную «колхозную» или «ликбезную» пляску. Но не всем такие танцы были по душе – молодым все-таки больше нравилось разбиваться на пары, а в процессе еще и меняться партнерами. Это тоже были хороводы, но парни и девушки часто перемещались внутри круга или двигались по диагонали, не обнимая и не задевая друг друга. Но если в клубе сидели старики или, еще хуже, глава сельсовета, танцы по парам строго осуждались. Старшему поколению казалось, что такие пляски вносят эротику в народные танцы, а этого никак нельзя было допустить.
Сегодня старики как будто сговорились и массово притопали в клуб. Карима, увидев, старшее поколение, сказала первому же дедушке: «Ну вот чего дома-то не сидится вам?» Девушке очень хотелось потанцевать с Анваром, чтобы остальные кызларки видели, что он с ней, и не тешили себя какой-нибудь надеждой относительно высокого, красивого и сильного парня.
Вечер для Каримы прошел скучно. На обратном пути ее снова начал донимать Камиль, отчего настроение стало еще хуже. Она, не выдержав издевательств мальчика, сорвала крапиву голыми руками и погналась за проказником. Камиль же, продолжая шутить, закричать во все горло: «Спасите! Помогите! Убивают!» На такие крики обратили внимания все, мимо кого они пробегали. Даже кошки и собаки навострили уши. Карима так и не смогла догнать крикуна, бегал он быстро. Запыхавшись, Камиль забежал в дом к соседке Зухре, и еле-еле произнес:
– Ваша дочь хочет избить меня крапивой.
– Зачем? Что случилось? – удивилась женщина, хотя понимала, что Камиль – мальчик очень острый на язычок.
– А затем, что я когда вырасту, стану вашем зятем, – еле дыша произнес хулиган и, усмехнувшись, добавил, – потому что женюсь на Кариме.
– Ага, все ясно, сейчас получишь и от меня тоже, – Зухра шутя схватила хлопушку и направилась к мальчику.
Камиль тут же выбежал из дома, но, как назло, путь ему преградила Карима, держа в руках все тот же пучок крапивы. Тут он понял, что деваться ему некуда и, подняв руки вверх, показал, что сдается. Но девушка не собиралась отпускать его просто так и приказала снимать штаны для крапивной порки. Камиль со словами – «Рано ты мне велишь раздеваться, я ж тебе еще не муж!» – сорвался с места и, сбив Кариму с ног, выбежал из соседского дома. Девушка, оказавшись на полу, обожглась сорванной ею же крапивой и, чуть не плача, сказала матери: «Когда уже этот мизинец отстанет от меня!» Зухра же, заливаясь смехом, помогла дочери подняться и посоветовала ей больше не попадаться на уловки малолетнего шалуна.
Глава 4. Сумасшедшая затея
Никогда глава сельсовета не обращался к барону за помощью. Но наступило время, когда пойти с поклоном все же пришлось. А дело было в том, что продовольственная развёрстка (налог с крестьян в виде всего того, что они выращивали) достигла масштаба, когда деревня просто не справлялась с объемами, которые требовала власть. Во многих местах по стране возникали крестьянские восстания, люди повально умирали на полях, возделывая землю. Учитывая то, что мужиков в деревне почти не осталось, трудиться приходилось и детям. Лошадей тоже не было – война уничтожила животных. Пахать землю приходилось вручную. Когда весь мир давно ездил на автомобилях, в деревне трудовой инвентарь оставался на дореволюционном уровне – хлеб обмолачивали цепями, прежде посеяв его из лукошка и убрав серпом.
Когда барон увидел на пороге своего шатра главу сельсовета, он нисколько не удивился. Возле какой бы деревни ни останавливался табор, ее глава всегда тут как тут.
– Проходи, проходи, – гостеприимно встретил мужчину барон. – Могу представить, с каким вопросом ты пришел, но не буду торопить тебя, присаживайся.
– Да, есть у меня к тебе один вопрос – лошадей твоих хочу попросить, – сразу же перешел к делу глава.
– Я так и знал, – печально ответил барон, – всем нужны мои лошади.
– Конечно, нужны. Мы землю пашем вручную, представь только, как тяжело нам это дается, – начал объяснять ситуация мужчина, и продолжил, – купить мы лошадей у тебя не сможем, если только в аренду взять на то время, пока табор твой тут стоит.
– Ты мне такое предложение делаешь об аренде, как будто я уже согласился отдать своих лошадей, – усмехнулся хозяин шатра.
– Я просто надеюсь, что ты сможешь представить себя в нашей шкуре и все-таки поможешь деревне, возле которой стоишь, – грустно проговорил гость.
– Глава, пойми, мои лошади не привыкли к тяжелому труду на поле, они землю ни разу в жизни не пахали, – начал объяснять барон и спросил, – как ты собираешься работать на них?
– Мы постараемся обучить их, будем делать это постепенно и аккуратно, – предложил гость.
– Не обижайся на меня, глава, но животинка моя кроме повозки не знает ничего, и я не хочу, чтобы знала. Мне их жалко бывает, когда мы место меняем, а ты предлагаешь сделать из них рабов полей. Они не рабы полей, они короли дорог. Нет, я категорически против такого эксперимента над ними.
Теперь мужчина понял, что надежды на цыганскую помощь нет, и придется им и дальше обрабатывать землю женскими и детскими руками. Он поблагодарил барона за гостеприимство и покинул шатер, всем сердцем желая не занимать этот противный эму пост главы сельсовета и каждый день видеть, как жители деревни мучаются, отдавая последние силы в угоду продразвёрстке. Иногда и у него возникала мысль взяться за косы и вилы и восстать против нового порядка. Но смелости не хватало, потому что народ за ним, как за предводителем, не пошел бы. Оттого он, склонив голову, печальным вернулся в деревню.
Барон понимал, что расстроил главу, но по-другому не мог. Хоть и жаль ему было деревенский люд, но табун дороже. Без него кочевой образ жизни невозможен, а скоро как раз нужно будет двинуться в путь, на юг, где осень не такая холодная, как в этой татарской деревне. Хоть беседа получилась и не очень приятной, мужчина радовался тому, что глава не стал звать в деревню весь табор. И такое бывало прежде – приедешь куда-нибудь, а там глава сразу же зазывает их поселиться с ним и жить бок о бок. Чтобы прибавить месту мужской силы и коней. Только затея такая никак не подходит цыганам. Люди они не политические, за продовольственными требованиями властей не идут. Барон рассуждал так – пусть партия скажет спасибо за то, что цыгане участвовали в последней войне. Этот табор выступал за красных. Были и такие кочевники, которые переходили на сторону белых. Но цыгане никогда не оправляли на войну всех своих мужчин, считая это делом безрассудным. Поддержать – да, умирать – нет. Таким был лозунг многих из кочевников.