Все тайны Златы и Урсулы. Шестая часть

10. Почему хорошим мальчикам достаются стервы

Урсула медленно шла на поправку. И все из-за того, что ее поддерживал Никита. Он приходил к ней каждый день, если был не на работе и не на учебе. И нравился тем, что всегда ее веселил и рассказывал что-то интересное. Они дружили. В основном гуляли по маленькому городу. Или заходили посидеть в кафе, но есть Урсула по-прежнему не могла.

Она, хоть и поправилась слегка, но все еще имела проблемы с ЖКТ. И затяжную депрессию. Из-за новой беременности мамы и ее к ней безразличия.

Урсула чувствовала себя лишней и никому не нужной. И только простой парень из интеллигентной семьи ею интересовался, приносил маленькие подарочки и цветы, чтобы ее порадовать.

Мама Никиты решила пойти другим способом, чтобы не стать врагом своему ребенку, и сделала вид, что пересмотрела свои взгляды в отношении новой пассии сына. И даже просила его пригласить Урсулу домой, чтобы поближе с ней познакомиться.

Втайне Элеонора надеялась на то, что это просто интрижка, которая быстро пройдет. И если начать давить на ребенка, то он из упрямства, присущего всем молодым людям, свою подружку не бросит.

Никита и правда поверил матери, когда она объявила, что ждет их к ужину вместе с Урсулой. Элеонора выпила рюмку коньяку перед приходом своей так сказать невестки, чтобы не нервничать и не наброситься на нее с порога.

Она все еще злилась на какую-то там провинциалку, которая подставила ее хорошего Никиту, втянув в разборки в ночном клубе.

Та самая гадалка и ведьма, к которой она ездила для того, чтобы навести порчу на Урсулу, обещала ей, что сын в скором времени остынет. И сулила всей семье возвращение в Москву.

Элеонора делала вид, что смирилась с выбором Никиты. И даже сама лично стала запекать маринованного гуся с яблоками в духовке.

Ее муж профессор обрадовался тому, что конфронтация в и семье закончилась. И тоже был доволен переменам в поведении своей капризной и своевольной супруги, которая в последнее время добавляла кофе в коньяк, а не наоборот. И, кажется, пристрастилась к алкоголю.

Отец Никиты добродушно полагал, что его сын тоже наиграется и бросит простолюдинку, которая ему, разумеется, не ровня. И поддержал свою Элеонору в затее со званым ужином.

Он предложил вообще пригласить и дедушку Урсулы вместе с супругой, поскольку находил своего нового приятеля очень умным и интересным собеседником, с которым прекрасно проводил свободное время на рыбалке или просто в вечерних посиделках, дегустируя отличное домашнее вино и принимая участие в увлекательных диалогах.

Элеонора и с этим согласилась. Ей хотелось узнать слабые места той семьи, которая собиралась с ними породниться. И сделать все, чтобы этого не произошло.

Она представляла свою будущую сноху образованной и утонченной натурой, желательно породистой москвичкой, а не какой-то там девкой с выкидышами и сомнительным прошлым, которая не хочет учиться, а только меняет мужиков, как перчатки. И крутит ее сыном, как игрушкой.

Нет. Элеонора не могла допустить того, чтобы ее послушный и порядочный сын женился на откровенной др@ни, которая вероломно влезет в их семью только ради столичной прописки и перспектив. И испортит жизнь ее красивому и умному мальчику, который достоин лучшего.

Ни в какую любовь со стороны Урсулы мама Никиты ни одной секунды не верила. Она прекрасно понимала, что ее благородный и хорошо воспитанный мальчик попал в созависимые отношения, в которых хотел быть рыцарем и спасти заблудшую овечку.

Которая на самом деле никакой овечкой не была, а по поступкам больше походила на расчетливую с@ку, хотя была еще слишком молода, чтобы так использовать всех, кто попадался ей под руку.

Элеонора много курила, снова заваривала себе кофе в турке, смотрела в окно, в котором вдалеке виднелось море, которое она так любила когда-то, когда жила в своей родной Москве. И которое стала почему-то ненавидеть в последнее время и всеми силами старалась внушить мужу, что их переезд в провинцию – это ошибка.

И нужно снова вернуться в благополучный и очень современный город. С нормальными и адекватными жителями, а не с местным населением, которые в своем невежестве и темноте казались Элеоноре дикарями.

Провинциальный городок у моря стал для мамы Никиты скучным, некрасивым и убогим. Она перестала замечать удивительное синее небо с низкими пушистыми облаками, наслаждаться чистым морским воздухом и подниматься высоко в горы, чтобы оттуда посмотреть вниз на суету обывателей.

Если Элеонора не работала удаленно, редактируя тексты своих подчиненных и не собирая таким же образом планерки, требуя от редакторов свежих идей и вдохновения, то много курила, сидя на террасе в большом и уютном кресле и укутываясь в теплую кофту.

Поскольку ветер, дующий с моря, становился осенью прохладным. А берег моря, потеряв туристов, пустынным. И оттого ей становилось одиноко и тоскливо.

И хотелось снова попасть в гущу нарядных и демократичных людей, снующих по торговым центрам в поисках украшений к празднику, поболтать с подругами и выйти в светское общество, нарядившись, как принцесса, в театр, окультуриться в какой-нибудь галерее или просто прогуляться по набережным, современным, роскошным, благоустроенным. Сверкающих сотнями огней и похожих на сказку в череде зимних праздников.

Попасть на каток, какое-то шумное мероприятие или концерт известных артистов. Да просто дышать той атмосферой, к которой Элеонора привыкла с детства.

Москва пахла для нее успешностью, монументальностью, огромными перспективами, образованными людьми, как пахнет в ресторане очень дорогое и изысканное блюдо.

Город у моря стал для нее все же деревней. Без претензии на помпезность и интеллигентность. Простой и нелюбимый ею. А моря, такого шумного по ночам в своих падающих с грохотом волнах, она стала бояться.

Как и всего, что ее окружало.

11. В чем сила таланта

Элеонора стала верить в магию и в заговоры совсем недавно, когда перебралась с мужем в провинцию к морю, как и мечтала. Москва стала ей казаться чужой и переполненной приезжими людьми, которые стремились только от нее урвать кусок пожирнее.

Лимита раздражала своей нахрапистостью и беспринципностью. Невежеством и хамством, которого не было в экзальтированной Элеоноре. Был некоторый снобизм, не более. Но вполне оправданный.

Она считала себя белой костью, не только родившись в столице, но и имея не одно поколение москвичей в своей родословной. Ее мама и вовсе была известной в своих кругах писательницей и все еще в здравом уме, не смотря на возраст и вдовство. Отец Элеоноры, породистый физик, выдающийся инженер-конструктор отдал Богу душу уже давно.

Но, как единственная дочь, Элеонора по отцу скучала. Ей не хватало его жизненной мудрости, которую он вплетал в каждодневный быт. Что бы он сказал по поводу увлечения своего внука Урсулой? Возможно, и не осудил бы. Хотя очень требовательно относился к людям и к понятиям чести и достоинства.

И был человеком старой школы, за что его можно было уважать. Не подкупным, принципиальным и человечным. Верящим в вечные идеалы и светлое будущее. И не справившимся с действительностью в девяностые, когда все вдруг рухнуло, и пришлось перестраиваться.

Отец Элеоноры не смог. Стать другим, интегрировать себя в торговлю и обман. Он был ученым, первооткрывателем и идеалистом. А нужно было сразу стать вором и мошенником. Чтобы выжить.

Это его предки выжили в блокадном Ленинграде, но не потеряли себя. Оставались голодными, но не смогли сжечь книги.

Дедушка Никиты, женившись на потомственной москвичке, так и остался человеком театров и музеев, стихов, архитектуры, закатов и рассветов, и разводных мостов. И всегда обращался к собеседнику, используя "будьте добры" и "будьте любезны".

И никогда, как его супруга, не называл хлебный магазин "булошной", а окончания в таких словах, как "одинокий", не менял на труднопроизносимое "къй".

У отца Элеоноры так и осталось осчущение, вместо ощущения. Патологическая способность читать все и везде, не только в метро или дома, но даже вывески, инструкции или просто любые тексты, которые попадались ему на глаза. И быть опрятным, воспитанным и вежливым до оскомины.

Мать Элеоноры, очень проницательная и слегка покрытая пылью высокомерия, писательница и филолог, относилась к своему ныне уже покойному супругу с некоторым оттенком снисхождения, как относится любой коренной маасквич к ленинградцам. Хотя намного лучше, чем вообще к приезжим, раздражающим своей мягкой "г", произносимой в словах, как "хэ" и некоторым колоритом национального фольклора.

Сама Элеонора, дитя своих порядочных и образованных родителей, недоумевала тому факты, как ее сын, воспитанный в лучших традициях старой интеллигенции, мог так вляпаться. Влюбившись в девушку без особой породы и каких-то выдающихся качеств.

И, когда Урсула появилась на пороге вместе со своими бабушкой и дедушкой, отметила поразительное внешнее сходство между собой в молодости и пассией Никиты, чему удивилась, открыв рот и застыв в неестественной позе.

Так вот почему ее послушный Никита выбрал это чудовище. Оказывается, Урсула имела такую же ямочку на подбородке и щеках, и такие же выразительные карие глаза с вызовом в них, как и она сама.

Элеонора не смогла отметить, что Урсула, не смотря на свою внутреннюю подлость, внешне ей очень даже понравилась, хотя выглядела изможденной из-за болезни.

Дедушка Урсулы был веселым и органичным, как и все умные люди, которые, попадая в незнакомое общество, не выпячивают себя, а ведут естественно и вежливо.

Но вот бабушка. Она произвела на Элеонору какое-то странное впечатление. Мама Никиты, собираясь указать место этим людям, вдруг еще больше осеклась и съежилась под немигающим взглядом огромных тигриных глаз женщины, которая вошла самой последней в дом родителей Никиты, профессора и главного редактора известной газеты.

Бабушка Урсулы смотрела на Элеонору пронизывающим взглядом самой настоящей ведьмы. Гипнотизирующим, обволакивающим, усыпляющим бдительность. Всегда бойкая Элеонора, вдруг обмякла, начала запинаться и забывать слова.

И не понимала, каким образом может влиять на нее посторонняя женщина, которая одним своим присутствием вытягивала из нее всю энергию.

Бабушка Урсулы обладала странной способностью, благодаря которой хотелось тут же встать и перед ней, превратившись в струну, и отчитаться. В ней было что-то королевское, магическое, что усиливалось при дальнейшем общении.

Хотя, по сути, перед Элеонорой предстала всего лишь женщина пожилая, пожившая, с нелепым татуажем бровей и расплывшаяся с годами в своей и без того неказистой фигуре с широкими бедрами и такой же спиной – плитой.

Но больше всего маму Никиты поразил голос бабушки Урсулы, низкий, с бархатными нотами, грудной, с хорошо поставленной дикцией, но с оттенками простонародья в словах, которые его(голос) ничуть не портили.

Супруг Элеоноры по обыкновению занялся дедушкой Урсулы, своим хорошим приятелем и постоянным компаньоном в свободном времяпрепровождении.

Никита обхаживал свою подругу, которая была молчаливой и холодной. И почти вежливой, к новому удивлению Элеоноры, которая представляла себе пассию сына каким-то монстром и невежеством. Нет. Урсула, в черной водолазке и таких же черных джинсах, делающих ее еще больше тощей и безжизненной, смотрелась воспитанно и вполне сносно в обстановке Элеоноры, которая изобилием книг претендовала на интеллигентность.

Сама хозяйка званого ужина, угощая гостей запеченным гусем в яблоках, утратила свою непосредственность и расслабленность, а стала вдруг под лучами глаз бабушки Урсулы, не естественной и зажатой.

–Мясо жестковато, – повторяла бабушка Урсулы, впиваясь зубами в гуся .– Надо было бы в маринаде подольше продержать. Или птицу выбрать помоложе. За домашнего переплатили. А они всегда откормленные.

Элеонора, что было ей не свойственно, оправдывалась:

– Да куда уж дольше? Часа четыре он у меня в приправах стоял и в уксусе. А потом еще и в духовке грелся.

– Ты бы к нам пришла, да отведала настоящих деликатесов. Повар отменный тебя бы обучил стряпне то. – Снова ворчала бабушка, выковыривая из зуба застрявшие куски птицы и показывая пальцем на своего супруга, который пытался спасти ситуацию.

– Ничего, ничего. – Повторял муж сварливой бабки. – Нужно было просто сварить его. И потом уже запечь, натерев хорошенько чесноком и соусом. Я вам подскажу, как. Поразите гостей.

– Тут не варить нужно. А навыки готовки. – Спорила с мужем бабушка Урсулы. – Если нет таланта к кулинарии, проще заказать из ресторана готовое. Это как тексты писать или петь. Вот я, например, сроду этими гусями не занималась. И никогда не буду. И тексты не сочиняла. Но пою хорошо.

– А вы можете и нам что-нибудь спеть? – Пыталась выкрутиться из неловкого положения посрамленной хозяйки Элеонора. – Если честно, первый раз такое сооружаю. Потому, не обессудьте.

Она показала на рояль, который стоял посреди огромной комнаты. Но моя мама, которая привыкла, что ее нужно уговаривать, начала отнекиваться и говорить, что голос у нее не в форме.

А после долгих уговоров прошла таки к инструменту, растопырив пальцы и указав на то, что рояль давно не настраивали. Но все-таки, перебрав своими толстыми и короткими пальцами в широкой ладони по клавишам, откашлявшись несколько раз, своим упругим и зычным голосом затянула:

Чёрный ворон, я не твой.

Чёрный ворон, чёрный ворон, Что ты вьёшься надо мной, Ты добычи не добьёшься, Чёрный ворон, я не твой. Ты добычи не добьёшься,

Все застыли от чего-то величественного, прекрасного и невероятного, которое разносилось по громадному дому родителей Никиты. Муж певицы смотрел на нее с вечным обожанием, как и привык. Профессор замер и перестал дышать, ощущая в себе какую-то накатившую тоску.

И даже молодежь, хихикающая за столом, замолкла и стала покорной.

Элеонора простила почему-то этой семье разом все. Потому что она, как натура утонченная, преклонялась перед искусством и перед хоть каким-то намеком на талант.

Но сегодня она видела всю мощь этого таланта, невероятную чистую и божественную энергию, какую-то несокрушимую магию этой семьи.

Которая имела центр в этой несносной женщине с огромными болотного цвета глазами, светящихся спрятанным в них золотом.

По лицу Элеонору, впечатлительной и эмоциональной, потекли крупные слезы. Она вдруг захотела навсегда остаться здесь, в этой древней земле очень гордого народа, который не казался ей в эту минуту дикарями.

Наоборот, все эти люди, выросшие вблизи моря и гор, выглядели в ее глазах свободными, органичными и определенными.

– Божественно! – Почти шепотом выдавила из себя Элеонора.

И была оглушена аплодисментами, когда бабушка закончила свое пение.

Мама Никиты, скучающая по культуре и театрам, снова была рядом с чем-то восхитительным, на расстоянии вытянутой руки. Ей хотелось подойти к покрасневшей и пожившей певице и поклониться ей от души. Подарить цветы и выразить свое восхищение.

Это был какой-то потрясающий и невероятный вечер. Элеонора, которая надела на себя маску превосходства над простыми людьми, которых она не знала, вдруг сняла ее с себя, и стала живой и теплой.

И первая подошла и обняла бабушку Урсулы.

– Ну, будет, – говорила смущающаяся пожилая женщина. – Не люблю этих лобызаний.

Но видно было, что ей приятно снова быть на сцене и получать овации.

А потом она своим грудным голосом говорила Элеоноре, когда они вместе выходили на террасу покурить:

– Первую любовь нельзя убивать. Никакой магией. Станешь своему дитю врагом. И грех это. Господи, прости нас всех и сохрани.

Элеонора вздрагивала от этих слов и трезвела, хотя выпила в этот вечер больше вина, чем обычно. Вино было с приятным послевкусием уходящей осени. Но снимало тревогу.

И море не шумело так опасно, как раньше. И снова хотелось слушать это приятное меццо-сопрано. И тонуть в чем-то прекрасном и удивительном.

Талант – это Божий дар. И не важно, в чем он проявляется. В умении петь или подавать на стол отменного гуся или радовать своим присутствием окружающих.

12. Как рождаются стервы

Злата собиралась ехать в монастырь, но вздрогнула от звонка в дверь, выругавшись по пути на курьеров, которые всегда приходят не вовремя. Или на соседей, которым вечно что-то надо.

Но в пороге стоял не курьер и не назойливая соседка, а молодая женщина, которая держала в руках сверток.

Злата от неожиданности остолбенела и произнесла:

– Вы ошиблись, наш номер дома без буквы, а это следующий.

– Я – Таня. – Произнесла сухо и почти печально незнакомка.

– Вы, ты....– промямлила Злата. – Сестра…Ой…То есть дочь Алексея....Людмиловича?

– Да. – Тихо ответила Таня. – Это вам.

Она протянула сверток.

– Проходи…те..– Замялась Злата, ощупывая подарок.

– Кольцо и письма отца. – Произнесла, откашлявшись, его дочь.

И Злата покраснела, вспомнив, как утонул Алексей.

– Я не буду вас ни в чем обвинять. Это бесполезно. – Как будто спешила опередить ее молодая женщина, очень похожая на погибшего полковника. Такая же бледная и белесая, как будто стертая ластиком.

– А я и не виновата ни в чем. – Соврала Злата. И подумав, немного, добавила, показывая на свой живот. – Мне нервничать нельзя.

– Это ребенок отца? – Почему-то стала уточнять Таня.

– Да. – Опять соврала Злата, которая не была в этом уверена.

Чтобы отвлечься от темы, она провела на кухню свою гостью, предложив ей чаю.

– Вы меня извините, но мне нужно ехать. – Хотела отмазаться от неприятного визита сестра.

– Я ненадолго. Просто стало любопытно и хотелось на вас посмотреть. Отец долго выбирал себе жену. А на вас почему-то остановился. И я знаю, почему. Вы не похожи на остальных его любовниц. – Зачем-то стала откровенной Таня, как будто хотела досадить Злате. – Вы очень красивая.

– Это уже ничего не меняет. – Отрезала Злата. – Спасибо за посылку.

– Я могла бы оставить это кольцо себе. И продать. Но вам оно будет нужнее. – Почему-то дополнила свой монолог Таня.

Злата снова ощутила, как ее хотят уколоть бедностью. И ей опять стало неприятно, как будто дочка Алексея мстила ей за что-то. И захотелось кольцо вернуть, чтобы показать свою неподкупность и гордость.

Ведь не зря она никогда не торговала совестью и не брала взяток. А сейчас определенно могла сказать, что бедность унижает и лишает достоинства. У нее скоро будет трое детей. И снова долги. Она инвалид после двух инсультов.

И женщина, которая уже в годах, чтобы надеяться на спонсора или просто на того, кто ей поможет финансово и в быту.

– Не нужно обо мне переживать. – Почти по слогам ответила Злата, понимая, что разговор получается липким и глупым.

– Я возьму опекунство над своими младшими. – Почему-то не кстати отчиталась Таня.

– Мне все равно. – Перебила ее Злата, показывая, что ей пора.

– А мне нет. – С вызовом ответила дочь Алексея. – Ведь ваш ребенок – это моя сестра! И я не хотела бы, чтобы вы отказались от нее. Не вздумайте оставить ее в детском доме!

Злата почувствовала раздражение от того, что какая-то посторонняя женщина диктует ей условия.

– Послушай, Таня. – Резко произнесла она, испугавшись сама своего тона. – Я сама буду решать, что мне делать с ребенком. Ты для этого приехала, чтобы меня шантажировать? Моя дочь, возможно, и не от Алексея. Да. У меня были мужчины, кроме твоего отца. Это понятно?

И без того некрасивое лицо Тани скривилось очень странно, и она ответила:

– Какая же ты все-таки дрянь! Как мог мой папа в тебя влюбиться!

– Вон отсюда! – Вскрикнула Злата. – И забери это. Мне не нужны ничьи подачки.

Она швырнула сверток в шелестящей бумаге, который ударился о стену и развернулся.

Таня выбежала из квартиры, обзывая Злату плохими словами и впадая в истерику.

Злата снова почувствовала толчки своей неродившейся дочери в животе. И свое учащенное сердцебиение. Она подошла к развалившемуся подарку и вытащила оттуда коробочку с кольцом. К которому была прикреплена маленькая открытка с золотистыми словами на ней:

"С любовью, моему прекрасному ангелу. Ты – совершенство. Навсегда твой, Алексей."

Злата стала разворачивать листы формата А4 и читать письма того, кто был в нее влюблен. И которого она бросила одного, как и своего покойного мужа.

Она всегда бросала мужчин первой, потому что опасалась, что с ней расстанутся. Когда-то парень Антон, которого она ждала из армии, вернувшись оттуда, объявил через знакомых, что она ему уже не нужна. И вообще, она жирная корова и как такую можно любить.

С тех пор Злата никогда больше не была жирной коровой. И не смогла больше никого полюбить так преданно, как тогда, когда она была невинной девушкой, которую просто использовали и забыли.

Злата вспомнила, как ей вернули все письма, которые она писала своему возлюбленному в армию, когда ждала его. Тогда она была уже беременной, а мама обманом сделала ей аборт.

Рассматривая кольцо с бриллиантом, очень дорогое и сверкающее на солнце, Злата вдруг увидела перед глазами то простенькое украшение, первое кольцо, которое подарил ей ее парень, ставший ее первым мужчиной.

И которое она вернула ему, поскольку его мама пришла и потребовала отдать этот подарок. Кольцо было копеечным, некрасивым, но в то время Злата ничего от того, кого любила, не ждала.

Тогда она была юной и доверчивой настолько, что отдалась своему красивому и неопытному любовнику после пары вечеров ухаживаний. А он обозвал ее потом доступной и дешевой. Злата плакала от оскорблений.

И с тех пор больше никому не выдавала авансов. И стала неприступной, холодной и расчетливой.

И сейчас, перебирая письма Алексея, вспоминала свою первую любовь, которую стерла из своей памяти навсегда, поскольку ее предали и сделали ей больно.

Снова в ее душе что-то защемило и закололо. Она жалела потом о том, что согласилась поехать с мамой в больницу на осмотр. Там ей сделали укол и избавили ее от неродившегося ребенка, заверив в том, что вся жизнь впереди. И нужно учиться и сделать карьеру, а не раздвигать ноги.

Это было тогда, а сейчас она сама могла распоряжаться своей жизнью. В которой не было уже той юной и доверчивой Златы. Хрупкой и верящей мужчинам. Невероятно красивой и уязвимой. Воздушной. Легкой. Наивной. И мечтающей о белом платье и фате.